КОзя и три козлёнка

                Отрывок из повести – «Серёжка с Полевой»

    Стояло жаркое лето. Чтобы развязать руки и быть свободным от домашних работ и забот, я решил побыстрее окучить картошку. Куда интереснее на речке булькаться, чем тюкать тяпкой в огороде. Пацан сказал – пацан сделал. Работу завершил досрочно и без потерь – ничего лишнего не посрубал, сандалии тяпкой не повредил. Помахал мамке рукой, увидев её в кухонном окне, и развёл руками – мол всё.
Ну не совсем всё, мамка обещала дать денег на карманные расходы. Конкретно, сколько даст, не проговаривалось, но мне почему-то мерещилась круглая сумма, ну... хотя бы... рубль.
    Тяпку на плечо, банку с остатками морса в руку и... поспешил за расчетом в дом, по пути заглянув в почтовый ящик на больших воротах. Между газетой «Уральский рабочий» и журналом «Уральский следопыт» за июнь месяц, увидел письмо от маминой подруги детства, Варовиной Анны из Горного Щита, которую я очень уважал. Тётка была «свой парень», она работала буфетчицей в Чайной посёлка и пользовалась непререкаемым авторитетом у местных забулдыг и у порядочных граждан. В простонародье Горный щит называли – «пьяная деревня».

    Пристроив тяпку в сарае, вместе с другими инструментами, быстрехонько побежал домой, предвкушая, что за хорошую весть-письмо, последует щедрый расчет. Мамка письмецу обрадовалась, а на мой выразительный жест пальцами, «мани-мани», показала глазами на кошелёк, который от меня никогда не прятала.
– Сынок, забирай всё, только сходи в магазин и купи пару булок хлеба, да бутылку беленькой.– сказала, а сама погрузилась в чтение письма.
     Произведя нехитрые подсчёты наличности, я убедился, что «на всё» купить в магазине денег хватит, а на сдачу мне оставался... именно... один рубль, как и предполагал. Маманя просчитала всё до копейки, а я торговаться не любил, да и не умел. Почесав затылок, вздохнул и, не переодеваясь, потопал в магазин у лесопилки. Хлеб туда привозили, на мой взгляд, более вкусный, а водка была везде одинаковой – «Московская», за два рубля восемьдесят семь копеек. Отдал заранее приготовленные деньги продавцу, тёте Дусе Скрипкиной.
– Дайте, пожалуйста, две булки хлеба, бутылку водки и пачку папирос.
– Папиросы-то кому? – спросила тётя Дуся.
– Мамке. – ответил я.
– А водку кому?
И тут я схулиганил.
– «Москвич» – мне.
Вместе засмеялись.
 
    Уложив товар в тряпичную сумку и откланявшись продавцу, направился домой. Когда подошел к своим воротам, услышал из открытого окна оживлённый разговор. Похоже, один голос принадлежал горнощитской гостье, той самой Анне Варовиной. Войдя в комнату, я с удовольствием поздоровался, получив в ответ лучезарную улыбку высокой гостьи и пулемётную очередь её приветствий ко мне, состоящую из сотни слов и восклицаний. Их суть была – «Привет, дорогушка моя!»
Анна знала меня с пелёнок и утверждала, что даже водилась со мной. Тётка приехала одновременно с письмом, в котором предупреждала: «Тая, буду у вас десятого июня, жди. Анна».
Тётка надавала мне кучу гостинцев.
– Иди, Серёжик, нечего бабские секреты подслушивать...– сказала и бесцеремонно выпроводила из комнаты.

     Да, блин, какие секреты то? Посидят-поговорят, выпьют-закусят, попоют в два голоса, ещё выпьют-закусят, ещё попоют, да и поревут в два голоса. Стемнеет, мама уложит подругу спать, уберёт со стола посуду и заляжет на мою кровать.
Я-то всё лето до холодов квартировал на сеновале, туда и гостинцы тёткины понёс – кулёк арахису в шоколаде, (тётка знала, что я обожаю арахис) а в шоколаде... ммм!
Несколько картофельных шанежек и... блок сигарет «Джебэл». Мне этого на всё лето хватит, ну... разве что... угощу кого ещё. Уложил все припасы в тумбочку, сделанную отцом. Съел две вкусные шаньги с картошкой всухомятку, взял одну «беломорину» и пошел покурил, стряхивая пепел в баночку с водой, туда же отправил и окурок. Подтянулся на руках в лаз сеновала, устроился на немудрёную постель и уснул. Не заметил, глаза-то хоть успел закрыть...

     Хорошо выспавшись среди сухого сена, ещё с прошлого лета хранившегося под крышей сеновала, легко спрыгнул через свой персональный лаз под навесом сарая и умылся из старого чайника, висевшего на шнурке. На сеновал можно было попасть и «официально», по приставной лесенке, но приставлять и убирать её каждый день мне казалось нудным занятием. В прекрасном настроении я зашёл в дом.
– Доброе утро, мама и тётя Аня! Как погудели вчера? Мам, я хочу есть.– бодро отрапортовал я.
– Накорми хозяина-то, Таисья! – приказала мамке тётя Аня.
Подруги были свежими на вид, словно и не пили вчера водку. Увидев на столе кувшинчик, догадался, что успели опохмелиться домашней настойкой.
Мамка положила мне в тарелку отварной картошки со сметаной, добавила ещё горячую сосиску из кастрюльки, ну и молока с хлебом.

    Молоко мы покупали у соседей, Шустовых, через день по три литра. Семья у них была большая, из шести человек. Корова давала много молока, и излишки бабушка Варвара предлагала соседям – один рубль за трёхлитровку.
Пенсии у стариков, деда Прокопия и бабы Варвары, были всего по двенадцать рублей в месяц. Получалось, что кормилица-корова зарабатывала на три рубля в месяц больше.
Плотно поев, я зашёл в большую комнату, чтобы ещё раз сказать спасибо тетке Анне за гостинец, а потом слинять... куда глаза глядят. И тут подруги меня притормозили.
– Сергей! Анна советует купить у её соседей хорошую, домашнюю козу, да ещё суягную*. Соседи уезжают жить в город и всё распродают недорого. – сказала мать.
Я соображал, переваривая информацию. Среагировал на слово «домашняя».
– Они у вас там ещё и дикими бывают?
– Да нет, Серёжа, это к тому, что её в стадо не отводили, дома держали, берегли.– сказала Анна.
– Что же так плохо берегли, если коза-таки суягная? С этим надо разобраться... Что за козёл там побывал?– ехидно поинтересовался я.
Все засмеялись.
– В стадо сама водить будешь. Козьим поводырём быть не подписываюсь. – сказал я твёрдо.
Другие вопросы пока меня не одолевали.
– Буду водить в стадо сама. И если ты согласишься, то я тут же поеду смотреть её в Горный Щит. Если мне поглянется, куплю.
– Ну и ладно, покупай. – ответил я.

    Не стал я артачиться – у поросёнка появится квартирантка, места хватит. Борька обитал в небольшой конюшенке, а апартаменты для козы будут по соседству.
«Девушки» мои повеселели и стали готовиться к поездке. А я никуда не побежал, хотя собирался на речку. Пошёл в конюшню строить козе закуток и кормушку-ясли под сено. Не с поросёнком же ей жить...
Тётя Аня посулила нам с сеном помочь, вот-вот должен начаться сенокос.
– Лето хорошее, сена будет полно, я скажу кому надо, и на дом привезут.– пообещала она.
Мы с мамкой и не сомневались – Анна скажет, будет сделано. А иначе... в Чайной у неё не появляйся.
«Много ли надо козе? Может и нашего сена ей хватит, что его хранить-то зря...» – подумал я.

    Маманя и коза прибыли, когда уже смеркалось. Я так и не решился куда-то уйти, боялся пропустить первое «свидание» с новой жиличкой, да и ей могло быть приятно, что встречает сам хозяин. Положил охапку сена в ясли, которые примастырил к стене внутри конюшни так, чтобы не мешали проходу. Двери широко открыл и, как раз, мамка подвела животинку к новому жилью. Та не выглядела испуганной или усталой, хотя проделала дальний путь в двух автобусах в окружении разных людей – и добрых и не очень. Скакнула через порог и устремилась к кормушке с сеном, попутно безразлично глянув на соседа по апартаментам, трёхмесячного поросёнка Борьку. Собственно, Борьке эта краля тоже была до фонаря. Сдав мне козу, маманя поспешила домой за питьём для неё.

– Как звать-то эту? – успел я крикнуть вослед и ткнуть пальцем в мохнатую рогатую мордочку.
– Ой, Серёжа, я и не спросила... Будем звать, ну хоть Дуськой.– сказала она и позвала – «Дуся, Дуся, Дуся»!
Коза недоуменно на неё глянула, продолжая жевать сено. Мать махнула рукой и ушла в дом, а я вспомнил нашего Котофея, у которого тоже не было родного имени, а откликался он только на нейтральное, Котофей.
– Ну, здравствуй, КОзя, с приездом тебя! – сказал ей ласково.
Хотел назвать Козява, но ограничился КОзей. Животное повернулось ко мне мордочкой и заблеяло: «бе-е-е... ме-е-е». Контакт был установлен. Я прикрыл двери конюшни и полез спать к себе на сеновал.
С неделю постоялица привыкала к новому месту, гуляла по двору и возвращалась пожевать сена или попить приготовленное мамкой пойло.

    Судя по всему, козе у нас понравилось, вроде и место своё запомнила. Мать решила попробовать отвести её в стадо с домашними животными: коровами, овцами, козами, телятами...
Вот тут-то мама и поняла значение – домашняя. Эта коза никогда не паслась со стадом и ей это стадо было совсем не нужно. Смешно было смотреть, как мать пыталась отвести козу к месту сбора, подманивая её корочкой хлебца. Мамка её подзывала: «Дуся, Дуся»... а Дусе было по фиг, она реагировала только на хлеб и семенила за маманей, пока видела его в руке. Что эта бекалка-мекалка откликается на имя КОзя, я мамке решил пока не говорить. Пусть знает, какое горюшко себе нажила. Потом по секрету ей скажу... за рубль.
     А пока КОзя плелась за корочкой к стаду, но стоило мамке развернуться домой, коза уже семенила за ней на небольшом расстоянии. Бывало, что и вперёд хозяйки прибегала к воротам нашего дома и пощипывала травку на лужайке перед воротами. Это натолкнуло мать на мысль пасти её на огромном пустыре перед нашим домом, привязывая её верёвкой к колышку вбитому на участке с хорошей травой.

    Честь отводить её на пустырь выпала мне. Да и ладно. КОзюшка наша мне нравилась всё больше и больше, и я не считал зазорным выдрать у неё репьи, или просто расчесать спутанную шерсть, а когда и просто ей что-то говорить, не сюсюкая, а по-хозяйски... заботливо и в меру строго. КОзя безоговорочно стала меня признавать. Мамка и доить её хотела мне поручить, но тут я упёрся.
– За титьки дёргай сама свою Дуську, тут я вам не помощник.– сказал твёрдо.
Получил подзатыльник и тут же – компенсацию за него, в виде пары рублёвых купюр.
В общем, дояра из меня сделать не получилось, а вывести животину попастись на поляне – всегда пожалуйста.

     Это происходило так – я открывал двери конюшни, коза подходила ко мне, я привязывал один конец верёвки за шею, а моток вешал ей на рога, как бы говоря: «Мадам, вы вольны в выборе участка пощипать травку». Мы выходили за ограду, и через пять-десять минут я вбивал топориком колышек там, где «мадам» останавливалась и приценивалась, чем тут можно отобедать.
– Не скучай, приду не скоро. – говорил я козе  и направлялся по своим делам.
С выпаса забирала её чаще всего маманя. Поила, мыла теплой водой вымя, смазывала его чуть сливочным маслом и начинала «дергать за титьки», присев на маленькую скамейку.

     Молоко у козы было по оценкам специалистов (соседок) высшего качества, а мне оно не нравилось, я предпочитал хоть магазинное или от соседей, но... коровье. Козье молоко очень любила моя сестра Зина – она его покупала в городе на Шарташском рынке, от которого жила не так далеко, четыре остановки на автобусе. А теперь стала почаще наведываться к маме, да и мать была радёшенька.
Однажды я проявил оплошность, будучи чем-то занят – выпустил козу во двор, а за верёвку не привязал. Та, предоставленной свободой воспользовалась по-своему – вскарабкалась на поленницу дров в том месте, где они были выбраны и смотрелись крутой горкой.
– Серёжка! Беги сюда! – прибежал я на крик мамки.

   И тут увидел козу, стоящую на поленнице дров, в гордой позе, как горная серна. КОзя высматривала, чем можно поживиться за забором в саду у Балиных. Я посоветовал мамке бежать в сад к соседям и встать в их огороде у забора.
– Мама, тебя Дуська забоится и прыгать к ним в огород не станет. А то все ноги переломает.– сказал я ей скороговоркой.
Мамаша засеменила к Балиным в сад, а я подошёл поближе к дровам, встал в метре от поленницы и укоризненно проговорил:
– Козя-дерезя, к соседям низзяяаа!
Она виновато на меня смотрела и не знала, что делать. А я... возьми да и скомандуй строго: «К ноге»!
И хлопнул по своей ноге ладошкой. Команда была выполнена мгновенно. Наша КОзя, не раздумывая, сиганула с двухметровой высоты и встала, как вкопанная, рядом со мной.

    Вернулась мать. Ругать свою Дусю не стала, опустилась на корточки и начала ласково поглаживать её по спине. А я сходил в наш сад-огород, вырвал несколько морковок, вымыл в бочке с водой и принёс их нашей «скалолазке».
– Дуська лучше откликается на имя КОзя, – подсказал я мамке не за рубль, а просто так, бесплатно.
В стадо мы решили КОзю больше не отводить, корма ей хватало и на пустыре, ведь домашняя всё-таки скотинка. А вскоре она окотилась тремя козлятками, а я так ждал, что будет, как в сказке «Коза и семеро козлят».

    Машина въехала во двор задом  до самого сарая, и двое веселых парней быстро закинули на сеновал душистое сено, я лишь помогал укладывать его вглубь. Денег с мамки не взяли ни копейки, мол, Аннушка за всё уже заплатила.
Я подмел во дворе метлой рассыпанное сено и бросил Борьке на подстилку.   
    Выводить семейство пастись на пустырь мы не рискнули – маленьким козлятам Дашке, Макарке и Прошке, необходимо было окрепнуть сначала. Мать-героиня усиленно питалась из яслей свежим сеном вперемежку со старым, то свежей травой, мною накошенной.

    Днём двери в конюшню были открыты, и козлята носились по ограде, не забывая покормиться молочком у мамки, тыкая мордочками в живую «молочную кухню». Я притащил в тенёк старенькую раскладушку, постелил газету на землю, на неё положил книгу и стал читать, посматривая на резвящихся козлят. Вдруг на мою голую спину заскочил один козленок, другой его столкнул и утвердился на спине... И третий вступил в игру – их копытца больно врезались в кожу, но я терпел. Это очень напоминало наши зимние игры – занял высоту, а тебя... рраз... и столкнули.  Я корчился от смеха и от боли, но был рад, что участвую в игре козлят.


Суягная* - беременная.