Джером. Трое в лодке, не считая собаки. Глава 3

Корректировка планов. — Манера работы Гарриса. — Как почтенный отец семейства вешает картину. — Джордж даёт ценный совет. — Удовольствие от купания по утрам. — Вдруг лодка опрокинется: нужна запасная одежда.


     Итак, следующим вечером мы собрались в том же составе, намереваясь внести поправки в наши планы. Начал Гаррис:
     — Первым делом определяемся, что берём с собой. Джей, возьми бумажку и записывай, а ты, Джордж, найди прейскурант бакалейной лавки. Я подчеркну нужное, только дайте мне карандашик.
     Это стиль Гарриса: он с воодушевлением берётся за тяжёлую работу, а затем щедро делится ей с другими.
     Мне в таких случаях вспоминается мой незадачливый дядюшка Поджер. Вы за свою жизнь наверняка не видели такой бестолковщины, которая воцарялась в доме, когда дядя Поджер намеревался принести хоть какую-то пользу. К примеру, приносят из мастерской настенную картину в раме, и она ждёт свой участи в столовой. Тётушка Поджер спрашивает, что будем с ней делать, и дядя Поджер отвечает:
     — О, я обо всём позабочусь. Пусть никто не волнуется по этому поводу. Я всё сделаю сам.
     Он сбрасывает с себя пиджак и включается в работу. Немедленно посылает служанку купить гвоздей на шесть пенсов, затем велит одному из мальчиков догнать её, чтобы сказать нужный размер. С этой минуты весь дом начинает втягиваться в водоворот бурной деятельности.
     — Уилл, найди мой молоток! — кричит он. — Том, давай сюда линейку! Мне нужны стремянка и табурет. Эй, Джим, быстренько сходи к мистеру Гогглсу и скажи ему: «Папа передаёт вам наилучшие пожелания; надеется, что с вашей ногой всё в порядке, и просит дать на время ватерпас». А ты, Мария, стой здесь, ведь кто-то должен мне посветить; а когда служанка вернётся, пускай потом сходит за шнуром. Том! Где Том? Подойди сюда, ты подашь мне картину.
     Затем он поднимает картину, та выскальзывает из рук, падает, выскакивает из рамы, он боится разбить стекло, получает порез на руке и лихорадочно ищет по всей комнате свой носовой платок. Найти не может, потому что платок лежит в пиджаке, а где он его снял — не помнит, и весь дом уже ищет не инструменты, а пиджак, а дядюшка скачет как угорелый по комнате и натыкается на всех и каждого.
     — Неужели никто в доме не знает, где мой пиджак? Ни разу в жизни не встречал столько разгильдяев, честное слово! Шесть человек не могут найти пиджак, который я снял пять минут назад! Что за люди!
     Он встаёт со стула, видит на его сиденье пиджак, и кричит:
     — Всё! Хватит! Я его сам отыскал! Кошка и то быстрее найдёт что-нибудь, нежели вы.
     После того, как полчаса потрачены на перевязку пальца, принесено новое стекло, собраны все инструменты, стремянка, табурет и свеча на месте, — дядюшка предпринимает новую попытку добиться цели. Всё домочадцы вместе со служанкой и домработницей становятся полукругом, готовые оказать посильную помощь. Двое держат табурет, третий помогает дяде взобраться и не даёт ему упасть, четвёртый подаёт гвоздь, пятый — молоток… и тут гвоздь падает из дядиных рук.
     — Ну вот! — говорит он с досадой, — теперь и гвоздь туда же.
     И все мы вынуждены, ползая на коленях, искать злополучный гвоздь. А дядюшка в это время, стоя на табурете, ворчливо вопрошает, неужели мы заставим его торчать тут весь вечер.
     Гвоздь наконец нашёлся, но куда-то запропастился молоток.
     — Где молоток? Куда я засунул молоток? Боже праведный! Вас тут семеро глядит во все глаза, и никто не может мне сказать, куда я подевал молоток!
     Молоток мы находим, но вот опять новость: дядя не может найти на стене метку для гвоздя; мы вынуждены по очереди забираться на табурет и выискивать эту метку. Каждый видит её в разных местах, и дядя всех по очереди называет растяпами и велит убираться с табурета. Взяв в руки линейку, он собирается поставить новую метку. Внезапно выясняется, что необходимо разделить пополам тридцать один и три восьмых дюйма. Попытка сделать это в уме приводит его в бешенство.
     Мы дружно пытаемся произвести деление в уме, но у каждого выходит свой результат; мы едко подшучиваем друг над другом, в общем гвалте забываем число, которое надо разделить, и дядюшка Поджер вынужден заново произвести замер.
На этот раз в ход идёт кусок верёвки, и в самый ответственный момент, когда старый дуралей наклоняется на табурете под углом в сорок пять градусов, чтобы достичь места, отстоящего на три дюйма дальше от максимально возможного, до которого можно дотянуться, верёвка выскальзывает и он падает на пианино. Стремительность, с которой он плашмя всем телом бьётся о клавиатуру, создаёт потрясающий звуковой эффект.
     Тётушка Мария говорит, что она не может позволить детям стоять рядом и выслушивать подобные выражения.
     Наконец дядя Поджер фиксирует новую метку, левой рукой приставляет гвоздь к стене и берёт молоток в правую. Первым ударом он сильно бьёт себя по большому пальцу и с диким воплем роняет молоток кому-то на ногу.
     Тётя Мария со слабой надеждой в голосе замечает, что в следующий раз, когда дядя Поджер вознамерится вбить в стену гвоздь, пусть он заранее предупредит её об этом, чтобы она могла съездить на недельку к матери, пока он тут упражняется с гвоздями.
     — Ох, уж эти женщины! Всегда они нервничают по пустякам! — отвечает дядя Поджер, приходя в себя после падения. — Что ни говори, а мне нравится такого рода деятельность.
     Затем он предпринимает ещё одну попытку, и со второго удара целиком забивает гвоздь в штукатурку вместе с половиной молотка, а сам при этом с такой силой бьётся о стену, что чуть не разбивает себе нос.
     И снова мы ищем линейку и верёвку, а в стене образуется новая дыра; и к полуночи картина наконец висит — очень неровно и ненадёжно, при этом стена в радиусе нескольких ярдов от неё похожа на поле после артобстрела. Все домочадцы со страдальческим выражением лица изнемогают от усталости, только не дядюшка Поджер.
     — Ну, вот видите! — говорит он, с трудом слезая с табурета и наступая на мозоли домработнице. С гордым видом он обозревает учинённый им погром. — А ведь есть такие, кто с подобными пустяками обращаются за помощью к другим.
     Я уверен: Гаррис, когда доживёт до седин — будет вторым дядюшкой Поджером. Своё мнение по этому поводу я выразил, и ещё сказал, что не позволю ему перегружать себя столь непосильной работой.
     И добавил:
     — Давай лучше ты найдёшь бумагу, карандаш и прейскурант, Джордж будет записывать, а я возьму на себя всю работу.
     Первый составленный нами список мы вынуждены были выбросить. Стало очевидно, что лодка, гружёная всей утварью, которую мы запланировали взять с собой, просто не сможет зайти в верховье Темзы. Поэтому мы порвали список и посмотрели друг на друга.
     Джордж сказал:
     — Мы пойдём другим путём. Мы не должны принимать во внимание вещи, которые нам не смогут пригодиться, но должны думать о тех вещах, которые нам необходимы.
     Джордж иногда вполне здраво мыслит. Это, право, вызывает удивление. Такое выражение даже может сойти за афоризм. Причём он применим не только в нашем конкретном случае, но и вообще в рассуждении о людском плаванье по реке жизни. Как много на свете людей, которые в этом путешествии, искушая судьбу, нагружают свой кораблик грудой дурацких вещей, якобы необходимых для удовольствия и комфорта в пути, но, в действительности оказывающихся бесполезным хламом.
     Такие люди втискивают в свой кораблик вплоть до верхушки мачты изысканные одеяния и огромные жилища; ненужную прислугу и кучу светских друзей, гроша ломаного не стоящих, и ценящих вас едва ли чуть дороже; грузят дорогущие развлечения, не приносящие радости, условности и моды, лицемерие и тщеславие и самый тяжеловесный и бессмысленный хлам — это боязнь чужого мнения; вдобавок кладут предметы роскоши, которые ведут к пресыщению; удовольствия, которые надоедают; иллюзорное великолепие, которое как железный венец на преступнике в давние времена заставлял его истекать кровью и терять сознание от боли.
     Всё это хлам, дружище, настоящий хлам. Выбрось его за борт! Это он тормозит твою лодку, а ты в полуобморочном состоянии налегаешь на вёсла изо всех сил. Это он делает её медлительной и неуклюжей и плохо управляемой; вся твоя жизнь состоит из беспокойства и тревог, в ней не найдётся даже минуты для мечтательной праздности; тебе некогда полюбоваться игрой теней, скользящих по мелководью; мерцающими солнечными бликами, пляшущими по речной ряби; ветвистыми деревьями, рассматривающими свое отражение в зеркале воды; рощами, одетыми в зелёное и золотое; угрюмым зыбким тростником, осокой, и синими незабудками.
     Отринь от себя этот хлам, старина! Пусть корабль твоей жизни будет лёгким, загрузи в него только необходимое: уютный домик и простые радости, несколько настоящих друзей; того, кого ты любишь и кто любит тебя; кошку, собаку, пару трубок, еду и одежду — чтоб хватало, и напитки с небольшим избытком, ведь жажда — опасная штука.
     И тогда ты поймёшь, насколько тебе легче плыть; кораблю твоему будет гораздо труднее перевернуться, а если это произойдёт, то ничего страшного не случится — вода твой скромный, но прочный груз не попортит. У тебя будет достаточно времени, чтобы подумать и потрудиться, и насладиться радостями жизни и послушать эолову музыку, которую божественный ветер извлекает из струн человеческой души, и чтобы…
     Впрочем, простите великодушно — я немного отвлёкся.
     Итак, ответственным за список назначен Джордж, и он взялся за дело:
     — Брать с собой палатку вовсе не обязательно, — сказал Джордж. — Мы сделаем над нашей лодкой навес. Так намного проще и удобней.
     Что ж, неплохая мысль. Она тут же была одобрена.
     Не знаю, приходилось ли вам видеть подобную конструкцию. Вы закрепляете стальные дуги над лодкой по всей длине, накрываете их брезентовым полотном — и маленький домик готов. В нём очень уютно, хотя и душновато; но, как говорится, у медали две стороны — заметил один человек, когда ему пришлось тратиться на похороны тёщи.
     Джордж сказал, что в таком случае мы должны взять с собой следующее: каждому по пледу; лампу, мыло, щётку, один гребешок на всех; зубные щётки каждому, тазик, зубной порошок, всё для бритья (список напоминает упражнение из учебника французского, ей-богу) и пару больших купальных полотенец. Кстати, я заметил, что люди всегда очень тщательно готовятся к купанию, когда собираются ехать к воде, но купаются там значительно реже, чем предполагали.
     Так всегда бывает, когда готовишься ехать на море. Когда я в Лондоне обдумываю предстоящую поездку, то предвкушаю, как я встаю рано утром и иду окунуться в морскую водичку перед завтраком; я с трепетом упаковываю в багаж плавки и купальное полотенце. Я всегда беру с собой красные плавки. Они возвышают меня в собственных глазах. Кроме того, они мне очень к лицу.
     Но как только я прибываю на море, у меня возникает чувство, что купание ранним утром не столь привлекательно, как это мне казалось в городе.  Напротив, у меня вырабатывается стойкое желание как можно дольше понежиться в постели, прежде чем спуститься к завтраку. Всё-таки один раз сила воли взяла верх: я в шесть утра выкарабкался из постели, взял плавки и полотенце и уныло потащился к морю.  Никакого удовольствия от процесса купания я не получил. Такое впечатление, что специально для меня, когда я собираюсь искупнуться ранним утром, какие-то неведомые силы поднимают резкий восточный ветер, разбрасывают по пляжу ребристую гальку, заостряют подводные камни, маскируя их песком, и вдобавок отодвигают море от берега на пару миль вдаль. Мне ничего не остаётся, как обхватив голый торс руками, трясясь от холода и припадая на обе ноги, с трудом передвигаться по мелководью. А когда я добираюсь до глубины, море ведёт себя крайне неласково и, прямо скажем, оскорбительно.
     Высоченная волна нападает на меня и роняет на массивный валун, который как нарочно здесь оказался. Пока я, сидя на камне, прихожу в себя и успеваю лишь громко чертыхнуться, накатывает новая волна и утаскивает меня поближе к горизонту. Я начинаю отчаянно бултыхаться, держа курс на берег, и сомневаться, увижу ли я снова дом родной и друзей, и одновременно переживаю, что, будучи мальчишкой, зря третировал младшую сестру. И вот, когда меня покидает всякая надежда на спасение, волна растворяется и оставляет меня лежащим на песке в виде морской звезды. Я встаю, смотрю вокруг, и вижу, что цеплялся за жизнь на уровне двух футов над поверхностью дна. Я вприпрыжку тороплюсь к пляжу, одеваюсь и бреду домой, где я обязан расхваливать прелести утреннего купания.
     Мы в нашем случае также убеждали друг друга в искреннем намерении каждое утро совершать длительный обряд купания.
     Джордж сказал, что как было бы славно — проснуться в лодке ранним свежим утром и искупаться в прозрачной речке. Гаррис добавил, что лучший способ для пробуждения аппетита — это купание перед завтраком. Джордж заявил, что он в принципе будет против любых водных процедур для Гарриса, если тот начнёт после них усиленно питаться.
     Ещё он сказал, что если мы потащим против течения кроме всего прочего ещё и провизию для пропитания Гарриса, то мы надорвёмся.
     Я стал доказывать Джорджу, насколько это приятно, когда Гаррис, соседствуя с нами в лодке, будет чист и свеж, пусть даже за это обстоятельство придётся заплатить дополнительной сотней-другой фунтов провианта. И Джордж, взглянув на это дело с моей точки зрения, снял свои претензии к Гаррису.
     Наконец, мы пришли к общему мнению в вопросе о полотенцах, а именно решили взять три купальных полотенца вместо двух, чтобы не дожидаться своей очереди вытираться.
     Когда речь зашла об одежде, Джордж сказал, что вполне достаточно каждому захватить с собой пару фланелевых костюмов, поскольку мы сможем их самостоятельно постирать в речной воде, если они загрязнятся. Мы сразу спросили его, а стирал ли он когда-нибудь фланелевые костюмы в реке. Ответ был таков:
     — Не то, что бы стирал, но знаю людей, которые так делали. Говорят, это совсем несложно.
     Мы с Гаррисом опрометчиво поддались на эту уловку, поверив пустым словам Джорджа, и решив, что три благопристойных молодых человека, не имеющих положения и влияния в обществе, а также навыков стирки, смогут куском мыла отстирать в Темзе свои рубашки и брюки.
     В скором будущем нам довелось разоблачить его: он оказался бессовестным вруном, который явно нисколько не представлял себе то, о чём говорил. Видели бы вы нашу одежду после… Но, как пишут в дешёвых бульварных романах, не будем нарушать порядок повествования.
     Джордж убедил нас взять смену нижнего белья и как можно больше носков: вдруг лодка перевернётся и надо будет переодеться, и столько же носовых платков для протирки вещей, а также пару кожаных ботинок в придачу к повседневным лодочным туфлям на случай перевёртывания лодки.