Мои женщины Октябрь 1963 Образы и лики смерти

Мои женщины. Октябрь 1963. Образы и лики смерти.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: Октябрь 1963. Наш любимый лучистый котёнок Светик-Светлан. Он был абсолютно белым, без единого тёмного пятнышка и очень пушистым. Он практически мгновенно вошёл в наш дом, в нашу семью Суворовых, сжился с нами, стал навсегда одним из нас и трагически погиб от мракобесной звериной людской изуверской жестокости. Наряду с тёмными образами и ликами смерти, этот котеночек, его образ и лик стали для меня светлым образом смерти, символом светлого и лучистого духовного бессмертия. Здесь он на нашем знаменитом круглом семейном столе в лучах утреннего майского солнца. Позади «Светика» этажерка с книгами и диван, украшенные вышитыми моей мамой салфетками. Справа в кадре не менее знаменитое старинное деревянное резное небольшое блюдо для фруктов и орехов, которое осталось как память о папе и маме моей мамы, Василии Никитовиче и Юлии Александровны Максимовых. В тарелочке-пиале молоко для Светика.

К осени 1963 года в моей мальчишеской жизни и на моей памяти я ещё не знаком был со смертью, с образами и ликами смерти, с гибелью людей и родственников. Вот почему то, что произошло в конце октября 1963 года, было для меня не только шоком, не только страшным потрясением, но и уроком на всю мою оставшуюся жизнь. Я долго сомневался и думал, прежде чем решиться написать данную новеллу, однако принял решение и утвердился в мысли о том, что если я пережил те события и не сломался, а наоборот, утвердился и возмужал, то и нынешнему поколению 10-летних ребят тоже следует пережить такое, хотя бы и образно, виртуально, в документально- художественно-литературной форме.

Я убеждён и жизнь это подтвердила на практике, что подростку, юноше, молодому человеку судьбоносно необходимо вовремя, не раньше, но и не позже, пережить фактический, реальный и действительный опыт общения с образами и ликами смерти. Это нужно, чтобы познать свои ощущения и чувства, мысли и суждения, найти своё правильное отношение к смерти, к жизни и смерти. Без такого опыта невозможно полноценно овладеть качествами личности настоящего мужчины.

В понедельник 28 октября 1963 года был первый заморозок, рано утром температура воздуха была минус 1.3°С, моросил дождь и лужи на улицах «подёрнулись» тонким ледком. Во вторник 29 октября 1963 года «потеплело» (утром плюс 1.4°С, днём плюс – 4.1°С, в полдень – плюс 6.8°С) и весь день налётами дождевых зарядов шёл противный холодный дождик (6.6 мм осадков). В среду 30 октября 1963 года дождя не было, но с ночи ранним утром уже было по-настоящему морозно (минус 3.8°С), в первой половине дня – минус 1.8°С и только в полдень – плюс 3.2°С. Вот почему в эту среду после обеда я выскочил из дома на улицу к ребятам, чтобы попробовать на прочность тонкий осенний лёд на лужах.

Наша внутренняя улица Белинского, в отличие от главной улицы Белинского, не была заасфальтирована, а покрыта сначала старой черепицей, снятой с крыш наших «финских» домов, потом, в какой-то год, замощена крупным бутовым камнем. Однако всё равно весенние и летние дождевые потоки размывали нашу улицу, промывали в ней канавы и заносили их песком. Оба проезжих для машин переулка между улицами Белинского (верхний и нижний) не имели никакого покрытия, кроме земляного, поэтому здесь были промоины, колдобины, лужи, желоба колеи от колёс машин. Естественно, поздней осенью и зимой эти низменности замерзали, покрывались льдом, превращались в ледяные дорожки, на которых удобно было с разбега скользить.

Лёд в канавах был тонкий, в него интересно было кидать камешки. Если кинуть сильно, с размаха, то камешек пробивал ледяную тонкую корочку и с бульканьем «прятался» под лёд. Этим я и занимался вместе с моим младшим другом Толиком Азаровым, а другие наши дети-соседи сосредоточенно смотрели, как мы с Толиком это делаем. В самый разгар этой «стрельбы» камнями по льду и воде в лужах, мы вдруг услышали пронзительный вой и мяуканье кошки или кота. От этого воя и мяуканья у меня лично мурашки по коже побежали, потому что это был кошачий вой убиваемого животного…

Не сговариваясь, молча, я, Толик Азаров и детвора побежали на этот вой, чтобы посмотреть, в чём дело. Из нашего нижнего переулка, примерно на его середине, между дворами и заборами двух домовых участков (дома №5 и №5 «А») был относительно широкий проход, который сужался до узкого прохода между двумя сараями и вёл во дворы домов соседней, перпендикулярной нам, улице Мусоргского. Вот в этом-то «закутке» прохода группа ребят мучила и убивала кошку…

Один из ребят был старше других, примерно моего возраста, роста и комплекции, двое других ребят были примерно возраста Толика Азарова. Когда мы подбежали к этому месту, старший пацан с каким-то оскалившимся выражением лица и «стеклянными» глазами, с размаху бил половинкой кирпича по голове кошки, которая валялась на плотной утрамбованной тропинке и корчилась под ударами этого кирпича. При этом кошка отчаянно выла, пищала, мяукала, хрипела и судорожно дёргалась. Её длинный тонкий хвост был перерублен почти у самого основания, но не совсем, поэтому неестественно торчал в сторону. Двое других пацанов молча, неподвижно и как-то заворожённо стояли рядом со старшим и смотрели, как он раз за разом поднимает с земли кирпич и с размаху бьёт им по голове кошки.

Я оглянулся назад, увидел рядом со мной Толика Азарова и чуть позади – детей. Ещё ничего не соображая, не понимая и не ощущая, кроме жуткого страха и омерзения, я рукой подал детям знак остановиться, отстать, отойти и снова взглянул на побоище.

Старший пацан почувствовал, что он и его друзья не одни, оглянулся на меня. Я увидел совершенно дикий и озверелый его взгляд и почувствовал такой страх, что всё во мне сжурилось, сжалось и замерло. Ноги немедленно покрылись пупырышками «гусиной кожи», мышцы ослабели, а в сердце волной накатила паника. Вид этого гада был страшным…

Кошка на земле судорожно подёргивалась, хрипела, потом как-то вдруг выгнулась, дёрнула ногой и замерла. Все мы тоже замерли и даже дыхание у меня остановилось. Тишина. Ни звука. И вдруг во мне почти мгновенно вспыхнула волна такой жуткой злости, ярости и решимости, что я опять невольно опешил от неожиданности.

Сам того не осознавая и почти ничего не чувствуя, не успевая за своими руками и ногами, а только запоздало замечая и видя мои собственные действия, я вдруг рывком подскочил к забору соседского дома и с силой дёрнул одну «штакетину». Штакетина не поддалась, тогда я дёрнул соседнюю, желая её оторвать от забора. Эта тоже не поддалась и я, свирепея от неудачи, вцепился в третью штакетину и дёрнул её, что есть силы.

Каким-то образом штакетина оказалась у меня в руках. Я даже заметил, что из неё торчит ржавый гвоздь. Перехватив её поудобнее руками, я сходу, без подготовки, молча и слепо наотмашь ударил этой штакетиной с гвоздём по старшему пацану-мучителю. Удар пришёлся ему не по голове, куда я метил, а вскользь по плечу и руке. Пацан мгновенно взвыл, сначала вскинулся, а потом присел и угнулся головой вниз, а я с невероятным удовольствием ещё раз «оттянул» его по согнутой спине своей штакетиной. Только на этот раз не стороной, из которой торчал гвоздь, а ребром штакетины, как мечом.

Старший пацан от моего удара штакетиной с воем выгнулся в спине дугой, вскочил и бросился бежать в узкий проход между сараями. Следом за ним, очнувшись от ступора, побежали младшие пацаны, а следом за ними, хаотично и слабо ударяя штакетиной по их спинам, побежал я. Не знаю, где в этот момент был Толя Азаров, но когда я, преследуя этих гадов-мучителей кошки, добежал до пространства внутренних дворов домов улицы Мусоргского, куда доступ нам, «пацанам с улицы Белинского», был «заказан», остановился и обернулся, то Толик Азаров был рядом со мной. Вдвоём мы вернулись в наш переулок на место расправы с кошкой.

Убитая кошка не двигалась, только её отрубленный хвост слегка шевелился и кровоточил. Голова, череп кошки был размозжён ударами кирпича, густо окровавлен, глаза остекленели, пасть у кошки была оскалена, язык высовывался наружу. Наши соседские дети стояли в сторонке и боялись подойти. Мы с Толиком Азаровым молча остановились над трупом кошки. Я дышал с трудом, потому что мою грудь теснила ярость, злость и горькая горечь от увиденного и испытанного сейчас. Я не знал, что делать…

- Её надо похоронить, - нарушил наше молчание Толик Азаров.
- Как? – спросил я, обращаясь больше к самому себе, чем к Толику.
- Закопать в землю, - ответил мой младший друг. – Обычно так хоронят.

Я удивился не тому. Что сказал Толя Азаров, а тому, как он это сказал, потому что он это сделал рассудительно, внешне спокойно, без надрыва в голосе.

- Да. Ты прав. Её надо похоронить по-человечески, - сказал я ему и самому себе. Может быть, так мы хоть чуть-чуть извинимся перед ней за её мученическую смерть.

Наверно я сказал эти слова вслух, потому что Толик вдруг кивнул головой, а подошедшие соседские дети тоже согласно закивали головами. Мы коротко посовещались о том, как и где надо закопать эту несчастную кошку в землю и решили, что это надо сделать тут же, на месте её мученической гибели.

Я сбегал домой, взял в нашем сарае лопату, а на крыльце нашего дома увидел большую картонную коробку из-под обуви, в которой мама выставила на порог луковую и чесночную шелуху. Здесь же я снял с верёвочки мамино сырое кухонное полотенце. Не вытряхивая из коробки луковую шелуху, я принёс всё на место и мы с Толиком поочерёдно начали ковырять твёрдую плотную землю возле стены одного из сараев, там, где росли лопухи.

Земля сначала не поддавалась, но потом нам удалось выковырять ямку по размерам картонной коробки. Соседские дети палочками и веточками закатили труп кошки на расстеленное на земле полотенце. Я обернул труп кошки концами полотенчика со всех сторон, поднял и положил в картонную коробку прямо в луковую и чесночную шелуху. Она легла туда, как в пуховую мягкую постель. Потом я закрыл коробку крышкой и мы молча несколько минут постояли над этим символическим гробиком.

После того, как мы уложили коробку с кошкой в могилку и присыпали её землёй, образовался холмик. Мы его слегка уплотнили лопатой, потом руками, а затем прикрыли этот холмик всяким мусором, который в изобилии валялся вдоль заборов ближайших садов и огородов. Мы не хотели, чтобы кто-то, кроме нас, знал и видел, где похоронено это несчастное животное. После этого мы печально разошлись по домам. На улицу я больше не выходил.

Через два часа после этих событий к нам в дом кто-то позвонил. Мамам открыла входную дверь и мы, папа, мой старший брат и я, вдруг услышали, как какой-то грубый и визгливый женский голос с порога начал орать, кричать, вопить, ругаться самыми последними матерными словами. Это было так неожиданно, что мы сначала застыли в немом удивлении, а потом ринулись на выручку к нашей маме.

На кухне орала какая-то незнакомая женщина с растрёпанными волосами и сбившимся на плечи пуховым платком. Она гневно сверкала глазами и кричала, что её сына избили до крови, что порвали ему куртку, что «ваш младший сын, Нина Васильевна, хулиган и преступник», что она «так дело не оставит и призовёт нас и его к ответу», что «сейчас она пойдёт и напишет заявлении в милицию, чтобы вашего сына засудили за убийство» и так далее.

- Успокойтесь, женщина! – нахмурилась наша мама. – Расскажите толком, что случилось?
- А случилось то, что ваш сынок избил палкой моего сына! – выпалила злая и сердитая женщина.
- Вот этот! – он указала на меня пальцем. – Изверг!

- Как это случилось? Где? Когда? – недоумённо спросил женщину мой папа. – Что вы такое говорите?!
- Я говорю правду! – крикнула женщина. – Спросите у него сами, как он напал на моего сына и избил его палкой! Пусть признается, и я пойду в милицию!

- Саша, - строго обратилась ко мне наша мама. – Что случилось? Что произошло? Ты можешь нам рассказать?
- Могу, - с трудом сдерживая внезапно нахлынувшую ярость, ответил я. – Я всё расскажу!

Я рассказа всё без утайки. Я рассказал подробно о том, как мы с Толиком Азаровым и соседскими ребятами и девчонками услышали вой кошки; как потом увидели ребят и того гада, который кирпичом убивал эту кошку; как потом я выломал штакетину из забора и ударил ею этого гада по спине; как мы гнались за этими ребятами по узкому проходу между сараями во дворы домов по улице Мусорского; как потом мы похоронили эту кошку возле стены сарая.

Мой рассказ произвёл сильное впечатление на всех, но не все мне поверили. Мой папа стал строгим и суровым. Моя мама молча села на свою табуретку между газовой плитой и тумбочкой с разделочным столом-крышкой и нервно закачала ногой. Женщина устало опустилась на гостевую табуретку возле входной двери и подавленно замолчала. Мой брат от избытка чувств затанцевал на месте, как он обычно это делал, играя «в боксёра». Я остался стоять в дверном проходе между кухней и прихожей.

- Ты можешь показать то место, где вы похоронили кошку? – спросил меня папа и я молча кивнул ему головой.

Папа что-то шепнул моему брату, пока мы все одевались и он быстро умчался на улицу. Через несколько минут мы все, наша мама, папа, незнакомая женщина и я, вышли из нашего дома, прошли по палисаду и вышли на улицу. На улице уже были наши соседи, их дети, которые были днём с нами, Толик Азаров, его братья, Коля и Александр, дядя Ваня и тётя Аня, их родители. Мой брат Юра уже был с лопатой. Мы все молча прошли на то место, где произошла трагедия с кошкой.

Юра быстро раскопал могилку, достал и открыл коробку. Все сгрудились вокруг и увидели, как он вынул из коробки свёрток, развернул края бывшего кухонного полотенчика и открыл взорам всех обезображенный труп кошки. Сначала незнакомая женщина, потом мои мама и папа, потом все взрослые соседи, а за ними братья Азаровы и любопытные соседские дети поочерёдно подходили к коробке и глядели на убитую кошку.

- А может быть, они сами её убили, а теперь сваливают на моего сына? – сказала женщина в полной тишине.
- А это мы сейчас узнаем, - ответил ей мой папа после краткой паузы, вызванной её вопросом. – Приведите сюда вашего пострадавшего сына и тех мальчиков, которые были с ними. Мы же это сделали со своим сыном, сделайте и вы то же самое…

Женщина поспешно юркнула в узкий проход между сараями и больше мы её никогда не видели и не слышали…

Труп обезображенной и убитой живодёрами кошки мы обратно завернули в полотенчик, уложили в коробку на ложе из луковой и чесночной шелухи и снова похоронили на том же месте. После этого все присутствующие, тихо переговариваясь, успокаивая маленьких детей и делясь впечатлениями и оценками случившегося, разошлись по домам.

Дома наш папа сказал, что я «поступил правильно, как настоящий мужчина», мама сказала, чтобы я «сильно не переживал, но и не забыл о случившемся», а мой старший брат Юра сказал мне, чтобы я «никого и ничего не боялся, потому что он защитит меня от любого гада». Я и не боялся. Я просто был в каком-то зажатом, постоянном жгучем состоянии злости, гнева, ярости. Мне так хотелось вновь встретить того гада-изувера и тех его молчаливых созерцателей, которые были с ним и смотрели, как он добивал раненую кошку, с размаха ударяя кирпичом по её голове.

Конечно, этот образ убиваемой кошки мне приснился и не раз. Я просыпался от жуткого ужаса, от кошачьего воя, который возникал в моих ушах и голове, от взгляда её остекленевших глаз и от вида подрагивающего перерубленного кошачьего хвоста. Нет, я не мог этого забыть ни тогда, ни сейчас, спустя 58 лет. Такое не забывается…

Второй образ смерти я увидел буквально «на следующий день». С улицы прибежал мой друг Колька Клеймёнов и таинственно позвал меня срочно посмотреть на электрика на столбе на соседней улице Белинского.

- А что мне на него смотреть? – сказал я Кольке. – Электрик, как электрик…
- Так он сгорел! – выпалил Колька, выпучив глаза.
- Как сгорел?!
- Не знаю, - честно ответил мой уличный друг. – Висит там на своих кошках и дымится, как головешка.

Я немедленно оделся и побежал вместе с Колькой по нижнему переулку на улицу Белинского. Возле дома Сидоровых на деревянном столбе действительно я увидел человека, вернее его ноги в сапогах, на которые были обуты в стальные кривые кошки. Талия человека была опоясана широким брезентовым поясом с прикреплённой к нему блестящей цепью. Кошками человек обхватил столб, а само его тело висело на этой цепи. При этом вся верхняя часть его тела была какой-то маленькой, сжавшейся, чёрной, обугленной, с маленькими кривыми ручками, с узкими плечиками, кривой спиной и маленькой, как у ребёнка, головой. Эта верхняя часть туловища электрика дымилась, потрескивала и гудела, как трансформатор…

Вокруг столба с погибшим электриком уже стояли люди – милиционеры, взрослые и дети. Все стояли молча. Только если кто-то шевелился в сторону столба, то взрослые коротко, но грозно предупреждали, чтобы никто близко к столбу не подходил, потому что с плеча этого электрика свисала спиралью толстая алюминиевая многожильная проволока, которая качалась на ветерке и касалась концом земли. Между этим концом проволоки и землёй проскакивали искры, а наверху в эти моменты гудение и треск усиливались.

Через несколько минут подъехала «аварийка» - грузовая машина ГАЗ-51 с деревянной кибиткой в кузове. Из кибитки выскочили трое мужиков в робах электриков. Он Дождались, покуда не прекратился треск и гудение – это где-то отключили электричество, а потом двое электриков надели «кошки» и полезли на столб. Они освободили погибшего, прицепили к его поясу верёвку, перекинули её через крюк фарфорового ролика и спустили обугленный труп на землю. Какие-то люди из милицейского «газик» начали осматривать обугленный труп и милиционеры настойчиво «попросили» всех «разойтись по домам».

Третий образ смерти опять явился мне через несколько дней, перед ноябрьскими праздниками. Перед этим явлением мне снова пришлось побывать во внутренних дворах домов на улице Мусоргского, потому что туда опять меня позвали посмотреть на бесноватого сумасшедшего мужика, который «допился до чёртиков и до белой горячки». Я не знал, что такое «белая горячка», поэтому с любопытством последовал за друзьями с улицы и увидел голого, в одних трусах, мужика, который бегал, прыгал, приседал; как-то по зверином скакал перед домами и сараями во внутреннем дворе одного из домов; бессмысленно осматривался вокруг; горбатился и приседал, как под обстрелом; кидался на кудахтавших кур; шатался, оборачивался, будто у него за спиной кто-то есть; орал, визжал, скулил, рычал; становился на четвереньки; падал, корчился на земле; судорожно дрыгал ногами, а когда санитары из скорой помощи схватили его, то вдруг завыл, завизжал «по-поросячьи», поджал под себя ноги, свернулся клубочком и начал брыкаться. Так его, как куль или мешок с углём, кинули грубо в кузов машины скорой помощи и увезли.

Больше всего меня поразило не дикое поведение сумасшедшего, а цвет его лица и кожи тела – оно было багрово-фиолетовым, а никак не белым, какого я ожидал, потому что этот мужик допился до «белой горячки». «Почему это называют «белой горячкой»? – подумал я тогда. До сих пор я не знаю ответа на этот вопрос. Через день этого мужика хоронили, и я впервые видел похороны.

Обряд похорон этого бесноватого мужика мне не понравился, потому что те же женщины, которые кругом стояли вокруг него, когда он голый бесился во дворе и зло осуждали его за пьянку, теперь голосили и жалели что он «ушёл и покинул их». Женщины причитали и говорили, каким он был хорошим мужем и отцом, работником и добытчиком, но это всё была неправда, потому что в толпе говорили об этом мужике совсем другое, и этих голосов было гораздо больше, чем воя тех женщин. Кстати, среди воющих женщин в чёрных платках была та женщина, которая приходила к нам в дом покарать меня за своего сына. Её сынок, тот гад-изувер, убивший изувечивший и кошку кирпичом, тоже был среди ближних к гробу этого сумасшедшего человека. Он теперь уже не был таким самоуверенным и грозным с виду, а растерянным и жалким.

Последний образ смерти я увидел в первый день осенних каникул – в пятницу 1 ноября 1963 года. Утром, как всегда, мы, семья Суворовых, собирались по делам, кто на работу, а кто на учёбу. В этот день я в нашем 4-м «А» классе должен был вместе с Валей Антиповой, ребятами и девчонками из классной редколлегии, рисовать и писать праздничную классную стенгазету с рапортами о подготовке и выполнении заданий соцсоревнований к празднику Великого Октября – дню Великой Октябрьской Социалистической Революции 1917 года.

В отличном предпраздничном настроении мы все вышли из дома, прошли по нашему палисаду, отворили нашу калитку и увидели с её наружной стороны на верхней перекладине нашего общего любимца и талисмана нашей семьи - повешенного белого котёнка Светика. Этого котёнка принёс в наш дом мой старший брат Юра. Он подобрал этого абсолютно белого, без единого иного пятнышка, пушистого маленького и очень ласкового котёночка где-то в районе городского базара, спрятал его у себя за пазухой и умолял маму оставить его у нас в доме.

Наша мама не очень-то жаловала кошек, но вид этого изумительного пушистого зверька, который сначала робко, а потом весело и уверенно побежал из комнаты в комнату по нашему дому, обнюхал и исследовал всего его углы, вспрыгнул на мамино кресло в большой комнате, уселся на мамину подушечку и стал «умываться». Вскоре наш абсолютно белый котёнок стал очень пушистым и, будучи в лучах света солнца, начал всем своим видом излучать радостную лучистую энергию.

Когда котёнок, которого все назвали «Светиком», бегал с любопытством и совал свой нос повсюду, тио мама и папа говорили, что он похож на меня своей любознательностью. Когда котёнок пролезал между страницами газеты, которую читал мой папа и укладывался клубочком у него на ногах, мама говорила, что он такой же сосредоточенный, как мой папа. Когда Светик носился по комнатам, прыгал с дивана на стулья, со стульев на кресла, а с кресла на портьеры, то все мы отмечали, что он такой же азартный, как мой старший брат Юра. Когда котёнок робко и осторожно прокрадывался на колени к моей маме когда она садилась в своё кресло, чтобы посмотреть телевизор, и начинал громко мурлыкать, то мама говорила, что она ощущает рядом с собой свою маму Юлию.

Со мной наш котёнок «Светик» просто дружил, играл, баловался, потому что почти всё время в доме он проводил в моей комнате-спальне, либо лёжа на моём диванчике, либо на моём школьном письменном столе, мешая мне делать уроки путём ласкового «бодания» меня своей мурлыкающей пушистой головой с огромными усами. Теперь эти усы топорщились вокруг раскрытого рта нашего котёнка, а его маленькое тельце застыло, заледенело, вытянулось «в струнку», потому что его повесили за шею…

Ещё утром мама выпустила Светика на улицу по его делам. Мы ждали его к завтраку, но он домой не вернулся. Мама оставила ему в прихожей его тарелочку с варёной сосиской, потому что Светик всегда утром возвращался в дом через свою лаз в свою любимую «каморку», которую папа устроил ему в маленькой кладовке. Эта кладовочка была «вотчиной», царством нашего котёнка и даже мы с Юрой были там только гостями нашего будущего матёрого кота «Светлана». А теперь его повесили на тонкой сталистой проволоке и для веса и тяжести привязали к его задней ноге такой же сталистой проволокой половинку кирпича, очень похожего на тот кирпич, которым зверски была убита та несчастная кошка…

Не передать словами то потрясение, которое мы все тогда испытали, увидев нашего «Светика» повешенным на нашей калитке. Ужас, горечь, стыд, жалость, горе, мучение, шок, стресс – всего не перечислишь из того, что мы, мама, папа, Юра и я, пережили в тот момент и в этот день. Мы сняли Светика с калитки, но папа запретил нам что-либо трогать, потому что он сказал, что «так просто он это не оставит». Мы спрятали тельце нашего котёнка в маленьком сарае-мастерской и договорились все действия совершить после работы, после учёбы.

Мой старший брат Юра был «убит» горем, но ярился сильнее прежнего. Он грозился не просто наказать нашего злобного обидчика, а сурово его покарать, «сделать на всю жизнь инвалидом». Главное, найти этого гада, хотя особо искать его и не надо было. Вероятнее всего, это был либо тот самый гад-изувер, который покалечил и убил ту кошку. либо кто-то из его близких друзей или родных. Искать самостоятельно убийцу нашего котёнка наш папа строго-настрого запретил и через несколько дней после его похорон в нашем саду возле маленькой дачки, он сообщил как-то вечером после ужина, что «виновника нашли по этой самой сталистой проволоке, задержали и он сознался в содеянном». Им действительно оказался тот гад, изувер и живодёр и его «за совокупность преступных деяний суд отправил «за решётку».

На иллюстрации к данной новелле показано фото нашего любимого лучистого котёнка «Светика», сделанное в мае 1963 года. Таким он был в тот момент, когда полностью освоился и прижился в нашем доме. Таким он и остался навсегда в нашей памяти. Больше никогда ни в каких наших семьях котят, кошек или котов не было. Вся наша любовь и память осталась с ним, со «Светиком», со «Светланом».

Вот так, уродством, ужасом и светлым лучистым обликом предстали передо мной, десятилетним мальчишкой, подростком и отроком, образы смерти. Пережитый опыт контакта со смертью, пережитые при этом ощущения и чувства, навсегда вошли в меня, стали частью моей личности, моих жизненных принципов, оценок и ценностей. Я уже не боялся образов и «лика смерти», наоборот, я был готов к встрече с ними, знал, как себя вести, что делать и как реагировать на подобное. Единственное, чего я ещё не знал и не испытал, - это опыт, ощущения и чувства угрозы смерти, угрозы лично для меня. Однако уже тогда я почему-то уверенно ощущал себя бессмертным…