Война. Тыл

Синим ноябрьским вечером мама с Люсей въехали в деревню Каменки, которая входила в колхоз имени Кирова примерно в 50 километрах от Нижнего Новгорода, который тогда назывался Горький. Деревня была на высоком берегу Волги, который издавна называется "горами," на берегу речки Ункор.
 
Мельников-Печерский так описывает эти места: "Места на «Горах» ни дать ни взять окаменелые волны бурного моря: горки, пригорки, бугры, холмы, изволоки грядами и кряжами тянутся во все стороны меж долов, логов, оврагов и суходолов; реки и речки колесят во все стороны, пробираясь меж угорий и на каждом изгибе встречая возвышенности. По иным местам нашей Руси редко такие реки найдутся, как Пьяна, Свияга да Кудьма....Кудьма, та совсем к Оке подошла, только бы влиться в неё, так нет, вильнула в сторону да вёрст за сотню оттуда в Волгу ушла. Не захотелось сестрицей ей быть, а дочерью Волгиной. Так говорят… И другие реки и речки на Горах все до единой извилисты."

Подвезли их прямо к "красной избе" - большому шестистенку, в 30-е конфискованному у местному богача. Большая часть избы была чем-то вроде клуба. Там лежали газеты, висела карта военных действий, там проводились политинформации. А в зимние вечера собиралась молодежь на посиделки. Это было новое рабочее место мамы.  Новую "культурницу" пока определили на постой к одинокой старушке.

Мама никогда не жила в деревне и для нее все было внове. Нужно было учиться носить воду на коромысле, топить печь, готовить и печь хлеб, молоть зерно на ручной мельнице... Нужно было осваивать новую работу. Все, что ей дали в райкоме партии, где с ней проводили беседу перед отъездом - культурники считались идеологическим работниками - была тоненькая брошюрка, где расписывалось, в основном, как агитировать за вступление в колхоз.  На деле обязанности культурницы были весьма разнообразны : от подъёма работников рано утром на работу до чтения и писания писем. Хорошо, что мама начала работу зимой - все-таки было немного полегче, рабочий день начинался в 8 утра и у неё было время освоится с новым бытом и новыми обязанностями.

А вот весной, летом и осенью на полевые работы выезжали затемно, чтобы начать работу лишь только рассветёт.  Основной рабочей силой были женщины и подростки. Мама вспоминала, как она в темноте ходила из избы в избу и тормошила мальчишек, спавших без задних ног самым сладким утренним сном. Ребят было жалко - худые, с тяжёлыми руками в цыпках, ссадинах и синяках, они упахивались в прямом и переносном смысле слова: при норме 0,35 гектара вспахивали до 1 гектара в день. Впрочем, их матерям было не легче, а даже и тяжелее - ведь надо было ещё и дом, и огород на себе тянуть.

На  трудодни давали скудные пайки зерна и прожить зиму на них было не возможно. Зерна было так мало, что не было смысла везти на мельницу и отдавать часть за помол - мололи на ручных мельница понемножку. Муку смешивали с разными добавками: сушенной лебедой, желудёвой мукой, корнями камыша, и даже мукой из заболони - мягкой части коры сосны и берёзы.

Хотя таких лесов как на левом берегу вокруг не было, все-таки грибы и ягоды были подспорьем. В июне было много луговой клубники, а осенью собирали рябину и черёмуху. Рябину собирали кистями, вывешивали на мороз, чтобы была слаще, а потом сушили в печи, получались своего рода "конфеты" с которыми пили чай. Из сушёной черёмухи делали муку и пекли лепёшки. Времени на лесные заготовки у взрослых не оставалось, так что  занимались этим дети. Они же заготавливали топливо: летом ходили рубить пеньки, связывали их верёвкой и несли на своих плечах, а зимой рубили сухие сучья на деревьях, с трудом пробираясь по сугробам.

Одной из обязанностей культурницы было и оказание первой помощи - в "красной избе" была аптечка, но из лекарств там был пузырек самогона, баночка с дёгтем, и самодельные бинты. Берёзовый дёготь был старинным средством для замазывания ран, ожогов, ушибов. Но поначалу к маминой помощи обращались редко - в деревне была старушка-знахарка, Фоминишна, а в серьезных случаях обращались в фельдшерский пункт на центральной усадьбе. Но летом, в страду, помощь бывала нужна прямо в поле, до деревни бежать было невозможно, и мама стала носить аптечку с собой - порезов и прочих мелких травм было достаточно.

Но как-то пришлось ей самой прибегнуть к помощи Фоминишны - помогала ребятам вытаскивать застрявшую в грязи корову и свернула спину: согнулась, а разогнуться не смогла. Tак, полусогнутая, еле доползла до избы знахарки. Та ее даже в избу не пустила, а заставила опереться на лавку руками, пробежалась пальцами по позвоночнику, ткнула пальцем в больную точку, потом что-то дёрнула, чем-то хрустнула и боль прошла. Потом велела маме сварить крутую кашу и завернуть ее в льняную тряпку и положить на больное место и делать такую припарку три дня. На много лет мама забыла о больной спине и с тех пор уверовала в народную медицину.

Главной задачей культурницы было "вдохновлять и организовывать," поэтому она всегда была с народом на самом трудном участке. Транспорта никакого не было, так что за день мама проходила пешком не один километр. Уходила до рассвета, приходила на закате. Ребёнок, как и остальные малыши в деревне, был  днём в садике, а потом добирался домой и развлекал себя сам. В те времена  чужих детей не было - не раз мама находила Люсю сладко спящей в чьей-то избе с оравой других малолеток. Раз мама в панике обегала всю деревню, пока не нашла Люсю у безносой старухи-нищенки на другом конце - как туда дотопала кроха, которой и 4-х не было - неизвестно.

Сестра рано стала самостоятельной - когда просыпалась, сама завтракала хлебом со стаканом молока. Детям до 5 лет выдавали литр молока раз в два дня. Если не было садика, днём заходила девочка-соседка, самой-то было лет 7, доставала из печки миску с кашей или картошину - это был обед. Горячее ела уже вечером, когда приходила мама.

Самым кошмарным заданием было читать похоронки. В первые дни извещения о смерти приходили как все письма с фронта - без конвертов, просто сложенная  треугольником бумага, но уже в 42 появились конверты. Почтальонша боялась носить извещения одна и просила маму пойти вместе с ней, чтобы вручить роковое письмо. Слов утешения не было - но мама могла  просто побыть рядом с новой вдовой или осиротевшей матерью, а почтальонше надо было разносить почту дальше.

Сама мама писем не получала, хотя писала и на адрес Шуркиных, и соседям на Красную улицу.  Но в одну из редких поездок в Горький, свекровь дала ей письмо от Нины из Алма-Аты, куда она эвакуировалась  с Ленфильмом, из которого она узнала о смерти Александра Васильевича и Антонины Владиславовны Шуркиных в блокадную зиму. После этого  у мамы с Ниной наладилась переписка.  В феврале 44 пришло письмо от тёти Нади, из которого мама узнала о ее встрече с папой в декабре 41, т.е. позже срока, указанного в извещении о том, что он пропал без вести. Такая новость окрылила маму, хотя она и раньше не верила, что папа погиб.

Зимой в "красной избе" вечерами собиралась молодёжь, в основном девушки,  вязали варежки, носки, вышивали кисеты в подарок фронтовикам. Иногда пели - мама была запевалой, у неё был прекрасный слух и красивый голос,  и она знала огромное количество песен и романсов,  в том числе и запрещённых песенок Вертинского. Я не знаю, что именно пели в войну, но "Землянку", "Синий платочек", "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина..." мама часто пела и после войны. Еще он пела песенку про юнгу "Он юнга, родина его Марсель..."с другими словами, ближе к оригиналу Веры Инбер. Если удавалось раздобыть керосина и засветить лампу, то читали вслух немногие книги из "библиотеки." Особенно любили сказки, а самой любимой была сказка "Аленький цветочек" Аксакова. Если керосина не было, то начинались рассказы, часто страшные - про покойников, нечистую силу, русалок ...  Тут мама вспоминала детдомовское детство, в котором "страшилки"  были обязательным атрибутом укладывания спать. Для деревенских рассказы про "попрыгунчиков", подвиги граф Панельного и Леньки Пантелеева были в новинку и пользовались огромным успехом, мальчишки заранее спрашивали, будет ли она рассказывать и специально приходили послушать культурницу.

В июле 44 года мама везла на телеге ящики с огурцами - лошадью она научилась править, и на мосту через Кудьму ее остановила цыганка и стала просить огурцов. Но в то время сажали и за горсть зерна, и мама ей отказала. Цыганка сказала: "Я тебе погадаю, и если моё гадание сбудется, ты сюда придёшь и принесёшь мне хороший подарок."  Мама пообещала и цыганка ей сказала, что ее ждёт письмо от мужа, который был ранен в ногу, но теперь поправился. Они встретятся через год и у них будет сын.  Когда мама сдала огурцы на склад и пришла домой, на столе лежало письмо от папы из армии Он не мог рассказать ей о плене - все письма проходили цензуру, и просто написал о ранении и встрече с Ваней Солодовниковым. Мама схватила любимую темно-вишневую шаль - чуть не единственную ценную вещь в доме и побежала на мост, но цыганки уже не было.

http://proza.ru/2021/03/15/568

Иллюстрация: с интернета: колхозники-стахановцы Горьковской области, 1942 г.