Вышивальщица. Глава 50. Отрицательный опыт

=====================Вера
Аринин телефон не отвечал. Я это заслужила, сказала себе Вера. Ни в чём девчонке не отказывали, одевали-обували, ни денег не жалели, ни души. Заставили поверить, что родная, не чужая. А потом бросили, как бросают с лодки в воду неумелого пловца, чтобы с перепугу научился плавать.
Вечеслов всерьёз боялся за здоровье жены: переживает за внучку, а ей нельзя: любые переживания при стенокардии губительны, любой стресс может оказаться последним. И убедил Веру, что их воспитанница выросла и вполне может жить самостоятельно. А они будут помогать, по мере сил, и вообще, как она была им внучкой, так и останется.

Квартиру ей купили… А ей не нужна была квартира, и тем более так далеко от Осташкова. Вера помнила внучкины глаза, в которых удивление смешалось со страхом. Она не хотела уезжать. Наверное, мучилась там одна. А Вера — мучилась без неё, не признаваясь в этом себе самой.
Деньгами помогали… А она отдавала обратно, как возвращают долги чужим людям.
Звонили каждую неделю… Слышали внучкино бодрое «У меня всё отлично!» и притворялись, будто этому верят.
В гости звали... В дом, где она выросла, где её любили, жалели, берегли, нарадоваться на неё не могли — её приглашали в гости.

Вера вспомнила, как Арина позвонила и, забыв поздороваться, закричала в трубку: «Ба, я к вам завтра приеду!». Может, что-то стряслось, может, нужна была помощь. Да просто ласковое слово. А она не стала её слушать, сказала — не приезжай. Придумала, что в Заселье с Ваней собираются, уезжают. Ваня так велел сказать.
Веру в тот день выписали из больницы и велели с недельку полежать. «Вам повезло, что «скорая» быстро приехала. Со стенокардией шутки плохи. Спокойная размеренная жизнь, дозированные эмоции и отсутствие стрессовых ситуаций» — предупредил врач.

С внучкой эмоций будет через край, и разговоры до полночи, и пироги, и плов из баранины, и внучкины любимые творожники с изюмом... А как же иначе? Арина редко у них бывает, ехать не близко, автобус тряский, её укачивает...
Вечеслов замахал руками: «Нет, и ещё раз нет! Когда поправишься, пусть приезжает, а сейчас — нет. Тебе врачи лежать велели, а ты пирог затеешь, на кухне натопчешься-накрутишься, опять в больницу попадёшь. Ты Аринке не говори, что болеешь, ей волноваться противопоказано».

Она не помнила, что говорила Арине на похоронах — включился механизм психологической защиты, которую организм применяет без нашего участия, выталкивая нежелательную информацию в область подсознательного.
Активное забывание событий, переживаний и ощущений, которые причиняют боль, если о них думать — защитило Веру от травмы психики, которая пагубно отразилась бы на физическом самочувствии. И до полусмерти напугало Арину, которая решила, что бабушка сошла с ума.

В элитной «Золотой воде» пациентам предоставляли время для «забывания», поддерживая организм в хорошей физической форме и исключая любые волнения. Обязательный сон на свежем воздухе, обязательные ежедневные прогулки, запах цветущих лип, островки голубых, жёлтых и белых цветов в траве, скошенные лужайки с подсыхающим сеном, птичьи кормушки с неутомимыми синицами, муравьиные тропки, за которыми так интересно наблюдать. Познавательные фильмы о природных явлениях, кружки рисования и рукоделия, танцевальные вечера со старинными вальсами и полонезами.

Зигмунд Фрейд утверждал, что вытесненные мысли и импульсы не теряют своей активности, находясь в подсознании. Вера не читала Фрейда, но однажды заблокированные памятью воспоминания вернулись, и она смогла их принять, как принимают неизбежное, уже случившееся, уже ставшее прошлым.
Если бы можно было взять назад — брошенные Арине в лицо обвинения, продиктованные больным рассудком! Если бы можно было всё объяснить — так, чтобы Арина поверила, сказала бы: «Я понимаю, ба…»
Не скажет.

Вера снимала со стены фотографию, с которой улыбалась приёмная внучка. Гладила по волосам, целовала в смеющиеся глаза и просила прощения: «Девочка моя золотая! Обидела я тебя, наговорила в сердцах. Ты уж прости… Бабушка тебя любит. И Ваня любил, счастья тебе хотел». Глаза на фотографии — понимали. Прощали. Любили. А телефон по-прежнему молчал…

Дни она проводила в Арининой комнате. Смотрела в окно — и видела то же, что видела она. Готовила внучкину любимую еду — и ощущала тот же вкус. Ложилась на кушетку, занявшую место Арининого дивана — и разглядывала узоры на потолке, нарисованные светом уличного фонаря. Арина много лет засыпала под этот зыбкий свет. За этим столом готовила уроки, а Ваня сидел рядом и объяснял, если она чего-то не понимала.
Рука непроизвольно выдвинула ящик письменного стола. Что в нём? Школьные тетрадки, исписанные красивым аккуратным почерком. Дневник с записью «На уроке химии вела себя недопустимо. Прошу принять строгие меры». Меры полковник принял: запретил Вере расспрашивать девочку о случившемся и тем более ругать. С улыбкой подписал дневник, весь вечер старательно проигрывал Арине в шашки, смеялся и шутил.

А надо было — расспросить. И она бы рассказала, не держала это в себе. Ведь что-то же случилось — «недопустимое». Вечесловы воспитывали Арину в уважении к старшим, да и в монастырском приюте девочек приучали к послушанию. Издеваться над учительницей она бы не стала, скорее терпела бы издевательства над собой. А когда устала терпеть, ответила ударом на удар. Интересно, что же она такое сделала? Вечесловы не спросили, не разделили с ней это «недопустимое», старательно делали вид, что их это не касается. Вот они, ошибки воспитания!

Красными строчками записей в Арининых школьных дневниках («На уроке истории исказила революционный смысл восстания Емельяна Пугачёва, рассмешила класс, пререкалась с учителем», «Написала на доске хулиганский стишок, оскорбив этим своего товарища, и сорвала урок алгебры», «Самовольно ушла с классного собрания») — на Веру смотрела закрытая от всех жизнь, которой жила их девочка и о которой они с Иваном ничего не знали. Не хотели знать. Не ругали, не спрашивали ни о чём. А она, наверное, ждала — чтобы поругали, а потом простили, сняли с души груз, который приходилось нести в одиночку.

В «Золотой воде» Арина оплатила для неё отдельный номер-люкс с личной медсестрой и шестиразовым заказным питанием. Приезжала каждый день, о чём-то с ней разговаривала — Вера не помнила о чём, помнила только голос, журчащий как прохладный ручеёк. Из ручейка хотелось напиться. Непроизвольное глотательное движение — и рука с детски-тонкими пальцами подносила к губам стакан с водой, такой вкусной, такой желанной в летнюю жару.
— Ба, ты попить хочешь? Нарзан, твой любимый. И в комнате, в холодильнике стоит, я много привезла.
Пальцы были исколоты иглой. Почему она тогда не замечала этого? Не спрашивала ни о чём.

Ведь это она, Арина, вытащила её из серого безразличия, в которое погрузился Верин рассудок. Когда внучка перестала к ней приходить, Вера словно проснулась: ей не хватало этой ласковой заботы, прикосновений прохладных рук, тихо журчащего голоса. Не едет и не едет! Да что ж такое!
Память лениво ворочалась, возвращая свою хозяйку в реальность и подсовывая ненужные воспоминания. Вера упрямо с ними боролась — и победила. Сознание нарисовало чёткую картинку: она прохлаждается здесь уже третий месяц, а дома столько дел! Холодильник разморозить, за квартиру заплатить, и цветы не политы, и Аринка уже сколько дней носа не кажет. Куда пропала?

Этот вопрос мучил Веру и дома: Арина не появлялась,не отвечала на звонки, хотя с Ритой разговаривала, не станет же Рита её обманывать?
Пальцы коснулись чего-то твёрдого, гладкого, холодно-глянцевого. Дарственная на дом в Заселье! Разрезанная ножницами на три полоски.
Выходит, дом Арина не продала, а дарственную уничтожила. Вера прошла в гостиную, открыла шкаф, достала кожаную сумку-барсетку, где хранились документы. Со сберкнижки не снято ни рубля, хотя доверенность на Арину ещё не закончилась. Где же она взяла деньги? Драгоценности продала?!

Вера дрожащими пальцами открыла шкатулку: Ванино обручальное кольцо, Верино колечко с голубым сапфиром, бирюзовый браслет и серьги к нему. Ванин подарок на свадьбу — гранатовое ожерелье. Серьги из дутого золота, доставшиеся Вере от матери. Купленная в Питере длинная нитка жемчуга и такие же серьги. Вера хотела подарить их Арине на двадцатипятилетие. Всё на месте. Тогда на какие деньги хоронили Ваню? За чей счёт Вера почти три месяца наслаждалась роскошью в «Золотой воде» (судя по ценам, не золотой, а платиновой)?
Аринка… Свои отдала, что на университет копила, на учёбу… Что ж ты делаешь, доча ты моя?..
=======================Арина
Арина с удивлением поняла, что ей хорошо одной. Одиночество растворилось в  закрытом от всех уютном мирке, не угнетало, не давило, и даже делилось со своей хозяйкой  ожиданием перемен, непременно счастливых.
Бабушка выздоровела (Рита Борисовна позвонила и сказала, что за бабушку можно не волноваться, а если у Арины начнётся депрессия, Рита к ней приедет и вытащит. Так и сказала: «Я тебя вытащу, не бойся»).
Библиотечной зарплаты вполне хватало на жизнь, а пенсию Арина откладывала на учёбу. И больше не боялась, что поступит в Свято-Тихоновский университет лишь когда ей исполнится двадцать девять лет, а диплом получит в тридцать три.

Алле Михайловне больше не грозит полная слепота, в московской клинике её обязательно вылечат. Её сын, о котором Арина так плохо думала и который оказался совсем не плохим, обещал Арине взяться за ум, найти денежную работу и… что он ещё обещал? А-аа, обещал на ней жениться. Арина рассказала ему про биполярку, и он замолчал.

Она больше никому не испортит жизнь, как испортила её опекунам. Ей хорошо одной, ей хватает книжного мира, в который она погружается с головой каждый вечер, забывая о мире реальном. А ещё у неё есть любимое занятие, есть нитки и пяльцы, есть вышитая чёрными шебби-лентами лохматая собачонка с коричневыми пуговками глаз. Собачонка была её другом, вышивание дарило спокойную уверенность, снимало с души мутную накипь прожитого дня, игла мелькала в пальцах, превращая время в стежки, вышитый мир обретал жизнь.
Одиночество пряталось в углах, поскрипывало дверцами шкафа, вздыхало невидимым сквозняком, заигрывало с золотыми шторами. И ждало воскресенья, которое они с Ариной традиционно проводили в лесу: она — и одиночество, она — и тишина, она — и лес. А другой компании ей не надо.
============================Рита
Рита звонила каждый день, подробно расспрашивала о самочувствии и придиралась по мелочам, как считала Вера. Ритина настойчивая забота казалась навязчивой, возвращала в реальность, которая была к ней беспощадна: всё в доме напоминало о муже. Вере слышались его шаги за спиной — и она оглядывалась. Чудился запах его табака — и она спешила открыть форточку: «Всю квартиру прокурил, не продыхнуть…» Забывая, что он умер, заглядывала к нему в кабинет: «Ваня, чай будешь пить? Я с мятой заварила» — и с ужасом понимала, что чаю полковник уже не выпьет.

Рита не оставляла её в покое: навещала, тормошила, пичкала какими-то таблетками, звала летом к ней на дачу…
— Зачем мне твоя дача, у меня своя есть! — отказывалась Вера.
А может, и правда поехать к Рите? В Заселье Вере путь заказан, через шесть месяцев вступит в права наследства, продаст дом, деньги отвезёт Арине, и пусть только попробует не взять. Пусть попробует!

Думать о том, как она приедет в Гринино к внучке и будет её уговаривать, Арина будет отказываться, а потом всё-таки согласится — думать было приятно. Девочка, которую они так заботливо опекали и пестовали, выросла на удивление самостоятельной, и решения всегда принимала сама.

Обострённое чувство любви ко всему живому — вот стержень, который не давал Арине сломаться. Болезнь не отпускала, после передышки длиной в несколько месяцев или даже в год — снова набрасывалась мучительными депрессивными приступами. Арина никогда не просила о помощи. Вновь поднималась на ноги, вновь обретала себя. Её стойкости и жизнелюбию можно завидовать. А можно — гордиться.

Вечесловы не гордились, Вера поняла это только сейчас. Не доучилась в ветеринарном техникуме? Силёнок не хватило. Не получилось с мединститутом? Есть и другие профессии. А ей хотелось — лечить, исцелять, спасать. Хотелось  творить добро.
Когда внучка нашла работу в Москве — Вечесловы не уговаривали её вернуться: нравится жить одной, пусть живёт. А она доказывала самой себе, что справится с жизнью без чьей-либо помощи. И справилась.

Вера справляться не умела. Сколько себя помнила, за неё всегда решали и справлялись другие: родители, учителя, муж, Димка Белобородов, теперь вот Рита… Звонит по пять раз на дню, будто с ней может что-то случиться.
Словно в ответ на её мысли зазвонил телефон. Опять эта Рита… Сколько же можно?!
— Что ты трезвонишь без конца? Что ты хочешь услышать? Что я тут умираю? Или с ума схожу? И не надо со мной разговаривать как с умалишённой, оставь этот приторный тон. С больными своими так разговаривай!

Выслушала извинения за тон «для больных», заверения в Ритином добром расположении, обещание не звонить так часто — и первой повесила трубку, чего никогда не делала.
Через час телефон зазвонил снова. Вот же зараза!

— Я в порядке, давление нормальное, сердце не болит, пирог в духовку поставила, разговаривать с тобой некогда. Извини, в гости не приглашаю, устала я от тебя, — выпалила Вера на одном дыхании.
На том конце провода вздохнули и сказали упавшим голосом:
— Ну, если всё в порядке, тогда… извини. Я же не знала, я просто так позвонила, я не в гости… До свиданья, ба.

Вера опомнилась, закричала в телефон: «Аринка! Я ж думала, это Ритка звонит. Взялась, понимаешь, названивать, никаких нервов с ней не хватит! Ариночка, внученька, что ж ты так долго не звонила? Я ждала-ждала… Может, приедешь? Может, на работе твоей отпустят тебя?»

Вера ещё долго рассказывала Арине о том, как ей тяжело одной. Как сосед-пчеловод из Заселья привёз ей две трёхлитровые банки мёда и просил не подавать на него в суд… Вера и не собиралась. Господи, он-то в чём виноват? О том, как нашла в Аринином письменном столе испорченную дарственную на дом, Ваня бы обиделся, если бы узнал. О том, как Рита о ней заботится, и звонит, и навещает, и на дачу зовёт. А она, Вера, совсем здорова, только сильно скучает…
Вера говорила, говорила, и от слов становилось легче. А потом поняла, что на том конце провода никого нет, и никто её не слушает.

— Рита, что же я наделала! Я ж думала, это ты звонишь… — рыдала Вера. — Что же я наделала…
Рита Борисовна накапала в стакан пустырниковых капель, разбавила водой, поднесла к Вериным губам.
— Выпей и не сходи с ума.
— Я не схожу.
— Да? — скептически осведомилась Рита. — А кто здесь сходит с ума, я, что ли? С утра на меня орала как ненормальная, теперь вот истерику устроила, внучку довела, себя довела… Пей, тебе говорят!

Вера покорно выпила лекарство.
— Она больше не позвонит.
— И правильно сделает. И ты не звони. Я с ней сама поговорю, скажу ей, что это я виновата, довела тебя. А ты не поняла, думала, это я опять звоню, голос перепутала…
========================Колька
На следующее утро в дверь позвонили: «Вера, открывай! Я тебе квартиранта привела».
На пороге стоял Николай.
— Здасьте вам, Верочка Илларионовна, — поздоровался шутливо. — Ночевать пустите? Платить правда нечем, но я отработаю. Дров наколю, воды натаскаю, трубу печную почистить могу, — паясничал Колька. Интересно, с чего он так радуется?
В сердце толкнулась немая благодарность. Аринка без него бы умерла, одна, больная, в пустой квартире, помочь некому… А он остался с ней, кормил, лечил, выхаживал. Да и её, Веру, тоже спас.
 Она ему теперь по гроб жизни должна — за Аринку. А он смотрит виноватыми глазами: пустит его Вера или нет? У него определённо что-то случилось, что-то тревожное, безвыходное, видно по глазам.

— Дров ты уже наколол, голубок.
— А вы откуда знаете? — удивился Колька.
— Да у тебя на лице всё написано. Ты давай рассказывай, как там Аринка моя. Честно рассказывай, без выдумки, — велела Вера.
— Если без выдумки, то я на ней женюсь. Если за магазин не посадят, — с порога бухнул Колька, и Вера моментально забыла о Ване и о том, как вчера ей хотелось умереть.
— А что с магазином?
— Да пока ничего. Но если Яша прав, то должен сгореть.
— Какой-такой Яша?
— А с которым мы сидели! Яша Додин, электромонтёр шестого разряда. Мне до него, конечно, плыть и плыть, но кое-шо таки умею. А если да, так почему нет? — выдал Колька.

Рита успокоилась: с таким квартирантом подруге скучать не придётся.

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/03/29/1615