Самогон в каждый дом

ЛИЧНЫЕ МЕМУАРЫ О КРАСНОЙ ЭРЕ (136)
С фотоиллюстрациями смотреть здесь:
https://blukach.by/post/1869


 Хата моего детства в Веребках. В тристене возле печи стоит деревянная бочка выше меня ростом, сверху обвязанная клеёнкой, постепенно вздувающейся полусферой. На её пике животом распласталась бабуля Анэта. Причитает и орёт на меня, чтобы скорее бежал во двор и позвал колющего дрова папку.

 Вдвоём взрослым удалось укротить взбесившуюся бочку, ослабив верёвку, крепящую клеёнку. Воздух с шипением вошёл под сферу, и она быстро сдулась. Однако под ослабленную обвязку проникла жёлтая пенящаяся слизь и поползла по бочке на пол, распространяя по тристену вонючий специфический запах.

 Разгадка сюжета такова. В бочке была заварена брага для последующего перегона в самогонку. При заварке бабуля нарушила пропорцию компонентов, видимо, увеличила количество дрожжей, и заключённое в безвоздушное пространство содержимое излишне забродило, взбунтовалось и начало искать выход на свободу.

 Дальнейшую судьбу браги я не запомнил, поскольку последующий процесс был обычным действом в каждой сельской хате и походил один на другой как две капли воды. Если его охарактеризовать двумя словами, то получится фраза: гналась самогонка.

 Самогон был постоянным атрибутом крестьянской семьи. Все великие семейные дела типа сруб срубить, кабана завалить, творились сообща, всей деревней, по-народному – толокой. Деньги за помощь не брались, ибо их в колхозном обществе попросту не имелось. Расчет за помощь производился исключительно обильным угощением, главным компонентом которого был алкоголь. А где взять водку или вино, если в карманах пусто? Вот именно для того и производился самогон. Он практически ничего не стоил, поскольку требовались лишь копейки на покупку дешёвых дрожжей. Зерном колхоз рассчитывался за рабство, картофан выращивался на личном огороде. Не ленись - гони. Это значительно позже, когда колхозных рабов стали рассчитывать деньгами, стало проще купить сахар, который даже с лихвой успешно заменил зерно (вырабатывал больше гадусов).

 А когда готовилось массовое семейное торжество типа крестин, свадьбы, проводов в армию, самогонки требовалось много декалитров. Одному хозяину такой объём был часто не под силу. Тогда за самогоноварение бралась близкая родня, за бесплатно, из желания помочь родным.

 Самогоноварение во все времена было делом наказуемым. Однако власть в лице участкового милиционера смотрела на процесс сквозь пальцы, от роду имея крестьянскую душу и оттого понимая, что без самогона не выжить бедным советским рабам. За молчание представитель власти в форме имел благодарность в виде угощения той же самогонкой в любой, по выбору, хате.

 А как же штрафы за самогоноварение, разгром самогонных установок? – спросите. Да, было дело. Это когда бедняк из неофициально позволенного преступного действа решал извлечь прибыль, а попросту – стал гнать самогон на продажу. Он стоил дёшево – всего один рубль за поллитра. И содержал в себе в среднем градусов так от 30 и до 40. Для сравнения: поллитровка 17-градусного вина в магазинах продавалась за 1 рубль 17 копеек, цена на водку в течение хрущёвско-брежневской эпохи постепенно росла так: 2р.87к., 3р.62к., 4р.12к., 4р.42к. и дальше переваливала за 5 рублей. В общем, самогоноварение стало своего рода сельским бизнесом.

 Надо отдать должное власти и милиции – по своей инициативе облавы на самогонщиков они не делали. Ну, если и налетали, то очень редко. Сигналом к действу служили жалобы местных жён: спаивает мужей баба Папчиха отравой – куриный помёт для крепости добавляет в брагу, отчего в пьяниц дурь вселяется, и те творят семейные погромы и даже умирают. По указанному в жалобе адресу проводили обыск, конфисковывали соответствующие атрибуты, выписывали штраф. Повреждались лишь небольшие примитивные аппараты, поскольку лесных самогонных заводов в наших краях не было.

 В Гадивле моя мамка была отпетой самогонщицей. Этому способствовали окружающие нашу хату лиственные дебри.

 Самогонка у нас была не выводная. Но за всю жизнь мамка даже бутылку не продала. Вся сивуха шла на ведение хозяйства. Кстати, сивуха – слово устаревшее. Сизой она была лишь когда гналась из зерна. А сахарница имела кристальную прозрачность вроде родниковой воды.

 И вот на что конкретно шла самогонка в нашей семье. Папка умер ещё в 1965 году, когда я учился в шестом классе. А я ведь был старшим среди ещё двух братьев и сестры. Чтобы содержать такую ораву, мамке не хватало учительской зарплаты и 40-рублёвой пенсии по случаю потери кормильца (для сравнения: велосипед тогда стоил 47 рублей). Чтобы мы всем были обеспечены лучше отпрысков колхозников, надо было вести личное подсобное хозяйство. Это требовало много мужского труда. Чтобы его поиметь, надо было заинтересовать деревенское мужичьё. Чем? Деньги в счёт не брались: с ними надо было бежать за вином в магазин, которого в Гадивле не было. А вот за самогонку всякий запашет огород, побьёт косу, убьёт свинью… Когда подросли мы, стали помогать заготовить дрова, разогнать конём картошку, скосить обмежек, выбросить навоз, заменить забор… Но мы были бессильны выполнить сложные работы. Поменять пол, перекрыть крышу, срубить колодезный сруб, поставить новую баню было под силу лишь многим трёхлитровикам самогонки.

 Зимой мамка гнала самогон в Малой хате (был у нас такой пристроек). Летом перетаскивала установку в кусты. Когда подросли мы, стали помогать вершить это не слишком хлопотное, но интересное дело. Украдкой могли чарку-другую и себе в рот направить.

 А когда выросли достаточно, чтобы в совершенстве выполнять тяжёлую мужскую работу, стали от мамки требовать за неё расчёт, который, не будь нас, пошёл бы на наём производителей работ со стороны. Но всё равно от нашей помощи была выгода, поскольку сыновей можно было рассчитать меньшим количеством рюмок, не обидятся.

 Однажды произошёл случай, после которого мамка направо и налево хвалилась, какая она классная самогонщица. Поехала она однажды в Ленинград погостить у двоюродной сестры тёти Зины Варламовой. Та на радостях или же для хвастовства позвала на встречу сестёр своего важного любовника саном типа генерала. Перед его приходом разлили гадивлянскую самогонку в пустые бутылки из-под водки, валяющиеся у тёти Зины. И вот мнимый, а может, и настоящий генерал опрокинул первую рюмку, крякнул довольный, взял начатую бутылку и всмотрелся в этикетку. На ней было название водки: «Экстра» и отметка, что сделана на экспорт. Прочитав надпись, важный потребитель восхитился громовым голосом:

 - Вот же умеют, черти, делать на экспорт! А как свой народ так всяким дерьмом поят.

 Когда генералу открыли его очевидный конфуз, он не только не стушевался, а принялся ещё больше расхваливать продукцию гадивлянского самогонного аппарата. Оказывается, самогонка ещё вкуснее, чем экспортная водка, которую он не однажды пивал. Мамка сияла от гордости за свой самогонный профессионализм и гордилась его оценкой генералом до конца жизни.

 А сколько компаний собрал и сплотил самогон в сельских глубинках. Если в отчей деревне случайно встречались друзья детства, они обязательно отмечали важное событие самогонкой, поскольку в малых весях не было магазинов, а до центров колхозов и сельсоветов не на чём было добраться – личный транспорт до 90-х годов у селян практически отсутствовал.

 Да и на танцы сызмальства ходить трезвым было неприлично. Однажды перед походом в Велевщину на вечеринку мы с другом Валериком Кунчевским купили бутылку самогонки у Паланейки. Пить сели прямо у неё. Зная сию зловредную продукцию, опрокидывать рюмку выходили на крыльцо, что бы в случае чего рыгать сразу на землю. Паланейка для крепости добавляла в самогон куриный помёт.

 Однажды гадивлянец Иван Якубовский с дочкой Фенькой приехали на выходной с Новолукомльской ГРЭС, которую строили, чтобы получить квартиру и всей семьёй смотаться из Гадивли. Отъезжая, Иван сбегал к Прасинье и осушил у неё бутылку самогонки. В автобусе вздремнул. В Лепеле сидящая рядом Фенька взялась будить отца, а он мёртв. Квартиру Якубовским в Новолукомле всё же дали.

 Я никогда не имел собственного самогонного аппарата. Но когда в 1997-м купил дачу в Свяде, понял, что без самогонки не потяну огородное хозяйство. За коня надо дать его хозяину бутылку. За строительство бани, гаража, заготовку жердей сверх договоренной суммы надо напоить исполнителей. Водки не накупишься.

 И я приспособился гнать самогонку в Гадивле. Мамка заваривала брагу из моих компонентов, в кустах устанавливала аппарат. Мне оставалось лишь таскать из колодца воду для охлаждения самогонопроводящей трубки да наблюдать за процессом.

 Крепость продукции мамка точно определяла по её горению на бумаге, на пальце, на столе. Я однажды купил спиртомер. Мамкино визуальное определение отличалось от показаний заводского прибора обычно на один градус, на два – очень редко. А в целом самогон должен содержать в себе 40 градусов спирта.

 Курьёзный случай. Заставила меня жена идти в клюкву. Она, сестра Анька, мамка вместе с другими гадивлянцами на молокосборочном грузовике доехали до Велевщины. Пять километров топали пешком в Стайск, а там предстояло ещё столько тащиться по гребле на клюквенное болото. А в Гадивле остался ждать меня муж сестры ленинградец Витька Серёгин. Понятное дело, что меня посреди гати схватил живот. Дабы схватки не переросли в аппендицит, меня отправили домой. До Гадивли с того места было километров семь. Я быстро преодолел их. Стали соображать, где выпить. Младший брат Толик сообщил, будто видел, как мамка прятала трёхлитровики с самогонкой под половицу, над которой стоит кровать с умирающей бабой Ганной. Мы подняли кровать вместе с 89-летней полуживой старухой, взорвали половицу и вытащили один из многих трёхлитровиков. Когда ягодники возвратились, я, Витька, Толик и Валерик Кунчевский без сознания ползали по двору. Кричали, конечно, на нас. Но, что толку – опорожнённый трёхлитровик уже не наполнишь ценным содержимым.

 Намного позже отмечали юбилейную днюху мамки. Собрались родные, вся Гадивля. Виновница торжества вдруг беззлобно вспомнила, что средний сын Васька недавно украл у неё самогонку. В ответ тот взял тост. Я запомнил его, возможно, дословно:

 - В этой хате находка самогонки воровством не считается. Так, спортивная игра. Вроде военизированной пионерской «Зарницы». Один прячет, а другой ищет. Кто остроумнее, тот и выиграл.

 Тост вызвал бурные аплодисменты.

 Мамка умерла в 2008 году. На похороны собрались все родные. Взялись обсуждать, сколько чего закупить на поминальный стол. И вдруг питерчанка Юлька, дочка моего брата Толика, сообщила приятную весть. Однажды, много лет назад, проводила она школьные каникулы в Гадивле. Мамка тогда показала ей клумбу под лестницей на чердак и сообщила, что там закопала несколько трёхлитровиков самогонки себе на похороны. Попросила, чтобы отцу и дядьям ни гу-гу о тайнике, иначе ликвидируют его заблаговременно. Долгие годы моя племянница стойко хранила тайну о сокровище под лестницей. После рассекречивания тайника, дядья побежали за лопатой. Находка оказалась очень кстати. Дядья-братья приступили к дегустации. Определили: слабовата, градусов 30 имеет. Мамка такую не гнала, всегда доводила до сорока. Значит, выветрилась за время длительной подземной жизни.

 Разве ж не образцовой самогонщицей была наша мамка? Даже собственные похороны обеспечила самодельной алкогольной продукцией. Кстати, на столе много осталось стоять нетронутых вина и водки – поминальщики с ностальгией набросились на самогон. Ведь он уже давно перестал быть вхожим в каждый дом.


22 марта 2021 года.