Блок. Все отошли. Шумите, сосны - Прочтение

«Все отошли. Шумите, сосны…»



   * * *   

                Все отошли. Шумите, сосны,
                Гуди, стальная полоса.
                Над одиноким веют вёсны
                И торжествуют небеса.

                Я не забыл на пире хме'льном
                Мою заветную свирель.
                Пошлю мечту о запредельном
                В Его Святую колыбель...

                Над ней синеет вечный полог,
                И слишком тонки кружева.
                Мечты пронзительный осколок
                Свободно примет синева.

                Не о спасеньи, не о Слове...
                И мне ли – падшему в пыли?
                Но дым всходящих славословий
                Вернется в сад моей земли.
                14 декабря 1904. У полотна Финл. ж. д.


     «У полотна Финл. ж. д.», «полотно» – это, конечно, рельсы. В томе третьем он напишет: «Тоска дорожная, железная…  1910 г.» 
     «Все отошли. Шумите, сосны, / Гуди, стальная полоса» – отошёл поезд, увёзший кого-то, ещё гудят рельсы, а тоска железная осталась.

     Летом 904 года писал Андрею Белому: «Я ничего не могу сказать о настоящем. Ничего не было чернее его». Он попробовал преодолеть черноту, попытавшись спровоцировать ещё одно Её явление, начав писать поэму «Её прибытие», и оборвал, очевидно, поймав себя, что получается «произведение искусства», а не «пророчество», то есть это написано «поэтом и человеком, а не провидцем и обладателем тайны» (Из дневников 1918 года).
     И вот здесь попытка уверить себя, что песнь его свирели – его мечта о беспредельном… Нет, уже не о высокой метафизике «Слова», ему «падшему в пыли» больше недоступно это, но хоть простое славословие, просто молитва вернется эхом, отсветом, ответом в его сад…
     …сад, который всегда воспринимался и будет восприниматься им как отвлечение, как незаслуженный отдых от вечного труда:

                «Я ломаю слоистые скалы
                В час отлива на илистом дне,
                И таскает осел мой усталый
                Их куски на мохнатой спине.
                Донесем до железной дороги,
                Сложим в кучу,– и к морю опять
                Нас ведут волосатые ноги,
                И осел начинает кричать.
                И кричит, и трубит он,– отрадно,
                Что идет налегке хоть назад.
                А у самой дороги — прохладный
                И тенистый раскинулся сад…
               
                …Правду сердце мое говорило,
                И ограда была не страшна.
                Не стучал я — сама отворила
                Неприступные двери она.

                …Путь знакомый и прежде недлинный
                В это утро кремнист и тяжел.
                Я вступаю на берег пустынный,
                Где остался мой дом и осел.

                …Где же дом? — И скользящей ногою
                Спотыкаюсь о брошенный лом,
                Тяжкий, ржавый, под черной скалою
                Затянувшийся мокрым песком…

                …А с тропинки, протоптанной мною,
                Там, где хижина прежде была,
                Стал спускаться рабочий с киркою,
                Погоняя чужого осла.
                6 января 1914 – 14 октября 1915 гг»