Рубеж. Ч 5. 24й. Г 5. Штурм аэродрома

РУБЕЖ.
повесть

Часть 5. 24й.
Глава 5. Штурм аэродрома.


            Холод уже начинал щекотать его коленки, хотя все было привычно. Сержант лежал на снегу, не шевелясь, уже около часа. Но из-за того, что не было большого мороза, всего градусов пять, обмундирование будто начинало намокать от снега, очевидно хотевшего таять под телом снайпера. Холод, сам по себе не побеждал его организм, но где обмундирование слегка становилось волглым, неприятная прохлада начинала касаться кожи.
            Канонада началась уже как минут сорок, значит несутся наши танки уже где-то недалеко, и видно, по немцам, что отсюда, с северо-запада, наших не ждут, кроме раскорячившейся зенитки, и взвода автоматчиков в прикрытии, войск не было. Основная подготовка к встрече врага проистекала на севере аэродрома, откуда к аэродрому подходила дорога от шоссе и железнодорожной станции. Там были и танки, и пехота, бронетранспортеры, зенитки, противотанковые орудия… А наши придут отсюда, именно отсюда начнут они атаку аэродрома. Зная направление главного удара на «мушке» у Сиротина прицел крупнокалиберного зенитного орудия… как ни странно очень хорошо пробивающего броню наших танков. Следующим будет снят офицер, только чуть ствол повести при перезарядке патрона.

            Переполох на аэродроме начался, когда в 6.50 Бадановцы приступили к форсированию шоссе. Еще по темному расцвели на сумеречном грязном небе, где-то там за горизонтом на севере, всполохи сильных взрывов, с тех пор не прекращался, на мерцающем взрывами горизонте, бухающий бой. Не прошло, и пары минут, на аэродроме загудела сирена, с казарм и офицерского общежития змейками побежал персонал аэродрома. Войска его обороны, летчики люфтваффе, спешно начали готовить к взлету немецкие самолеты.
            Все службы аэродрома пришли в движение, загорелось много дополнительных прожекторов. Через четверть часа загудели первые самолетные двигатели. На взлетной полосе гребли машины расчищающие снег. Сейчас десятки самолетов рыча моторами готовились к взлету, выруливали по рулежкам, стремясь, будто в толпе на рулежки встать. А по взлетке разбегался уже шестой транспортный самолет, унося ноги, то есть шасси… куда-то к Ростову.
            На трофейных часах Сиротина – 7.30. С юго-востока металлическим звоном ударили стволы Т-тридцать четверок… первый же снаряд попадает в корпус взлетающего самолета с тремя пропеллерами (Ju.52), в марках летающих машин Сиротин все равно не разбирался. Взлетающий был уже на отрыве, гигантский факел полетел вперед на далекие сотни метров по концу взлетной полосы, перестав разваливаться на куски и пускать языки пламени, далеко за ее окончанием. Через пару секунд, над своей головой Сиротин услышал рев быстро летящих снарядов в сторону немецких бортов, находящихся от него метрах в двухстах на стоянке, но в этот момент он уже нежно нажал на курок…

             …………………………….
             За полтора года непрерывной войны Сиротин привык к одиночеству в бою. Ему ведь не довелось быть линейным общевойсковым снайпером, которые работали как правило в паре. Судьба его сложилась таким образом, что в 1939м году, призвавшись в армию, получив «Ворошиловского стрелка» еще в школе, в девятом классе, после полугода учебки, сразу попал в разведку, в разведку к уже тогда известному командиру разведроты старшему лейтенанту Васильеву. Прошел с ним и финскую и Прибалтику, и вот уже с августа сорок первого всегда в боях, постоянно участвуя в различных разведывательных операциях, диверсионных вылазках, уже ставшей родной 1й гвардейской разведроты.
            Не знал Петр Сиротин ни свою мамку, ни своего папку. Не знал Петя и откуда он родом. Еще грудным, завернутым в скатерть, ребенком, оставили его на рынке… толи бросили, спасаясь от голода, толи потеряли, но искать ребеночка почему-то никто не стал, сердобольный дворник отнес его в милицию, откуда потом и началась его детдомовская жизнь.
            - …Что сегодня за день такой, вроде не тринадцатое, еще один подкидыш, – молвил директор детдома, когда на его пороге появился милиционер с ребенком.
            - Да… еще один сиротин сын – поддержал его страж порядка.
            Так к нему это звание и пристало «Сиротин сын», а милиционера звали Петр… как еще было мальчишку назвать? И с отчеством затрудняться сильно не стали – Петрович?.. пусть Петрович, чем плохо. Вот так и родился на свет Божий новый гражданин молодой Советской страны – Петр Петрович Сиротин.
            Мальчишка рос спокойный, как танк. Нелюдим, не болтун. Трудно его было вывести из себя, чем-то заинтересовать, если ему самому это интересно не было. Трудно было что-то заставить сделать, если не понимал зачем это от него требуют, и пытался помочь любому, если видел, что сделать это нужно и дело это правильное.
            Но если кто пристанет!.. Набычится, смотрит из-под лобья, сопит, хоть взрослый, хоть не взрослый мается с ним, с места не сдвинется. Старшие пацаны - шелобан… он накинулся на обидчика, мутузит своими тонкими ручонками, пытаясь достать до тела, до лица высоко, большой – руки вперед, у мальчонки-то они короче, сначала смеется, в издевке отталкивая сорванца, но обиженный настырный, задира уж пожалел свой шелобан, криком в отчаянии: «Да отстань ты!» - и с неким испугом вдарил ему по лицу, тот отлетел в сторону, больно перевернувшись через плечо, привстал… в глазах львиная злоба, перед прыжком… ни грамма страха, чуть качнулся вбок… ростом будто стал на голову выше: «…уу-аа-аа» - в три шага головой прямо в живот обидчику. Старший согнулся, будто сломался, а Петька лупит большого своими ручонками… пока не оттащили в сторону. После этого случая отстали от него старшеклассники навсегда, а сверстники и ребятишки постарше захотели дружить с Петькой, натурой то он был добрый, сам ни к кому не приставал, над другими изгаляться желания у него никогда не появлялось, а вот на обидные слова в сторону другого своего приятеля всегда огрызнётся, как однажды директор сказал: «Повышенное чувство справедливости».
            Поэтому и в пионеры приняли, как только возраст пришел, также и в комсомол.
            Учился странно. Математика легко, физика, химия нравились, но усидчив не был, выдержки хватало, зубрить - не любил, если что не понял - запускал. География, история – это ему нравилось… слушать нравилось, но параграфы… параграфы читать ой как не хотелось. А вот языки… что Русский язык, что потом иностранный – Немецкий, никак у него не шли, да и писал, как курица лапой. В общем учился он легко, не троечник, ни отличник, вся палитра оценок в его дневнике, но понимал парень, что неучем вырасти нельзя… «Как же потом Коммунизм строить?..» Думал об этом откровенно.
            Не любил Петька долгие разговоры. Еще больше не любил оправдываться. И чем старше становился, тем более замкнутой выглядела его натура. Говорил мало, с паузами, не сразу отвечал на вопросы, больше предпочитал молчать.
            Парню еще не было четырнадцати лет, завхоз детдома Савелич, его так звали все, и взрослые преподаватели, и детвора, чистил в своей подсобке ружье, готовился к охоте. Петро забежал к Савеличу за пассатижами, надо было поправить несущую скобу у кровати, никак она на место не вставала, увидел винтовку - глаза на лоб, по пятаку:
            - Дай подержать, а, Савелич?!.
            Мужчина посмотрел на удивленного пацана, отказать не смог, слишком глаза изумленные, дал он ему подержать винтовку, плавным движением шомпол из ствола вытащил:
            - Только не балуй, сынок. – Видя, как нежно парень взял оружие, как гладит мальчишка цевье, как трогает прямыми пальцами казенник подумал: «А ведь из парня толк будет!». – Для солдата она… винтовка и мамка… и подруга.
            Фразу эту Сиротин запомнил на всю свою жизнь. Так впервые в его руках оказалась винтовка, укороченная - карабин.
            А через два воскресения Савельевич взял его на охоту. Стрелять по зверям ему не пришлось, зато после охоты стреляли по бутылкам и сучкам. Взрослые не всегда попадали… а мальчишка, на удивление оказался не хуже взрослых. Чем их не мало удивил.
            В старших классах подростков стали возить на стрельбище, устраивать соревнования по стрельбе, бегу, преодолевали полосу препятствий по нормам ГТО (готов к труду и обороне). После первых же соревнований он получил значок «Ворошиловского стрелка». Когда его призывали в армию в 1939м, он уже знал, чем там будет заниматься. К тому времени и из пистолета стрелять довелось, и к любому оружию рука его была крепка.
            Когда он ложился на лежку у Тацинского аэродрома, у него были сотни убитых фрицев, в десятках успешных, иногда не совсем успешных, разведывательных операциях. Каждый его выстрел был важным… и нужным, очень важным и очень нужным. Смогла бы его рота тогда в 41м в Ельне железку оседлать?.. коли не погасил бы Сиротин пулеметное гнездо на перроне?.. И здесь, еще один разбитый прицел у немецкого артиллерийского орудия – спасение многих жизней воинов, идущих сейчас в атаку!

            …………………………………….
            …Стекла посыпались на снег. Наводчик не сразу понял, что произошло. Но прицела нет – орудие мертво. Мечется расчет вокруг казенной части, а толку. Командир расчета орудия орет… но выстрел можно сделать только в небо:
•             - …Schuss. Das Feuer... feuer, Kurt! (…Выстрел. Огонь… огонь, Курт!), - бежит к наводчику, не понимая, что произошло… может убит.
            Офицер бежит ближе к орудию, через секунды, тоже валится в снег, грудь пробита на вылет. А метрах в пятидесяти прут на зенитку две Т-тридцать четверки, которые уже видно в темноте зимнего утра, нет… уже три… четыре… шесть!.. вдруг выжигая мгновение выстрела в темноте не ушедшей еще ночи яркой вспышкой из своего ствола освещает пространство с танками пушка головного танка… прямо на ходу. Падает еще один номер расчета, оставшиеся побежали, все равно у зенитки уже делать нечего, железо ствола так и не нагрелось от выстрела.
            Сиротин по автоматчикам щелкать начал, а в это время танк грыз гусеницами сторону зенитки, срезая со шлицов ее ствол вверх, правой броней своего корпуса. Штурм аэродрома начался вовремя и эффективно. Взлетают в воздух склады… взлетает в воздух арсенал, встряхивая безжалостно землю, освещая зимнее темное утро красным грязным светом начавшегося ада, в котором сгорят доблестные Европейские оккупанты!
            А Петр - «сиротин сын» продолжал уверенно нажимать на курок своей винтовки, через каждые три-пять секунд.
            На стоянке самолетов, на рулежках уже горели десятки немецких летающих машин, взлетающих… и еще пока не взлетающих. Их методично расстреливали из противоположного леса, в километре от Сиротина. Взлетка обильно изрыта минами 120 миллиметровых миномётов. Приготовленную немцами оборону на севере обрабатывала последняя, не отставшая на марше батарея РСов: БМ-13, «Катюши» выжигали немецкую оборону аэродрома под Тацинской до тла.

            …Уже как полчаса Колодяжный и его бойцы находились на занятых позициях для обезвреживания охраны складов ГСМ Тацинского аэродрома немцев. Прорыв начнется в 6.50. К этому времени необходимо обезвредить посты и подготовиться к обороне складов ГСМ, при начале операции по захвату аэродрома, топливо должно быть под нашей охраной, после боя танки должны быть чем-то заправлены, иначе все останутся на этом аэродроме, только есть маленькая закавыка… немцы должны не знать, что топливо на аэродроме в распоряжении красных. Уже через полтора-два часа все станет ясно, когда наши танки долетят по снегу до аэродрома, и бой, к которому так стремились двести километров по вражеским тылам – будет выигран. Штурм должен начаться в половине восьмого. Только бы наши успели выполнить запланированное… только бы успели.
            Он внимательно с ожиданием истечения оставшихся секунд смотрит на часы. Вот и смена караула в шесть, отсюда к вышке, свежие бойцы караула вверх, уставшие – вниз… замолкли шаги разводящих… еще два десятка минут прошли. Озираясь, плавным движением разведчик сделал шаг вбок под фонарь из тени прожектора, медленно сжимает кулак, руку направляет вперед, опять плавно смещается в тень, начинает уверенно двигаться в сторону пешего поста.
            На ближнюю вышку, уже десяток минут назад, сразу как затихли шаги смены караула, нежно… не слышно поднялись два бойца, они притаились под поликом вышки на ее входе, где не было света от прожекторов, и все же их фигуры уже чуть различимы в темноте, к утру, начинающей медленно расцветать, мутной декабрьской зари. Первый разведчик на лестнице, в два движения поднимается на верх, второй за ним.
            Один немец, сидя кимарит в углу, он не стал двигаться к дремлющему, двинулся ко второму, приплясывающему у пулемета, к дремлющему двинулся второй, вылезающий из лаза. Лезвие метеором блеснуло раз, блеснуло два, приплясывающий тут-же осел в дальний угол, плечом задев пулемет, разведчик придержал его второй рукой, только пара громких клацаний в тишине… бойцы быстро начали снимать с немцев их шнелки, вместо ушанок пришлось напялить их бесполезные пилотки. Рукава в локтях разрезали сразу, немецкие шинели, по-другому на полушубок не оденешь, а чтобы пуговицы застегнуть, резанули друг другу поясницы на спине вражеской шинельки, с боку от хлястика.
            В это время Колодяжный дожидается, когда часовой подойдет к углу здания, где и таился старший лейтенант. Часовой развернулся, тут-же получил удар клинком в сердце со спины, сбоку из-под ребер, на подъем, поражая все внутренности. Следующим движением Колодяжный под мышки поддержал убитого, потащил за угол склада.
            У закопанных цистерн с керосином пост снимала группа разведчиков, так как на нем кроме постового в будке находились еще два технаря, они обеспечивали подачу топлива в зоны заправки самолетов по трубопроводам, когда на то приходила команда, одного из них надо было оставить в живых, на всякий случай, если придется воспользоваться оборудованием, до штурма, или ответить по средствам связи, чтобы не раскрыть захват складов ГСМ и не сорвать операцию раньше времени. Переводчика в составе группы не было, но с ними согласился идти тот доктор, который учувствовал в допросе артиллериста перед уничтожением вражеской резервной артиллерии. Сейчас он находился там за углом склада, рядом с командиром разведгруппы, подрезающим локти немецкой шинели.
            В 6.50, через пол часа, канонада разрезала горизонт на севере мощными разрывами… Наши форсировали шоссе. Оборона горючего была уже обеспечена. Еще через минут пять, немецкий техник нажимал кнопку подачи горючего, по запросу техников самолетов, заправляя немецкие транспортные борта, срочно взлетающие и перебазирующиеся на другой аэродром. Перед его лбом маячил взведенный пистолет одного из разведчиков, слова которого переводил доктор, он же внимательно слушал, пытаясь понять каждое слово, что говорил немец в трубку, надеясь вырвать трубку из рук пленного, если будет понято неправильное слово.

            Склад ГСМ находился на юге в самом углу аэродрома, вдалеке от технических и военных построек аэродрома. Когда начался штурм, войск врага здесь не было. Мимо них пролетел факел первого подорванного на взлете самолета, разбрызгивая в стороны языки пламени, куски искорёженного дымящегося железа. Именно на них отступали остатки немецкого гарнизона, остатки войск обороны аэродрома. Через сорок минут битвы. Разведчики наблюдали, как с юго-востока подходили немецкие танки пытавшиеся воспрепятствовать захвату аэродрома, как они были встречены кинжальным огнем наших орудий, а через несколько минут залпом «катюши». Три машины из полутора десятков сумели ретироваться, остальные остались факелами на белом поле аэродрома.
            Отступающие натыкались на бойцов Колодяжного, попадая под их автоматный огонь и огонь немецкого крупнокалиберного пулемета с вышки охраны аэродрома. В растерянности начинали метаться из стороны в сторону, в отчаянии бросая оружие и поднимали руки:
            - Nicht schie;en... Nicht schie;en... ich gebe auf!.. (Не стреляйте… не стреляйте… сдаюсь!..)
            Потом долго сидели на коленях в снегу затыкая руками уши… иногда плача... молча, иногда повторяя и повторяя ранее сказанные слова.

            Небо стало серым, но снег быстро наполнял пространство не только дымами горящих танков и самолётов, но и светом. Бой за аэродром под станицей Тацинская шел еще минут пятьдесят. Пришлось отразить еще одну танковую атаку немцев с востока, откуда заходили на взятие объекта основные силы 24го танкового, где находился штаб корпуса.
            Немцы напали с тыла. Роте охранения штаба корпуса пришлось вступить в неравный ожесточенный бой с почти тридцатью танками и бронемашинами фашистов, командованию корпуса тоже пришлось вступить в стрелковое столкновение с прорвавшимся десантом немцев. Два офицера штаба получили ранения, Спасая штаб корпуса пришлось снять из боя, за Тацинскую, танковый батальон, который, сделав трех километровый вираж, ударил по контратакующим с фланга, после чего немцам пришлось отойти, неся большие потери под фланговым истребительным огнем Т-34к.
             День еще не успел полностью прийти на воюющую землю, то там, то сям возникали короткие перестрелки. Но немецкая оборона аэродрома перестала существовать. Все солдаты врага, которые сумели выйти с аэродрома, бежали в сторону станицы, кто не смог выйти или погибнуть, сдались Красным. Различная техника: артиллерия, танки, броневики, другая техника либо была уничтожена, либо застряла в снегу и оказалась брошена. На взлетной полосе и за ее пределами, на рулежных дорожках, на стоянках аэродрома догорали десятки вражеских транспортных самолетов. Взлетные полосы аэродрома превратились в изрытый воронками полигон, заваленный обожжённым железом.
            К десяти часам утра 24го декабря 1942го года немецкий транспортный аэродром у станицы Тацинская, который обеспечивал всем необходимым 6ю армию вермахта, находящуюся в полном окружении под Сталинградом… был уничтожен.
            В сторону железнодорожного вокзала станции Тацинская был выслан танковый батальон, под защитой которого по Железнодорожной станции Тацинская батарея катюш произвела два залпа. Затем артиллерия и танки вернулись обратно, где вовсю кипели работы по устройству рубежей обороны аэродрома. Командующему 3й армии отстучали радиограмму о выполнении приказа ставки - взятии и уничтожении аэродрома транспортной авиации у станицы Тацинская. Также было сообщено об отсутствии топлива для танков, о отсутствии боеприпасов для орудий танков. О концентрации сил и средств противника под Тацинской для уничтожения корпуса, о концентрации танковых групп немцев на востоке от аэродрома. Баданов просил разрешения на вывод 24 танкового корпуса из окружения в сторону станицы Ильинка.
            Эти сведения были доложены верховному, в связи с тем, что Сталин сильно интересовался выполнением задачи, поставленной перед 24м танковым корпусом, что напрямую было связано с капитуляцией сталинградской группировки вермахта.

            В своих ночных раздумьях Иосиф Виссарионович размышлял следующим образом: «Баданов… Баданов уже выполнил главную задачу. Молодец генерал. Если они будут продолжать… удержание объекта, они героически погибнут…» - открыл пачку папирос «Герцеговина флор», взял папиросу, медленно отломил у нее мундштук. «…Это ведь… - не победа…» - размял табак папиросы большим и указательным пальцами, вдавил табак в трубку, которую держал в левой руке. Несколько секунд стоял неподвижно, с не понятно куда направленным взглядом. Взял вторую папиросу, повторив с ней тоже таинство. «…Ну погибнет… и погибнет, это… никого не удивит… война!» Чуть повел своими усами. Взял спички с хрустальной пепельницы, слегка их тряханув, будто проверив наличие спичек. «А вот если… он выйдет!.. из окружения… это будет… Даа-а… Это будет… легенда!» Трубка во рту, медленно достал спичку, чиркнул, внимательно смотря как разгоралась сера, затем секунды четыре смотрел на огонь, в несколько неспешных смачных затяжек раскурил свою старую трубку. Выпустил большой клубок флерного ароматизированного дыма. «…Надо его вытаскивать с Тацинской!»

            Командующему Воронежским фронтом генералу-лейтенанту Ватутину Николаю Федоровичу, командующему 3й гвардейской армии генералу-лейтенанту Лелюшенко Дмитрию Даниловичу ставкой было приказано:

            «В связи с выполнением основной боевой задачи, а именно, уничтожения аэродрома транспортной авиации люфтваффе под станицей Тацинская, и срыв материально-технического снабжения 6й армии вермахта, разрешить командующему 24го танкового корпуса генерал-майору Баданову Василию Михайловичу оставить позиции под Тацинской и вывести из окружения силы и средства корпуса.
            Командующему 3й гвардейской армии генералу-лейтенанту Лелюшенко Дмитрию Даниловичу обеспечить поддержку выхода из окружения 24го танкового корпуса со станицы Тацинская в направлении станицы Ильинка, всеми доступными средствами.»

            Приказ подписан начальником генерального штаба Красной армии Советского Союза, заверен верховным главнокомандующим СССР.


Продолжение:       http://proza.ru/2021/04/08/1318 


05.03.2021
Олег Русаков
г. Бежецк