3

                (предыдущее http://proza.ru/2021/04/14/1240)





  Тамара родила здоровую девочку. Первая часть предсказания сбылась.
 
  Когда же малютка в розовом, чмокая соской, лежала в колыбельке, дрыгая ножками, счастливый папаша буквально не дышал над крохой, глядя.  У неё всё было таким маленьким… и ручки, которые она тянула к нему, улыбаясь и гукая, и ножки с розовыми пяточками. И это была… его дочь! Большой, медведеобразный, Виктор боялся взять её в руки, чтобы не навредить от полноты чувств.
В их семье появилась новое связующее звено цепи, соединявшей супругов. Теперь основные разговоры шли о маленькой Алисе. Она стала в доме тем, вокруг кого всё вертелось и ради кого делалось. Нелёгкая жизнь для них обрела новый смысл и интерес.
За предыдущие четырнадцать лет они привыкли друг к другу, Тамара убедилась в верности мужа и привязалась к нему. Когда она кадрила его и выходила замуж, цель у неё была – вырваться из своей семейки. Свадьба была скромной – надо было копить на жильё, а показывать своих родственников, которых она про себя называла «парадом уродов», Виктору… нет уж, только под страхом смерти. Лучше уж сводить его в кунсткамеру.
 
  Кого-то покоробит слово «кадрила», без любви. Но в действительности так поступают многие девушки, оценив избранника и его перспективы. Помните же слова одного из русских литературных критиков о том, что если у девушки будет выбор: полюбить бедного или богатого, она полюбит, именно полюбит богатого. А что делать, когда от него зависит её дальнейшая судьба, включая детей? Тут подход должен быть серьёзным.
Закадрить же мужика, не являющегося копией Квазимодо, деве, не похожей на экспонат из музея ужасов, не столь сложно. Надо определить способного к женитьбе, а дальше уже дело техники… Достаточно ему улыбнуться, проявить интерес к его делам (бедной Томе пришлось походить на соревнования по толканию этой шаровидной железяки и вытерпеть несколько рассказов о технике толкания ядра), плюс ещё пара приёмчиков из тайного женского арсенала, и он – твой. При этом мужчина должен думать, что это он выбирает. Недаром же сказано, что любая девушка, за которой ухаживают, за две недели до объяснения знает, что оно произойдёт. Бедный Витя от волнения даже оказался не в состоянии сам объясниться, топчась и бледнея, мямля что-то невнятное, и больше всего опасаясь отказа. Видя, как «её устройство для толкания ядра» приходит в отчаяние от невозможности выразить словами своё намерение, девушка взяла инициативу на себя.
Однако Тома под видом помощи стала томить его далее, делая вид, что не понимает, спрашивая:
- Ты хочешь сказать, что…
Витя кивает, не будучи в состоянии выдавить что-либо из себя.
- Нам лучше не встречаться больше? – говорит коварная Тома.
Виктор изо всех сил отрицательно трясёт головой.
- Тогда я тебя не понимаю… - деланно сокрушается она, смеясь в душе.   
- Ну… Тома… - еле выдавливает он из себя, прося о помощи.
- Неужели… - словно доходит до неё, и лицо её освещается улыбкой, обращённой к бедняге.
Он кивает.
- И я тебя люблю, Витюша, - слышит несчастный, становясь вмиг, благодаря этому, счастливейшим из смертных.
Далее она встаёт на цыпочки и целует его. Витя от полноты чувств заключает её в, подобные борцовским, объятия, едва не ломая любимой рёбра и позвоночник…
Тут Тома впервые пожалела, что не выбрала парня не столь здорового.
Второй раз она пожалела об этом позднее, когда настало время не самое сытное, в которое по словам великого сатирика, «вся зарплата уходила в унитаз». Но, как сказала она себе, «поздняк метаться».

  (Но я не успеваю продолжить вам сей рассказ, уже размещённый на моей страничке под загадочным ником (как принято в Нете говорить), как замечаю появившийся под ним гневный отзыв неизвестной дамы. Опять тролль? Захожу к ней на страничку. Читаю разное: её рецензии, ей, заголовки её вещиц… Нет, похоже, женщина.
Возвращаюсь и перечитываю её послание. Она возмущена до глубины… неважно чего, моим отношением к милым девицам, кадрящим мужей. (Видно, я наступил на её больное место и раскрыл главную женскую тайну). Понятно, что (с её точки зрения) девы – жертвы потребительского мужского отношения, чьи грубые души (включая мою) и каменные сердца (моё-то, видимо, вообще из гранита) не способны постичь столь тонкую материю, как любовь, доступную разве что женщинам и некоторым влюблённым поэтам. Далее она углубилась в историю, утверждая: женщины в диких племенах и вплоть до недавних времён являлись товаром, которым торговали мужчины. История же освобождения женщин (т.е., возможности самим торговать собой?) насчитывает не столь уж много времени и ещё не закончена. Мой «гнусный пасквиль» на подруг наших меньших доказывает, что я сам обладаю психологией пещерного самца, типичной и для подавляющего большинства остальных мужчин. 

  Я не успеваю ей написать, как появляется ответ разгневанной даме – от дамы другой. Эта заходит со стороны религии, многократно цитируя Писание – от создания Евы, как подруги Адама, и завета прилепиться двум плотям вместе, став одной, а также плодиться и размножаться, до – аж покаявшейся Магдалины, блудницы, в которую не смогли бросить камень мужи, ибо сами были не без греха (с ней – надо понимать?) и – до призыва не судить, иначе самой судимой быть. Ну, а в итоге – геенна огненная за гордыню, как за один из смертных грехов, ибо это – слишком большая вера в себя, а отсюда – не верование в божественное.   
Этим оппонентка первой не ограничивается. Она гневно приписывает той ещё и грех гнева, несущий в себе разрушение вместо любви. Итого: налицо два смертных греха, в которых первую она призывает покаяться во имя спасения души, пока не поздно. 

  Подключается третья сторона, выступающая с позиций: я де сомневаюсь, осмеиваю и попираю самое святое, что есть у мужчины и женщины, посягая на главное и единственное, что оправдывает существование человечества на земле – на Любовь, которая правит миром.
В этом её поддерживает вторая, внося своё уточнение, что Любовь – божественна, щедро приправляя свой текст цитатами из Библии.

  Тут в бой кидается уже знакомый мне тролль «дама», внося в обсуждение политический аспект, ибо обнаруживает русофобство у одного из участников словесных баталий. Воюют они, видно, очень давно.

  Я трясу головой, не веря глазам, а свара под моим невинным текстом только разгорается. Подтягиваются новые силы с разных сторон, клеймя (не меня, обо мне, как предмете спора давно забыли), а друг друга и уличая заодно во множестве прочих грехов. Судя по приводимым подробностям, они многое знают друг о друге…

  Все стороны призывают на помощь и на головы противников силы небесной и местной модераций.

  Я понимаю, что нужно на цыпочках уйти отсюда, пока не зашибли, и удаляюсь. Дискуссия продолжается…

  Полагаете, я струсил? Но как я иначе могу исполнять роль критикана-либерала? 
 
  На следующий день я застаю под своим повествованием лишь фрагменты тел и фраз вчерашнего сражения: они поудаляли друг друга, сами и с помощью модераторов, оставив пейзаж после битвы, где, не зная: в связи с чем разгорелась война, невозможно понять на чьи головы и за что сыплются эти уцелевшие проклятья и призываются кары).

  Даа… Ладно, как любила говорить в таких случаях моя мать, «фашист пролетел». Можно продолжать рассказ.

  Вторая часть предсказания начала сбываться к двум годам девочки. Алиса стала брюнеткой с синими глазами и… седой прядью! Сколько её не срезали – вырастала снова. По последнему поводу недоумевали оба родителя.
- Но красиво же… - сказала Тома.
- Красиво, - согласился Витя.
И они успокоились.
Про тёмные волосы Виктор удовлетворился версией Гины, которую выдала ему жена.

  Однако настал день, когда Алиса заговорила. Точнее… закаркала! Тут Тамара схватилась за сердце, вспоминая словами, что здесь нельзя привести, старую ведьму (словно та виновата).
Со временем выяснилось, что у девочки такой тембр голоса. Что было делать – непонятно. При этом выговаривала она звуки правильно. Логопед посмотрел горло девочки, поговорил с Алисой и задумчиво произнёс: «Дисфония…» Потом сказал, что это не совсем его дело, предложив, если голос не смягчится, пройти программу для заик.
- Для заик? – переспросила Тамара.
- Их учат иначе дышать, говорить монотонно, медленно, ровным механическим голосом, строя правильные предложения. Меняется темпоритм и интонация. Правда, звучит так, будто говорит робот, но тембр несколько улучшается. 
«Нет уж, - подумала Тамара, - каркающий робот – это…» Она не нашла подходящего слова и лишь покачала головой.
- Она совершенно здорова, - успокоил её врач, - не всем везёт с голосом. Есть скрипучие голоса, у неё – каркающая речь. Будь она заикой – вылечить бы можно. Но она здорова.

Виктору Тамара передала всё о посещении ими поликлиники. Муж ничего не сказал.
- Девчонка красивая, - сказала Тома, - Кто её полюбит – простит голос. Я вон сколько каркаю на тебя, а ты терпишь. Как ты меня терпишь, Витюшь? 
Он только улыбнулся в ответ.
- Чего молчишь? – спросила Тома, - Не уж то только терпишь? А?
Она грозно взглянула на мужа.
Витя рассмеялся.
- Сама знаешь…
- Знаю, - ответила она, прижимаясь к нему.
 
  На следующий день, ничего не сказав мужу, она отправилась на квартиру к ведьме. Тамара сама не знала, что будет делать, ибо денег не было, убьёт ли она старуху или потребует снять порчу с дочери, исправив ей голос. Это был материнский порыв, а значит, непреоборимый.
На её счастье (или несчастье) старуха там больше не жила. Куда та отправилась: в мир иной или унеслась на метле на шабаш – узнать оказалось не у кого.
Пришлось смириться с неизбежным.

  Дочь обожали оба, сообщая друг другу её забавные поступки или слова, вместе умиляясь им.
Во время прогулки во дворе двухлетняя Алиса увидела чёрную кошку с белыми лапками и удивлённо сказала:
- Киса… босиком!
Об этом супруги вспоминали с улыбкой несколько дней.
  Совсем с маленькой Алисой Тома как-то спешила домой, и дочка сообщила, что ей нужно пи-пи. Они уже почти бежали по проспекту, сходить было негде, туалеты тогда были большой редкостью и народ справлял нужду в подворотнях, благо дворы были открыты, в скверах, помечая, в отличие от других животных, не свою территорию. Входя в их двор в старом районе, Тамара всегда затыкала нос, так были описаны стены. Но когда она пожаловалась Гине, жившей в самом центре, где проходили ежедневно тысячи и тысячи людей, а с туалетами была похожая картина, то та уверенно заявила, что в томиной подворотне «пахнет просто французскими духами по сравнению с её». И Тома вынуждена была согласиться.
Итак, они с Алисой бежали по проспекту до хотя бы ближайшего укромного местечка, а Тамара просила дочку:
- Терпи-терпи!
- Мама, я терпу-терпу! – серьёзно отвечала Алиса.
Она дотерпела до родной подворотни.
Папа тоже оценил её стойкость.
  Позже он как-то читал ей сказку, в конце которой зло было побеждено, а герои счастливы.
Слушавшая его дочь вдруг произнесла:
- Логично!
Он обомлел. Добиться от неё объяснений, почему логично, так и не удалось.
  Однажды Алиса рисовала красками дракона, изрыгавшего пламя, и, подойдя, Тома сделала вид, что его испугалась.
- Он сожжёт меня!
- Я сейчас нарисую стену, и не сожжёт, - не растерялась девочка.

  Была у Алисы ещё одна чудинка. Она говорила о себе в третьем лице. До определённого возраста это было нормально. Но она продолжала так выражаться и после. При этом девочка развивалась нормально, соображала хорошо. По совету врача Тамара стала каждый раз поправлять её, просила, поощряла, и дочка при ней стала стараться говорить «я» вместо Алисы. Мать успокоилась. Но эта особенность, пусть не столь явно, осталась. Даже девушкой она нередко называла себя в третьем лице, улыбаясь при этом, чтобы смягчить эффект. Это создавало впечатление милого кокетства.
Однако, пока она не сумела справиться со своим голосом, употребление такой формы усиливало жутковатое впечатление от каркающей речи. У незнакомых с ней поневоле создавалось впечатление, что она не вполне в себе.


                (продолжение http://proza.ru/2021/04/15/35)