Неизлечимый

         Эх, дорога, опять дорога. Вьется под колесами серой лентой, все бежит и бежит, и исчезает где-то за горизонтом. Дорожный серпантин, повороты, лес по обе стороны. Все фуры навстречу сплошным потоком, не обогнать. Еду из областного центра на машине в свою районную «Тмутаракань». Путь не близок, но уже встречаются по указателям названия знакомых деревенек. Накапливается усталость, глаза как-то сами собой закрываются. Вижу знакомый указатель – «Юрьевка», до деревни 1, 5 километра, сворачиваю с трассы в деревню, надо передохнуть. Медленно еду по пыльной и безлюдной деревенской улице. По обе стороны дороги непроходимые заросли, иван-чая и разнотравья по пояс, из которого проглядывают проемами пустых окон руины деревянных домов. Наконец центр деревни. Выхожу из машины. Также картина разрухи и запустения. Звенящая тишина, только ветер гонит по земле желтый лист с посаженных когда-то и кем-то громадных тополей. Ни голосов, ни лая собак. Обелиск с красной звездой, ниже несколько десятков фамилий людей, отдавших жизнь за наше светлое будущее. Они умерли, а те, кто здесь когда-то жили, ушли. 

       Сижу в машине, меня неудержимо тянет в сон, глаза слипаются и я проваливаюсь в царство Морфея и былого. 

       По сути остался только указатель на трассе – Юрьевка, да мои воспоминания о том, что здесь когда-то кипели жизнь. Жили люди. Вернее, осужденные отбывали срок, а граждане здесь жить стали позже. В 30-е годы на месте этой деревни был лагерный пункт СибЛага. В послевоенное время, после подавления беспорядков против советской власти, сюда массово направляли для отбытия наказания бандитов – эстонцев. По закрытию СибЛага атрибуты лагерной жизни в виде вышек, колючей проволоки, злых собак и конвоиров исчезли бесследно. Образовалась милая такая сибирская деревенька. Многие из осужденных эстонцев отбывших здесь лучшие годы своей жизни, домой не торопились, так как за долгий срок уже давно обрусели, а родственные связи были давно оборваны. А здесь у каждого семья, дети, домик какой-никакой, речка и хозяйство. Так продолжили жить, но уже колхозом. Потом перестройка, 90-е годы и деревня начала постепенно умирать. 

       Работая следователем в те же годы, я периодически выезжал и в эту деревню на преступления. Были еще живы здесь пожилые местные жители, помнящие послевоенные годы и можно было услышать эстонскую речь, хотя и с явным русским акцентом. Запоминается почему-то не самое светлое, а травмирующее душу и память, где и остается след. 

        Любая диаспора исподволь стремится к сохранению своей целостности и самобытности, не являются исключением и эстонцы. Как следствие близкородственные браки здесь были не редкостью. 

        Жила была в деревне этой семья из Эстонии. Вернее, вначале срок отбывали вместе, а потом как-то сошлись, стали жить в месте да добра наживать. Плохо только, что оба имели психические отклонения. Не агрессивные, нет, душевные люди, но с «гусями» как говорится. Было у них три сына. Все сыновья были с еще большими психическими отклонениями. Один без вести пропал, второй в тюрьме срок громадный отбывал, а третий жил со старушкой матерью в деревне родной. 

       Комплекции он был средней, роста невысокого, внешности непримечательной, но жилист и силен был необычайно, и все знали, что он больной человек с рождения. Деревенские если видели его на улице обычно всегда старались на глаз и на расстоянии определить пьян он или трезв. Если трезв, надо было идти с одинаковой скоростью, не смотреть ему в глаза, не делать резких движений, не привлекать к себе внимания. Тогда у тебя был бы шанс избежать больших проблем. Если Федор (так его назовем) был пьян, везение исключалось, так как Федор любил с народом по «пьяне» побеседовать про жизнь и бывало сильно бивал граждан в ходе разговора. Односельчане жаловались в милицию, но психическое состояние Федора уже неоднократно было засвидетельствовано врачами – психиатрами. Лечился он безуспешно и неоднократно, но он родился таким и от таких же как он сам и вылечить его было невозможно. Полежит месячишко в психушке в областном центре, поколется, потом опять в деревню односельчан бодрить и гонять по пыльным деревенским улицам. Так они и жили все в деревне лет много и в мире и в согласии. 

         Осенний день. Вечер, мелкий дождик такой моросит. Сосед Федора – Иван, подходит к Федору, сидящему на скамейку и садится с ним рядом. Иван надо сказать был крепким и здоровенным мужиком, как говорится косая сажень в плечах, кулаки как молоты и потому дурака деревенского не боялся, от слова совсем. Жил он в соседнем доме также, как и Федор, со своей старушкой матерью, в колхозе работал, любил выпить и часто употреблял спиртное вместе с ним. Говорит Иван – Федору, "Слышь, – давай выпьем, не могу я один. Федор ему, – я не буду с тобой пить. Помнишь, прошлый раз я согласился с тобой выпить, а ты меня в грязь кинул. Мне вот люди говорят, что надо тебя лечить, но я пока еще не решил, что с тобой делать, ты же сосед мой и друг мне!" Но в итоге, выпили то, что было с собой, сходили еще за выпивкой и продолжили. Бороться давай, Иван Федора в грязь как обычно кинул, тот встает, грязь с него капает и говорит, "знаешь все же те люди правы были, надо тебя хотя бы попытаться вылечить. Болезнь у тебя совсем прогрессирует!" Иван ему, "а лекарство то у тебя есть?" "Есть отвечает, не сомневайся, сейчас принесу, подожди!" Иван садится на скамейку, курит, думает – опять самогоном будут вместе лечиться. Федор бежит домой. Но в этот раз берет топор. Подкрадывается сзади со спины к Ивану и наносит более 50 ударов топором по различным частям тела. Все что осталось связывает веревкой, оттаскивает волоком в березовый лесок по соседству,. Как медведь руками выкапывает в лесу яму и бросает туда расчлененные части тела, а сам идет домой спать. 

       Утром следующего дня, мать убиенного, приходит к Федору и спрашивает. "Слушай – Ты моего сына – Ивана не видел. Вы же вчера с ним вместе пили, не знаешь где он?" Он отвечает ей, что "Ивану уже мать не нужна и он отдыхает". Мать просит показать место этого отдыха, тот соглашается и приводит ее в лес. Березки, желтые кругом, лист кружится и опадает с деревьев. Спрашивает по приходу у Федора, где Иван. Тот ей – ты под ноги посмотри. Та видит под своими ногами яму разрытую, куски тела сына, кровь засохшую, беззвучно падает и теряет сознание. Дурак стоит рядом. Тишина кругом. Если бы она закричала, кинулась на него, либо бы повела бы себя как-то иным образом агрессивно, то он убил бы старую женщину мгновенно. Но нет раздражителя, нет реакции на раздражитель. Постоял и пошел домой спать. Та в себя пришла, опять увидела кровь, куски тела, опять отключилась. Пролежала некоторое время, опять в себя пришла. Побежала по деревенской улице. Там и тогда уже, народу мало жило, не к кому за помощью обратиться. Выбежала на трассу, остановила какую-то машину и вызвала ментов, т. е. нас. 

      Приезжаю на место в составе оперативной группы, опрашиваю всех, кого можно, делаю осмотр места происшествия и много чего другого. Федор сопротивления при задержании не оказал, справку протягивает, что дурак. Больной, значит – судебно – психиатрическая экспертиза, это необходимость. 

      Прошло три месяца, экспертиза готова. Федор смотрит на меня своими маленькими красными такими глазками через решетку клетки и медленно и плавно раскачивается на стуле, привинченном к полу. Экспертиза почти роман, несколько страниц убористого и мелкого машинописного текста, где комиссия экспертов детально обосновывает вывод почему Федор не может быть привлечен к уголовной ответственности, так он невменяем. Разговаривать с Федором мне было интересно в том плане, что речь у него, как ни странно, была простой и емкой, человек словом нормальный, все понимает, а вдруг в разговоре его фраза одна, обычная на первый взгляд проскакивает и ты сразу понимаешь, что разум здесь не ночевал. Мне надо знакомить Федора и его адвоката с экспертизой. Читаю текст вслух, но замечаю вдруг, что обвиняемый еще и судорожно сжимает свою голову руками. Интересуюсь, что с ним. Отвечает, что опять марсиане на космических кораблях прилетели. Прошу рассказать. Говорит, что в следственном изоляторе (в простонародье – Тюрьме) он сидит в специальной камере с тремя дураками. А вот когда у него начинает болеть голова, то прилетают марсиане на тарелках летающих. Начинают летать над ним и палить в него из лазеров. Он от марсиан бегает по камере, уворачиваясь от лазерных выстрелов. Дураки в камере думают, что это он их убить хочет, бегают от него даже по стенам, орут, кричат, плачут, но надолго его не хватает, максимум минут на пятнадцать. Потом в камеру вдруг врываются сотрудники тюрьмы, крепко бьют его и дураков резиновыми дубинами. Пользуясь тем, что сотрудники тюрьмы его изловили и крепко держат, марсиане тут же попадают ему из лазера в голову, в его голове что-то взрывается, и он когда видит человека, уже четко понимает плохой он или хороший и что с ним делать нужно. Я говорит он мне, вот сейчас вижу, что какая-то сволочь меня арестовала и в камеру с дураками посадила. У меня при его словах, аж ручка от неожиданности из руки выпала. Лицо недавно думавшего о чем-то своем и откровенно дремавшего при всем этом, бесплатного адвоката тут же освещает душевная, радостная, светлая улыбка, с которой он щедро делится со мной. Я говорю, обращаюсь к Федору и напоминаю о том, что несколько раз, из-за доброты душевной, разрешал ему свидание с матерью и передачи. Спрашиваю, хороший ли я человек. Лицо бесплатного адвоката резко мрачнеет. Не спрашивал, еще пока. – отвечает мне Федор. Давай говорю, подписываем бумаги. Быстро собираю автографы у участников. Интересуется у меня выпустят ли его отсюда и как быстро, говорю, что его непременно увезут из тюрьмы в хорошее место где будут хорошо относиться и кормить. На его вопрос, а будут ли давать ему вкусные таблетки, говорю что непременно, даже если ему не будет того хотеться, мы расстаемся. 

       От стука в боковое стекло автомобиля со стороны водителя, вздрагиваю и просыпаюсь в холодном поту, открываю глаза. Не могу понять где я и как. Потом приходит понимание, что ехал по трассе, но свернул с дороги и остановился, как говорится «кемарнуть» в деревеньке. Смотрю, а рядом мужик стоит, а не призрак. Реальный такой, заросший весь, с бородой – крестьянин словом. Опускаю стекло и одновременно с ним – ты кто. Улыбается мне в ответ. У меня даже от сердца отлегло. Разговорились. Говорит, что все умерли и он остался единственным жителем деревни Юрьевка. Очень-очень рад меня видеть и поговорить хоть с кем-то. Расстались почти друзьями, и я продолжил свой путь.