Продолжение записок охранника двадцать пятого пост

Продолжение записок охранника
двадцать пятого поста
ООО ЧОП «Осторожно,злая собака»
имени Шарикова Ивана Путилина

В интересное время живём,господа!
И сами господа – интересные! Вокзал вспоминается. Пассажиры – взмыленные после жестоких изменений расписания электричек, после полоскания в жутких турникетных толкучках! А им сверху – спокойным, ласковым голосом ночной няни в детском садике, ведущей «Спокойной ночи, малыши» в телевизоре:
«Уважаемые пассажиры! Приносим свои извинения…»
Любопытно не то, что «извинения приносят…», а то, что пассажиры – уважаемые после толкучек и перебеганий с платформы на платформу.
А время потому интересное, что в эпоху компьютеров и мобильников живём. У кого есть интернет (а он есть едва ли не у всех), тот и писатель, и издатель в одном лице. И я – туда же. Это присказка. А вот и сама сказка.

Наручники
Идёт человек иной раз лениво, степенно. Но взгляд такую силищу испепеляющую выражает! Из школьной истории вспоминается: «Хрен с ним, что военный совет! Что вокруг – офицеры, народом признанные. Я посплю пока. Когда проснусь, всё одно по-моему будет, а не так, как вы тут только что говорили!»
Но такая ленивая, такая степенная, такая раскованно-пренебрежительная походка у Толяна была по отношению не ко всем окружающим, а только к тем, от кого он не зависел. При необходимости она могла перейти в походку продажной проститутки, желающей привлечь клиента виляющими ягодицами. Правда, роль ягодиц выполняли руки и предплечья. Дальше писать не получится. Надо показывать.
А как Толян умел подавить собеседника, даже показывать не надо. И так понятно. Только собеседник начинал выдвигать убедительные, на его взгляд, доводы, как Толян начинал что-то своё тоном выше, заглушая и вычёркивая собеседника из участвующих в беседе, оставляя только себя.
– Сегодня какое число?
– …Правильно, Сергей. То есть чей мы имеем праздник?
– Правильно, Сергей, твой. День железнодорожника! Хоть и бывший, всё равно – твой! Стало быть, должен поставить на стол пива сколько? Правильно, хотя бы полторашечку!
– Я, кажется, молчал про полторашечку. Праздник – мой, стало быть, и решать мне. Решаю неоригинально: пьянству – бой, трезвость – норма жизни!
– Как знаешь…
Когда Сергею пришло время обходить охраняемую территорию, он не нашёл планшета с вложенными в него наручниками. Обычно, как и положено, он закреплял наручники на брюках, на ремне. Но сегодня ремень порвался…
– Толян, по-хорошему прошу, отдай!
– Обидно, ей богу. Ты что же так плохо о своих товарищах думаешь? Неужели считаешь, из-за какого-то несчастного пива я способен на такую гнусность?
– Но я точно помню, что нёс планшет с обхода. Мне ещё стало жарко. Я сбросил лямку планшета с плеча, закрепил его (планшет, конечно, а не плечо) между ног, чтобы освободить руки, снял китель, повесил планшет вновь на плечо и продолжил патрулирование. Больше не снимал: необходимости не было.
– Если не снимал, он спокойно бы лежал на диване. Но его нет! Планшет! Наручники! Где вы? Молчат. Потому что нет их!
– Толян! – взмолился Сергей. – Отдай! Пошутил и будет!
– Опять двадцать пять! Говорю же, не брал!
– И тапки сами на вешалку запрыгнули, когда я с обхода вернулся? Твои же шуточки?
– А может, Сашка?
«Сашок» Сидорчук так же, как и его товарищи, «понаехал» из далёкой провинции покорять Москву. Точнее сказать, просто заработать посредством труда охранником. А «покорять» – для тех, кто по сцене без штанов бегает.
Толян с Сашком любили выпить. А выпив, всячески подшутить над непьющим Сергеем. Очередная их шутка затянулась и привела к последствиям, ими непредвиденным. Спрятать планшет со вложенными в него Сергеем наручниками ума у них хватило, а смелости в этом признаться – нет. Впрочем, признаться Толян и не стремился. Кирилл – напарник Сергея – под стать ему. Парень – простой; права качать – не любитель. Да и физически – так себе. А Толян – в паре с Сашком. Точнее, пожалуй, не с Сашком, а с Александром Фёдоровичем, бывшим спецназовцем, под два метра ростом и весом под стать росту.
– Путается под ногами мелкота всякая! – каждый раз шутил Сергей, когда не мог протиснуться в узком проходе вагона, в котором жили охранники двадцать четвёртого поста, в гостях у которых, на подработке, находился Сергей. Не мог протиснуться, потому что этот проход был занят широким Сашком.
Не знал Сергей ещё тогда, что не все его шутки будут правильно поняты Толяном и его напарником. Мы часто шутим из расчёта восприятия людьми с таким же складом мышления, как и у нас. Но оно часто оказывается не таким, как у нас.
– В самом деле, пошутили и будет. Давай вернём планшет с наручниками Сергею, – призывал Сашок Толяна к справедливости.
– Рано! – не сдавался Толян. – Можно ещё поразвлечься. Пусть помучается, если полторашку пива пожалел друзьям в свой праздник.
– Он же ещё только вчера угощал нас квасом!
– То квасом… Возьми и сознайся, что это ты планшет спрятал.
– Почему я должен сознаться, если идея пошутить пришла в твою голову?
– Давай сделаем так. Пойдём в магазин попить пивка, захватим с собой планшет с наручниками и отдадим, когда вернёмся. Якобы нашли их там, где оставил Сергей.
– Не поверит.
– Ты от этого сильно расстроишься?
– Ладно, пошли попьём пивка. А там видно будет.
Друзья попили пивка, но, ведомые допингом, продолжили исхищряться в творческом процессе подтрунивания над трезвым Сергеем.
– Забирай свой планшет! В кустах нашли. Рядом с пустыми бутылками из-под водки и банками из-под пива. Документация на месте. Так что как ни крути, а с тебя – пиво. Наручников, правда, нет. «В хозяйстве всё пригодится!» – так, видимо, новые обладатели решили.
– Слушайте, придурки! – окончательно убедился в мошенничестве друзей Сергей. – Я же точно помню, что шёл сюда с планшетом!
– А мы точно помним, что нашли сейчас планшет без наручников!
Невежливое обращение партнёра по работе только укрепило у охранников двадцать четвёртого поста желание довести розыгрыш до невыгодного для Сергея завершения. У Сашка ещё, может, и были сомнения. Но Толяна тянуло на подвиги. Он прочитал смятение в глазах сникшего Сергея и добил его окончательно, набрав номер старшего смены двадцать четвёртого поста.
– Борис Григорьевич! У нас ЧП! У охранника Кадушкина пропали наручники!
– То есть как это пропали?
Толян подошёл поближе к Сергею, чтобы тот имел возможность слышать не только его, но и старшего смены.
– Да вот вернулся с обхода без планшета! Забыл там, где отдыхал! А когда вспомнил и вернулся, было поздно. Планшет – в кустах и без наручников! Кто здесь пил, тот и взял!
Лавина самых разнообразных чувств и желаний обрушилась на Сергея. Преобладающим было съездить Толяну по физиономии. Но вспомнил о большом доверии, которым тот пользовался у старшего, и разум возобладал. Он сдержался.
Позднее Сергей пытался объяснить Борису Григорьевичу, что виновен не он, виновно желание Толяна и его друга Сашка поприкалываться. Но тщетно. Почему-то приколистам Борис Григорьевич верил больше. Может, потому, что и сам любил с ними посидеть за бокалом пива? Кто такой старший смены? Такой же охранник. Назначается из их числа. Одним словом, за наручники Сергею пришлось заплатить.
Вот и вся история с злосчастными для Сергея наручниками, из которой следует, что они не всегда одеваются на те руки, на которые должны одеваться, и иногда бывает более правильным, более логичным отказаться от прямого следования законам трезвости и в свой день рождения просто сходить в магазин и купить пивка своим товарищам. Дешевлее обойдётся. Вора так же трудно поймать за руку, как и изыскать приём против лома.
Хотя почему история вся? Можно додумать. Сергей же пытался постоять за себя, объяснив всё старшему смены? Пытался. А это могло не понравиться Толяну? Наверняка бы не понравилось! И он мог бы продолжить прикалываться? Дескать, «сам профилонил наручники, а на нас хотел повесить? Мы украли? Спасибо, планшет нашли. Тащи пиво в качестве морального утешения! Виноват, в качестве моральной компенсации!»
Что делать Сергею в этом случае? Притащить пиво – значит показать, что сдался окончательно. Но это только на первый взгляд. Жизнь – штука сложная. Иногда и отступить следует. Подождать, не открывать огонь. Пусть враг подойдёт поближе.
И Сергей притащил пиво. Заодно и водочки. Состроил виновато-извиняющуюся физиономию:
– Прости, Толян! Уважаю тебя и как человека, и как охранника. Прими угощение в знак осознания своей ошибки. У меня – праздник! Всё же я – путеец, хоть и бывший! Прими, хоть и с опозданием, но от чистого сердца!
Толян тает. Пьёт, конечно.
– Ты тоже, Серж, прости! Клянусь палкой охранника, бес попутал. Неудачно пошутили.
Эти слова раскаившегося Толяна Сергей втайне от него записал на прослушивающее устройство и донёс до старшего смены. Тайное стало явным. Сергею вернули деньги, Толяна и Сашка уволили. Конечно, так бывает не всегда. Не всегда тайное становится явным. Если бы герой детского писателя Виктора Драгунского, который не хотел есть манную кашу и потому вылил её из тарелки в окно на голову прохожему, поступил бы по-умному, скажем, смыл в унитазе, то ему родителей удалось бы и обмануть. Тайное не стало бы явным.
Перечитал я свои «Наручники», и лёгкое опасение возникло у меня за драгоценные уши читателей. Не завяли бы они раньше времени! Украл, наврал, разыграл, донёс… И последующее «додумывание» не спасает автора. Какое же оно – от чистого сердца, это угощение пивом, если под столом подслушивающее устройство спрятано? Конечно, Толян с Сашком сами виноваты со своим розыгрышем, после которого Сергею и пережить пришлось немало, и заплатить полторы тысячи рублей. С какой радости, спрашивается, он должен это делать? Толян как бывший строитель в свой праздник ему пива не принёс! Одним словом, добро само по себе – не обязательно жополизничество угодное, а – большая сила! Но практика показывает и такое, что пока рожу не набьёшь отдельным индивидуумам, ничего не получится.

О стукачестве
Если заметил читатель, в рассказе «Наручники» промелькнуло упоминание такого древнего понятия по своему происхождению как донос. В ООО ЧОП «Осторожно, злая собака» имени Шарикова оно нашло новое применение. Можно сказать больше. Именно в этом ЧОПе на это время приходится самый расцвет доносов и стукачества. Я, правда, и сам как автор предстаю стукачом, что, кажется, я уже отмечал («остались, – дескать, – у нас одни торгаши, охранники да стукачи-писатели!»). Но и источники происхождения, и сам характер стукачества в писательской деятельности и работе охранника – разные. Пишущий (я – в данном случае) посредством стукачества хочет сделать себе имя, карьеру: для этого выносит на всеобщий суд добытую информацию. Его душит жаба славы и тщеславия. Охранника ничего не душит. Он ничего не хочет себе сделать. Он и слов-то таких не знает: имя, карьера… Ему нужно совсем другое: урвать время для «поспать» и время для «поесть». Для «поесть» необходимы не деньги, не наличие торговой лавки, хотя и они нужны, конечно, тоже. Охраннику для «поесть» нужно именно время. Но оно для обеда – ограничено!
Допустим, на двадцать пятом-А посту (кроме А есть ещё Б, В, Г и Д: по два километра на букву) обед с двенадцати до тринадцати. Приходят охранники с патрулирования на обед… А где он, этот обед? А обеда-то и нет. Его надо приготовить. А для этого надо и сходить в магазин, и найти какую-то плитку. Вообще справедливости в нашем ЧОПе, как и везде по жизни, мало. У одних на посту – и тепло, и свет, и газовая плита, и холодильник, и микроволновка, и телевизор. У других – только крыша самодельного шалаша в любое время года. А зарплаты у всех – одинаковые!
В этом – основные корни стукачества. Всем хочется под солнце! А если кто-то мне будет доказывать, что ему не хочется, то я не поверю. Белому медведю поверю, пингвину… А человеку – нет. Не протянет он пятнадцать суток с шести сорока пяти утра до двадцати трёх тридцати на морозе!
Но основные корни – не все корни. Кто-то кого-то может объесть, кто-то кого-то нечаянно обидеть. Именно нечаянно! Человек часто любит улучшить себе настроение, ухудшив его другому. Не всегда его юмор бывает этому другому понятен. Это всем надо стараться понимать и в каждой конкретной ситуации учитывать.
У меня напарник – бывший десантник. Его рост – два метра три сантиметра, вес – сто тридцать килограммов. Пальцем гвоздь в доску вгоняет, не напрягаясь. С ним надо шутить очень осторожно! А лучше вообще не шутить! На всякий случай! Но я всё-таки иногда не сдерживаюсь, и как Толян – Сашку:
– Путается тут всякая мелкота под ногами!
Мой напарник только улыбается:
– Весёлый ты человек, Ванька! Но не все твой юмор понимают!
– Но ты, Юрок, понимаешь?
– Я понимаю!
Стоп, Ванёк! (Это я себе!) Какой юмор? Какие десантники? Глава – о стукачестве! Сколько всего великого упущено человечеством от элементарного отсутствия дисциплины! Хотя вопросы творчества – не всегда тот случай!
Так вот настучать на напарника или других своих товарищей охранник может по двум основным причинам: по причине желания получить «место под солнцем» и по причине мщения товарищу, который обидел.
Для старшего смены получения с охранника объяснительной – всегда большой праздник! Это – основной показатель его работы! Московскому начальству объяснительные нужны меньше (много ли возьмёшь с полунищих охранников, у которых приличная часть зарплаты уходит на оплату дороги на работу и с работы?) Куда больше московскому начальству нужно отсутствие происшествий на железной дороге, а потому порядок на ней, поддерживаемый старшими охранниками на местах. По этой причине оно напрямую заинтересовано в процветании стукачества. Хотя сами стукачи по своим человеческим качествам никому не нравятся и в глубине души не приветствуются. Умные начальники прекрасно понимают: коснись чего, они сдадут кого угодно, если способны сдать товарища, с которым едва ли не хлебают из одной тарелки.
Да что далеко за примером ходить? Охранник двадцать четвёртого поста Толян и старший смены этого же двадцать четвёртого поста Борис Григорьевич когда-то вместе месили бетон на стройках. Борису Григорьевичу скоро надоело, он выучился на охранника и Толяна попозднее забрал с собой.
– Зачем тебе, Толян, – говорит, – грыжа в молодом возрасте? Переходи ко мне! Устрою. Мне свои люди нужны! Длина моего участка на посту – аж целых двенадцать километров! Всё не уследишь!
Хотя и за Толяном тоже неплохо бы надзирателя приставить. Но это уже другой вопрос, который, кстати, тоже однозначного решения не имеет. Вспоминается такой телефонный доклад старшего поста или инспектору, или оперативному дежурному: разобрать трудно было.
– Да, признаюсь. Я заступил на работу слегка выпившим, точнее не до конца протрезвившимся. Но я даю логически правильные команды, культурно-выдержанные, спокойным тоном. По делу. Но охранник Птичкин не желает их выполнять под предлогом того, что «от меня пахнет, и он имеет полное право меня не слушать».
Помнится, досталось обоим, но больше Птичкину, как невыполнившему пункт инструкции о взаимозаменяемости и взаимостраховки на посту.
Вдогонку рисую ещё одну сцену, имеющую место на практике. Сцену новогодней ночи. Деда Мороза со Снегурочкой на двадцать втором посту не было. Но четыре бутылки водки восемь охранников решили купить. Решили, точнее, рискнуть купить. И риск не оправдался. Подъехавший для проверки помощник дежурного скидок на праздник не сделал. Нарушители были наказаны по всей строгости, то есть материально. И никто не спорил. Транспорт!
Подстроить гадости в праздники легче: притупляется всеобщая бдительность! Все понимают. А сам автор, то есть Иван Путилин, то есть я, для того эту сцену на всеобщее обозрение вынес, чтобы загладить свою вину перед руководством ЧОПа за излишнюю фантазию при сочинительстве некоторых сцен пьянства в своём произведении некоторых охранников. Видит бог, автор хотел лишь повеселить читателя. Да читатель – не дурак, как, впрочем, и руководство.
Понимает, какой дурак, приехавший на работу за тысячу километров, будет рисковать?
И раз уж приступил автор к процессу латания дыр в своём творении, буду последователен. Хоть и писал автор, или я, или охранник Ванёк (как читателю больше нравится) в предыдущей своей книге, в главе «О моих новых друзьях-охранниках», что «пятнадцатидневное патрулирование с шести утра до двенадцати ночи придумано бараном», но был не совсем прав, за что и просит сейчас у этого «барана» извинение. Как человек, просит. Когда инструкция писалась, никто не предполагал, что кто-то будет приезжать на работу из далёких сёл и деревень. Планировалось, как и предполагает нормальное законодательство о труде, суточное патрулирование с последующими тремя сутками отдыха.
Однако вернёмся к нашим стукачам. А то надо признать, есть такие писатели, которые до сути так и не добираются. Всё у них уходит в форму, в работу над стилем. Всё время от них чего-то ждёшь. А когда ставится последняя точка, то видишь, что сказано-то автором ничего и не было.
Должен сразу читателя обрадовать: Иван Путилин к таковым не относится! А вот и сами доказательства.
Охранник Хромов (даже фамилию заменять не буду, оставив, какая была по жизни, потому как нечего людям гадости делать и за их счёт авторитет себе зарабатывать…) Так вот, охранник Хромов менял охранника Пушкарёва. А тому, чтобы попасть на автобус… Как уже отмечалось, работают у нас – со всех концов России, то есть тех концов, где не найдёшь работы с зарплатой больше семи тысяч. Ну да все знают: не было колбасы, все в Москву ездили. Сейчас денег ни у кого нет: все опять прут туда же! Думают, у москвичей – все деньги. Было бы так, в метро ни одного москвича увидеть нельзя было бы. Все бы на машинах ездили. У нас охранник один есть весёлый. Когда за зарплатой едет в метро, всегда в вагоне умышленно громко спрашивает товарищей:
– Я не понимаю, в метро – столько народа по причине пробок на дорогах или по причине бедности москвичей?
И судя по тому, что в спор с ним никто из москвичей не вступает… Хотя, может, просто никто не желает реагировать на каждого весельчака-клоуна?
Так вот (извините, опять занесло. Да я, наверное, и не первый автор, кого заносит…). Охраннику Пушкарёву, чтобы попасть домой, на автобус, надо покинуть работу раньше положенного на двадцать минут. Иначе в свою родную деревню Оренбургской области он попадёт намного позднее! Охранник Хромов, один из немногих живущий недалеко от места работы, заступает на дежурство, но вместо охранника Пушкарёва находит записку от него:
«Хром, извини, тут такое дело! Мой теплоход отчаливает на двадцать минут пораньше, поэтому я свалил с работы. А если свалить как положено, я прибуду домой на полсуток позже!
Непорядок! Нарушение инструкции! Хромов берёт трубку, звонит дежурному оперативному… Пушкарёва наказали. Может, слегка уменьшили зарплату. Может, только поругали, строго предуп¬редив. Никто точно не знает. А Хромова поощрили. И премию выписали, и похвалили. Это точно.
Но Пушкарёв – парень не робкого десятка! И в Чечне в своё время воевал, и в мирное время умел многое. Да и внешне, если и не как Сашок, но и не сморчок какой-нибудь! Очень даже похож на охранника!
Вышел он в следующий раз на работу, купил бутылочку минералочки. Именно минералочки: работа! Был бы дома, наверняка прислушался бы к желанию своего настроения… Немного отхлебнул и за трубку:
– Пост номер один? Очень хорошо! Охранник Пушкарёв, пост номер двадцать пять! Я что звоню-то. Охранник у нас работает. Хромов. Как зовут? Свинья его зовут. Не слышали про такого?
– Что-то не припомню.
– И Дай бог вам его не знать! А узнаете, будьте осторожны! Стукач, каких свет не видывал! Всех сдаёт! Одним словом, никогда не говорите ничего лишнего! Чревато!..
Пушкарёв резко выдохнул, хлебнул минералочки, занюхав рукавом, будто бы это была не минералочка, и вновь прильнул к телефону:
– Пост номер два? Охранник Пушкарёв вас беспокоит…
И так тридцать два раза. Сколько постов, столько и звонков! Здорово он Хромову врезал! В переносном смысле слова, конечно.
Сам Хромов, когда о телефонных звонках Пушкарёва узнал, если сказать, сильно расстроился, ничего не сказать. Хромов заметно сник. Во всяком случае, когда разговаривал с товарищами, глаза никогда не поднимал. Многие при разговоре не смотрят в глаза собеседнику, дабы из чувства скромности его не смущать. Но в данном случае причины – другие.
Товарищи-охранники, можно догадаться, осуждали Хромова. И я, признаться, поначалу сильно осуждал Хромова. Как же, стукач! Дебильный исполнитель инструкции! Но сейчас, когда прошло какое-то время, и страсти поутихли, думается по-другому: «А если бы именно в эти двадцать минут, когда Пушкарёв отсутствовал на своём боевом посту, случилась какая-либо диверсия, какое правонарушение?» Сложно и противоречиво всё в этой жизни и однозначного решения не имеет!
Уже и подтверждение этому факту поспело. И опять же по теме стукачества. Думается, железная дорога никому особо, тьфу-тьфу, не нужна, но событий на ней похлеще, чем в любом детективе. Пользуясь случаем, приглашаю всех писателей, всех мэтров признанных, но уже не знающих, чем ещё порадовать читателя, идти к нам работать. Кладовая мыслей и событий – необъятна! Люди приезжают со всех концов России. Посты по условиям жизни – разные. Напарники и природа, соответственно, – тоже. Все охранники закреплены на конкретных километрах, но пребывают часто там, где удалось найти помещение, желательно отапливаемое и желательно со светом. Начальникам по работе положено собрать как можно больше объяснительных, свидетельствующих о нахождении охранников не на своих километрах.
– Ага, я поймал тебя не на своём посту! Пиши объяснительную!
Охраннику положено доказать, что он находился на своих километрах.
– Иван Петрович, видит бог, я был на своём посту! Но в момент прохождения электрички приспичило в туалет…
– По-тяжёлому?
– Почему по-тяжёлому? По-лёгкому. Я не намерен осквернять родную железную дорогу даже по-лёгкому.
– А, ну да, по-тяжёлому ты оправлялся две недели назад…
– Иван Петрович, две недели назад, когда Вы не видели меня с электрички на своих километрах, я уходил подбросить дровишек в костёр, чтобы тот не прогорел, и было где немного согреться.
– Ну что же, молодец! Убедил! Объяснительную, почему ты не находился на своих километрах, тебе писать не надо. Ты должен написать объяснительную, почему ты не находился на расстоянии прямой видимости от своего напарника! С пунктом инструкции об обязательном патрулировании в паре, надеюсь, спорить не будешь? Надеюсь, спорить не будешь с тем, что одному с преступником справиться тяжелее? Да и опять же, вдруг что со здоровьем, приступ какой, а напарника-то и нет рядом! Нарушение!
– Иван Петрович, одну минуточку! У меня всегда всё под контролем! Я своего напарника видел!
Весело у нас, одним словом. Однако, прости, читатель, возвращаюсь к подтверждению сложности и противоречивости проблемы стукачества. Работал я как-то в паре с молодым парнем. Хорошим парнем за исключением наличия одного, не столь значительного, на мой взгляд, для молодости недостатка. Где-то раз дней в десять выпить любил. Почему «выпить любил» – недостаток для молодости незначительный? Потому что вспоминаются мемуары хоккеиста Петрова в журнале «Огонёк» за какой-то очень далёкий год. Он честно пишет, что хоккеисты (кто, конкретно, точно не помню. Скорее всего, хоккеисты пятёрки, в которой он играл: чувство коллективизма было очень популярно!)… Так вот, хоккеисты брали на чемпионат мира по пять бутылок водки на брата! Петров так примерно писал: «Мы же перед матчем с чехами не пили! А с похмела, мы что, каких-то финнов не обыграем?» И действительно обыгрывали. И семь-ноль! И даже, кажется, восемь-ноль!
Правда, посмотрел как-то раз перед заступлением на работу (повезло) фильм «Легенда № 17» про хоккеиста Харламова. В нём такую жесточайшую дисциплину тренера Тарасова обрисовали! Никак не вяжется с воспоминаниями Петрова! Здоровенные мужики поочерёдно расстреливают стоящего в воротах Харламова по приказу Тарасова под его крики:
– Тебе не больно, Харламов! Каждый игрок должен уметь защищать свои ворота! Ты должен думать, что защищаешь не ворота, а своих детей, свою Родину!
Хотя, думается, режиссёры переиграли. Время, конечно, было другое, патриотично-суровое! Но думаю, не настолько! Анатолия Тарасова, выдающегося советского тренера, в зверя превратили! Шайба, она же – каучуковая! Врежет по кости, мало не покажется! Помню, в хоккей тоже играл!
И что еще вспомнилось. Точнее, вспомнились. Слова Тарасова (в фильме – артиста Меньшикова) о своей любви к игрокам в конце фильма. Какая тут может быть любовь, если тренировки до изнеможения наверняка отняли у ребят несколько лет жизни! В том же хоккее как часто бывает? Жахнет клюшкой по ногам! А потом подъедет, по плечу по-дружески похлопает. «Извини», дескать. Я таким деятелям уподобляться больше не буду. Да, занесло в очередной раз автора. Да, виноват. И нет мне прощения. Впрочем, если читатель до этого места додержался, стало быть, простил. Для этого терпеливого читателя я и возвращаюсь к молодому охраннику, который любил выпить. Лично меня мемуары Петрова убедили в том, что если в целом положительный молодой человек немного примет, то от этого его жизненная стойкость, политическая зоркость вместе с общим интересом к жизни только возрастут! Но это если немножко! С Сержом (моего напарника звали Сергеем) так не получилось. Получилось по-другому. После прохождения последнего «Сапсана» надо идти к старшему смены расписываться. А Серж лыка не вяжет. Невольно пришлось быть стукачом. Куда денешься?
И так тоже бывает в литературе. Подбираешься к сути на нескольких страницах, а выражаешь её в нескольких строчках!

«Строиться в ЧОПе»
Любят многие известные люди называть друг друга по-свойски. «Серёга», «Юрок»..., дабы подчеркнуть своё с ним равенство. Но если я начну, скажем: «Когда мы с Лёней Якубовичем последний раз пили…», или: «Когда мы в воскресенье с Вовой Винокуром на рыбалку поехали…» Надо мной если и не засмеются, чтобы не обидеть, но не поверят, точно.
Но сейчас не об этом. Хочу подвести к другой мысли. Негоже к человеку, занимающему должность выше, обращаться по-свойски. Даже если когда-то в детстве гоняли один мяч, а по юности на одной гитаре брякали. Человек чего-то добился! Сам добился или его назначили по блату через связи, – неважно! И негоже к нему при людях обращаться по-свойски и по-дружески! Если даже он относится к Вам по-свойски и по-дружески, лично Вам это никакого аналогичного права не даёт! «Михалычем» или «Санычем» он тебе за бутылкой после работы будет, а при всех изволь называть человека как и положено в соответствии с занимаемой им должностью.
Это – вступление, чтобы дальше понятнее было. Уже отмечал и ещё раз не поленюсь напомнить: работают у нас люди разных социальных сословий. Бывшие военные (офицеры запаса), интеллигенты (учителя, врачи, ветеринары, трактористы, шофера, строители). Да я и сам – бывший полуинтеллигент с незаконченным верхним, извините, высшим. Ну да не буду упиваться значимостью собственной персоны. Муравей, когда тащил соломинку в свой муравейник, тоже мнил из себя великого строителя, пока его башмаком сверху не прихлопнули. Стоит как-то этот полуинтеллигент в окружении двух охранников. Оба – на заслуженной ранней пенсии за выслугу. Один – бывший пилот, другой – моряк рыболовецкого судна. Один:
– Когда я пролетал над Карибскими островами…
Другой:
– Когда я был в Квебеке, то там этот вопрос решался немножечко по-другому…
Стоит этот полуинтеллигент, то есть я, и размышляет: «А тем ли я занимался в этой жизни?»
Однако и сейчас – не об этом. Сейчас речь – об Олеге Петровиче Красильникове. В настоящем – старшем поста, в прошлом – капитане, со всеми вытекающими для окружающих последствиями. Звание офицера Олег Петрович носил с большой гордостью. Он был глубоко убеждён, что дисциплина наличествует только в армии. «Все призывники вышли из гражданки, оплота пьянства и расхлябанности и потому остались малыми детьми с толстыми…» Ну да понятно.
Олег Петрович каждое утро проверял у охранников заправку кроватей, проводил осмотр имущества в поисках бутылок спиртного, не позволял спать в свободное от обходов время. И сам иногда подрёмывал только сидя на стуле, подкрепляя знание армейского устава личным примером.
Утренних и вечерних поверок Олег Петрович не производил, однако организовать производственное собрание мог. Поскольку охранники ничего конкретного не делают, и докопаться до них поэтому можно только по двум пунктам: отсутствие на закреплённых километрах и нарушение формы одежды, то именно по этим двум пунктам Олег Петрович и докапывался.
Говорил он медленно, длинно, с хорошо поставленной дикцией, как когда-то перед строем, время от времени прерывая свою речь обращением к слушающим:
– Так или нет?
Слушающие на чисто интуитивном, подсознательном уровне понимали, что время собрания будет сокращено, если сказать:
– Так.
Не буду жалеть читателя. Попрошу его поприсутствовать на одном собрании. Сам же автор (если помните, Иван Путилин) присутствовал! И раз присутствовал, есть возможность дать его краткий конспект.
Олег Петрович.
– Сегодня у нас на посту случилось ЧП. Надеюсь, все смогут правильно расшифровать эти две согласные?
Охранник Стёпин.
– Чрезвычайное происшествие.
Олег Петрович.
– Вижу, умные. Тогда почему же охранника Пенкина «Невский» сегодня едва по рельсам не размазал?
Охранник Пенкин.
– Виноват, исправлюсь.
Олег Петрович.
– Я не спрашиваю, есть ли твоя вина в том, что ты сегодня проявил верх героизма. Кстати, если кто-то хочет узнать, что такое сверх храбрости, отныне обращайтесь к Пенкину. Сверх точности, как известно, – посадить комара на столб и выбить у него из пушки левый глаз. Сверх быстроты – оправиться по-тяжёлому на лестничной площадке седьмого этажа, спуститься и успеть поймать… Сверх жадности – пукнуть, завернуться в одеяло и никому не давать нюхать.
Сегодня Пенкин добавил новый пункт в перечисление. Сверх храбрости. Надо выйти на железнодорожные пути навстречу «Сапсану», разорвать рубаху на груди и громко извлечь из себя предсмертное: «Посмотрим, чья возьмёт!» Я не спрашиваю, как ты, Пенкин, хочешь исправиться. Мне интересно знать, доколе мы будем оставаться малыми детьми с толстыми… (пиписьками – замена автора), не имеющими желания или, не знаю, способностей запомнить всего две цифры: четыреста и десять?.. Четыреста (разу¬меется, метров) – расстояние, ближе которого негоже находиться перед движущимся навстречу транспортом и десять – расстояние, на которое нужно отойти от края рельса, по которой он проезжает.
Машинисты – люди нервные, потому что и работа у них – такая же. Их лошадку сразу не остановишь. С этим не поспоришь. Так какого же чёрта я должен выслушивать от оперативного дежурного каждую вахту факты нарушения? Охранники, по-моему, должны предупреждать возможные нарушения, чреватые несчастными случаями, а не лезть сами под колёса! Нацепил, небось, наушники, чтобы ничего кроме своего рока не слышать, и шёл впереди движущегося в этом же направлении поезда! Так было дело, Пенкин?
Охранник Пенкин.
– Не совсем, Олег Петрович! Патрулировал я, как и положено, навстречу движущемуся транспорту. И ушёл с путей даже не за четыреста метров, а за восемьсот. На всякий случай. Но отойти от рельсов на десять метров в сторону не удалось. Сугробы по пояс!
Олег Петрович.
– А летом, надо полагать, ты потому не будешь отходить в сторону на положенное расстояние, что змеи в траве закусают до смерти? И наперёд учтите, надо заранее рассчитывать, чтобы в момент прохождения высокоскоростных поездов находиться там, где это расстояние можно обеспечить: на перронах, переходах, у мостов!
Ладно, Пенкин. С тебя – торт, и прощаю. Повезло тебе. Ты возвращался на свой пост с обеда и по уважительной причине находился не на своих километрах. А вот охранникам Мамедову с Сабитовым не повезло. Они по неуважительной причине в момент прохождения «Невского» были не на своих километрах, согреваясь пивом в тёплом вагоне, где я их и застукал. И хотя звонок машиниста в офис был по причине несоблюдения дистанции Пенкиным, материально будут наказаны именно Мамедов с Сабитовым.
Охранник Мамедов.
– Олег Петрович, несправедливо! Под поезд Пенкин чуть не попал, а отвечать нам?
Олег Петрович.
– Правильно, Абакин. Только на прошлом уроке тебя спрашивали. После этого никого ещё ни разу к доске не вызвал, а тебя уже по второму кругу!.. Несправедливо! Давай по справедливости, по- порядку, по алфавиту. О, Абакин, к доске! Слышали такой анекдот? Давайте тоже по справедливости. Я звоню оперативному, как было, что Пенкин не выдержал дистанцию, а Мамедова с Сабитовым на маршруте вообще не было, потому что они пьянствовали. Так хотите?
И ещё один маленький, но серьёзный вопрос. Сегодня я обнаружил у охранника Звездина отсутствие нашивки «Охрана» на правом клапане кармана куртки. Что же думаете, если во время патрулирования одеваете жёлто-зелёные манишки-накидки, прикрывая китель, то можно не пришивать, и я никогда не узнаю?
Охранник Звездин.
– Думал, не узнаете. Виноват, пришью.
Тут бы Звёздину и остановиться: собрание было близко к завершению. Что его дёрнуло? Он продолжил:
– Но если никто кроме Вас, Олег Петрович, никогда не увидит, что у нас нет нашивки, то зачем её и пришивать?
Речь Олега Петровича заняла двадцать две минуты чистого времени и включила в себя разъяснение необходимости соблюдения всех требований к внешнему виду и завершилась так:
– Я не думаю, что когда-нибудь охраннику будет позволено являться на работу в пёстром новогоднем маскараде. Охранник должен быть одет по форме с соответствующими брюками, кителем, рубашкой и галстуком! Что касается нашивок, которые, как вы утверждаете, под манишкой всё равно не видно, а без манишки на железной дороге находиться всё равно нельзя, то могу сказать одно: «Не положено! И никаких почему! Не положено и всё! Это – приказ! А приказы, как в армии, так и ЧОПе, положено выполнять!
Охранник Звездин.
– Даже если с пятого этажа прикажут прыгнуть?
Олег Петрович.
– Не язви, Звездин! Ты – не самый умный! В руководстве – не глупее! И потом, с твоей комплекцией и с твоим отношением с турником тебе и с первого этажа прыгнуть тяжеловато будет.
Ну да бог с ним, с собранием. Оно на личный авторитет Олега Петровича, как старшего поста, повлияло мало. Но после другого случая повлияло очень значительно. Причём в невыгодную для Олега Петровича сторону.
А дело было так. Один охранник, возвратившийся с дежурства, нашёл в своём купе пустую бутылку из-под водки. Ну нашёл и нашёл. Выбросил бы её и жил себе спокойно дальше. Так нет. Потребовалось выяснить, откуда эта бутылка взялась. Денис (так звали этого охранника) захотел выполнить роль следователя. Для этого взял чистый лист бумаги (спросил у старшего смены, ибо откуда у рядового охранника чистый лист бумаги?) и написал возможные варианты столь загадочного явления. Первый: распили грузчики, когда затаривали вагон углём. Второй: выпил кто-то из охранников и поставил в первое попавшееся купе, не рискуя быть увиденным при выносе в контейнер с мусором. Третий: подставил старший смены, чтобы иметь повод меня уволить.
Поводов уволить с работы охранника Дениса Хрумина у старшего смены накопилось более, чем достаточно. Денис был неравнодушен к спиртному. И уже два раза Олег Петрович в его личных вещах находил спиртное. И правильнее на чистом листе Денису было бы написать только один вариант:
«Я – дурак, и у меня уже едет крыша, если только факт нахождения пустой бутылки меня так заводит! Надо лечиться!»
Но лечиться Денис не хотел. Он отправился к старшему смены, но уже не для того, чтобы взять чистый лист бумаги. По пути завернул в магазин, добавив … к уже ранее принятому. Что провернулось у Дениса в голове, вряд ли кто узнает. Но ворвавшись в помещение охранников, он нанёс мощный удар первому попавшему под руку. Им оказался напарник старшего смены Олега Петровича Красильникова. Второй удар принял на себя сам Красильников. Но его мощь была значительно меньше силы первого удара. Может ещё и поэтому Красильникову с напарником удалось наконец-то скрутить маловменяемого Дениса, потерявшего равновесие.
Никакие объяснения протрезвевшего на следующее утро воина ему не помогли. Денис был уволен. А высчитанные взамен уголовного наказания восемь тысяч рублей были забраны Красильниковым в одно лицо или, как чаще говорят в народе, в одну харю. Забраны не совсем справедливо и не совсем обоснованно, потому что ещё раз напомню, первый удар у Дениса получился сильнее, и травма носа напарника грозила впоследствии куда большими осложнениями, чем хотя и более «красивый», но менее болезненный синяк Красильникова.
Видимо, последний рассудил так же, как рассудил бы, если бы продолжал служить в армии:
– Есть зарплата офицера, а есть зарплата солдата!
В советские годы, кажется, три рубля. Но если вспомнить, как рассуждают абрамовичи, то рассудил вполне приемлемо для наших дней.

Толстой в ЧОПе
Охранник, скажем, Чонкин (если назвать по-настоящему, как бы не убил) был очень здоровым. Как охраннику быть и положено. Трудно сказать, чего в его организме было больше, – жира или мышц, но когда нам, находящимся на подработке на двадцатом посту, пришла команда от оперативного дежурного разобраться с ложащимся под рельсы, я за её успешное выполнение был абсолютно спокоен. Игорёк, мой напарник, правда жаловался на боли в пояснице. Когда занимался тяжёлой атлетикой, нажил межпозвоночную грыжу. Но нарушитель же этого не знал!
Нарушитель, как позднее выяснилось, был местным жителем деревни… на всякий случай скажем, к примеру, Стрижино. Он немного выпил и, осмелев, в очередной раз объяснился в любви к своей девушке. Та, в очередной раз послала его куда подальше, обнадёжив, что «подумает, когда то же самое, что сейчас сказал, скажет трезвым». Местный житель ожидать от себя трезвости не захотел, пригрозив для начала в случае её очередного отказа повторить подвиг Анны Карениной. Услышав равнодушное: «Мой мальчик, если бы ты был способен на такой поступок, я пошла бы за тобой на край света!», но не умеющий сдаваться местный житель села Стрижино занял место между рельсами главного пути на Москву, куда уже ехала электричка. Занял, несмотря на чистоту праздничного костюма, в положении лёжа. Когда электричка подошла на расстояние прямой видимости, машинист не в пример новоявленной Анны Каренины был адекватно трезв и начал тормозить.
О дальнейшем развёртывании событий читатель узнает из диалога, состоявшегося между местным жителем и нами, охранниками, прибывшими на место происшествия сразу после того, как машинист позвонил оперативному дежурному, оперативный дежурный – инспектору, инспектор – старшему смены, а старший смены – нам.
– Тебе что, ём-хары-мары, жить надоело?
Как понял читатель, диалог был начат охранниками.
– Братаны, простите! Бес попутал! Люблю я её!
– Бес или водка?
– Бес, видит бог!
– А завтра в это же время слаб; лечь на рельсы, Борис Николаевич?
– Вадик я.
– Можно откровенно, Вадик?
– Вы сейчас – от власти. Вам всё можно.
– Ты – не от власти, от себя, от своей дури. Но тоже позволяешь многое! Ты действительно её любишь или озоровал с целью соблазнить?
– Честно?
– Желательно, честно.
– Наверное, с целью соблазнить.
– Тогда извини, мы должны тебя арестовать!
– А если люблю?
– Всё равно – арестовать. Ты пойми, Вадик, нам за тебя премию могут дать. Но если даже и не дадут, то авторитет и уважение перед начальством заработаем определённо. Вдруг какой косяк, вдруг перед какой дамой тоже возлечь на рельсы решим, нам и сочтётся!
– Братья, отпустите!
– А поначалу были братаны?
– Как вам угодно-удобно! Друзья! Товарищи! Господа!
– Менты позорные!
– Как вам угодно-удобно! Менты позорные, отпустите!
– Юмор принимается. Но теперь точно заберём!
– Там хоть бить-то не будут?
– Успокойся. Объяснительную напишешь, извинишься и пойдёшь с богом к своей Марфе.
– Таня она.
– К Тане. Протрезвеешь к тому времени. Самое время признаваться в любви по-серьёзному. Как Таня, поди, и желала.
– А вам откуда известно, как Таня желала?
– Ментам без интуиции нельзя. А мы после ментов на железной дороге – первые люди!
– Ладно, уговорили. Последнее желание можно?
– Покурить перед смертью?
– Верно. Как догадались?
– Ты же уже знаешь. Интуиция! Но, увы, не курим. Там, куда тебя приведём, ларёк есть.
– Могу не дотянуть. А можно я у того мужика стрельну? Две секунды!
– Стрельнуть, пожалуй, можно. Ничего в этом особенно криминального нет. Сами когда-то курили. Понимаем… Но как бы ты, Вадик, не смылся! Э-э-э, подожди…
Вадик не подождал и юркнул перед проходящим поездом. Дальнейший диалог мы вынуждены были вести между собой без Вадика.
– Ушла премия!
– А с ней и авторитет!
– Как бы теперь не всыпали за то, что упустили!
Последние слова не мной были сказаны. Напарником Игорьком. И как в воду глядел.
– С этого-то сморчка взять нечего! – показал на меня старший смены. – Но ты-то, Игорёк? Ты же одного только себя с похмелюги в зеркале боишься! Не стыдно?
– Не понял.
– Где нарушитель? Скрутить здоровья не было?
– Желанья не было.
– Не понял.
– Где гарантия, что во время скручивания он мне ножом не тыркнет? Передачи в больницу ты мне будешь носить?
– Гарантия – в твоём профессиональном умении охранника!
– Я, когда злой, могу и не рассчитать… И что, мне сидеть?
– Так мы и работаем! Ножом тыкнут – боимся! Сами тыкнуть – не рассчитать можем! А нарушитель, почуяв безнаказанность, завтра перед новой красавицей на рельсы уляжется.
– Не уляжется.
– Где гарантия?
– Ельцин для народа не лёг. А нарушитель ради какой-то красавицы ляжет?
Вот такая история случилась. Глупая? Может быть. Скучная? Может быть. Не мне решать. Но хоть Толстого вспомнили. Льва Николаевича. Его не только вспомнить, но и почитать неплохо было бы. Но некогда. Патрулировать надо!

«А ли не казак» Владимир-Ага
Чтобы не показаться чересчур заумным, спешу растолковать. Правда, многие считают, что не надо в литературе всё растолковывать: читатель – не дурак. Да и сами авторы из числа чересчур заумных придерживаются того мнения, что надо оставить место для творческого додумывания, домысливания и читателю.
У меня, Ивана Путилина, – мнение другое. В мире и так много всего наворочено. И вовсе не обязательно читателю мозги парить. Покороче надо стараться и попроще. Сразу стараться быка за рога ухватить. О чём поразмышлять, читатель найдёт. Не будем за него переживать.
С Владимиром, думаю, всё понятно. Так звали охранника. Частица «ага» очень часто использовалась Владимиром для связи слов. Кто-то любит «как бы», кто-то – «так сказать». Мне кажется, лучше бы говорить без «как бы». Что оно значит, это «как бы»? «Он как бы пришёл»? Если пришёл, значит, пришёл. А если вставить «как бы», то есть уже какое-то сомнение. Невольно хочется шарнуть кулаком по столу и спросить у рассказчика:
– Так он пришёл или не пришёл?
С «так сказать» – такая же ерунда. Но во владимирском «ага» я ничего плохого не находил. Произносилось это «ага» очень эмоционально, восторженно, как бы (здесь оно, кажется, к месту) усиливая содержательное значение сказанного и авансом обещая информацию, ещё более интересную и значимую.
И последнее во вступлении. Откуда – «а ли не казак?» Владимир – из города Волгограда и действительно – казак, хотя и не тот, что из Запорожской Сечи. Если бы я владел историческим образованием, обязательно остановился бы на этом моменте поподробнее. Хотя, может, и не стал бы останавливаться, потому что сейчас не об этом. А о том, что всякий раз, когда Владимир бросал курить, а курить он бросал каждую вахту, то есть каждый месяц, отдавал пачку сигарет напарнику, произнося:
– Всё! Больше не курю! А ли я – не казак?
Хватало Владимира часов на двенадцать, в редких случаях на восемнадцать, по истечении которых оказывалось, что Владимир всё-таки – не казак. Но это – не главное. Главное, что он не сдавался. И до сих пор так и не сдаётся.
Вспоминать сейчас все басни, которыми Владимир веселил товарищей в свободное от обходов время, не буду. Всё-таки он – не Винокур, да и я – не Петросян.
Скажу только, что он очень любил загадывать загадки. Загадывал, но не требовал ответов, никого не мучил, сразу же выдавая правильные, по его мнению, ответы. Со стороны это выглядело примерно так.
– Ты, Юрок, тяжелее меня килограммов, думаю, на сорок?
– Надо принципиально точно?
– Не обязательно. Но такой вопрос. Мы едем в трамвае. Он неожиданно тормозит.
– Зачем?
– Может, кошка неожиданно на дорогу выскочила или человек с широкой шляпой как у Боярского, и двумя бутылками водки (в каждой руке по бутылке)… Ага! Кто из нас получит большее ускорение? Другими словами, кто из нас полетит быстрее?
– При всём к тебе уважении, Вован, думаю, что ты.
– Совершенно верно. А на основании чего?
– Этого я не могу сказать. Мне так кажется.
– Тебе правильно кажется. На основании второго закона Ньютона сила, действующая на тело, прямо пропорциональна массе и обратно пропорциональна ускорению. И если при одинаковом значении воздействующей силы мы подставим в формулу разные значения массы… Ага!
– Вован! Что я тебе плохого сделал? Давай покороче! Ты мне прямо скажи, отгадал я или не отгадал?
– Отгадал. Хотя на основании второго закона Ньютона я должен был получить меньшее ускорение, чем ты. Просто трамвай – неинерциальная система отсчёта, которая движется относительно земли с некоторой скоростью. И в ней, этой системе, законы Ньютона не выполняются. Ага?
– Ага! Вован, а попроще у тебя сегодня загадок не запланировано?
– Юрок, только для тебя. Любовь добра, получишь и…
– Вован, пожалей! Когда я просил попроще, имел ввиду себя, а не Пушкина.
– Юрок, зачем Пушкин, если тут и есть только одна рифма. Бобра!
– А при чём тут бобёр?
– Для хохмы. А вот загадка поближе к жизни. Специально для тебя. Ты же до работы охранником в своей деревне водителем работал?
– Трактористом.
– Представь, едешь ты на своём тракторе в слегка выпившем состоянии…
– Так уж сразу и в выпившем?
– Такого не могло быть?
– История умалчивает.
– А если бы заговорила?
– Допустим, могло.
– Раз история умалчивает, допустим, ты ехал трезвым. Но соседка Маша попала под гусеницы, хоть была и трезвая. Подскользнулась и попала. Ты сидишь под следствием. К тебе на свидание приходит жена и говорит: «Юрок! Такое дело! Я очень сильно тебя люблю! Можно сказать, жизни без тебя не представляю! И не только потому, что у нас трое – под лавкой! А ты – единственный в семье кормилец! Я была сейчас у прокурора. Он сказал, что тебе светит пять лет!»
– Какие страсти! Невесёлая у тебя загадка!
– Но теоретически возможная! Жена продолжает: «Но я понравилась прокурору как женщина. И он предложил мне, как бы тебе попонятнее сказать? Ну да как тут скажешь попонятнее? Говорю как есть. Предложил мне интим в обмен на твою свободу!»
– Как он смел, паразит! – не выдержал Юрок.
– Это ты сейчас – мне или прокурору?
– Прокурору, конечно.
– А жене что скажешь?
– Слушай, Вован, мне кажется, загадка твоя – какая-то неправдоподобная. Не из жизни. Тобой выдуманная. У прокурора что, кроме моей жены, и выбрать больше не из кого?
– Конечно, есть из кого. Ну и всё-таки?
– Спросил бы жену сначала, что она решила.
– А если бы жена сказала, что она «давно всё решила и потому одевайся, пошли домой»?
– Что уж теперь делать, раз всё решила. Оделся бы. Пошёл домой.
– А честь?
– Вован, а в твоём загашнике нет загадок ещё попроще? Для меня как для бойца, для рядового охранника?
– Для бойца и рядового охранника? Ага! Есть такая! Ты находишься на работе. Как и положено, выполняешь свои обязанности, то есть патрулируешь на железной дороге. Навстречу – террорист со взрывным устройством. Он наводит на тебя обрез и предъявляет словесно-устный ультиматум: «Или ты во время прохождения высокоскоростного поезда нажимаешь на кнопку взрывного устройства или я тебя пристрелю!» Твои действия?
Долгое молчание Юрка завершается достойным ответом:
– Кричу террористу: «Стреляй, скотина, если для тебя нет ничего святого, если ты окончательно утратил в себе всё человеческое! Ты увидишь, как умрёт русский охранник Максимов!» Разорву на груди куртку и продолжу: «Стреляй, но сначала взгляни вон на то дерево!» Если удастся отвлечь внимание противника, постараюсь его обезоружить.
– Юрок, дай пожать твою руку. Именно такой ответ я и ожидал услышать! Вечер вопросов и ответов считаю законченным. Ага!

Главный по объяснительным
Неоднократно отмечал и ещё раз не поленюсь напомнить, приезжают к нам на работу люди самые разные по своим интересам и знаниям. Есть специалисты по хозяйству. Они и пилу наточат для пилки дров, и топор насадят, да и само жильё возведут на открытой местности. Не ахти, конечно, какое, но что-то типа шалаша запросто.
Есть специалисты по поварскому делу. И если специалисты по хозяйству какую-то нагревающуюся металлическую поверхность изобретут, то они для всех мало-мальски вкусную еду всяко приготовят.
А охранник Матвей Писарев был главным специалистом по оказанию помощи в написании объяснительных. И в армии, когда служил, ему с такой фамилией грех было не стать писарем. Он им и стал. А став, получил доступ ко всякого рода документам, в результате чего и приобрёл навыки делопроизводителя. И если у какого-то охранника возникали трудности с написанием объяснительной, шли к нему.
Однажды охранник Козлов во время патрулирования в тёмное время суток споткнулся о какой-то железный штырь, в результате чего выданный ему фонарь пришёл в негодность. Не дожидаясь, когда с его зарплаты будет взыскана стоимость фонаря, Козлов пошёл за помощью к Писареву. Привожу плод их совместного творчества.
«Начальнику ООО ЧОП…
от охранника…
Объяснительная.
Я, охранник Козлов Пётр Тимофеевич, по указу горячо любимого мной инспектора… и старшего поста… заступил на работу, на двадцать пятый пост «В».
Проверив, как и положено по инструкции, исправность спец. средств, не мог не констатировать тот факт, что всё было приведено в состояние высшей степени готовности: телефон заряжен на все шесть чёрточек, и фонарь, предусмотрительно помеченный в высшей степени внимательным руководителем меткой «25 В», дабы его не спутали с фонарями «25 А» или «25 Б», или «25 Г», или «25 Д», и никто из охранников не смог подсунуть свой, по какой- либо причине вышедший из строя.
Благополучно отработав две трети вахты, то есть на одиннадцатый день работы, ставив очередной раз фонарь на зарядку, заметил на нём метку не «25 В», а «25 Б», что никак не должно ложиться тяжёлым грузом на охранников «25 Б» поста, ибо в пылу напряжённой охранной деятельности с очень кратковременным перерывом малозаметная чёрточка, проводящая отличие между буквами «Б» и «В», могла ими быть и не замечена, как мог быть не замечен проводницей и сам фонарь, мирно лежащий на полке во время зарядки, ибо было темно, а ей, проводнице, понадобился уголь именно в том купе, где заряжался фонарь. В результате чего он, вполне возможно, был опрокинут на пол.
Ни в коем случае не хочу возлагать вину ни на охранников «25 Б» поста, возможно, воспользовавшихся фонарём «25 В» поста, ни на проводницу, ни на прибывшего на подработку некоего Олега, взявшегося по возможности устранить неисправность, чего делать было никак нельзя.
Убедительно прошу взыскать с одного меня стоимость вышедшего из строя фонаря, не ущемляя в материальном отношении моих товарищей.
С уважением, Козлов».
Объяснительная охранника Пузырёва, завалившего экзамен на знание инструкции, после консультации с Писаревым приняла такой вид:
«Начальнику ООО ЧОП…
от охранника…
Объяснительная.
Я, охранник Пузырёв Матвей Степанович, сдал экзамен на знание инструкции на оценку «неудовлетворительно» по следующим причинам:
1. Не мог понять смысла (а потому чётко ответить) некоторых фраз в пункте «Сотрудникам ЧОП запрещается»:
а) «Использовать имущество и технические средства, не приданные охране».
Может, кто-нибудь растолкует, о прид;ном к какой свадьбе идёт речь в этом причастии?
б) «Принимать от посторонних лиц какие-либо предметы (посылки, конверты), в том числе для передачи третьим лицам».
Пока что ни одно «постороннее лицо» ни одного продукта, ни одной посылки, ни одного конверта мне не предлагало, в том числе и для передачи третьим лицам. Думаю, и не предложит, даже если ЧОП «Осторожно, злая собака» будет существовать вечно.
Даже если и предположить, что когда-то эта инструкция составлялась для проводников пассажирских вагонов, то опять же, зачем оставлять всё это под заглавием «Сотрудникам ЧОП запрещается»?
в) Это как же нужно не доверять уважаемым мною работникам отдела кадров, чтобы они приняли на работу охранников, способных выдать:
– Эй, мужик, погоди идти за грибами! Поохраняй за меня, а я пока за винцом в магазин сбегаю!
Это относительно пункта «о запрещении передавать под охрану рабочее место посторонним лицам».
В заключение, если меня за неудовлетворительную оценку уволят с работы, хотел бы обратиться к своему руководству с последней просьбой: исправьте, пожалуйста, на двадцать третьей странице «Личной памятки охранника» в последующих изданиях информацию о том, что «следует отойти от крайнего рельса на расстояние не менее десяти метров при установленных скоростях движения поездов до ста двадцати километров в час и только четыре метра (!) – при установленных скоростях движения сто двадцать один – сто шестьдесят километров в час».
Не о себе беспокоюсь, об охранниках, недавно устроившихся. Вдруг поверят, да ещё линейку забудут, сократив расстояние до трёх метров! Засосёт же ударной волной к чёртовой матери!
Извините за длинную и единственную первую причину!
С уважением, охранник Пузырёв».
Объяснительная охранника Кочкина, упустившего прохождение матрицы с какой-то важной персоной, после консультации с Писаревым приняла такой вид:
«Начальнику ООО ЧОП…
от охранника…
Объяснительная.
Я, охранник двадцать третьего поста Кочкин, получив информацию (не буду говорить от кого, дабы никого не подвести) о нахождении четвёртой злосчастной матрицы в районе станции… (ну да неважно) и ещё одну информацию (по указанной причине не буду указывать адресата) о покрытии ею расстояния до нашего местонахождения за сорок минут, посчитал, что у меня и у моего напарника есть в запасе целых десять минут, чтобы завершить работы по распиливанию дров для согрева и проломления замёрзшего льда в колодце для изъятия воды.
Матрицу, проскочившую отмеченное расстояние вдвое быстрее полученной информации, упустили.
Полностью признаём свою ошибку и впредь обязуемся её не повторить.
Почему четвёртая матрица – злосчастная? Потому что три предыдущие мы встретили благополучно.
Пользуясь случаем, даже не будем обращаться к руководству с просьбой выделить хотя бы одну пилу взамен двум, вышедшим из строя и хотя бы одно ведро взамен трём, сорвавшимся с крюка в колодец. Купим на зарплату.
С превеликим уважением, охранник Кочкин».
Объяснительная охранника Кудрявцева, не вышедшего на предсапсанный обход за положенные тридцать минут (после консультации):
«Начальнику ООО ЧОП…
от охранника…
Объяснительная.
Я, охранник Кудрявцев Пётр Евдокимович (знаю, есть охранники, которые ограничиваются фамилией, не называя своих имени-отчества. Думаю, они поступают неправильно, нарушая инструкцию), вышел на предсапсанный обход с опозданием на целых шесть минут! Что я могу сказать в своё оправдание?
Конечно, можно сослаться на какой-нибудь внеплановый заворот в желудке, связанный с нездоровой пищей, которую мы часто вынуждены принимать, не имея времени и возможности приготовить здоровую. Но думаю, в этом случае я не буду оригинален. Добрая половина всех объяснительных называет основную причину своего невыхода своевременного именно связанную с неблагополучными процессами, случающимися по народному поверью у плохих бойцов перед боем.
Я к числу таких сочинителей не отношусь. Напишу честно. Я проспал. Основные причины – две. Первая – хроническая передозировка свежего воздуха от постоянного патрулирования на этом самом свежем воздухе. И вторая – может, неточно скажу литературно, но слишком поздно отошёл ко сну вчерашней ночью. Второй вечерний «Сапсан» прошёл полдвенадцатого ночи. Уже лёг, но понял, что нужно пожалеть отдыхающих рядом товарищей и постирать носки. А для этого надо было чуть-чуть разогреть воду, которую тоже нужно было принести. Одним словом, лёг полпервого ночи, а подъём, как известно, в шесть. Сна не хватило.
Не буду больше оправдываться, но пользуясь случаем, хотел бы выразить опасение за безопасность пассажиров на основном переходе нашего поста. Дело в том, что мой прямой руководитель, старший поста, когда проверял меня: за сколько минут я выхожу перед прохождением «Сапсана», на этом самом переходе не находился. Конечно, на моих километрах какая-нибудь скотина тоже может что-нибудь натворить, но они (мои километры) всё-таки – более безлюдны!
И последнее, что касается шести минут опоздания. Я – бывший спортсмен: в юности был победителем района по лёгкой атлетике, и потому свои два километра перед прохождением «Сапсана» осмотреть успел бы.
Провинившийся охранник Кудрявцев».

Немного философии
Положа руку на сердце, в силу своей профессиональной необходимости тупо что-то наблюдать, пассивно что-то охранять охранники в умственно-интеллектуальном плане не должны быть сильно развиты.
Но попробую пофилософствовать. Благо вчерашний день подбросил для этого информацию любопытную.
Где-то я уже говорил, что всё в этой жизни сложно и противоречиво и однозначного решения не имеет.
Так вот вчера один охранник допустил почти одну и ту же ошибку дважды, и ему за это ничего не было. А другой охранник (правда, на другом посту) тоже допустил одну и ту же ошибку дважды, но его уволили.
Но начну с ошибок своих, потому как монотонно-бледноватыми выглядят подглавки охранника Ивана Путилина. Берётся какой-то охранник. Прилепляется, нет, прилепливается, точнее, пристёгивается к нему история, на взгляд автора, интересная. И больше ничего нет. В литературе, правда, много рассказов можно обнаружить, по такому принципу написанных. Даже у известных авторов. Но в них любопытное описание портретов и одежды хотя бы…
А что интересного может быть в портретах охранников? Мордовороты мордоворотами! Хотя есть и исключения. В связи с этим диалог один вспоминается. Охранник Дубинин, довольно упитанный и не очень симпатичный, подходит как-то к охраннику Орлову, весьма стройному да и внешности привлекательной:
– Орлов, ты слышал, тебя увольнять собираются?
– Интересно, за что же?
– Внешностью не вышел. Охранника должны бояться. Как меня, например.
– И что же мне теперь делать?
– Думай!
Что касается одежды, то никаких диалогов интересных не вспоминается. У всех всё – одинаковое. И штаны, и китель, и рубашка, и куртка, и нашивки на ней, и манишка жёлто-зелёная. Правда, у охранника Лимизина манишка – жёлто-зелёно-чёрная, потому как местами зашитая. Но поначалу она, как у всех, была жёлто-зелёная. Однажды в связи с тем, что полка в вагоне, где жили охранники двадцать первого поста, из-за стоящего в нём холодильника не закрывалась, Лимизин как-то варил картошку на электроплитке, стоящей прямо на полу. И когда накидывал куртку, готовясь к обходу, манишка соскочила аккурат на работающую плитку. И ясно, что моментально продырявилась. Пришлось зашивать!
Тут как раз комиссия с проверкой. Отчитали, конечно, Лимизина, но пошли навстречу: материально не наказали за нарушение формы одежды.
Пострадавшему бы сделать выводы и надевать манишку аккуратнее, чтобы та не соскакивала. Но пришлось вспомнить слова неизвестного автора из какого-то журнала: «Привет, грабли. Это – опять я». Пришлось вспомнить на следующий день, когда манишка опять соскочила с плеч куртки при накидывании её второпях Лимизиным. Второпях, потому что на пост вновь пожаловала комиссия с проверкой. Соскочила, правда, манишка не на раскалённую плитку (вчера Лимизин наготовил картошки на три дня. Куда ещё раз варить?). Манишка соскочила на измазанный мазутом подошвой обуви пол. По этой причине Лимизину срочно потребовалось искать не иголку с ниткой, а бензин: простые моющие средства бензин могли и не взять! К счастью для пострадавшего многие его друзья приезжали на работу не на поезде или автобусе, а на своей машине, не ясно точно, что приобретая: деньги, время или престиж, но точно рискуя уснуть и во что-нибудь врезаться. Для Лимизина счастье, конечно, – не в том, что друзья могут врезаться, а в том, что они выручили его глотком бензина, которого было достаточно, чтобы отмыть мазут. Именно частично, потому что полностью его уже ни за что не отмоешь, что и отметила проверочная комиссия:
– Что же ты, Лимизин, выводов не делаешь? Вчера у тебя манишка была зашита чёрными нитками. Сегодня, мало того, что измазана каким-то мазутом, так ещё и бензином пахнет!
Поругали опять Лимизина, но опять простили. Видят: не¬умышленно. Видят: боец раскаивается. И сам боец увидел: не все чиновники у руля власти – озверелые эгоисты! У признанных классиков литературы в описании одежды часто выделяется деталь для подчёркивания какой-то черты характера. У Лимизина ничего подчёркивать и выделять не надо. И так ясно! Элементарная небрежность! Но руководители ЧОПа добивать оступившегося охранника не стали.
А охранника Михайлова они добили. Решил он в день своего рождения выпить бутылочку пива. Говорил, что «бутылочку пива». Но может, и больше, потому что той же проверяющей комиссией был вычислен очень быстро. Вычислен и вызван в офис. В офисе он сначала извинился, потом пообещал, что «больше не будет…» и для закрепления общего положительного о своей личности мнения в этом же ещё и поклялся. Когда его по сценарию песни Игоря Николаева «простили и отпустили», он по дороге на пост решил это дело отметить. Но инспектора провести не просто. «А не надумает ли Михайлов это дело отметить?» – подумал он. Подумал да и набрал номер его телефона… Больше Михайлова прощать не стали.
Не получилось, одним словом, у меня пофилософствовать. Когда охранник неумышленно допустил нарушения в форме одежды, его по-человечески простили. А когда другой охранник решил доверием злоупотребить, его уволили. Без всякой философии.
И вообще должен заверить читателя, что никаких пьянок на железной дороге нет. Пусть он ездит спокойно. А если в сочинении Ивана Путилина что-то и было, так на то оно и сочинение. Думаю, любой автор, если и не продаст мать родную, чтобы его читать интересно было, но пойдёт на многое.

Экскурсия по памятным местам родного двадцать пятого…
Вот ведь незадача! По мере приближения повествования к финалу настроение автора не то что ухудшается, но становится осенне-серым, испускающим холод и равнодушие под стать серому небу и нудным осадкам. Да и откуда ему взяться, настроению, если всё кончается? И радость, и печаль. И хорошее, и плохое. Жизнь кончается!
Герои своё отговорили и замолчали. На смену им идут герои новые. Но уже к другому автору. А у этого, дотоле успешно черпающего сюжеты из жизни, уже лучше получается черпать щи из котла.
Я, охранник Иван Путилин, больше – не охранник. Не моё это дело. А какое моё, не знаю. Буду думать. Завершаю свои «Записки» экскурсией, так сказать, по памятным местам своего родного двадцать пятого поста, благо меня послали товарищи за продуктами. Для этого надо пройти почти все два километра. Почему почти? Потому что наша изба-казарма, где мы отдыхаем между обходами, расположена за сто метров до конца маршрута двадцать пятого поста.
В казарме когда-то жили рабочие-железнодорожники. По всему внутреннему интерьеру – деревенская изба. Есть две печки, выложенные кирпичём. Одна, правда, разобрана. Поэтому дверь во вторую комнату, где печь преимущественно находится, на зиму закрывается. Окно остаётся одно. Расположено оно на приличном расстоянии от лежащих на полу шкафов, выполняющих функции и стульев, и кроватей сразу. Поэтому, если хочешь почитать, должен лечь головой к ногам своих товарищей, ибо света нет. Поэтому нет и телевизора, и газа, и электроплитки. Впрочем, от того, что трудно почитать, страдаю один я, охранник Иван Путилин. Остальные читать сядут только за бутылку. Не меньше. Книги им успешно заменяют живое общение и телефон. Время такое.
Еда готовится и подогревается на печной плите. Но сначала надо заготовить дрова. В помощь для этого перед окном на улице – козлы. К;злы – не бородатые животные с двумя рогами, а толстая длинная балка с ножками-подставками, на которой размещаются дрова при пилении. Почему козлы? Наверное, потому, что поддерживаются дрова двумя выступающими мини-балками, напоминающими рога.
Возле козлов в зимнее время часто можно заметить двух работающих козлов, удачно-весело заговорился, охранников и подслушать такой примерно диалог.
– Не заводи край! Ровнее води пилу!
– Сам не заводи! Сам – ровнее!
– Отпускай пилу! Не дави шибко, чтобы не зажимала!
– Я же тебе помогаю! Тащить будет легче!
– Не будет! А когда тянешь на себя, усилий прилагай побольше!
– А если без дискуссий водить пилу туда-сюда, не лучше работа будет спориться?
– Не лучше! Опять край завёл вправо!
– А мне кажется, что это ты завёл влево!
– Отпускай пилу! Зажимает!
– А если всё-таки рассуждения о технологии распиливания заменить на рабочее молчание или хотя бы на анекдоты?
– Тогда я буду пилить один!
– Как знаешь…
Из двух недавно пилящих у козлов остаётся только один. Второй, довольно улыбающийся (незаметно для первого), уходит отдыхать. Цель достигнута.
Однако вернусь к экскурсии в магазин, на которую меня отправили товарищи. Хотя и понимаю, кому, собственно, интересны достопримечательности двух километров трассы Октябрьской железной дороги, кроме меня? Здесь, в лесу, растёт крупная черника. Здесь, на полянке, – земляника. Чуть дальше первое время росли белые. Даже добавлять не надо, что грибы. И так понятно. Как понятно, что если ящик, то или пива, или водки. А почему первое время? Да по той же причине, что и дымили трубы по производству пустых бутылок, где я работал раньше. Лучше всех определил причину Людовик – забыл, какой по счёту: «А после нас хоть потоп».
Простой охранник или любой другой человек тоже может рассудить в том же направлении: «А вырву-ка я сейчас этот гриб с корнем! Всё одно меня завтра здесь не будет! А если даже и оставлю грибницу другим людям, что мне с этого?» И ведь не подумает, что, вырвав гриб с корнем, ничего не добьётся. Ему лично от этого грибов не прибавится! Да и где гарантия, что твой пост не останется здесь и на следующий год, если ты – охранник или что ты никогда сюда больше не вернёшься, если ты – просто человек другой профессии? Очень хочется увидеть такого человека, от досады сильно пригорюнившего:
– Эх, дурак я, дурак! Какие белые красавцы я выворачивал в этом месте год назад! А сейчас здесь даже сыроежек нет! Так мне хапуге и надо!
Прохожу мимо весьма примечательного дерева. Примечательного не только толщиной ствола, хотя она явно больше, чем у расположенных по соседству деревьев. Но ещё больше оно интересно тем, что мой напарник Тюхин, с которым я когда-то патрулировал, изрядно клюкнувший в свой день рождения (планировал баночку пива, но не все планы в этой жизни – осуществимы!), ходил вокруг него один час десять минут (ради интереса я засёк точно) и произносил пламенные речи. Привожу из запомнившегося:
– Привет, Флора! Ты, говорят, – тоже живая? Дышишь, питаешься, размножаешься. Только не умеешь говорить. Или я не умею понять? Скажи мне, почему возле того дерева я нашёл подосиновик, а возле тебя нет даже поганки? Оно, то дерево, под которым я нашёл подосиновик, даже не очень далеко от тебя расположено! Там что, воды больше или солнечных лучей? У тебя вроде крона не такая густая? Лучей попадает больше!
Конечно, я допускаю, что под тем деревом могут быть какие-то дополнительные внутренние источники. Так надо попытаться как-то связаться! Надо поработать со своими корнями! Сделать их более протяжёнными по расстоянию, более способными впитывать влагу, более… Да что я говорю! Будто ты, дерево, само не знаешь! Знаешь же? И наверняка же можешь? Смотри, какой у тебя мощный ствол! Ты же такая сильная, Флора! А грибов под тобой нет! На худой конец поганка хотя бы или какой мухомор… Их тоже в медицине используют!
Под тем деревом, про которое я уже говорил, – такой подосиновичек! Шляпка толстая, ножка как у нашего старшего… Ну да не буду лезть с бескультурьем в природную благодать леса. А под тобой нет ни хрена! Почему? А у того дерева, кстати, и ствол-то – не такой толстый, и крона – не такая мощная! Но должен тебе, Флора, признаться, у нас, у людей, – такая же ерунда! Иной раз едешь в электричке… Кто-то стоит в проходе, поёт. На обед зарабатывает. И я тебе скажу, голос – не хуже, чем у Пугачёвой при всём к ней уважении. И петь этому «кому-то» тяжелее: электричка, гудя, мешает. И пассажиры – не зрители. Не добровольно на концерт пришли! Глаза – злые, недовольные!
– Мы тебя петь не просили! Мы тебе сами споём, если заплатишь!
Я это к чему? Кто-то пробивается, а кто-то нет. Кому не удалось пробиться по какой-то причине – обидно!

Но кончается пост. Магазин начинается. А он уже – не на наших километрах. Стало быть, покупая хлеб, я нарушал бы инструкцию, если бы предварительно не позвонил старшему и не спросил разрешения сходить в магазин. Дисциплина!
Когда я иду в магазин, всегда спрашиваю у товарищей, что купить. Составляю список и по возвращении отдаю продукты с приложенным чеком: «Всё честно! Я никого не обманул!»
Отчёт получается примерно такой:
– Тебе, Вадик, – твоя любимая крупа гречневая, ядрица, девятьсот грамм, цена девятнадцать рублей семьдесят пять копеек …
Любимая, потому что ленивый Вадик её не варит. Он высыпает крупу в банку, заливает кипятком, заворачивает в одеяло или бушлат и ждёт сорок минут. Каша готова.
– …Тебе, Колёк, хлеб белый, высший сорт, триста восемьдесят грамм. Тринадцать шестьдесят пять. Как ты и просил, самый дешёвый. Молоко пастеризованное. Но тут я столкнулся с трудностью. Если жирность пачки – одна целая пять десятых процента, то стоимость – тридцать один рубль пятьдесят пять копеек. А если жирность – три целых две десятых процента, то стоимость – сорок три рубля восемьдесят пять копеек.
С одной стороны, думаю, неужели я не в состоянии своему напарнику купить молоко с хорошей жирностью? Но с другой, смотрю сейчас на Колька и вижу, что он и сам имеет процент неплохой. Жирности, разумеется. Все, конечно, сгорают от нетерпения узнать, что я выбрал. Конечно, – продукт качественный, как и сам Колёк, пусть и подороже.
И тебе, Димыч. Паста томатная, пятьсот грамм, тридцать рублей шестьдесят пять копеек. Как и просил. Знаю, ты – любитель томатного сока. А если размешать в воде томатную пасту, будет то же самое. И больше, и дешевлее. Тебе же. Бумага туалетная. Четыре восемьдесят пять. Вадим с Коляном не заказывали. Они предпочитают родную, типографскую.
Если бы я был не простым охранником, а каким-нибудь выпускником какого-нибудь Литературного института, написал бы сейчас по-иностранному: «постскриптум», что в переводе с какого-то языка, может быть, даже латинского, означает – «после написанного» (если мне не изменяет память), и дополнил бы.
На самом деле, цена туалетной бумаги была не четыре восемьдесят пять, а четыре девяносто пять. И если положить руку на сердце, то батон стоил не тринадцать шестьдесят пять, а тринадцать девяносто пять. Пачка молока – не сорок три рубля восемьдесят пять копеек, а сорок три рубля девяносто пять копеек. И, наконец, томатная паста стоила не тридцать рублей шестьдесят пять копеек, а тридцать рублей девяносто пять копеек. Я так думаю, хитрость работников торговли – на поверхности. Девяносто пять копеек меньше рубля. Продукт кажется дешевлее, но платишь-то всё одно на рубль больше. А моя хитрость, когда я заменял девяносто на шестьдесят и восемьдесят, – не на самой поверхности, а спрятана чуть глубже. Я, как простой охранник, не только не могу по-иностранному правильно буквы поставить в «после написанного», я и по-русски не знаю, как правильно: девяносто или девяноста? Но меня голыми руками не возьмёшь! Я открыл словарь Ожегова и узнал, как правильно! И уже после того, как пополнил свои знания, проявил и ещё одно положительное качество: честно во всём признался. В частности в том, что заменил числительное из-за своей неграмотности.
И ещё парочку постскриптумов.
Первый. Шествуя на ночлег в модуль (новое жильё вместо вагона), вновь увидел отбившегося от своих хозяев кота, по всем признакам важного поведения – домашнего. Он приписал себе в жильё вместе с вокзалом и наш вагон, где его солидно подкармливали. Неоднократно вагон угоняли заправить углём и водой, его не было и три дня, и неделю (живём в России), но кот каждый раз его настойчиво дожидался. И сейчас кот печально, но всё одно важно сидел в тупике, на запасных путях, дожидаясь приезда своего «дома». Но «дом» не приезжал уже десятые сутки. Кот не знал, что он не приедет уже никогда. Всем жалко кота. Но почему же никому не жалко умирающего от хронических болезней и голода, валяющегося на какой-то тряпке за зданием вокзала бомжа, у которого уже даже нет сил попросить кусок хлеба? Очень популярно в народе мнение: если – бомж, то – обязательно опустившийся алкоголик.
Второй. Пока ходил в магазин, охранник с девятнадцатого поста за несколько десятков километров приехал на электричке, чтобы вернуть колпачок от электробритвы, который я забыл, когда был на подработке. Если честно, не только из-за этого. Ещё кое-какие дела у него были. Но и колпачок привёз, который защищает электробритву от грязи.
Я – ребятам продукты с чеком из магазина. И ребята ко мне – так же. Очень приятно!