Именинник. Драма эпохи развитого социализма

      
Действуют:

СТЕБАКОВ Лев Григорьевич – редактор районки, ревнитель генеральной линии.
ТРЕБОВ Юрий Андреевич – новоиспеченный зам. редактора с поэтическими флером.
КУСКОВ Федор Николаевич – сотрудник редакции,  склонен к юмору, один раз даже печатался в «Крокодиле».
РИТА – ткачиха, депутат, тайная магиня, подруга Стебакова.
МИЛЯ – очень зрелая молодая дева, сотрудница НИИ.
ЖДАНКИНА Мария – заведующая кафе-баром, сексот.
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ районной газеты, как и положено, совершенно безликая.

Действие происходит в 1977 году в квартире Риты, комнате редакции, пивном баре и снова в квартире Риты.


                1

Квартира Риты. В гостиной сервируется стол. В спальне Рита хлопочет над детской кроваткой.
И из кухни с приборами выходит Миля. Одета рискованно, но чувство меры не нарушено. Пальцы правой руки забинтованы. Левой раскладывает вилки и ножи на столе, задевает вазу, та со звоном падает.
Миля: - Вот! Что и следовало ожидать… Плохая примета.
Рита: (Выходит на цыпочках из спальни). - Тсс… Коля засыпает.
Миля: - Извините. Вазу опрокинула.   
Рита: - Цела? Ну, и ладно. Покажись-ка. Модель! (Рассматривает кулон). Изумруд? Ваш камень. И к перстню личит. Просто Нефертити!
Миля: - Спасибо! А вы, как всегда, – на высшем уровне. Это джерси? Так облегает! Просто девяносто-шестьдесят-девяносто. Как вам удается, а, Маргарита?
Рита: - Секрет магии, Милечка. Ну, что, проведем тренинг? Где ваши локоны?
Миля: - (Протягивает целлофановый пакетик). Замучилась измельчать. И простыми, и зубчатыми, и коcметическими. И лезвием. Вот пострадала… (Демонстрирует забинтованную кисть).
Рита: - Заживет. До свадьбы. Вот как заживет, сразу и свадебка. Зато приворот верный. (Берет у Мили целлофановый сверток. Кладет на одну ладонь, описывая над ним круги другой, что-то шепчет – колдует). Зарядила на любовь...
Миля: - Прям-прям…
Рита: - Прямее не бывает. А пальчики лучше разбинтовать.
 Миля: - Почему?
 Рита: - Отвлекают.
Миля: - А, может, – тема для разговора, повод для сострадания?…
Рита: - Тема, Милечка, у вас сегодня одна – Юра. И ничего кроме! Закон магии. 
Миля:- Ну что, погадаем на мужичков?
Рита:  - И погадаем. И поколдуем.…На брак, не меньше...
Миля: - А звезды по этому поводу что сообщают?
Рита:  - Сириус над Венерой... Муж над женой. Не устоит. Падет к вашим ножкам, Милечка. Не сомневайтесь. Значит, так. Вас посалим сюда. Юру рядом. Сели и забыли про все, не видите никого, ничего – только его. Вы – гейша. «Желаете оливье»? А «селедочку под шубой»?  «Ах, винегрета?». И… - «Вам конечно, поперчить»?  А мы в перечницу весь приворот. (Высыпает содержимое пакета в перечницу). Поставим рядом с вами. Ответа не ждите, подсыпайте и подсыпайте.
Миля: - А если откажется? Не люблю? Не употребляю?
Рита: - Полюбит.  Я установку дам. Левка знаете каким перцеедом у меня сделался! Ого! С тех пор – мой. А на потенцию как влияет – рвется в бой как конь боевой, не остановишь…(Смеются).   
Миля: - Сейчас поперчить не целесообразнее, в тарелку? В Юрину?
Рита: - А вдруг по-другому рассядутся? И ваш приворот Левке достанется? Представляете, что будет? Вы в Левкиных объятиях, а?! (Смеются).
Миля: - Мы тарелки переставим…
Рита: - Не искушайте, Милечка, не искушайте. Закон магии…. Из своих рук надежнее…
Миля: - А это не вредно? Волосы все же, хоть и измельченные...
Рита: - Здоровее будут. Я Левке, знаете, сколько их скормила? И не только с головы, между прочим… (Покатываются со смеху).
Миля: - Что ж вы не предупредили! Я бы тоже… (Хохочут). 
Рита: - Ну все, все… (вытирает слезы). Будем медитировать и – по делам. Мне – в редакцию. И поздравить и пригласить Льва Григорьевича, редактора районной газеты. Именинника. Именно сегодня. Так что повод у нас стопроцентный.
Миля: - Ну, а я в парикмахерскую.
Рита:  - Я к тебе присоединюсь. Поразим ты – зама, я – редактора прическами. Шикарными. Супермодными!
Миля: - Какое-то у меня предчувствие… не очень… Требов… Ну и фамилия! Требовательный видите ли он у нас. Прокурорского корня?
Рита: - Скорее, церковного, от «треба».
Миля: - А что оно значит?
Рита:  - По-моему, жертву. Не знаю. Что-то поминальное.
Миля: - Юра и жертва? М-м-м…При таких внешних данных?  Едва ли. Какой его конек? Чего он хочет? Можете провидеть, Маргарита?.
Рита: Во-первых, не без способностей. Это несомненно. Но и не семи пядей во лбу, даже не пяти, может быть, двух-трех. Иначе бы не оказался в районной газете. Ну, и каково ему здесь на вторых ролях? Без перспективы сделать карьеру. Если ваш папа его не продвинет?
Миля: - Да-да. Папа сделает. Не зря же добивался его распределения к нам. Сам на комиссии выбирал. Для меня старался.
Рита: - Секретарю райкома – и карты в руки
Миля: - Так и быть, поможем вам, Юрий Требов… Обозначим перспективы, так что ждем. Ваше дело только явиться.
Рита: - Приведу. Придет. Я отсюда прямо в редакцию. Настрою на визит. И редактора. Лично. И всю его компанию.
Миля: - Мы с папой будем в долгу перед вами. Будете довольны.
Рита: - Спасибо. (Дает Миле спички). Зажигайте свечи. Так. Теперь зовите его, зовите, заклинайте прийти, полюбить… . 
Миля: - В голос?
Рита: - Про себя. Молчаливая медитация - самая действенная. Встаем на колени, Миля. Ладони вместе. Замерли: мотивируем: вы Юру, я Льва, как я вас учила (Медитируют).

                2

     Редакция районной газеты. В комнате три письменных стола. Два в глубине ее – пустуют. Тот, что возле окна, занимает мужчина с седеющими висками. Загорелая смуглая кожа лица, рельефные складки возле глаз, устремленных на лежащий перед ним газетный лист. Во рту дымящаяся сигарета. Это странно, так как немного в стороне, над ним – шутливый рисунок хавроньи, зажавшей в зубах папиросу и нагловато ухмыляющейся. Под ним надпись: «У нас не курят, а я курю».
    Из репродуктора, включенного на полную громкость, разносятся слова передачи последних известий, сводки погоды. Стебаков поворотом рычага несколько сбавляет громкость. Он сидит на изъеложенной толстой подшивке газеты «Правда», положенной на стул, что-то пишет, почесывая то лоб, то нос, кашляя. Несколько раз, невнятно бормоча, ищет спички, копаясь в ящиках стола. Находит их, прикуривает, окутывается дымом, кашляет. Снова пишет. В дверь стучат.
Стебаков : - Да!
Стук повторяется.
Стебаков: - Ну, давай, кто там?
Входит Рита. Останавливается у порога и начинает выделывать руками пассы – скидывать «ауру» на редактора. Как ни странно, на него это действует.
Стебаков: - Маргарита! Ну, ты, даешь, аромату-то, амброзии-то напустила… Прям ботанический сад… Заходи, заходи. (Выдвигается из-за стола, широко взмахнув руками, обнимает и целует Маргариту. Рита дает ему себя облобызать. Но тут же отстраняется, делает шаг назад, вращает выставленные к Стебакову ладони – «отвинчивает» его от себя)..
Рита: - А сам-то, сам-то, ай да мужчина! М-о-олодец, ни дать, ни взять – м-о-олодец…
Стебаков: - Снова колдуешь? Ты поаккуратнее, Маргарита.  На добром слове спасибо, а это (повторяет пассы гостьи) оставь, ты – депутат! Нельзя, нельзя. Соображай.
Рита: - Ничего. Леонида Ильича тоже магиня  Джуна Даваташвитли пользует. Все знают. И ничего. А я только тебя,  эксклюзивно. Больше никого.
Стебаков:  - Брежнев- это генсек! А мы – это мы. Соображай. Ну, ладно, ладно. Молодец, что заглянула…
Рита: - А я иду по улице, слышу (садится к столу Стебакова), радио грохочет, значит, на рабочем месте редактор. Кому еще тут быть? И заглянула.
Стебаков: - Я. Рита, я. Кроме меня, некому. Эти (кивок на пустующие столы) – бездельники. По полдня на задание ходят. Газетчики! Разве в газете так работают? Эх, Риточка, я, бывало, ночами приходил. Спал прямо на столе. Во! А эти что? (Предлагает Рите сигарету. Рита достает из сумочки длинный мундштук вставляет в него сигарету, прикуривает от спички редактора, картинно выдувает дым тонкой длинной струйкой).
Рита:  - Да, да. Знаю, я что ты тут целыми днями торчишь. От тоски скрываешься бобылем-то заделавшись. Я всевидящая. От меня не спрячешься…
Стебаков: - Не-ек! Не! Наоборот, Риточка. Здесь я – на передовой. Линию партии веду. Пачкунам своим мозги вправляю. За каждую строчку лаются. Нет, Рита, здесь я живу! (На одном из столов звонит телефон. Стебаков подходит, снимает трубку). – Але. Да. Редакция. Нет его. Послушайте-ка, девушка, вы ему кто?  Что значит, не важно. Передать? Вера звонила? Передадим, передадим. Будьте здоровы, всего наилучшего. (Возвращается за свой стол). Видала? Требова ей подайте. Я что –  секретарь ему? Ну а ты-то как жива, краса-ягода?
Рита: - Ничего, фортуна милует… Звезды благоприятствуют…
Стебаков: - Все старым девам женихов привораживаешь?
Рита: - Содействую, Левушка, сплетаю судьбы, а почему нет, если сила дадена. (Складывает руки на буддийский манер и по-восточному вихляя головой, глядя в глаза редактору припевает: «А я тебя приворожила, а я тебя…» и т.д.)
Стебаков: - Это ты можешь! Помнишь, как я за тобой ухлестывал-то? Сколько кругов-то возле крыльца положил, до дрожи-то как меня изводила?
Рита: - А вас, мужиков, только на манок зазывать, а то вы нормальных женщин-то боитесь…
Стебаков: - Точно под гипнозом шел. К мужней жене-то. Вот дела… Как супруг-то твой? Бывший-то?
Рита: - Пьет, чего ему еще делать. Зашлакован по самую макушку, никакого контакта… Ну, его!  (Вскочила, замахала мельницей руками: развейся, развейся, развейся в прах… Тфу!). Выветрился. Все.
Стебаков: - Послушай, если ты ворожея, чего же себе-то счастья-то не нагадала?
Рита: - Нагадала, нагадала. Не волнуйся. Не сегодня – завтра замуж выхожу. А ты женишься. Вот такой расклад.
Стебаков: - Ого! А ты что, невесту мне высмотрела?
Рита: - Вижу-вижу. Ай, хороша, ай умна. Но и другую вижу. Руки – крюки, лицо арбуз. Хоть и заждалась тебя так, что жданкиной ее прозывай…
Стебаков: - Жда-анкина… Будет тебе, Маргарита сплетни-то собирать. Бабья завалинка у вас, а не фабрика. Там что ли этакого понаслушалась?
Рита: - Не наслушалась. Яснозрела! Я наперед знаю, что будет, а что минует. Сказала: ждет тебя скорый брак да семейный очаг…
Стебаков: - Ну, уж, ну, уж! Видящая, а какой день у меня нынче видишь!
Рита: - С тем и зашла. С днем ангела тебя, Левушка. Живи долго, счастлив будь, в любви и ласках (снова пассы руками, приворотные взгляды и проч…).
Стебаков: - Вот, спасибо. Рад. – Прикладывается к пальчикам Риты. – Только какая там любовь, какие ласки? Ушло наше время. Растаяло, как сосулька на солнышке.
Рита: (смеется). - Бросьте, мужчина! Вы у нас еще, что надо. Король! И жди от меня королевский подарочек…
Стебаков: - Подарок! Ну, ягода! Вот: свои сотруднички и не вспомнят. Скандал устроить могут. Это да. Правит их писанину, видите ли Стебаков. Жди от них…  Ну, а ты-то чем порадуешь, Марго?
Рита: - Будешь у меня сегодня именины праздновать.
Стебаков: - Вот да! Спасибо. Это спасибо. Вот это подарок! Слушай. Ты вот заму моему, Требову невесту сыщи. Жени его, Риточка. А то рыпается. Уйду, грозит. Его привязать надо. Соображай! Ты давай его на Миле-то…
Рита: - Так, постой сконцентрируюсь... Да, вижу: сегодня все и сладится. В серебре с бриллиантами. Быть пиру свадебному…
Стебаков: - Ты постой. Ты на него материальным достатком не дави. Его этим не возьмешь. Это ему пустой звук. Он на стихах помешан. И хоть дрянь марает, а гонору с вагон. Графоман, одним словом. Нет. Его юбочкой, юбочкой поманить надо. Соображай!
Рита: - О-о-о! Знаешь, скольких он и в юбках и без юбок перевидал… Танцплощадка наберется!
Стебаков: - Еще лучше! Остепениться потянет. Ты вот что. Я его, значит, к тебе приведу. А ты Милю оформляй. Пусть оденется с умом. Коленочки там покажет, все такое. Мы их рядышком посадим. Тост подымем. Он же здоровый кобелина, не устоит. Полезет к ней. А мы – в свидетели. Мол, люби и саночки возить. Если что и по партийной линии прижмем. Оженим. Соображай!
Рита: - Это ты мне предоставь! И Федора, юмориста своего, тоже приводи. Для отвода глаз. Только не пойдут ведь. Грызетесь тут, как эти…
Стебаков: - Притащу. Сами пришагают. Это будь уверена. Скандалы скандалами. Лобызаться с ними не собираюсь. А будет по-моему. Придут. Это хоть на спор.
Рита: - Ну давай, давай, командуй, редактор. Будем ждать. Ну, выпивка ваша, закуску приготовим.
Стебаков: - Это само собой. Это обеспечим. Ты, главное, невесту обряжай…
Рита: - Бегу, бегу. Прощевай, Именинничек. (Целует, пассируя и завораживая взглядом). До вечера, Левушка.

                3

 (За дверью почти сталкивается с Кусковым. Тот разбрасывает руки).
Кусков: - Держи, держи ее! (Рита ныряет под локоть Кускова). – Здорово, с чем пожаловала?
Рита: - Именинника поздравила, Льва вашего (уходит).
Кусков: (останавливается перед урной, докуривает папиросу). - Вон чего… У Стебака святой день сегодня, выходит?.. Это по какому же календарю?
Стебаков: (За своим столом, вращает диск телефона).  - Жданкину. Маша, привет. Слышь, у тебя там в баре водочка имеется? Для райкома? А я не райком? Ты вот что: упакуй бутылочки три, нет, давай четыре. Я к тебе Федора, лаптя своего подошлю. Ты ему из рук в руки. Только незаметно, дефицит, сама понимаешь. Зачем? А тебе, прям, знать надо… Для рапорта в органы что ли? Шучу, шучу. У меня же именины сегодня. Прям здесь в редакции посидим. Так что меня не жди. Сегодня дома заночую. К лучшему. А то слухи пошли. Мне облик блюсти надо. Соображай. Ну, все, давай…
Кусков: (докуривает, входит в комнату) - Здравствуй, Лев Григорьевич.
Стебаков: - Привет.
Кусков: (усаживается за дальний от редактора стол, достает бумаги). - В коридоре чуть Риту не смял. Чего ее носит?
Стебаков: - Сватать приходила.
Кусков: - Требова опять?
Стебаков: - Не меня же.
Кусков: - Она и вас может (хихикает). Чего суетится? Премию ей за это дадут?
Стебаков: - Меня не женит. Кто я ей? (Поднимается, выходит из-за стола. Закуривает. Расхаживает по комнате). Вот баба. Ко всем лезет, везде суется. А свою жизнь утроить не может. Муж-то ее, бывший, говорят, ее с тесаком по улицам гонял…
Кусков: - Ревнует, видать.
Стебаков: - Правильно делает. Есть за что. Эта красуля рогов ему понаставила – не сосчитать. Это, уж будь спокоен, мне известно.
Кусков: (хихикает, качает головой). – Из первых рук, как говорится? Вот силища! Эх, да.
Стебаков: - «Из первых рук…» Скажешь тоже… (Ходит взад-вперед) А насчет женитьбы… Захомутает она этого (кивок на стол Требова), ей не премия, – а чего побольше отвалится. Соображай.
Кусков: - Да уж не даром баба хлопочет. Глядишь, и себе какого найдет.
Стебаков: - Лопуха она и без этого сцапает. (Садится за стол). Тут другой капитал. Ми-ля-то чья дочь? Секретаря райкома. Соображай. Найдет ей Рита жениха, он свахе-то и повышение, и квартирку, и что надо и не надо…
Кусков: - Ну, хитра, ну, бойка баба, а? Ну, Маргарита, вот бестия. (Пауза). Гм. Кхм. Говорят, у тебя, Лев Григорьевич, именины с утра-то?
Стебаков: - Кто сказал?
Кусков: - Сорока на хвосте принесла…
Стебаков: - «Сорока!». Пятый год рядом скрипим перьями. Мог бы и запомнить, когда у редактора именины.
Кусков: (Про себя: «Да нету такого Льва летнего. Весенних знаю, брат у меня Лев, так в марте именины». Подходит к Стебакову, жмет руку). Поздравляю. Успехов тебе…
Стебаков: - Что это «поздравляю»! (Отмахивается). Разве так поздравляют?
Кусков: - Как могу. (Вздыхает).
Стебаков: - Надо, как положено. Ну, там подарочек. Бутылочку поставить, все такое…
Кусков: - Бутылочку! Где ты ее достанешь, бутылочку? Разбежался… Ее уж, как с полгода, в магазинах не купишь.
Стебаков: - Рита на вечер к себе звала. Там все будет. И тебя звала.
Кусков: - Вот она тебя и сцапает там на вечере-то. Беги-беги. А я не пойду. Голова болит.
Стебаков: - Ничего у нее не выйдет. А тебя вылечим. Слушай, что-то никак не пойму конец у тебя. Затолмудил конец-то.
Кусков: - Где, Лев Григорьевич? (Подходит).
Стебаков: - Одобряет этот – как его? – твой Кривозубов переход или нет?
Кусков: - На многосменку-то? Так, Лев Григорьевич, зачем ему одобрять? Он говорит, чем это хорошо, но есть, мол, и неудобства.
Стебаков: - Не-е! Федор Николаевич, так не делается. Так нельзя. Люди стали работать в три смены – и на тебе:  н е у д о б с т в а.  Кому это надо? Ты что, своей заметкой неудобства-то отменишь? (Что-то вычеркивает в рукописи).
Кусков: - Погоди, Лев Григорьевич. Ты что мараешь? Сразу-то?
Стебаков: - М а р а е ш ь… Скандалист. Научитесь выражаться, товарищ сотрудник газеты. Я тебе другой раз не марать, я тебе возвращать твою писанину буду. Какой выдающийся журналист! Что ты написал-то? Перешли на трехсменку. Дураку известно. Тебя прокомментировать попросили. Так, мол, и так, полезное дело и прочее. Возросла, мол, производительность.
Кусков: - А я что? В ноздре сверлю? Я и комментирую. Дал старому рабочему высказать мнение, кадровику. Все правильно. Чего тебе еще надо?
Стебаков: (Поднимает палец. В наступившей тишине из репродуктора разносятся слова передачи ВЗРОСЛЫМ О ДЕТЯХ: «Волнение взрослого передается ребенку. В результате…»). Соображай, Федор Николаевич! Передается. Мы же газета. Газета! Направляем общественное мнение. Перешли на трехсменку? Ага. Как теперь у людей дело пошло? Так. Там выросла производительность. Хорошо. А нельзя ли у нас поэффективней? Можно! Можно! Вот как читатель рассуждает, наш советский-то. Соображай! А кто дал ход мысли? Мы. Газета. А ты   н е у д о б с т в а. Зачем людей-то расхолаживать? Это не наша задача, Федор Николаевич. Это мы для «Би-Би-Си» оставим.
Кусков: - А что худого, если Кривозубов между прочего говорит, что ему лично это неудобно, поскольку далеко живет, ехать с работы ночью не на чем, к тому же питание не налажено. Что от этого трехсменка развалится?
Стебаков: - Не-е, Федор Николаевич. Тебе не в газете работать, а на базаре, скандалист ты несчастный. Так и знал, что истерику закатишь. Он ведь не зря тебе про дом-то говорит, соображай! Он ведь квартирный вопрос поднимает. А газета этим вопросом не занимается. Иначе жалобами завалят, не продохнешь. И ты знаешь, что газета жильем не занимается. Однако вот пишешь. Тебе демагогию подсунули, если на то пошло, а ты ее в газету. А где про соревнование, про инициативу? Материал ты никуда не годный дал, паршивый, если на то пошло, матерьялишко, а еще и не правь его.
Кусков: - Понесло мусор! И н и ц и а т и в у  ему подавай. А рабочего слушать не хочешь, если он мнение имеет. Может, он вопрос правильно ставит? А уж   и н и ц и а т и в а   здесь вообще не при чем. Работали люди две смены, теперь – три. Какая тут инициатива? Зачем ее из пальца-то высасывать? И соревнование сюда приплетать нечего.
Стебаков: - Во! Так и говори. Не могу. Не понимаю. Свершилось событие государственной важности. Каждый человек осознает. А мы – стружка. Критиковать трехсменку будем. Да-а… Тебя бы на мое место, Федор Николаевич, ты бы газету сделал…
Кусков: - Сиди ты сам на своем месте. Я рад вообще с тобой в одной комнате не быть. Ты же сухарь! Высушиваешь все живое. Мой фельетон в «Крокодиле» напечатали, а ты его выбросил.
Стебаков: - Так иди работать в «Крокодил», чего ты в районке засел? Да тебе даже стенгазету-то доверить нельзя, не то, что печатный орган. Ты же писать не можешь… И здесь-то… ладно, доработаешь до пенсии, а там… Короче, вот материал и чтобы через час был на столе. Без  н е у д о б с т в  и с рассказом о соревновании. Нет, – до свидания…
Кусков: - Лев Григорьевич, ты что окривел? Человек все рассказал, я записал. Чего его заставлять пересказывать, как нам в башку-то взбрело? Людей-то уважать надо, Лев Григорьевич…
Стебаков: - Ты в газете работаешь, Федя!
Кусков: - Я говорю, людей уважать надо. Мне без году шестьдесят. А ты на завод, к этому Кривозубову меня гонишь. Зачем вот радио у тебя орет? Голова гудит, тут завоешь…
Стебаков: - Телефон у тебя для чего? Мне дела нет, как ты с ним поговоришь. А к двум часам заметку положи на стол. И не скандаль. Ты – в газете. Соображай.
Кусков: - Тебе телефон – точно. (Идет к своему столу, садится). Ты людей-то боишься. Умрешь, если куда выйдешь на производство. Ведь по-человечески договорились не курить в комнате. Нет, его не касается.
Стебаков: - Во! Оскорбляй редактора. У него именины, а мы матом его. Нас отметить позвали, а мы «голова болит». А сплетню пустить можем: «Рита сцапать хочет». С чего ты взял? И не скандаль. Еще Требов придет, скандал устроит. А радио…
Поднимает палец. Из репродуктора доносятся сигналы точного времени.
     В редакцию входит Требов.

                4

Требов: - Коллегам доброе утро. (Здоровается со всеми за руку. Усаживается за стол).
Кусков: - Здорово, если не врешь. (Далее он в течение всей сцены звонит по телефону, в диалог Стебакова и Требова вставляет лишь отдельные реплики).
Стебаков: - «Коллеги». Хм. Как в армянском анекдоте…
Требов: - Работа есть, шеф?
Стебаков: - Долго гуляете, Юрий Андреевич. К вам тут сваты приходят, а вас нет. Так и счастье свое проспать можно.
Требов: - Рита опять, али новая?
Стебаков: - А что? Маргарита вам невесту добыла – первый сорт. Краса. И диссертацию пишет. Ягодка, ешь, не хочу. Хочет тебе сегодня ее показать.
Требов: - Ну, так есть работа, шеф?
Стебаков: - У газетчика всегда работа есть. У настоящего, конечно, кто не болтается…  в проруби..
Требов: - Я имею в виду по номеру – нужно что?
Стебаков: - Номер готов. Это будьте спокойны, Юрий Андреевич. Этого не будет, чтобы номер не вышел. Выйдет! Это газета, а не базар.
Требов: - Отлично. Как мой очерк?
Стебаков: - Пойдет. Дорабатывать мы не любим. Пойдет так. Бумага все стерпит.
Требов: - Правка большая? Где рукопись?
Стебаков: - Это, пожалуйста. (Закуривает, кашляет, роется в ящиках стола). Это правильно. Редактор выправил, – а мы его контролировать. Редактор как сыну родному: будь серьезным, женись. Нет. Редактору доверять не можем.
Тебов: - Не надо меня сватать, шеф. А правите вы иногда ничего.
Стебаков: - Во! Ты ему скажи. (Кивает на Кускова). Да черт его знает, где он! Слушай, Федя, этот, Федор Николаевич. Дай заместителю пока своего Кривозубова, Прочти, Юрий Андреевич, третьим глазом. Нужна была тут правка? Или гения Стебаков загубил? Мы помолчим, послушаем…
Кусков: - Инициатива ему не бьет никого по башке. (Передает рукопись Требову). Почин ему подавай. (Продолжает звонить).
Стебаков: - Не дави на психику, Федор. Юра сам знает, что к чему. (Перестает искать в столе, отплевывается в чистый лист бумаги, бросает в корзину).
Требов: (Прочтя). – Ну, это цирк.
Стебаков: - Во! Объясни товарищу.
Требов: (Цитирует). – «Переход на трехсменную работу вызвал новый трудовой подъ-ем». Ха-ха-ха! Ржачка.
Кусков: (Мстительно смеется). - Мне такого – сдохну – не придумать. Лев Григорье-вич приписал.
Стебаков: - А у тебя что было? Галиматья – вот что у тебя было. А вас, Юрий Андреевич, в вузе-то мух ловить учили?
Требов: - Насколько помню, мы порешили…
Стебаков: - Вы, Юрий Андреевич, пока еще ничего не решаете. Пока я здесь главный редактор. И будем делать, как надо, как партия учит. А молодым журналистам не мешало бы прислушаться. И свою незрелость изжить. Пока не поздно. Ну, да ничего. Мы документами поинтересуемся. Как в вузе? Это мы не долго… Это мы узнаем. Дым не без огня. Нет, видимо, редколлегию надо созывать. Поучить, поучить кой кого.
Требов: - Дело ваше, ежели есть желание народ посмешить. Но я свой очерк желаю, жажду, вожделею видеть.
Стебаков: - Да, товарищ редактор, пора тебе в распыл. Не те времена. Один тебе обыватель. У другого в голове ветер. Стихи.
Требов: - Свой очерк я сегодня увижу?
Стебаков: - В наборе ваш очерк.
Требов: - Дайте второй экземпляр.
Стебаков: - Будьте так любезны, возьмите у машинистки. Если вам наплевать, что редактору иной раз трудно спину разогнуть, то сам-то себя он обеспечит. Это будьте спокойны. И от радикулита (морщась, держится за спину) и от всего прочего. Будьте уверены, Юрий Андреевич.
Требов:  (Спокойно насвистывая, выходит, идет в машбюро). -Тяжел, ну и тяжел дед. Два слова скажет и уже тошнит от него.
На столе Требова звонит телефон. Стебаков подходит, снимает трубку.
Стебаков: - Але! Нет. Вышел, простите, но я не уполномочен докладывать, куда. Передать, чтобы перезвонил? Будь сделано. Пока.
Требов: (Возвращается, на ходу просматривая рукопись). – Угу. Правка ничего, тер-пимая.
Стебаков: - Да ну! Где нам! Невесту советуем – «Не хочу». Того на вечер зовут – «Голова болит». Где нам. «Ржачка», как образованные журналисты сейчас выражаются.
Требов: - Ну, а это уже лапша на уша. У меня четко было: парень выписывает «Комсомолку» и «За рубежом». А тут – три, пять газет, да еще «Блокнот агитатора». Что за чертовщина, шеф? Зачем врать-то про парня?
Кусков: (Хихикает). - Блоха-то, знать, плоха…
Стебаков: - Вот это да! Значит, по-вашему, врет редактор, а вы правду пишете? Не-ет, не учились вы, Юрий Андреевич, в своем университете, а болтались по коридорам без толку. Можно ли допустить, чтобы  люди прочитали в нашей газете, что комсорг,  к о м с о р г!  выписывает две газеты. И все! Да вы понимаете всю политическую незрелость подобной писанины! Чем же он тогда лучше других? Да гнать такого горе-вожака молодежи со своего поста после этого. А вас вместе с ним – из газеты. А уж из заместителей-то – это будьте уверены. Это – только до редколлегии. Комсорг должен быть лучше всех. Чтобы по нему равнялись. А на кого будет читатель равняться в вашем очерке? На комсорга-невежду? Выписывающего две газеты? Да-а-а. Теперь-то мне ясно, откуда эти высказывания. Это мы учтем. Это только до редколлегии…
Требов: - Веселый вы мужик, шеф. Ну, давайте потолкуем о политической зрелости. Но прежде вы «Правду» из-под зада извлеките. Да, да, на которой сидите. А то ведь, ежели кто сформулирует, то прозвучит не очень-то зрело, не по-большевистски: редактор сел на правду. С какой политической целью? Соображайте шеф?
О воспитании: раскопать в человеке то, чему он сам еще цены не знает, – да. Приукрашивать враньем – пардон.
Стебаков: - Теперь ясно, кого нам университет подсунул. Да вы шантажист, а, Федор Николаевич! (Вскакивает, ходит по комнате).
Кусков: (Наконец, он дозвонился до цеха Кривозубова, громко кричит в трубку). - Алле. Девушка, это из редакции Кусков. Был я у вас вчера. Кривозубов-то жив-здоров? Слава Богу! Слава Богу, говорю. Тут одно словечко уточнить надо. Приведи его, девушка. Знаю, что в цеху, но прошу тебя, умоляю. Добеги. Намекни, мол, редакция вызывает.
Стебаков: - Скажи ей: газета ждать не может.
Кусков: - Что? На митинге? Каком митинге? Против Агрессии? (Стебакову): Он на митинге. (Снова в трубку). Нельзя ли сходить за ним? Да не наглость, не наглость. Пойми, нужно срочно. Подожди, не бросай трубку. Я полдня к вам пробивался. Девушка! (Огорошенный садится). Отключилась…
Стебаков: - Ну, вот, газетчик! Разве так с людьми разговаривают? «Умоляю», «Уточнить словечко», «Намекни…». Потребовать – надо было. Звони снова, фельетонист липовый…
Кусков: (Медленно выходит в коридор, садится возле урны, обхватывает голову) - Изверг проклятый… 
Требов: - За что человека мучаете, шеф? Он же едва ходит. И вообще, не понимаю, для чего вы добиваетесь, чтоб вас ненавидели? Так, что? – легче дышать?
Стебаков: - Вот, товарищ заместитель, где твоя слабина. Ты жизни не знаешь. Ты кого пожалел? Этого бездельника, обывателя? Ему только дай потачку. Он всю галиматью, все сплетни в газету потащит. «Едва ходит». С чего ему устать? От наук? Так он безграмотный. В армии не служил – грыжа, видите ли, у него. Детей нет – бесплодный. Я, если на то пошло, в замы тебя нарочно провел, чтобы давить таких обывателей. А ты мне палки в колеса! Я ведь с редколлегией не шучу. А пока ответь, почему против редактора идешь? Почему сам галиматью пишешь?
Требов: - Дак шибко грамотный. Стихи опять же, грешен, мараю…
Стебаков: - Шутишь? Смотри парень. Стихи к добру не приведут. Стихи нужны – Пушкин, Демьян Бедный... Но не газетчику. Ты вот работу прогуливаешь. От общего хода оторвался. Ишь, какого комсорга намарал, хоть на Би-Би-Си посылай. А газетчику отрываться нельзя. Он впереди должен идти, с флагом в руке. (Входит Кусков, снова начинает вращать диск телефона).
Требов: - Все правильно, шеф. И про флаг, и про поэзию. И про редколлегию учту. А теперь – вот вам очерк и без дураков: печатайте мой вариант, а ваш отзывайте…
Стебаков: - Нет, Юрий Андреевич! Вы-то, понятно, заинтересованы меня подставить, в мое кресло сесть. Да я-то не Федя.
Требов: - Тогда я снимаю его с полосы, как зам и как автор. (Набирает номер телефона). Типография? Заведующего.
Стебаков: - Подсидеть меня хочешь? (Подбегает, нажимает рычаг телефона). Не торопитесь, Юрий Андреевич. Вы еще здесь никто…  .
Кусков:  (Вполголоса). - Вот дурочку ломает, хулиган!
Требов: - Уберите руку, шеф!
Стебаков: - Много на себя берете, мальчишка!
Требов: - Примите руку, шеф. Не то вынесу в коридор.
Стебаков: - Грозить? Вон отсюда! Вы больше не работаете здесь.
Кусков: (Вполголоса) - Взял из вуза – бесись три года.
Стебаков: - Вон из редакции! (Хватается за сердце, вытаскивает пилюли, глотает. Требов и Кусков испуганно бросаются к нему. Стебаков отталкивает их). Я вам покажу дипломы, коридоры. Сотруднички! Общественность подниму! Вы думаете, это вам сойдет? В пять заседание редколлегии. Все слышали? Стебаков врать стал. За грудки хватают. Скандалисты. Ничего, обсудим вашу писанину.
Кусков: - Да свою-то я сделаю, исправлю…
Стебаков: - Ты крути там… быку хвост. С тобой особый разговор. А вы, Юрий Андреевич, партбилет готовьте. Это я вам советую.
Требов: - Может, и кружку-ложку сразу?      
Стебаков: - Уваженье! А сами-то вы кого-нибудь уважаете? Бездельники. Я сутками из-за стола не выхожу. За всех вас ишачу, а где за это уважение?
Требов: - Кто же вас принуждает?
Стебаков: - Уважение! Зачем этот дурацкий плакат повесили? Тоже уважение?
Кусков: - Да ты сам от копоти подохнешь здесь. Себя-то пожалей, Лев Григорьевич.
Стебаков: - Снимите его! Если с каждой сигаретой в коридор выходить (Кусков снимает плакат), мне туда вообще переселяться надо. Вам хочется – курите в коридоре, ваше дело.
Требов: - Остроумно.
Стебаков: - Тут не уважения – внимания не дождешься. У человека радикулит. Врачи советуют: суши, на бумажной подстилке сиди. А он – «Правду» по зад подложил»…
Требов: - Ладно, дядя шутит, шеф.
Стебаков: - Уважение. А поинтересовались ли, какой у редактора сегодня день? Подумали, каково человеку, если ему в день именин этакие пакости устраивают. Чуть не по лицу бьют.
Кусков: - Да что же напраслину-то пороть, Лев Григорьевич! С утра-то я поздравил тебя.
Стебаков: - «Поздравил». В честь меня Рита банкет готовит. Тебя звала. Юру. Нет, уперся: «Не пойду». Еще и Требов скажет: «Не могу».
Требов: - Служба службой, Лев Григорьевич. Простите, не знал такого дела. Поздравляю. А на банкет – это ха-ха!..
Стебаков: - Вот-вот: ха-ха. А там, между прочим, Миля будет.
Требов: - Кончайте меня сватать, шеф. Надоело!.
Стебаков: - «Не знал», «Поздравил»… Разве так поздравляют? У человека именины! Соображайте. (Садится за стол, закуривает). Надо, как положено. Открытку, ну там цветы, подарочек…
Кусков: - Во хватанул! (Плюется).
Требов: - Однако…
Стебаков: - Вот что, братцы. Ругаться мы умеем. Надо же и людьми быть. Знает Стебаков, как вы к нему относитесь. И почему. Но уважать начальство вы обязаны. Короче, так. Вот вам, сколько? – двадцать хватит? Вот вам двадцать рублей. Отправляйтесь-ка за подарком имениннику. Чего купить, соображайте сами…
Кусков: - Я не могу… Звонить буду.
Стебаков: - Бросай, успеешь. Все равно он на митинге Зубчиков твой. Зайдете в бар, ну в пивнушку-то. Там у Жданкиной, заведующей, пакет заберете, для вечеринки. Платить не надо. Мы с ней сочтемся. Соображайте, газетчики!
Требов: - Нет, шеф. На меня при врожденном моем чинонепочтении не рассчитывайте.
Стебаков: - Давай-давай, не артачьтесь, Юра, Федя. Магазины обойдете как раз к обеду, в баре перекусите, пивка попьете. За так. Соображайте. Жданкина расстарается.
Кусков: - Дружина схватит, она тебе покажет «бар». Сам же антипьяную кампанию раскручивал: любителей «зеленого змея» в рабочее время – пол суд! Забыл?
Стебаков: - Это против хануриков.  Вас не касается.  Если что, скажете от Стебакова,  вам еще честь отдадут. Юра, не мозоль задницу о стену. Мне что выталкивать вас?
Требов: - Ну, шеф! Вы у меня в чердаке не укладываетесь. Ладно, Федор Николаевич, давайте сходим. Но только вы, шеф, оригинал: дарить себе подарок на собственные именины за свои деньги! Это поискать… И в разгар всеобщей борьбы за трезвость так с зельепоставкой устроиться – ахово!
Стебаков: - Тут не в зелье дело. В принципе. А подарок… Главное – вы его купите. Ну, двигайте, двигайте шарнирами. Шустрее, шустрее… Да! На редколлегию, чтобы как часы – ровно в пять. Ну я, если что, напомню...
(Требов с улыбкой, Кусков, плюясь, качая головой, выходят из комнаты).
Стебаков: - Так! Дела идут. (Потирает руки от удовольствия. Снимает трубку телефона, набирает номер). Василий Матвеич? Привет. Узнал? Ага. Как жив? Спасибо. Паршивое здоровье. Да зам у меня дурит. Молодой-то. Да что? Руку на меня поднял. Ты приходи-ка на редколлегию сегодня. Пообмять надо. Соображай. Вот-вот. В пять. Поучим сопляка. Пока. (На столе Требова звонит телефон. Стебаков снимает трубку). Алле. Снова вы? Нет. Увы! Не везет вам. Только что вышел. Конечно, сказал. Да, что Вера звонила. Передать, что любите?! Да, конечно, обязательно! (Кладет трубку). «Любит». Нет, голубушка. Мы его женим, а ты люби себе, люби. (Снова вращает диск телефона). Алле. Аркадий Ильич? Привет. Узнал? Ага. Как жив? Паршиво. Да зам у меня дурит. Поучить надо. Ты приходи на редколлегию и т.д, и т.п.

                5
               
Веранда кафе-бара с табличкой «Банкетный зал. Вход по пригласительным».
В глубине видна буфетная стойка, за нею – обедающие посетители.
Напротив веранды – дамская парикмахерская. Из буфета на веранду выходит Кусков со свертком в руках. Усаживается за стол, осматривается.
Кусков: - Банкеты, значит, теперь здесь закатывают. Без пропуска и не нальют. Э-эх! Одна забегаловка на весь район осталась – и ту кафе-баром сделали. Ни поесть, ни выпить. (Появляется Требов с двумя кружками пива и закуской на подносе). Откуда пенистое, Андреич?
Требов: - Барменша расщедрилась. По ходатайству нашего любимого шефа. При мне звонил…
Кусков: - Да, Стебак – сила. Хэ! Пиво-то, глянь, на палец не долито (вымеряет уровень «отстоя» в кружках). Запомним… Стебак – мощь! (Вполголоса, нагибаясь к Требову: слышь, Андреич, поговаривают, барменша тутошняя – сексота, разговоры пьяные пишет да в органы шлет. Не боишься? Вот тебе и «да ну!». Кому нужны? Кто их там знает?  Мне-то что! Это ты бойся, ты только жить начал. Ладно-ладно! Все… Стебак мощь! (Нарочито громко). Еще какая мощь!! (Опять приглушает голос. Далее в продолжение всего разговора он то вызывающе кричит, то опасливо понижает тон). Вот на кой мы с тобой здесь, Андреич? Ведь как он меня сегодня унижал. В грязь втоптал. А я, на тебе,  – цветы ему несу. Нет, скажи кто, что подарок  Стебаку буду искать, обиделся бы, ей Богу! Жена вечером не поверит, температуру мерить заставит, мол, горячка, а не поверит. А вот поди ж ты – купил.
Требов: - Мне другое странно. Ежели разобраться, то какой это на фиг подарок? За свои гроши? Зачем он ему? Больше некому дарить? Он что – одиночка? Есть у него кто? Кто он? Откуда взялся?
Кусков: - Из-под мамкиного подола, откуда еще? До нас он в областной работал. Там от него избавились, так он к нам на шею сел. (Вполголоса). Про себя он любит хвастать. Ты прислушайся, Андреич. Вранья много, а, кто он, сразу видно. Это еще тот Стебак. Везде он успел, везде первый. Он и комсомолом руководил и профсоюзом командовал. И все линии придерживался. Сажали – и он сажал; разоблачали – и он разоблачал. Потом на газету его кинули. «Газетчиком» он стал. Где-то в Магадане работал. Говорит, добровольно. Это он-то добровольно! Жди от Стебака. Когда-то он, конечно, силу имел. Да лишился. Вот и психует. Из областной-то «Правды», знаешь как его вышибали… Смех! И лаской, и тряской. Ни в какую. Чуть что – в райком, в горком, в обком. И ведь поддерживают его везде – вот в чем штука. К нам, ты думаешь, его просто так сунули?  Его для укрепления кадров. Во, брат. Он и укрепил – редколлегию придумал, набрал старичков-пердачков. Которые в рот ему глядят и поддакивают. Ведь нет в районных газетах редколлегий нигде. А у нас – пожалуйста. Общественный орган в газете. Демократия. Он теперь демократ. Нет. Его голыми руками не возьмешь. Линию-то он проводит. В газете одни лозунги да призывы, читать нечего.
Требов: - Да, хватка у него мертвая.
Кусков: - Что ты! Вцепится – как петлю набросит. За год, что я тут, четверых выжил, сбежали от него. И не идет ведь никто. Хорошо вот тебя прислали. А то вдвоем бы с ним и парились…
Требов: - Теперь понятно, чего он в редакции с утра до ночи торчит…
Кусков: - Работает, как трактор! Это да. И людей давит тоже. Так что ты смотри, Андреич, он редколлегию не зря затевает. Он сожрать тебя хочет.
Требов: - Намек понял. Нет, Федор Николаевич, об меня он зубы сломает, потому как Требов несъедобен. Я вот чего понять не могу: как это в нем уживается – в глаза и за глаза хамит и тут же подарок клянчит, на вечер зовет. Партбилетом грозит и, подумать только, как «отец родной» женить хочет?
Кусков: - Про одно и то же и так и совсем наоборот сказать может, а потом при свидетелях от своих слов отказаться…
Требов: - Откуда оборотень этот в нем?
Кусков: - Это, Андреич, его «Я» такое дурье. Все «Я» да «Я» – газетчик. Линию проводит. Держится он за нее, а не проводит. Она его то вверх вознесет, то оземь шмякнет. А сам-то он по себе ноль без палочки. По-христиански сказать – без царя в голове, без Бога в душе… А ерепенится – шишка на ровном месте.
Требов: - Ну, ладно. Он – гомункул, плод системы. А мы-то чего? Вы, вот, ненавидите шефа, а за подарком пошли… Да и я тоже… Выходит, мы – такие, как он? Значит, мы тоже  стебаки?  А? Федор Николаевич?
Кусков: - Ненавижу. До одури. За что мне навидеть-то его? За то, что ногами топчет? Мне пять лет, что я с ним, за десять считать надо… Утром как на пытку на работу сбираюсь… Почему пошел… А ты вот ответь мне, Андреич, честно про мои материалы, хорошие они или совсем никуда?
Требов: - Хреново пишете, если честно, Федор Николаевич…
Кусков: - Вот! А ты домой ко мне загляни. Я тебе почитаю заготовочки – для себя стругал. По ночам. Потому, Андреич, и пошел. Образования никакого,  специальности – тоже. Кем я только не работал. Я и грузчиком. Я и прачкой. Я и коров доил – уж и не помню, еще чего. Мать больную, брата кормил. Отца не было. А писать хотелось до умопомрачения, на сатиру тянуло. Все ждал, когда же писать-то смогу? Когда же время мое-то наступит? Тут женился – опять хлопоты… В литобъединение записался, потом на курсы редакторов пошел. Закончил, бумажку получил. Ну, думаю, дай-ка в газету нахальства наберусь, к Стебаку устроюсь… А он мне: не так, мол, пишешь. Знаю, чего он хочет. Инициатива ему чтобы била… по башке. (Пришибленно). Да я уж рад, как он велит. Только чтобы не лаяться. Вот потому и пошел, Андреич.
Требов: - История. И все пять лет это терпите?
Кусков: - А куда мне деваться-то? Да я-то что! Вот ты-то как Льву за подарком пошел? Тебе-то чего бояться?  Выгнать тебя не выгонишь: три года тебе тут трубить – отрабатывать. Зачем ты-то пошел? Он тебе редколлегией грозит, партбилетом пугает, а ты – ему подарок ищешь. (Ехидно). Это как называется а?
Требов: - Ехидный вопрос. Отвечу. Есть у товарища Требова два заскока. Первый: никого и ничего, никаких редколлегий, ни Стебаков товарищ Требов не боится. Почему? Пишет, видите ли, тов. Требов стихи. А их не печатают. Это несколько шокирует, потому как стихи тов. Требова не плохи. И по всему поэтому товарищ Требов вроде как бы не живет. Дух испустил, окачурился. Оно конечно все гениально просто: можешь не писать не пиши, опять же, ежели не получается, – тоже брось. Живи, пей, ешь, баб люби. Пробовал. И тоже непотребно стало товарищу Требову. Едва совсем с круга не сошел. Вкус к жизни потерял. И потому плевать товарищу Требову, что с ним будет завтра: или ножом под ребро или на редколлегию. Это вам насчет расправы.
Кусков: - Андреич! (Сокрушенно вздыхает). У меня тоже всего один фельетон в «Крокодил» взяли. И то этот хулиган оборжал…
Требов: - Ну, вы титан! Так вот: еще один заскок имеется у товарища Требова по жизни.
Кусков: - Ну-ну, давай ври дальше…
Требов: - Вот вас шеф третирует. А товарища Требова щадит.
Кусков: - Он тя сегодня пощадит. Он тебя один-то боится. Ты с дипломом. А он кто? Комар, букашка против тебя. Ты это, Андреич, поимей в виду. Он оравой тебя затравит.
Требов: - Вот я с месяц здесь, а на всю его придурь не ответил ни одним выпадом. Если не считать сегодняшней стычки.
Кусков: - Не-ет, ты эту стычку считай. Это первая пчелка в улей. Посмотрим, сколько их через год будет…
Требов: - Ничего через год не будет. Потому что это второй мой заскок. Человек, Федор Николаевич, – это бездна. В каждом и свет и тьма, и полутонов не сосчитать. Тут все дело, как ты к нему отнесешься, кого в нем разбудишь, ангела или динозавра. Для вас шеф – монстр. Для кого-то нет. Вас или меня, ежели подумать, тоже кто-то матом косит… тот же шеф, к примеру. А для своей жены или матери вы – человек. Есть и у Льва тот, для кого он – человек. Жена, к примеру, имеется?
Кусков: - Сбежала недавно и квартиру бросила.
Требов: - Ну, дети, внуки?
Кусков: - Вроде нету, не говорит он нам ничего.
Требов: - Ну баба у него есть какая-нибудь?
Кусков: - Есть, как не быть! Вон со свахой твоей, Ритой его сколь раз видели. Было что-то у них как пить дать. Даже вроде как родила она от него, Рита-то.
Требов: - Не важно. Но, ежели она есть, ежели по ночам его обнимает, значит, для нее он – человек. Вы говорите, «работает как трактор». Я говорю, «правит статьи ничего». Бывает и хуже. Вот это за ним и надо признать. На это опереться. Дурь же его не видеть. Вот мой заскок. А тут такой случай подходящий: шефа за его собственные деньги подарком ублажить. Как не пойти!
Кусков: - Нет, Андреевич! (Смеется). Стебака и могила не исправит. Сгниет, гад, а скелет подлым останется, кусать или людей по ночам пугать станет, ей Богу!
Требов: - Исправлять поздно. Человека в нем растормошить, хоть на час-другой, и то ладно. В жизни ведь так оно и бывает. Хорошо тебе с человеком минуту, радуйся. Большего не будет.
Кусков: - Этак ты и на банкет ради минуты побежишь. И жениться в минуту соберешься. На Миле-то! Ха, ха…
Требов: - Банкет его – блажь. Потакать не стану. А женитьба моя отложена. Надолго.
Кусков: - Как, то есть?
Требов: - Вот так. Есть у Требова… женщина. Верою кличут. Любит она его… до муки. А он из-за нее так и на грех готов. Только не может эта женщина мужа своего оставить. Хирурга. От смерти ее спасшего, но постылого…
Кусков: - Да, Андреич, завяз ты по уши.
Тпебов: - Ежели решится ко мне, обещала позвонить. А я уж и не жду. Третий месяц молчит.
Кусков: - Ну, у тебя все впереди. Еще и с редактором налаешься. И, дай Бог, Веру свою дождешься. Только смотри, чтобы Стебак тебя не окрутил. На банкет Милю надумал зазвать. Смотри не попадись. А я, брат, прости. Сегодня опять вон до слез довел…
Требов: - Я ему говорил…
Кусков: - Ну! Это как телеграфному столбу.
Требов: - Не менжуйтесь, Федор Николаевич. Сколь в моих силах, в обиду не дам. Помогу.
Кусков: - Помоги, окажи сочувствие, Андреич. Мне бы только до пенсии дотянуть. Год этой пытки Стебаком выдюжить. А там, Юрий Андреевич, дождусь своего часа. Знаешь, сколько в башке-то у меня задумано? Как на Луне коммунизм-то устроили. Как самых ревностных-то собрали, и что из этого вышло? Может, давай вдвоем, а?

                6


Из парикмахерской напротив бара, выходят Рита и Миля в шикарных прическах.
Рита: (Замечает сидящих на веранде Требова и Кускова, вскрикивает). - Вот и он! Миля! Вот вам и Юрий Требов. Стебаковцы. Видите?
Миля: - Вон тот? Это Юра?!
Рита: - Он! Кто же еще может быть?
Миля: - Ого-го! Это нечто!!  Какой мужчина! Какие габариты!
Рита: - Нет, а какова работа? Видишь, он здесь. Вот она – магия! А?! Миля!
Миля: - Мистика, ну, просто волшебство! Идем к ним?
Рита: - Конечно. Это же перст судьбы! Воля и импульс. Посыл космоса...
(Поднимаются в "Зал для банкетов"). Здравствуйте, товарищи корреспонденты. Это что – редакция в загуле?
Кусков: - Опять ты? Ты что, шпионишь за нами? (Требову в полголоса). Левина разлюбезница, кто его обнимает, ты спрашивал, Андреич, своей натурой…
Требов: - Уже поимел знакомство. По случаю сватовства.
Рита: - Ну, Юра, везет вам. На хорошего ловца зверь сам бежит. Вот рекомендую, перед вами молодая, о ком речь шла.
Кусков: - Андреич, беги. Тут явно заговор. Дело не чисто.
Требов: - А-а, так вы и сесть та самая Миля (поднимается), с квартирой, машиной, у которой папа партбосс и  которая пишет диссертацию, но, к своим …дцати  увы, не замужем?
Миля: - А вы и есть тот самый Юра, что окончил вуз, успел стать начальством, но к своим … дцати … не напечатал ни одного стихотворения? К тому же… холост (Рита и Кусков смеются).
Требов: - Информация верная. Не соблаговолите ли присесть?
Миля: - О, буду счастлива. Тем паче рядом со своей партией…
Кусков: - Рита, попей пивка (пододвигает ей кружку). Непочатая… А чего это ты сегодня такая красивая?
Рита: - Я всегда красивая.
Требов: (Миле) - И каково же вам в вашем интересном положении? Не случается ли пасть духом? Ведь женихов так мало…
Миля: - А вы, Юра, не отчаялись ли? Не потеряли ли надежду все-таки когда-нибудь издаться? Ведь поэтов так много?
Требов: - Ну, у нас между публикацией и отчаянием имеется буфер, именуемый талантом.
Миля: - К сожалению, в нашем интересном положении наполнение более прозаично: папа-партбосс, квартира, диссертация…
Рита: (подхватывает в тон Миле): -…Машина. Кстати, Миля, вы хотели поменять «Жигуленка» на «Волгу»? Получилось?
Миля: - Маргарита Ивановна, не будем уточнять. Юра осведомлен о благосостоянии нашей семьи.
Требов: - Каков ответ! Сколь тонко оттенено благородство молодой.
Кусков: - Не лезь, Рита. Это тебе не с Львом тягаться. Сами столкуются.
Рита: - Да они дерутся уже. Хорошенькое знакомство жениха и невесты!
Требов: (Миле). - А вас не смущает, что благосостояние молодой представляется свахами как основное ее достоинство?
Миля: - Машина, квартира, дача? А разве это не часть моих достоинств? Разве нельзя их любить, притом очень, очень нежно?
Требов: - И вас не шокируют средства, коими обнаруживаются эти достоинства?
Миля: - Сватовство? Ничуть. Как иначе я могла бы отыскать среди мужского общества такую достойную партию, такую… как вы?
Рита: - Да поговорите вы по-человечески. Кстати, что вы тут делаете средь бела дня? Да при пиве, да в рабочее время?! Учтите, я ведь депутат…
Кусков: (Показывает цветы, упаковку с водкой, коробку). Ты думала одна своего Льва поздравить мечтаешь? Мы тоже с усами. Вот подарок ему купили. Обмываем.
Рита: - Так и поверила я вам! Когда это было, чтобы редакция Стебакову подарки дарила?
Кусков: - Вот в связи с приходом Юрия Андреича. Он линию такую ведет: человек  – прорва. Надо дарить. А пиво барменша выставила, по приказу самого Стебака…
Рита: - По Левкиному? Честно? Федор Николаевич?
Кусков: - Спроси Андреича. Он получал. Правильно, Юрий Андреевич?
Рита: - Юра, скажите…
Требов: - Все правильно. (Миле). А вы не боитесь таким манером распугать своих женихов?
Миля: - Нет, даже если они не такие циники, как вы, Юра. Слишком сильно впечатляют достоинства невесты. Ведь вы уже тоже покорены, Юрочка, и ответно сватаете меня за ваши достоинства, именуемые «талантом». Поскольку других нет…
Рита: - Миля, перемените тему. (Пытается незаметно делать пассы в сторону Мили и Требова;  Кускову). Так я и поверила. Что и водки достали? Тоже по Левкиному звонку? Здесь, у Жданкиной?
Требов: (Миле). - Да, но талант сватает человека, вы же устроили пункт проката своих материальных достоинств.
Рита: - Юра, будьте умным. Нельзя же так!
Миля: - Не беспокойтесь, Маргарита. Необыкновенно интересный разговор старой девы по жизни и старого холостяка от поэзии.
Требов: - Что же есть большой шанс лишить девственности эту блестящую пару. Стараниями жаждущей свахи…
Кусков: (Рите). - Не веришь, смотри. Вот бритва, вот цветы. И бутылки, само собой… А где взяли, не скажем… Места знать надо.
Рита: - Ну и ну! Что-то будет! Не иначе – сбой небесных сил: Стебакову редакция подарки подносить стала. Сознайтесь хоть, на чьи деньги куплено-то?
Требов: (Встает). Федор Николаевич, уходим. Нами здесь слишком интересуются.
Миля: - А не наоборот?
Рита: - Федор Николаевич, сознавайтесь, водка для нашей вечеринки? В честь именинника? Скажешь, нет?
Кусков: - Тихо, а то Стебак мне башку оторвет? Разболтал, скажет.
Рита: - Лев про банкет вам сказал? Что у меня собираемся?
Требов: - Понятно…
Миля: - Юрия осенило.
Рита: - Что понятно?
Требов: - Прически у вас, говорю, красивые…
Кусков: - Беги, беги, Андреич! Тут заговор. Детектив кроется…
Рита: - Сказал он вам про банкет или нет?
Кусков: - Чтобы я с этим разбойником водку пошел пить! Да лучше башкой об стену. И Андреич не пойдет.
Рита: - А подарки зачем тогда? Ничего не пойму. Вы пьяные что ли?
Требов: - Простите, объясняться не имеем времени. (Миле). Рад был столь тесно пообщаться. Надеюсь, в последний раз…
Миля: - Взаимно тронута. Жду встречи… в ближайшее время.
Рита: - Юра, Федор, не придете – обижусь.
Все, возражая один другому, перебивая друг друга, направляются к выходу из "Банкетного зала"...
 

                7

Дверь со стороны бара с треском распахивается. Слышатся крики, брань.
Появляется разгоряченная Жданкина.
Жданкина: - Куда? Куда ? Нельзя сюда. «Спецзал». Посторонним нельзя. Пьянчуги! Хулиганье!
Кусков: -  Кажись, Жданкина шумит.
Крики  напирающих посетителей: «А вон пиво. Им можно? Нам – нету? Шестерка. Сексота». Отталкивют Жданкину.
Жданкина: (Требову, Кускову). Мужчины, выкиньте отсюда вон этих, алкашей несчастных. Вон из «Спецзала», забулдыги! (Крики: спекулянтка!  Лизоблюдка. Сексота! Кто-то хватает табурет, замахивается, а может, просто потрясает в воздухе… Жданкина визжит, прячется за спиной Требова).
Кусков: - А ты зови милицию!
Требов: (Перехватывает руку замахнувшегося, вырывает стул). Брось, дядя. Ты не дома, чтоб мебелью жену воспитывать. Отойди! Ну, ну!
Кусков: Она тебе кто, чтоб ты стулья об нее ломал? В милицию захотел! (Крики: «Водки дай! Хоть пузырь». «У человека день рождения!...»).
Жданкина: - Ишь ты, «пузырь» ему дай. Не держим. Здесь не магазин. Марш отсюдова, Хулиганы. Бандиты.
Требов: - Уходите, мужики, уходите добром…
Кусков: - В каталажку захотели? На харчи казенные? (Возмущенные посетители постепенно отступают из «Банкетного зала». Голоса: «Буржуи». «Присосались тут…». «Все себе захапали»).
К: - Дуйте отсюда, не то схлопочите приключений на одно место.
(Жданкина замечает Риту и Милю, наблюдающих инцидент).
Жданкина: - Здравствуйте, лапоньки! А вы как тут?
Рита: - Здравствуй, здравствуй. (Пассы открещивания от Жданкиной). Все воюешь? С пьянством борешься?
Жданкина: - А как же! Согласно постановлению областного бюро. Жизнью, можно сказать, рискуя. Спасибо, вот красавчик, уберег. (Требову). Я ваша должница, юноша. (Кускову). Какой ладный мужчина. Я уж заприметила. Ваш сотрудник, Федор? 
Кусков: - Льва Григорьевича зам. Неуж не знаешь? Зна-а-ешь. Все знаешь…
Жданкина: - Откуда мне знать. Это вот Риточка знает, что-где делается. Ясновидица. Депутатша наша вечная…
Рита: - Ну, ты-то про все лучше всех наслышана. Пьяные разговорчики – все твои.... (Отмахивается от Жданкиной, пассы от себя. Вполголоса: «Не пристань, не прилипни, отойди, отомри, не пристань, не прилипни и т.д.»).
Жданкина: - Каких это пьяных? Мы водки не держим. С кружки пива какой хмель? С одной-то! А мы отпускаем по одной в руки. Согласно областного бюро...
Кусков: - Конечно, не держите (Показывает сверток с бутылками). Вы ее на волю пущаете. Пойдем работать, Юрий Андреевич…
Жданкина: - Федя! Болтун – находка для шпиона. Не забывай, Федя. (Требову). Еще раз мерси, мальчик-красавчик.
Рита: (Требову). - Мой совет, Юрий Андреевич: избегайте этого пивбардачка. Особенно данную особу с минусовым биополем. Будьте осторожны, Юрий Андреевич.
Жданкина: - Хорош зам у Стебакова. Ай да Леон!
Рита: - Ты не очень-то губки раскатывай. У него невеста имеется…
Миля: (В тон Рите) -…Ради которой, а не – вас он подвиг совершил…
Жданкина: А что вы, лапоньки, такие праздничные? Горячая укладочка, все такое. Не на банкет ли намылились? Не именины ли праздновать, а? Ха-ха-ха…
Кусков: (Требову вполголоса). - Вот! Все знает, все слышала. Небось, микрофоны под столом-то.
Рита: - Это вас не касается. Идем, Миля!
Жданкина: - Федор, Юрий Андреевич, вы довольны? Пивком угостились?..
Кусков: Напились, спасибо. Как раз недолив по стакану, я мерил. Вот про что я фельетон-то закачу…
Требов: (Миле), - Прощайте, моя невенчанная. Надеюсь, навсегда.
Миля: - До встречи, Юрочка, до встречи. Нынешним вечером (Расходятся в разные стороны).
Ж: (Вдогонку Кускову) - Федя, ты у Леона вперед спроси, даст он про это дело тебе писать… Смотри, не ошибись… И т.д. И т.п.


                8
               
     Та же редакционная комната. Требов, Кусков пишут. Стебаков просматривает газету, курит, кашляет, Репродуктор включен на полную громкость.
Стебаков: - Значит, сходили, сговорились против редактора. У человека именины, а они «не пойдем». Знаю, чья работа, знаю, Федор Николаевич. Редактор деньги тратит – пусть на ветер летят. Кому водку-то принесли? Мне, что ли? Мне она не нужна.
Требов: - Шеф, уберите помехи, прошу как именинника.
Кусков: - Нарочно работать мешает, хулиган. Мозги уже отупели от этого шума.
Стебаков: - Пожа-а-луйста. Сколько угодно. (Слегка приглушает звук). Редактор всегда навстречу пойдет.  Не то, что мы! А вы закругляйтесь, закругляйтесь. (Смотрит на ча-сы). Сейчас редколлегию начнем… Сдают нервишки, Юрий Андреевич. Рановато бы. Мне вон в Магадане сутками приходилось слушать. Радио-то. И как слушать! Цензором в обллите был. Соображайте! Слушаю, а сам пишу. Вот как! А нынешние… (Машет ру-кой). Им невесту – почти кандидата наук – нет, плоха.
Кусков: (Подходит к редактору). – Ну, я это, уломал Кривозубова… насчет почина. Погляди. (Передает Стебакову рукопись).
Стебаков: (Читает). - Во! Другое дело. А это не то. Не пойдеть! «Работать с огоньком». Штамп, Федя. Давай по-другому, поярче. (Задумывается). «Работать по-ударному». Так! Можем, если захотим. А, Федор Николаевич? Неси рукопись на машинку.
Кусков: - Ну, я сразу домой, Лев Григорьевич?
Стебаков: - То есть как домой? Ну, Федя, ты даешь! А редколлегия тебя не касается? А банкет, тоже «не хочу»? Потом, ведь и работать еще час.
Кусков: - Башка, как чугун, Лев Григорьевич. День-то каторжным был. Ну, час отсижу, а именины без меня празднуй.
Стебаков: - Как это «отсижу»? Ладно, ты материал на машинку неси, там увидим. Мы ведь это можем: редактору кукиш показать, когда нас приглашают. Настроение испортить – это мы умеем. Но Стебаков не гордый. Он и попросить может. Слышь, Федор, что, и подарок не вручишь?
Кусков: - Мы что – украли его что ли? Тебе же и отдали.
Стебаков: - «Отдали». Разве так подарки вручают. Торжественно, в соответствующей обстановке. На редколлегии преподнесешь. Держи. (Отдает Кускову коробку с бритвой, цветы).
Кусков: (Кладет «подарок» на свой стол, выходит). - И как у него язык-то поворачивается – такое говорить! Как совести хватает! Подарок ему преподнеси! (Плюется). Подавись ты им…
Требов: (Подходит к Стебакову). Вот, шеф, полдюжины информашек, статья о качестве, стихотворный фельетон и заявление на завтрашнею командировку.
Стебаков: - Так. Это ладно. А с командировкой воздержимся.
Требов: - Почему, ежели не секрет?
Стебаков: - Неизвестно, что редколлегия решит относительно вас. А, потом, завтра с по-хмелья в дорогу. Вы – представитель редакции. Лицо газеты. Соображайте!
Требов: - На редколлегию я хохотал, шеф. Хмелеть мне не с чего, потому как пить настроения не имею.
Стебаков: - «Хохотал». Вот это зам в партийном органе. Молодой журналист! На редколлегию – «хохотал». Правка – «ржачка». Невеста, вез минуты кандидат наук, кто она у вас – «пункт проката»?
Требов: - Да, шеф. Проката машины и квартиры для проходимцев.
Стебаков: - Несите-ка, Юрий Андреевич, свои матерьяльчики в машбюро. Это мы сейчас увидим, кто смеяться, а кто плакать будет. Редколлегия аполитичности вашей не потерпит. Это – будьте уверены. А за покушение на рукоприкладство с милицией познакомитесь. Это так и знайте.
Требов: - Глаза проглядите, шеф, моих слез дожидаючись… (Выходит из комнаты).
Стебаков: (Прячет подшивку «Правды» в шкаф. На столе Требова звонит телефон. Подходит, снимает трубку). - Да. Послушайте, красавица. Совесть у вас есть? Целый день звоните. Нет Требова, нет. Ушел. На свидание с невестой. Вот так. Будьте уверены…

                9

Шум голосов, возгласы приветствий. Комнату заполняют члены редколлегии. Лиц их не видно. Стебаков здоровается с вошедшими за руку. Что-то говорит, сияет, рассаживает по местам. Открывает заседание редкол-легии.
Стебаков: (Вкрадчиво, пафосно). - Что же, не теряя ценного капитала времени, приступим, уважаемые друзья наши. О делах редакции пойдет сегодня разговор, хотя, говоря концентрированно, вопрос стоит много уже – о неприемлемой позиции заместителя редактора товарища Требова, а, если вникнуть в самую суть, - о принципиально неверном его упорствовании  из-за последнего и притом насквозь ошибочного его очерка. Широко и масштабно говоря, это разговор о плодородии полей газетных страниц, узко, – а мы ведь здесь все свои – о творческой недисциплинированности товарища Требова и о несоответствии последнего занимаемой должности.  Сердце, пульс, дыхание вопроса – отрицание членом партийного органа, сотрудником газеты, заместителем главного редактора одушевляющей силы примера. Герой представленного товарищем Требовым очерка – комсомольский вожак, увлекающий за собой массы молодежной энергии и задора – на деле оказывается политическим банкротом, читающим только лишь, только лишь, только лишь!... «Комсомольскую правду» и «За рубежом», на чем товарищ Требов и упорствует – опасн6ый симптом! Я бы мог со всей ответственностью указать вот этим моим пальцем на мутные истоки, питаемые творческую недисциплинированность товарища Требова. Их мы обнаружили уже в документах его «Личного дела», где за пять, пять, пять!  лет институтом не записано товарищу Требову ни одного поощрения. Взысканий у обсуждаемого товарища тоже нет, но, тем не менее, разве это совместимо?! Среди этих мутных потоков не последнее место заняли бы преступное несоблюдение товарищем Требовым режима рабочего времени, пренебрежительное отношение к правке его материалов, возмущающее натуру его пререкание с редактором, интриги и даже рукоприкладство… политического и служебного характера, предорганизуемого с единственной и уязвительной целью – подвести своего редактора под удар, да, под удар… общественных организаций и руководства. ( Редколлегия негодует).
Но я не буду указывать на эти мутные истоки  своим пальцем, потому что им суждено быть смытыми могучим прибоем нашего могучего поступательного движения вперед, дорогие товарищи. Я только хочу обратиться с вопросом, достоин ли журналист Требов своего высокого служебного положения и не ошибочным ли является ношение им партийного билета Коммунистической партии Советского Союза? (Садится. Обычным голосом Кускову). – Тебе слово, Федя.
Кусков: (Тяжело встает). – Счас, разбежался! Не тяни кота за хвост. Шила в мешке не утаишь. (С каждой фразой, повышая тон). У меня голова, как чугунок. Когда брал, меня не спрашивал. Вот теперь и живи кучеряво. Жену дяде отдай, а вожжи на кулак наматывай. Старый конь борозды не портит. От больного таят, если рак. А правда, Андреич, она другому – серпом по яйцам. Молодость – ошибка поправимая, а в шесть десятков смерть слышно. Не всяко лыко в строку.  Для заместителя и постарше можно было найти. Яму ближнему-то не копай. Это, чтобы разлад был. Чужими руками – и рыба об лед не бьется. (Кричит). Я домой пойду. Зубы есть – жевать можно! Голова – как наковальня. Ой, больно, больно, больно!... (Редколлегия презрительно отмахивается от слов Кускова).
Стебаков: - Этот – обыватель. (Требову). Ну, а что вы скажете, Юрий Андреевич?
Требов (Поднимаясь): - Все, что про мутные потоки говорилось, – муть. Не стоит напряжения извилин. Меня другое удивляет. Когда поймет двуногое существо, что нужно жить всерьез. Когда поймет, что правда, правда сделала человека. Что ложь тычет ему в рожу горячими головешками сожженных еретиков, крестовых походов, Освнцима, невинно загубленных великими вождями и учителями, как и оборотной их стороной – гнилью, застоем, распадом основы основ. И только пережив эту беду и оказавшись у разбитого корыта, люди прозревали и видели правду. Но разве закон, что страдание и правда – причина одно другого? Разве не истина, что ложь – причина страдания и только потому страдание становится причиной правды. Да, в моем очерке парень не налегает на прессу. Читает две газеты. И я буду вруном, если прибавлю к этому хоть строчку. Да, уломать его можно, что и сделал успешно с неким Кривозубовым уважаемый и занедуживший Федор Николаевич. Но, мало того, что этим мы обманем всех. Мы раздавим в парне чувство правды, в, стало быть, человека. И потому, во-первых, не надо быть наивняком и не понимать, что парень, кроме этих двух газет не читает, не видит и не слышит нигде и ничего. Во-вторых, кто сказал, что две газеты – мало? В-третьих, ежели это так, то не повод ли задуматься, почему это так, ибо это правда.
А пример для подражания – вещь известная, шеф. Он – хорош для того, кто его принимает. И… отвергает, коли плох. Вы, уважаемый Лев Григорьевич, тоже пример. И кто-то, быть может, принимает вашу правду, или вы – правду себе подобных (Жест в сторону безликой редколлегии). Но ваша правда – только оболочка лжи, потому что она ломает человека и саму жизнь! Выход? Разбить ее в дребезги или она разобьет нас всех. Я кончил. (Возмущенная редколлегия вскакивает со стульев, окружает Требова, потрясает у его лица кулаками, топает ногами и т.д. По команде Стебакова, однако, быстро успокаивается, рассаживается по своим местам).
Стебаков: (Возмущенно). – Вы видите, уважаемые члены редколлегии, провокационное лицо товарища молодого сотрудника газеты раскрылось полностью. Так называемый «заместитель редактора» не только не внял вашим советам, не только не понял окрыляющей силы примера, но и от одного только намека на причину своей незрелости перешел к открытой угрозе. Поэтому вопрос о несоответствии товарища Требова своей должности, а также пребыванию в рядах нашей великой партии  считаю решенным. Вы здесь больше никто, товарищ Требов, статеечки ваши, доведенные мною до высокого идеологического уровня именно в таком виде опубликуются. Я так говорю, Федор Николаевич? (Кусков согласно кивает головой). Что и требовалось доказать. Спасибо уважаемым членам редколлегии,  сделавшим благородное дело. Газета выйдет такою, какой должна быть. Комсорга, штудирующего все политические издания, – вот что найдет наш читатель в газете. А вам, Юрий Андреевич, урок. Так было, есть и будет всегда! Задумайтесь над этим. И делайте выводы. Как только это случится, – милости просим. Уважаемая редколлегия простит вам юные заблуждения и позволит под ее пристальным контролем доказать свою преданность и радение за наше общее дело. Ну, а заключительная часть заседания, а мы здесь все свои, простите, интимная. Федор Николаевич, давай.
Кусков: (Произносит с огромным усилием). Говорится: по одежке протягивай ножки. В редакции сегодня большая причина. У Льва Григорьевича именины. Разрешите коллективно и по доброй воле поздравить его и вручить ему подарок. (Подходит, подает Стебакову коробку с бритвой, цветы. Редактор сияет. Обнимает Кускова, потом Требова. Плачет. Растроганные члены редколлегии аплодируют).
Стебаков: (Сквозь слезы). – Благодарю. От души тронут заботой, человечностью. Вот радость, когда коллектив – родная  семья. Таким и обязан быть дружный творческий штат партийно-печатного органа. Спасибо, Федя, спасибо, Юра! (Члены редколлегии пожимают руку Стебакову, прощаясь, расходятся. Редактор достает бутылку, стаканы).

                9

Стебаков: Разливай, Федор. Держи сосуд, Юра. Выпьем за старого грешника, Льва Сте-бакова.
Кусков: - Я домой. (Порывается уйти).
Стебаков: - Наливай, наливай, Федя. Юра, дверь на ключ.
Требов: - А не боитесь, шеф?
Стебаков: - Не-ек. Ты думаешь, редактор счеты сводить, мстить задумал? Нет, жизнь тебе показать. Наливай, Федор, наливай! Ты Юра, мозговитый. Соображай. Что редколлегия может? Ни-че-го! Д-е-м-о-к-р-а-т-и-я. К чему  она призвана? Языком болтать? Это да. Дисциплина  – вот что такое демократия, наша советская-то. На всю жизнь усвой. Потом спасибо скажешь. А теперь уважь старика, не обидь. Дверь на ключ! Федя, не глумись. Мы почти ровесники с тобой, сам знаешь, каково... Лей!..
Требов: - Вот оно даже как! Ну, зашаманили вы меня, шеф, словесами. Ладно. Лейте, Федор Николаевич. (Поворачивает в двери ключ). По одной за демократию грех не принять...
Кусков: - Ведь силой, силой заставляет. Не хочешь - нет глотай. (Разливает водку).
Требов: - Что ж, будьте здоровы, шеф. Ежели я правильно понял, вы людям нужны, как живая мумия.
Стебаков: - Спасибо, Юрий Андреевич. Умно. Умно.
Кусков: - Ну, Лев. Сила! Мощь! Живи, Лев Григорьевич, если шею не свернешь…
Стебаков: - Спасибо. (Пьют). Пошла колом-соколом!
Кусков. – Вот шарахнуло. Прямо по мозгам. Повело…
Требов: - Шеф, вы поражаете меня. Откуда отвага? На рабочем месте – водку пить? В разгар всенародной борьбы за трезвость, в самом, можно сказать, ее штабе? Соображаете, шеф?
Стебаков: - А дверь на запоре. Ха-ха. Но идея правильная. Ну-ка, разбирай манатки и к Рите, к Миле. Бабы заждались. Самое время. Вперед. Юра, там поговорим. Мне есть, что тебе открыть. Друг друга поймем. Соображай!
Кусков: - К Рите? Ни шагу. Удавлюсь на месте.
Требов: - Вы что и впрямь меня женить задумали? Колитесь, шеф, я не пужливый. Иначе – привет… и до лучших времен.
Стебаков: - Это ты сам принимать решение будешь, Юра.  Соображай.   
Требов: - Шеф, ответьте честно, один раз, больше не прошу.
Стебаков: - К Рите, к Рите. Все, выходим. Федор, Юра! Закуска на столе. Водка выдыха-ется. От баб пар валит – мужиков надо. А вы упираетесь. Живо, живо!
Требов: - На грех совращаете, шеф.
Кусков: - Под конвоем ведь ведет. Караул, караул орать надо…
Все трое, захмелело перепираясь, поругиваясь, идут, вслед за редактором. На столе Требова, надрываясь, звонит телефон...

                10

На лестничной площадке появляются Стебаков, Требов, Кусков.
Стебаков: - Ну, что вы, как красные девицы? Вот, пришли уже. Девки нас ждут. Смотри, даже дверь настежь…
Кусков: - Вот Лев так Лев! Приволок-таки, хулиган.
Требов: - Смотрите, шеф, попорчу невесту. (Входят).
Рита: - Наконец-то, пропащая редакция!
Стебаков: - Принимай женихов.
Кусков: - Незванных, непрошенных.
Требов: - О, и моя невеста здесь! Ого, при параде всех своих прелестей.
Рита: - Да вы хороши уже! Нахалы, без нас пили. Нам-то осталось?
Стебаков: - Без этого зелья я моих парней на такой подвиг не раскачал бы.
Миля: - Как видите, Юра, я – пророчица. Мы встретились.
Требов: - Ну, если вы не один из авторов сюжета, что привел нас сюда, то, – может быть.
Стебаков: (Вынимает и ставит водку, бритву, цветы). – Это мне подарок от «коллег», хе-хе. Бритва люкс. У меня, конечно, такая имеется, но святое дело – уважение именин-нику.
Кусков: - Да в каком ты «Житии» Льва-то летнего откопал «именинник»? Они только весенние бывают. У вас партийных-то свои святцы что ли?
Стебаков: - А ты не знал, товарищ газетчик! Свои, свои не церковные. Не трожь этого, беспринципная твоя душа!
Рита: - Вы ссориться сюда пришли? Лев Григорьевич по жизни именинник, правда, Левка?. Какие цветы – прелесть. И бритва! Отличные подарки. Успокаивайтесь.
Кусков: (Ехидно). - Главное, – от всей души куплены, вот от нас с Андреичем.
Рита: - Юрий Андреевич, Юрочка, вот сюда садитесь, сюда…
Требов: - Я там вон приземлюсь. Ногам просторнее.
Рита: - Нет-нет! Это Льва Григорьевича место, законное… Сюда, Юрочка, сюда
Кусков:- Не спорь, Андреич, а то Стебак скажет, мол, в редакторское кресло метишь…
Миля: - Вполне законное желание, между прочим…
Стебаков: - (Кускову). Опять болтовню разводишь, склочник ты беспардонный!
Кусков: - А зачем наливал? Я после стакана, знаешь какой! Я кому хочешь башку сне-су. И тебя не побоюсь.
Рита: - Да кончите вы  сегодня или нет! Юрочка, вы-то не конфликтуйте, пожалуй-ста, садитесь….
Требов: - А ну как стул заколдован?   
Кусков: - Точно заговорен, Андреич. Ритка – ведьма, весь город знает….
Рита: - Экстрасенс, а не ведьма. Понятно, как Джуна…
Стебаков: - Прекратите, Федор Николаевич, распускать сплетни… Ведьма. Соблюдайте приличия. Вы в гостях. Возьмите себя в руки.
Кусков: - А я не просился…
Рита: - Все! Прекратили в конце концов! Беру власть в  свои руки.  Все сели. Миля, вы сюда. Юрик. Федор. Лев Григорьевич – в кресло, в кресло. Так, (делает пассы руками над столом) приготовили желудки для блюда вкусного, перченого, для водочки, для селедочки. Еда перчее – любовь горячее! Русская народная пословица.
Все рассаживаются на «свои» места,  Миля  возле Юрия, Рита рядом с  редак-тором.
Требов: - Сюжетец развивается. Вот мы уже и рядышком. Му-х! Какие мы соблазни-тельные!
Миля: - О, Юрочка, что-то еще будет… Вам оливье? Или под шубой? А, может, ви-нигретику? Положить? Давайте вашу тарелку. (Кладет салаты). Вам поперчить, Юра? (Проделывает манипуляцию с приворотом).
Рита: - Конечно, Миля. Тот не мужчина, кто остренького, да крепенького боится. Ле-вушка, твою  тарелку. Поухаживаю.
Стебаков: - Вот спасибо. Вот благодарность!
Рита: - (Встает). Даю установку на веселье. Все: споры забыли.  Голод ощутили. Еду перченую, рыбку копченую, водочку из рюмочки, да в желудочки. Разливайте, Фе-дор Николаевич, как старейшина редакции. Вам слово.
Кусков: - С меня будет.  На редколлегии тост сказал. Стебак заставил. Ты здесь голова, ты и говори.
Стебаков: - Ну его, он тут нагородит, грубиян…
Кусков: - Чего ты опять на меня прешь, Лев?
Рита: - Прекратили-прекратили.
Миля: - Молодого зама просим, слово Юрочке.
Голоса: «Просим, просим»…
Требов: (Поднимается). - Придется, потому как зам.
Голоса: Тихо, тихо!
Требов: - Шеф, вы – фокус. Ежели бы кто еще полчаса назад пошутил, что я буду гово-рить здесь вам речь, я бы обрыдался. От смеха, конечно. (Кускову). Я говорю от своего имени.
Кусков: - Валяй и от моего.
Т: - Так вот, шеф, вы фокус, который, ежели он и показан, зрителю не ясен. Потому как стакан горючего, которым вы спрыснули ситуацию,  не разгадка. Хотя он причи-ной того, что я здесь и говорю вам все это.
Рита: - Действительно, не увлекайтесь, заместитель.
Стебаков: - Ну, скажем, не только в этом причина, Юрий Андреевич.
Кусков: - Дуй всю правду-матку, Андреич. Сколько молчать можно!
Миля: - Юрий, продолжайте...
Рита: - Не мешайте!
Требов: - Тихо! Я тостующий или нет? Так вот, шеф. Или вы знаете меня лучше меня самого, а, стало быть,  знаете людей, либо вы не знаете ничего, и тогда  все многожды хуже. Но в любом случае пью за то, чтобы разгадка оказалась лучше фокуса.
Кусков: - Вот настругал!
Стебаков: - И все? А главное? Главного не сказали, товарищ заместитель.
Кусков: - Ты правду ему, Андреич, выложи, правду…
Требов: - Хотите, шеф? Могу редколлегию продолжить…
Рита: - Да оставьте вы ваши дрязги. Хороший тост.
Миля: - Очень поэтичный.
Рита: - В общем, с именинами, Лев Григорьевич!
Пьют.
Кусков: - Теперь ухожу.
Рита: - Из компании? Товарищ сотрудник газеты, где ваша этика?
Стебаков: - Все, Федор! Отсюда тебя холостым уже не выпустят. (Хохочет). А ты, уж как мужик-то - того. Бесплодный.
Кусков: (Вскакивает) – Ты опять на меня залупаешься, Григорьевич!?
Стебаков: - Какой я тебе «Григорьевич»! Тюфяк! Валенок!
Рита: - Сколько можно? Прекратите.
Миля: - Юра, еще салата? А винегрет? Вам поперчить? Давайте, давайте. Еда перчее – любовь горячее…
Стебаков: - Так, Миля, так. Поухаживайте, приласкайте, холостяка… Ему поступок сде-лать надо… Решение принять…
Требов: - Продолжим редколлегию, шеф? Я могу…
Рита: - Все, все, все. Молчание. Касается всех. Слово имениннику. Все слушают.
Пауза.
Стебаков: - (Встает). – Дорогие мои, Маргарита, Миля, Юрий Андреевич и ты Федор Николаевич.  Спасибо, что вы собрались на мои именины. Я ведь понимаю:  Стебакова не любят. Пол-города обиженных: того покритиковал, того не похвалил. Стебакова  вся-кая собака куснуть рада. А я вот…  я всех вас люблю. (Пафосно, наигранно). Все, что я делаю – для вас. Все мои труды и старания – для общего дела.
Юра тут правильно говорил. Да, я понимаю людей. Зам у меня умный и я его це-ню и уважаю. Мы с ним сработаемся. Федя, тебя я тоже уважаю за прямоту твою, прав-да, иногда … ну, ладно, и ты на меня не обижайся.
Я пью за вас, люди! За то, что вы не забыли (со слезами) одинокого, старого ре-дактора.
(Все пьют. Минута тишины).
Кусков: - Вот кто исповедник-то у людей – рюмка.
Требов: - Стоп! У меня исповедальный сонет имеется. Тишина!
Миля: - Тихо! Юра читает собственные стихи. Тихо.
Требов: (Задумчиво, неспешно).
Душою, обмелевшею от пьянок,
                Прильну к столу, изменницу простив.
                На дне пустого, мутного стакана
                Закончу разговор, нить упустив.

                Былого не вернуть, нет, не старайся,
                Погрязнув, как в болоте, целиком,
                Труба зовёт и плачет, будто: «Кайся!»
                Запью опять тугой в гортани ком.

                Белёсые от палева равнины
                По выжженным тропинкам - адреса.
                Поконченной судьбы гардемарины,-
                Пропахшие арестами леса.

                Касаясь стылой наледи губами,
                Сомкнув глаза, тяну горячий воск,
                Простите же меня, увы, пред вами,-
                Пришелец, потерявший всякий лоск.
                (Слова Светланы Автономовой).
Стебаков: - Упадничество. И не складно. Прекращайте, Юрий Андреевич.
Рита: - Нет, стихи, что надо ...
Миля: - Юра, так я вас, пожалуй признаю, как поэта…
Рита: - Всем установка на танцы.
(Включает магнитофон. Приглашает Стебакова)..
Миля: - Юра, пригласите меня. (Танцуют). Юра, вы мне нравитесь. Вы – мой идеал.
Требов: - Совращаете? Смотрите, я – бабник.
Миля: - А я не боюсь. (Прижимается к Требову. Танцуя, они удаляются от кампании на кухню, прикрывают за собой дверь).
Рита: - Поладили… (В сторону Мили и Требова).
Стебаков: - Еще бы... Куда ему деться (Заканчивают танцевать, садятся к столу).
Кусков: - Лев Григорьевич, мы с тобой раньше не пили. Но уж, раз пошла такая пьянка, скажи: чего ты с людьми так тяжел? Ведь человек же ты, видно, человек. Как все. По че-ловечески-то как хорошо! Ведь я тебе, раз ты ко мне душой, всего себя положу.
Стебаков: - Жизнь, Федя, того требует. Борьба, Федя, против обывателей, болтунов, иждивенцев…  всяких. Соображай, товарищ журналист.
Миля: - Будет, вам, мужчины. Лева, посмотри-ка мне в глаза. Ближе, еще.
Кусков: - Кто это обыватель? Кто это у тебя иждивенец всякий? Ты врать ври, да не перни!...
Рита: - Федор Николаевич, хватит, в конце-то концов!  Лучше выпьемте все, Юра, Миля.
Голоса из кухни: Пейте без нас.
Кусков: - Нет, пусть скажет. Кто обыватель, кто болтун? Я? Я? Чего он меня марает?
Стебаков: - Федор Николаевич, прекрати свой солдафонский юмор. Опять истерику зака-тить хочешь?
Рита: - Все, Федор. Помолчи. У меня сюрприз для Льва Григорьевича. Подарок име-ниннику. Настоящий.  Идем со мной, Левушка. 
Уводит Стебакова в спальню, откуда через некоторое время раздается спор, крики, плач ребенка.
Стебаков: (Выскакивает из спальни). - Перепила, что ли?! Патриотка!
Рита: (Выходит следом со свертком на руках). – Знакомьтесь, гости дорогие: Нико-лай Львович Стебаков – сын Льва Григорьевича.
Стебаков: - Пьяная? Ты пьяная?
Рита: - Нет, я не пьяная. Взгляни, Левушка, посмотри. Узнаешь? Чьи бровки, чей но-сик, чьи глазки, приглядись…
Стебаков: - И близко не лежал. Убери. Зачем вытащила.
Кусков: (Подходит, разглядывает ребенка). - Дак
на тебя и смахивает…
Рита: - Юра, Миля, выйдите на минутку.
Стебаков: - Рита, прекрати! Устроила опознание… Юрий Андреевич, вы там решили что-нибудь или нет?
Требов:  (Из-за двери). – Нас нет дома, шеф.
Рита: - Ты месяцы-то посчитай. Лева. С той встречи, нашей…
Стебаков: - Кончай, Рита. Прекращай комедию. Пошутила – достаточно… Твой ребе-нок… Это любая сказать может.
Кусков: - Рита, ты правду говоришь? А ты насчет ребенка не темни, слышь, Григорье-вич?. Ты давай не прячься. Твой парень или нет?
Стебаков: - Прекращай истерику,  Федор Николаевич. Испоганил банкет. Уходить надо. Эй, Юра! Давайте ко сюда.
Выходят Требов, Миля.
Требов: Что за скандал?
Рита: (Показывает им ребенка). - Да вот у Льва сыночек народился. Весь в папочку… А он… испугался.
    Требов: - Шеф, это ваш бейби?
    Миля: - Сходство потрясающее… Рита, вы ничего не говорили…
    Рита: - Сейчас вот… говорю. Для того и позвала…
    Кусков: - Лев Григорьевич, ты этим не шути. Мне Бог детей не дал, так… ты это кон-чай! Не то я тебя! (Замахивается на редактора).
    Стебаков: - Что?! Это ты на меня! Прочь! (Толкает Кускова, тот падает).
    Кусков: (Поднимается). - Ты драться!? Все видели? Бойся, Лев Григорьевич! Я тебе устрою! Я тебе покажу…
    Стебаков: - Че-го?! Уйди с дороги. (Отталкивает Кускова).
   Рита уносит ребенка в спальню, возвращается.
   Кусков: - Ну, бандит!. Больше я топтать тебе себя не дам. (Налетает с кулаками, бьет Стебакова. Свалка). Это тебе за меня, это за Кривозубова. А это за ребенка. На, на!
   Требов: (Разнимает). Быки. А ну, расходитесь, брейк!
   Стебаков: (Кускову). - У, сморчок. Недоносок. Я тебя завтра… ударю…
   Требов: - Шеф, шеф, черт вас возьми. А ну остыньте, охладитесь…
   Стебаков: - Благодарю, Риточка, за вечер, за праздник, за именины. Это я не забуду. Это так и знай!.
   Рита: - Я-то при чем? Я тебе сына предъявила.
   Кусков: - Наиздевался. Нашакалился над людьми. Скольких оплевал, растоптал – за всех ответишь. Ребенка не признал. Разве ты человек? Зверь. Это все мои свидетели. Я завтра же в горком, в райком пойду…
   Стебаков: - «Обидел…». «Растоптал». Обыватель. Сплетник. В райком он собрался! В гор-ком. Иди, заявляй. Кто тебя послушает!… Сморчок бесплодный…
   Требов: - Шеф, не оскорбляйте народ.
   Кусков: - Я все расскажу. Пусть хоть раз правду узнают. Увидят твое настоящее лицо «редактор».
   Миля: - Прекратите, мужчины, перестаньте!
   Кусков: (Одевает плащ). – Чтобы я с этим гадом за один стол когда-нибудь сел… Идем, Андреич, отсюда, идем…
   Рита: - Сейчас все пойдете, Федя. Юра с Милей тебя проводят. Лев Григорьевич. Успокойся… (Делает «магические» пассы над головой Стебакова
   Стебаков: (Отталкивает руки Риты). - Пусти… Мне идти… надо, мне надо…
Никем не замеченная в комнате появляется Жданкина. Пауза.

                3
  Ж: Что-то и дверь не заперта. Слышу, шумно у вас – Леончика голос.  Всей компа-нии честной здравствовать. О, и выдающийся мужчина (в сторону Требова) здесь. Леон, отметь: он меня сегодня от смерти спас.
Стебаков высвобождается из рук Риты, встает возле Жданкиной.
Р: - А тебя кто-нибудь сюда приглашал? Пришла незваная, юбка рваная.
К:  (В сторону). – Ей да не знать, где народ собирается...  Жучок, небось под каждом столом, в баре-то. (Рите) А, кто давеча, в кафе про банкет-то болтал?
С: - Молодец, Маша, Вовремя пришла. Вовремя. А то здесь мне мордобой устроили,  ребенка подсунули, сын, мол, мой. Наследничек первой очереди. Зна-а-ем, все знаем.
Ж: - Что такое?
С: - Да, вот так, Маша, запоминай. Будешь свидетелем. (Подходит  к столу, забира-ет бритву). Затащила на банкет. Ребенком тыкать начала. Мол,  признавай за сына. Я – нет. Так драку закатила. Бугаев зазвала поздоровей.
Ж: - Леон, я всех в баре видела, не иначе -   сговаривались…
Шум, голоса возмущения.
С: - А что нет? Запричитали! Все знаю. Ты, Риточка, думаешь, пришел бы я сюда, если бы не знал, что да зачем? Знал, что свистопляску эту готовишь, что Требова и Фе-дора подговорила. Под видом сватовства заговор устроила. Не выйдет! Я нарочно при-шел, чтобы раскрыть вашу банду. Вы все за это ответите. Маша все подтвердит.
Ж: - Конечно, Левушка, все как есть до словечка…
К: - Банда?! А кто нас на аркане сюда тянул – банда? Облыжник!
С: - Маскировались, знаю!
Т: - Не прерывать! Продолжайте, шеф священнодействие вашей лжи. Самой совет-ской, которую я когда-нибудь слышал.
Р: - Какой заговор? Мы твои именины отмечаем. Заговор.
М: - Вы же именинник!
К: - Вот я завтра о чем в райкоме доложу – именины он празднует. Борец за линию, партеец со стажем… Дармоедами обзывается…
С: - Какие именины? Откуда взяли? Нет у меня никаких именин. И не было. Нечего приплетать. Я вас на идеологию проверял, а вы и обрадовались. Обыватели, сплетники…
Т: - Меняйте, лексику, шеф, сколько можно!
С: - (Кускову).- В райко-о-о-м!!?? Это я тебя туда  потащу, заговорщик. (Требову). А ты кого защищаешь опять? Притон этот? Тебя сюда заманили, чтобы женить, а ты как телок приволокся. Причесочки, ноги голые, юбка до пупка. Диванчик на кухне. Ты ду-мал, так себе?
М: - Лев Григорьевич, ну, вы действительно… негодник. Клеветник…
Т: - Откуда такие сведения, шеф?
Р: - Свою затею, как не знать!…
С: - «Затея…» Мало ли что я затеваю, а ты и рада-радехонька из кожи лезть. Борделя я тебя не просил устраивать. Это твоя инициатива.
К: - Вот конюшня! (Машет рукой, отходит в сторону).
С: - Знает Стебаков, с кем дело имеет. Ведь кто вы есть? Пыль дорожная. Дунь – и нету, как не было.  А кое-кто этого не понимает, потачку вам дает,  д е м о к р а т и ю.  Беспечность это, не демократия. Вас в кулаке держать надо. Что Стебаков делал и будет делать. Будьте уверены!... Этого строго дурака на завод звонить заставил, а добился сво-его. (Кускову). С завтрашнего дня вы уволены, товарищ Кусков. Понятно? Вот так. Мо-локососа редколлегией взял. Ты, Юрий Андерич, думал, раз с дипломом – то не доста-ну?! Достал. И своего добился. Материал твой, каким положено ему быть, напечатаем. Так-то. А не тот, что ты намарал. Вот что такое Стебаков. Соображай. Подарок вас за-ставил купить и поднести. Что? А? Ха-ха. Женить тебя захотел – и женил бы.
М: - Это не вашего ума дело, Лев Григорьевич. Этого не касайтесь. Распоряжайтесь в редакции. А не нашей личной жизнью. Правда, Юрочка?
С: - Эт мы посмотрим, чье дело. Эт поглядим. Юра, есть у вас такая Ирина?
Т: (Грозно). - Шеф, в чем дело?
С: - Есть, спрашиваю?
Т: - Шеф, не тяните. Откуда про нее знаете?
С: - Она тебе сто раз звонила. Сегодня. Первый раз при ней. (Кивок в сторону Ри-ты). Утром. Просила тебя. Молила. Звала. Тебя не было.
Т: - Вы, болван тьмутараканьский! Козлотур паршивый. Почему молчали? О, Боже! Ирка, Ирка, Ирка!
М: - Ира? Рита, что же это такое? Лев Григорьевич, как вы можете! Я вас… Я папе…
С: - Я сам вашему папе все доложу. Как со своднями связались. Как его добром, квартирой, да машиной женихов заманиваете. Он рассудит. Нет, Милечка, богатством любовь не купишь.
Р: - Убить мало за это. Вот что!
С: - «Уби-и-ть»! Так-то ты заговорила, магиня! Колдунья. Экстрасенша. Джуна ло-пухошвили. Только голову морочишь. Думала, ты тут всем заправляешь?  Не-е-к! И не-чего корчиться, нечего!
К: - Ой, башка болит. Ой, не могу…
С: - Заумирал. Запричитали. Ха-ха-ха! Что узнали Стебакова! Кушайте на здоровье. Кому добавки? Ха-ха-ха…
Т: - Ну вы чудище, шеф. Всех облысили, всем место определили. С кем же сами-то остались? Это вас не трогает? Не пугает? Ни в чем не убеждает?
С: - Есть с кем. Не думайте.
Ж: - Хорошо ты им объяснил, Леончик. Так им, так. А теперь идем, мой родной. Рас-кипятился, ишь, что самовар. (Требову). Вы уж поберегите его, красавчик. Как меня се-годня оберегли. И в бар дорогу не забывайте. Для вас всегда все найдется. Пойдем, Леончик,  пойдем, мальчик.
Р: - Лева. Ты, что же – с ней? С этой  барменшей?
С: - Да, Маргарита, с ней! Честной труженицей, преданной подругой, патриоткой нашего дела. Соображай!
Ж: - Мы с Леончиком не разлей вода…
Голоса: нашли друг друга, два сапога пара, утюг и сексота и т.д.
С: - Что беситесь? А на здоровье! Мне любовь ваша не нужна. Я ненависть выше любви ставлю. Раз Стебакова ненавидят – значит правильно он живет, действует. Я прав, а не вы – трутни, бездельники, заговорщики, интриганы, Небось, хотели Стебакова с должности скинуть? А блин вам! Не выйдеть! Именины они праздновать собрались, депутаты, идеологические работнички. Всех на чистую воду выведу. Все вот где у меня (машет кулаком) будете…
К. - Побойся Бога, Хрен Отродьевич. Что ты несешь-то, городишь-то чего! За ого-вор-то перед Господом ответишь, прохиндей.
С. - Вот, Федор, где твоя гнилая  червоточина. Вот где твой изъян. Богом он пугать меня вздумал, темная душа. И это газетчик, советский. У которого на любу, железом должно быть вызжено: «Никакого Бога нет и быть не может».
К. - Тебе Бог не нужен. Точно. Тебе дьявол нужен. Людей-то губить.
С. - Не людей, а нелюдей. Для такого дела и дьявол сгодиться. Это не сомневайся.
Т. - Интересно, шеф, у вас получается. Бога нет, – а дьявол, значит, сгодится? Не свя-зываются концы.
С. - Ой, ой, поймал меня зам на логике. Подловил. Не-ет! Меня не поймаешь! Ты про вихри враждебные слышал? Которые веют над нами? Про что тут намек? Откуда они взялись? От него. Соображай. Чтобы мещан  развеять, обывателей. Чтобы жизнь  по-строить новую. Понял, зам?
К.- Такую, как в редакции? Нет уж, не надо. Сыты по горло этим адом… твоим
С.- Нормальная жизнь, советская. Соображайте!...  Пойдем, Маша.
Ж: - Оставайтесь все живы-здоровы, мои цыпоньки.
(Поддерживая Стебакова, грозящего  кулаком, уходят).
К: - Ой, голова. Ой, больно. Разламывается. Все разламывается. Конец, конец. Умер. Пенсию ждал. Дождался… С дьяволом сойтись. Козни терпеть. Ой-ой-ой, больно! Ой, голова-а! Помогите. Ничего не надо. Дайте куда лечь, помереть. Ой-ой-ой…
(Держась за голову уходит).
Т: - Каша. Каша. Месиво. И это жизнь? А не ее поругание? Попрание света по зако-нам тьмы?  Да, шеф, вы были именинником. Но праздники не длятся вечно. Кончился и ваш сатанинский шабаш.
Нет, Лев Григорьевич. Не быть по-вашему. И с очерком и с Федором Николаевичем. Газета напечатает правду, Кусков выйдет завтра на работу. (Рите). Рита, телефон есть? (Подходит к аппарату, набирает номер). Алле. Типография. Говорит Требов, замести-тель главного редактора районной газеты. Печатается? Остановите. Немедленно, экс-тренно. Правка конъюнктурного характера. Да, будет распоряжение. Письменное. Через полчаса привезу. Да, лично…
(Снова набирает номер телефона). Ира! Ирка… Милая. Знаю, знаю, только что ска-зали. Решилась-таки, решилась… Конечно, приеду… Лечу… Потерпи, чуть-чуть, дела у меня. Успею, с последним автобусом, успею. Господи, Господи. Ты – есть, есть! (Почти  убегает, не простившись ни с Ритой, ни с Милей. Слышен его удаляющийся голос). - Фе-дор Николаевич, подождите. Федор Никола-а-е-в-и-ч….
М: - Вот так финал… Спасибо. Всем спасибо. (Быстро уходит).
Рита встает в позу йога, склоняет голову, то ли медитируя, то ли плача.

                ЭПИЛОГ  (В финальных титрах)

Требов Юрий Андреевич – уволен  из редакции районной газеты в связи с профессио-нальной непригодностью. Перебрался к Ирине, занимается поэтическим творчеством и поисками работы.
Кусков Федор Николаевич – препровожден в психиатрическую клинику.
Маргарите – поставлено на вид за действия не совместимые с моральным обликом народного избранника.
Миля – вышла замуж за гл. инженера трикотажной фабрики.
Жданкина – назначена управляющим треста столовых и ресторанов.
Стебаков Лев Григорьевич – удостоен Почетной грамоты ГК партии за заслуги… и в свя-зи с 60-летием Великого Октября.
Детище Великого Октября – СССР – отсчитывало последние 15 лет своего существова-ния…