Прощай химия. Глава 4 Миллион долларов для Марка

                Кирпичный завод
      
          Когда работа в кочегарке завершилась, новым назначением Марка стал кирпичный завод.
          В течение трёх месяцев он пахал, как проклятый, на всех участках: формовке — подаче лопатами сырой глины на автомат; садке — отправке вручную сырых кирпичей в сушильные камеры; погрузке в огнедышащую печь и выгрузке из неё обожженых кирпичей, а также поддержание огня в печи засыпкой угля сверху в специальные круглые камеры.
         Все работы, кроме последней, были просто каторжными, так что физическая форма продолжала оставаться на уровне.
        Марк уже подумывал вновь попроситься на стройку в поле, на свежий воздух, но тут  капитан Тропкин внезапно вызвал его к в кабинет.
           —  Ну, что, Захарыч, как живешь-поживаешь? — издалека начал он.
           — Да, будто бы нормально, товарищ капитан.
           —  А работа как?
           — Тоже нормально, — ответил Марк, напряженно ожидая подвоха — Тропкин просто так не вызовет.
           — Всё-то у тебя нормально... Только для кого нормально, а для кого и не очень, — ворчливо продолжал комендант, — план-то завод не выполняет. Директор скулит.
           —  А я тут причём?!  Я там человек маленький. И свою норму выполняю. Могу показать табель.
           — Рубин, у тебя до УДО сколько осталось? — вдруг резко бросил комендант.
           — Полгода.
           — То–то.  Так вот, чтоб ты был не маленьким, а большим, назначаю тебя мастером на заводе! Кроме наших «химиков» у тебя в подчинении будут еще десять вольных плюс десять алкашей из психбольницы. Всего сорок человек. И если все эти шесть месяцев ты сумеешь выполнить план, представлю на УДО,  не сумеешь — развёл он руками, — лаять некого! Кроме себя.
           Марк выходил из кабинета с двойственным чувством.
           С одной стороны, закончилась каторга: выхватывать кирпичи из ада пылающей печи или по колено в мокрой глине не менее тяжело «пахать» на формовке. Мастер — совсем другой коленкор.
           С другой стороны, ультиматум Тропкина подвешивал за шкирку над пропастью: не выполнишь план — рухнешь. Новый вызов.
           Так или иначе, но на следующий день Марк уже не трясся в кузове вместе с остальными, а с комфортом ехал на мягком сиденьи в кабине машины. Начальник, как-никак!
           Принял и пересчитал вольных рабочих, а также пациентов психбольницы — алкоголиков, проходящих трудотерапию: мрачные испитые лица, взгляды в пол.
           И вдруг («Гром и молния!») среди алкашей он увидел, вернее, еле узнал Лёху Тараненко — игрока сборной школьников города по баскетболу, с которым когда-то вместе тренировались и играли  на чемпионате области.
             Лёха тогда был одним из лучших в сборной, симпатичным и неунывающим здоровяком, сыпавшим анекдотами — не остановишь.
             Сейчас же от Марка отворачивался, пытаясь не смотреть, не встретиться взглядом, сморщенный сухой старичок, половина бывшего Лёхи, с крохотными заплывшими глазками и безнадёжно потухшим взглядом.
            Бомжеватая мятая сине-грязная куртка и такого же вида брюки с ботинками без шнурков, явно просившими каши, дополняли образ.
           Марк содрогнулся: водка сделала с Лёхой то, что  с ним самим не смогли сделать две тюрьмы и две зоны.
           Еще по дороге Марк продумал план.
           Сам отпахав ранее на всех участках, он  учел специфику и возможности каждой категории своих подопечных, отправив «химиков» и вольных — на важные работы, алкоголиков — на второстепенные.
      Кроме того, припомнив опыт ночного аврала с шитьем фильтров в Дубенской зоне, а также по себе зная,  что в горячих цехах вода не менее важна, чем воздух, Марк метнулся в близлежащий  магазин и затарился водой с газом и конфетами.      
      Сам же ни секунды не сидел на месте, мотаясь между участками, контролируя и подбадривая работяг.
      А также, как заправский официант, сам подносил воду и конфеты рабочим, чем, конечно, поверг в изумление весь завод — такое раньше не творил ни один мастер.
Но зато дневную норму перекрыли в полтора раза.
      А на следующий день, расставив людей, Марк еще и сгонял на молокозавод, где договорился о ежедневной поставке сорокалитрового бидона  прохладного cвежего молочка, убедив руководство оплатить эту покупку.
       Вся эта неделя прошла на «Ура!», и Марк на выходных с восторгом рассказывал родителям и Коле, как неожиданно здорово у него получается не только держать в узде, но и «командовать парадом» «химиков», вольняшек и алкашей.
       Рано радовался.
       В понедельник он, как всегда, мотался по участкам, кому подсказывая, кого подгоняя, а кому и помогая разобраться с потоком кирпичей, отправлявшихся  в печь или выбиравшихся  из нее.
       Забежав в очередной раз на сушку, он не увидел на рабочем месте бывшего баскетболиста Леху Тараненко и двух его дружков — Витьку Бойко, толстяка алкоголика с головой как большой казан, рожей-тыквой фиолетового цвета и синюшным носом-картошкой, и Генку Громова, небольшого роста худощавого алкаша, вечно «стреляющего мелочь» у «химиков» и вольняшек.
      Зато рядом с пустыми вагонетками для сырого кирпича, подаваемого затем в сушильную камеру, он заметил валявшиеся два порожних флакона из-под одеколона «Тройной».
       «Неужели «нажрались», черти?! Я же у них  только пятнадцать минут назад был! И где успели «Тройным» разжиться? Идиоты… Скоро садчикам садить будет нечего, а сырых кирпичей нет. И куда они завеялись? — думал Марк на бегу —  надо проверить все нычки, где могли затихариться алкаши».
        Перебегая из цеха в цех и минуя комнату мастеров, он вдруг отчетливо услышал женский вскрик, который тут же прекратился.
        Рванув на себя дверь, Марк вбежал внутрь и обалдел: 
        — Леночка?! — пронеслось в мозгу.
        Распятая на  обеденном столе лежала на спине только недавно пришедшая на завод после техникума Лена Истомина, новый мастер, коллега Марка.
       Небольшого росточка, худенькая, с короткой стрижкой огненных волос, веселыми искорками зеленых глаз   и милыми веснушками на приветливом личике, она  с первых дней работы показала себя столь доброй и отзывчивой, что сразу стала всеобщей любимицей.
        Ее синий рабочий халат был распахнут, а из разбитого носа струился тонкий ручеек крови.
        Генка Громов с одной стороны стола, навалившись всем телом, одной рукой зажал ее рот, а второй удерживал ее руки, закинутые за голову и прижатые к столу.
        Вдруг оживший Леха Тараненко (а оживал он только после доброго глотка одеколона) стоял чуть поодаль, с интересом наблюдая происходящее.
        А  Витька Бойко, сорвав с нее юбку и трусики, сам со спущенными брюками раскинул и поднял, держа на весу своими клешнями ее голые ноги, еще не начав свое грязное дело, но уже  крякая от вожделения.
        На автопилоте Марк одним прыжком оказался рядом с насильником и, со всей силы засадил его носком тяжелого рабочего ботинка под колено сзади.
          Зажав мертвым хватом шею толстяка, потерявшего опору и враз отпустившего ноги Лены, он рванул его на себя, но не удержал равновесия и они вместе грохнулись на пол, причем Марк оказался снизу, прилично шмякнувшись сначала спиной и затем головой.         
          В горячке, не чувствуя боли, он  отбросил в сторону захрипевшего урода и кинулся к Громову, но тот с неожиданной для его тщедушного тела ловкостью нырнул под стол, выскочил с другой стороны и исчез из комнаты. Тараненко испарился еще раньше.
          Увидев, что Бойко начинает подниматься, и что в руке у него возник нож, Марк, не долго думая, обрушил ему на голову еще и складной металлический стул, которых в комнате мастеров было предостаточно.
       Витька ткнулся носом в пол, и затих. Марк остолбенел.
       — Убил…. — прошептал он.
       Но, сбросив оцепение, подбежал к рыдающей Леночке, помог ей одеться, а потом   вызвал скорую и милицию.
        Это было ЧП! По самому высокому разряду!
        Витьку и Генку арестовали. Тараненко выпустили, взяв подписку о невыезде.
        Несомненно, косвенно вина падала и на Марка, ведь ЧП произошло в его бригаде. В бригаде, где он как мастер, как должностное лицо нес полную ответственность не только за ее работу, но и за дисциплину.
      «Не контролировал… не обеспечил… допустил совершение тяжкого
 преступления …» —  такими формулировками можно было «закопать» любого.
        Марк с ужасом ожидал самых страшных для себя последствий, начиная с обвинения в убийстве и заканчивая возвращением в зону. По крайней мере, об УДО теперь мечтать уж точно не приходилось.
       Он практически не ел, а по ночам  не мог заснуть. В голове неустанно роились картины ближайшего будущего, и они казались ему одна мрачнее другой.
       Он ежечасно ждал вызова к коменданту. День, два.  Все было тихо. И не только потому, что Витька Бойко выжил.
        Лишь спустя некоторое время довелось узнать, что не последний человек в городе  отец Леночки, которая горой встала на защиту Марка, вместе с ней  и директором  завода в тот же день побывали у капитана Тропкина.
       Они смогли убедить его, что на самом деле Марк ни в чем не виноват, а, наоборот, если бы не он, то что бы произошло с бедной девочкой — один бог знает.
        После этого случая алкаши с завода исчезли, их больше не привозили. А вместо них в команду Марка добавили десять вольняшек. Конечно с ними было и спокойнее и легче.
       
                И снова шнырь
         
        Через несколько дней, поужинав дома и поболтав с родителями, Марк ехал в общагу  на заседание совета.
        Стемнело. Сойдя с автобуса и задумавшись о новых кандидатах на возврат в зону, проступки которых предстоит рассматривать, Марк направился к входу и был уже почти у ступенек, как вдруг заметил  рядом троих парней, причем одного из них он узнал сразу.
        Нехорошее предчувствие отправило его сердце в спринтерский бег с препятствиями, особенно после того, как до него донеслось:
        — Леха, эта что ли глиста Витька уделал?
        — Он… — ответил Леха Тараненко.
        Между Марком и троицей оставалось всего пару метров.
        «Бежать? — Не успею».
        Больше ни о чем подумать не удалось.
        У ближнего к нему верзилы из-за спины возник кусок арматуры, который он, ступив шаг вперед, со всей мочи опустил на голову Марка. Тот, пытаясь отпрыгнуть, инстинктивно успел поднять левую руку, и удар пришелся в  локоть.
         Словно молния пронзила тело с головы до ног. Боль была такой силы, что Марк не удержался на ногах  и с  криком отчаяния полетел на землю, перекатившись с боку на бок несколько раз.
          Тошнота подкатила к горлу и тут же исчезла.
          «Забьют!» — проскользнуло в мозгу, и он, стараясь прикрыть голову руками, уже приготовился принять  град ударов.
          Их не последовало.
          Огромная черная птаха — человеческая фигура — взлетела с высокого крыльца и обрушилась на нападавших, увлекая  двоих с собой на землю.
         Пытаясь отползти подальше, Марк видел, как его нежданный спаситель, высокий широкоплечий парень, вскочивший первым, затеял короткую, но жестокую игру ногой сразу двумя мячами — головами обидчиков Марка.
           Игра прекратилась тотчас,  когда те перестали шевелиться.
           Над Марком склонилось лицо…  Жоры Зельмана:
           — Малыш?.. Вот это да!..Ты живой?! А я тебя и не признал в темноте. Вышел на крыльцо покурить, смотрю, трое на одного. Нехорошо, думаю, не по пацански. Да, — он оглянулся вокруг, — а где же третий? Я все ждал, что от него «прилетит», когда  на земле был. Не дождался.
          Марк, поднявшись,  попробовал двигать левой рукой. Боль резонула в кисти, не в локте. А Тараненко уже и след простыл. Сбежал наводчик.
          На крыльцо вышли еще двое «химиков» и, узнав в чем дело, позвали дежурных милиционеров. Нападавших, являвших собой довольно жалкое зрелище, задержали.
          Вечер пропал. Мало того, что пришлось писать объяснительные (слава богу, правая рука была цела) и давать показания приехавшему следователю, боль в руке не отпускала.
         «Вот тебе и его величество Случай… — думал Марк, оказавшись, наконец, дома на своем диване. —Не успел я Жору от зоны отбить, как он мне здоровье, а может и саму жизнь спас... И не верь после этого, в высшую силу. Кто, кроме нее, мог вытолкнуть Зельмана покурить точь-в точь в  момент нападения и ни минутой позже?! Мистика…»
         Рука продолжала ныть, и ему пришлось долго ворочаться, пока боль немного утихла. «Завтра отпрошусь к врачу…» — успел подумать Марк, погружаясь в сон уже во втором часу ночи.
         И его еще неоднократно дергали к следователю сразу по двум делам: покушение на изнасилование Леночки и покушение на убийство его самого.
         Но рано или поздно неприятности проходят, а поскольку работа Марка не предполагала  физических нагрузок, долго прохлаждаться ему не разрешили.
         Уже через несколько дней его обновленная бригада приветствовала своего мастера, прибывшего с левой рукой на перевязи и в гипсе.
        Прошёл месяц. Бригада перевыполняла план. Директор завода ликовал, а комендант Тропкин был доволен.
       Жизнь налаживалась. В том числе и в семье, дома.
               
                Лизонька
      
        Смирившись со своим  внезапным браком, весь срок беременности жены Марк мечтал о сыне.
        Поскольку у Владика теперь был другой папа — боевой прапорщик, который увёз их с Лерой за границу, связь с первым сыном прервалась.
        И Марк надеялся, что скоро в его доме появится другая кудрявая головка, порадует и его, и дедушку с бабушкой. Алла тоже уверяла, что ждёт мальчика, поскольку чувствует себя совсем не так, как когда была беременна Танечкой.
          Жену увезли в роддом сентябрьской ночью, а в шесть часов утра Марк позвонил в больницу:
        —  Доброе утро! Скажите, Рубина родила?
        — Родила.
        —  Всё нормально?
        —  Всё нормально.
        Марк выдохнул.  Положил трубку.  «Хм, а кого родила, не спросил», — пришло на ум.
        Снова позвонил и в ответ на его вопрос, как будто голос с неба прямо в ухо произнёс: «Де-во-чку...».
        Ошеломлённый неожиданным ответом Марк опустил телефон и поднял глаза. Перед ним стояла восьмилетняя Танюшка в ночной рубашечке. И то, что она, хоть и не услышавшая его разговора по телефону, сказала, повергло Марка в еще больший шок: «Не расстраивайся, папочка! Следующий будет — мальчик!»
          Новорожденную назвали Лизонькой. Первые дни после роддома Марк смотрел на маленькое розовое кричавшее существо и переживал, что никакого даже малейшего шевеления отцовских чувств он в себе не находит: «Как же так? Это же моя доченька, моя кровинушка… Я что, совсем одеревенел после джунглей?»
          Но с каждым днем, с каждой неделей и месяцем чувство любви к малышке, так трогательно посапывавшей во время сна, к его удивлению, заполняло его все больше и больше.  Так что вскоре он уже зацеловывал её щечки и голубые глазки в меру и без меры.
          Обязанностей прибавилось. Теперь до работы нужно было успеть сбегать на молочную кухню, а после работы помогать купать и укачивать ребенка.
         Но это новое и такое светлое  счастье смягчило и отогрело сердце Марка после разлуки с сыном — первым в его жизни ребенком.

                Братья-армяне
             
            До УДО оставалось менее  двух месяцев. Однажды воскресным днем, когда вся семья была дома,  их потревожил звонок в дверь. Марк открыл. На пороге стоял худенький небольшого роста кавказец.
           — Меня зовут Левон Саркисян. Ваш адрес я получил от брата Юры, — назвался он, —  а вы, наверное,  адвокат Рубин? Я не ошибаюсь?
           Марк кивнул, вспомнив путешествие в  «столыпине» из  Полтавы в Дубенскую зону и короткое знакомство с Юрой Нерсесяном, цеховиком-сапожником, отхватившим 13 лет за хищение в особо крупном размере.
           Вспомнив, что обещал помочь ему, когда сам освободится, он пригласил Левона пройти в дом, и пока тот пил приготовленный мамой Марка чай с коржиками, сам просматривал приговоры и другие документы из дела его братьев Юры и Саши.
         Как он и думал, основания для обжалования в порядке надзора были налицо.  Получив от Левона нотариально заверенную доверенность на защиту и отпросившись у коменданта, Марк с Левоном выехали в Москву в Генеральную прокуратуру Советского Союза на приём к заместителю Генерального прокурора.
          Около двух часов Марк и высокий чиновник жарко  обсуждали многочисленные детали этого дела, и  Марк почти поверил в то, что  убедил прокурора и уже был готов к тому, что случится чудо.
          Но...  чуда не произошло. Заключение чиновника прозвучало неожиданно искренне:    
           — Ну, что ж, Марк Захарович,  ваши доводы довольно убедительны. Только давайте взглянем в лицо реальности. Вы хотите, чтобы я своими руками освободил двух братьев, отсидевших уже по 7 лет в колонии? Цеховиков, которые заграбастали десятки тысяч рублей неправедных доходов!  А что подумают мои коллеги, мой шеф Генеральный прокурор?  Вы думаете, они поверят, что я сделал это только из любви к  закону? Что я не получил от армян крупную взятку?  Что будет дальше?  Назначат проверку всей моей деятельности лет за пять, не меньше. А при желании  всегда можно найти недочёты и недоработки. В лучшем случае — меня уволят. Так мне что, лишиться должности из-за ваших братьев-цеховиков?  Нет, на это я пойти не могу.
         Разочарование и обида столь явно проявились на лице Марка, что прокурор отвел глаза. Как будто ему самому стало неудобно, что свою  карьеру ставит выше закона.
          — Я понял, — с горечью протянул Марк, — Но раз вы согласились, что их мера наказания не соответствует содеянному, то  хоть как-то облегчить их участь можно? Это в ваших силах?
          Прокурор задумался. И вдруг с энтузиазмом, махнув рукой:
          — А давай! Сделаем! До свидания, Марк Захарович! Можешь считать, что съездил в Москву не напрасно, — широко улыбнувшись, протягнул руку на прощание, зам. генерального прокурора.
          И, как по взмаху волшебной палочки, вскоре обоих братьев перевели из зоны усиленного режима в колонию-поселение, где они зажили вместе со своими семьями в  обыкновенных сельских хатах. Завели там хозяйство: свиней, уток, кур. А через время и совсем освободились.
          После возвращения из Москвы счастливый Левон прилип к Марку, как банный лист, уговаривая его  переехать жить к нему в Курскую область, в Железногорск — новый чудо-город, обещая и помощь,  и поддержку.
           Сначала Марк даже не думал об этом.
           Но вот подошёл срок УДО, и судья Саша Хорошенко перевернул и эту страничку его жизни,  освободив Марка на сей раз уже  окончательно.
            Оставаться в Дубнах не имело смысла. Старый небольшой городок. Предприятий — по пальцам пересчитать. Должности юристов наперечет. Квартира не светит.
           Хорошенько подумав, Марк решил съездить посмотреть: и что же это за чудо-город Железногорск? Благо до него всего лишь триста километров.   
        Новый город — новая жизнь!