Два меня

Раздвоением личности я страдал с раннего детства. Вернее я вовсе от этого не страдал, а страдала моя мама и может быть немного окружающие. Мне нравилось время от времени отвечать самому себе на вопросы и это по началу, никак не привлекало моих близких, считалось невинной игрой. Но однажды в гости к нам приехала моя старшая троюродная сестра. По утрам она наводила макияж перед зеркалом и разговаривала со своим отражением так наигранно и смешно:
- Ну что милая леди вы проснулись?
- О да вполне, но мне не мешало бы еще часок поспать - и она зевала так кокетливо и забавно.
- Нет, нет, что вы, это очень вредно для кожи лица!
 Мне было интересно смотреть на нее, я заливался смехом.  Она, заметив меня, еще больше корчила милое личико, и своим голосом, как звонким колокольчиком, развлекала меня. И я перенял эту игру. Я увлекся так, что говорил сам  с собой даже, когда сидел с близкими за столом, или в гостях. И на все предостережения моей мамы я не останавливался. Вжился в роль, и сам себе поверил, что меня два, вернее, что я не один.
-Сынок, тебе положить еще котлетку? – спрашивала меня мама.
- Мама спрашивает нас, не хотим ли мы еще котлет?- говорил я  и тут же отвечал: о да хотим, нам нужно больше есть.
- Перестань дурачиться! – возмущалась мама
- Дурачиться? – передразнивал ее я: а что нам еще делать, если не дурачиться? Ведь мы же еще дети!
Друзей у меня все равно не было, мы жили на хуторе, до ближайшего села пять километров. А на хуторе 7 домов, в основном старики. Я из детей один, не считая летних посещений моих братьев и сестер,  общался только со взрослыми.
 Моя мама,  волнуясь все больше за моё поведение,  повезла меня к психологу в район. Тот после полутора часов общения со мной, врач  сказал, что не видит во мне раздвоения личности, но поработать со мной он согласился.  Мы с ним играли, рисовали, общались, и я старательно скрывал своего друга. Однажды он предложил мне поиграть в игру «четыре»
- Но нас же двое? - Спросил я.
-Значит, будет тебя два и меня два – ответил психолог.  И мы начали играть, это было глупо, но забавно, поэтому я увлекся и разыгрался. Я не раскусил его хитрый ход.  Психолог был, похоже, опытный, или не дурак, он быстро нашел причину моего странного поведения.   А потом психолог  разговаривал с мамой и сказал:
- Ваш ребенок абсолютно здоров, он просто одинок, у него нет настоящего друга, ему надо уделять больше внимания. Иначе он не будет общаться с людьми ни в школе, ни потом во взрослой жизни.   Он интроверт и ему вовсе  не скучно быть одному.
Отец стал чаще брать меня на работу , после маминой беседы с психологом(я ездил с ним по полям, в мастерские, на пилорамы…) и благодаря этому я многое умел еще не закончив школу. В двенадцать лет я водил трактор, в 15 комбайн, ремонт техники для меня не был проблемой, но общения в моей жизни практически не прибавилось. Отец был всегда краток, и не многословен:
- Вот это педаль газа, правая нога, а сцепление -  левая, плавно отпускаешь сцепление и жми на газ, ну вот, ты поехал.
С первого раза у меня все получилось, и отцу говорить больше ничего н не пришлось. Мы понимали друг друга с полуслова, и он был благодарен мне, что я не донимал его лишней болтовнёй.
 Когда я пошел в школу,  меня никто не посчитал ненормальным, я учился, иногда общаясь с самим собой, реже со своими одноклассниками, потому что боялся с ними заговорить. Я не знал, что они скажут мне в ответ, а за себя я был уверен и знал, что от самого себя ожидать.  Учительница мою странность принимала спокойно, она была молодая и не обозленная работой женщина. Я ей даже нравился, она первая кто начал шутить по поводу моей особенности, но шутки эти были не обидными, а даже милыми. Одноклассники не гнобили, но и не стремились меня полюбить, в общем -  мне везло.

 И  когда пришло время, идти в армию, я с легкостью прошел комиссию даже  у психиатра, хотя привычка говорить с самим собой  меня  не покинула. То что я странный все приняли спокойно, но форму выдали на одного. Командир шутил при построении: первая Скрипка, вторая Скрипка. Скрипка это моя фамилия. Хотя к музыке я не имел никакого отношения, но фамилия мне нравится. Я служил отлично и дослужился до сержанта, и тут шуток прибавилось, когда я вел взвод, говорили скрипка с оркестром, или концерт с  двумя скрипками с оркестром. Эти невинные шутки меня не трогали. Я повзрослел, стал умнее,   в конце концов, моя особенность стала только моей. Я разговаривал сам с собой только наедине с собой. Остался служить по контракту, я был способным и исполнительным солдатом, командир познакомил меня со своим другом, который командовал особым отрядом.  Меня взяли туда с радостью, за немногословность и спокойный, невозмутимый характер. Получил несколько наград, задания и командировки были опасными, но и этот командир находил время подшутить надомной:
-Ты сейчас со своим другом пойдешь за языком, только смотрите там много не болтайте и языка мне живым приведи, а то заговоришь его до смерти – после этого звучал громогласный смех и он отправлял меня, вытирая слезы на глазах от смеха. На заданиях надо было молчать и мое второе я ушло в себя, я общался с собой в уме.  Мой командир как то сказал:
- В бой ушли двое, а вернулся один. Похоже, я потерял одного бойца  – он говорил это с какой то жалостью, и шутка не показалась смешной никому из окружающих, по той причине, что терять даже воображаемого бойца это горе, а не шутка. Я думаю, командир был привязан к каждому из нас, и меня он любил не меньше, чем других своих солдат.
Через 15 лет за особые заслуги я вышел на пенсию, на хуторе у родителей погостил неделю. Родители и не надеялись, что я останусь после стольких лет службы, но рады были повидаться. Получив новую квартиру, я занялся ее благоустройством. За одно, начал думать, что буду делать теперь. Мирная жизнь мне не знакома, общаться я особо не умел, да и не хотел, а находиться в четырех стенах мне было тяжело.  Я вдруг вспомнил своего давнего друга самого себя, стал задавать себе вопросы, чего я хочу от жизни. Подумать я часто выходил на балкон. Дом мой находился на краю города, через дорогу частный сектор, домики один к одному, старенькие и тесные, сверху я наблюдал за людьми, как они возятся в своих маленьких огородах, сидят на скамейке любуются цветами, пьют на веранде чай или ругаются по какому либо поводу.
Больше всего меня привлекала девушка, тщательно заботящаяся о своих цветах. Она напевала и с улыбкой парила среди грядок и дорожек. Ее дом и двор были с любовью украшены, битой керамической плиткой выложены узоры по фундаменту и стенам, в цветниках стояли какие- то самодельные фигуры, глиняные горшки. Все это выглядело хоть и несколько примитивно, но вполне мило и уютно.  Несколько недель я наблюдал за ней, и не видел в ее дворе никого, кроме ее самой и старушки, которая изредка  выходила из дома, посидеть на скамейке. Этот пейзаж для меня стал привычным, и я не пропускал ни дня, чтобы не заглянуть в маленький дворик.  И вот как то утром во двор вошли двое мужчин в костюмах с папками в руках, они вели себя уверенно , даже развязно. Что -то говорили девушке, она мотала отрицательно головой, они настаивали, но девушка была не преклонная. До меня доносились отдельные звуки, и понять я их смысла не мог, но слово – «пожалеешь»  меня насторожило.
Они ушли, через три дня ворвались во двор другие люди, трое накаченных парней, затолкали девушку в дом. Я подорвался с места, время в этом смысле играло большую роль.   Я залетел в дом, в уголке рта у девушки была кровь, красная щека от удара. Я рванул к ним. Завязалась драка. Помню, что одного я вырубил с первого удара, а остальные налетели на меня одновременно, куда бил и попадал, не замечал, парни были не слабые, но отключился я от удара по голове.
Очнулся я в больнице, рядом сидела эта девушка, она напевала,  я услышал ее голос еще там вне сознания. Она улыбнулась, в голове у меня гудело. Врач подошел сразу, осмотрел меня, послушал.
- Ты счастливчик. Как чувствуешь себя?
Я только махнул головой и моргнул, это единственное что я смог на это время сделать.
- Понятно, тебе надо отлежаться, завтра придет полиция, а сегодня ты отдыхай. Твоя девушка за тобой так ухаживала, что ты обязан на ней жениться.
Моя девушка покраснела, спрятала взгляд, но потом быстро заговорила:
- Я Аня, ты нас с бабушкой просто спас, полиция их поймала, конечно - соседи услышали шум, но если бы не ты нас может,  убили бы!
- Зачем? – произнес я с трудом
- Ах да наши дома, вернее земля дорого стоит, тут будут строить элитный район, и нам положена компенсация или новая квартира, но эти риэлторы, черные, они хотели нажиться на нас.  Они давно нас мучают, а теперь еще и напали, а некоторые не выдержали и подписали документы. А теперь будет расследование и всем все вернут, так что ты герой.
Она смотрела на  маня, не отрывая взгляда. Меня это смущало, я не был привычен к такому.
- Ну я пошла, ты выздоравливай.
Я задержал ее, взяв за руку. Она улыбнулась и сказала:
- Я приду завтра, пока.
В этот момент я понял, что не хочу больше с ней расставаться. Какое то непонятное чувство эйфории настигло меня, не смотря на мое состояние здоровья, я был счастлив.  Мне казалось, что я готов горы снести, реки повернуть вспять, и ничто не помешает мне быть с ней рядом. Я ждал этого завтра, как в детстве праздника Новогоднего.
С того момента, как я вышел из больницы,  мы больше не расставались, ничего друг другу не объясняя, не говоря, мы все поняли сразу. Нам не надо было спрашивать, хочешь ли ты, хочу ли я. Все как то произошло само собой.
Моя история не захватывающий триллер и не роман о страдальческой любви. Но в моей жизни могло бы быть все совсем иначе, если бы моя мама отдала меня в спецшколу, папа не научил меня водить машину, учительница не проявила терпение. Командир не взял на службу, и не выдали бы мне квартиру в новом районе. Все события в моей жизни вели меня к одному, к моему счастливому концу в сказке, где не разговорчивый, вернее говорящий сам с собой, мало эмоциональный мужчина, повстречал разговорчивую даже очень женщину и они стали жить вместе,   дополняя друг друга. Что бы в их доме царило счастье и гармония.