Нелюди

Недалеко  от Харьковского Мемориала  жертвам фашизма есть скромный памятник. Он появился лишь в 1991 году и о нем знают далеко не все жители города.  На нем надпись:
 «На этой территории в 1941–1943 г.г. захоронены погибшие от рук фашистов и умершие от болезней и голода дети из детдома в Сокольниках».
Именно на «территории» сотни безымянных детских могил. Сколько их? Никто не знает.
При отступлении изверги в немецкой форме сожгли документы, свидетельствующие об их страшных деяниях,  как сожгли и весь парк газвагенов  -душегубок , разъезжавших по Харькову во время оккупации .  Имена  лишь некоторых малышей стали  известны после войны благодаря нескольким выжившим детям из приюта в Сокольниках .

В приют детишки попадали разными путями: кого-то  привозили после облав, кого-то  приводили горожане, надеясь, что осиротевших малышей здесь хотя бы покормят. Приказы новой власти о том, куда следует сдавать беспризорных деток висели по всему городу, вперемешку с повешенными «пособниками партизан». Харьков голодал, и прокормить несчастных сирот не было возможности. Люди разбредались по окрестным селам на так называемые «мены», где за золотое кольцо можно было получить, к примеру, стакан гороха. Были случаи, когда отчаявшиеся, умирающие от голода матери сами отдавали своих малюток в руки палачей, в надежде что в приюте  дети получат еду. Там действительно кормили. Баландой, сваренной на воде от мытья кастрюль  немецких кухонь.

Одними из первых постояльцев страшного приюта стали воспитанники детского дома на Холодной горе. Их не эвакуировали , и беззащитные дети остались одни «на милость» оккупационной власти. Для начала  их выгнали из здания почти в центре города и через весь город пешком, голодных и напуганных, погнали  к новому месту жительства. А потом для них начался настоящий ад.

Первый день в приюте. Свидетельствует В. Ястребов, один из выживших чудом в том аду.
«Прижались друг к другу, согреваясь теплом товарищей. В помещении не было ни кроватей, ни лавки, ни свечи или лампы. Была только дверь, выходившая прямо на улицу. Открытая, она впускала в комнату изрядную порцию холода. В результате до утра двое не дожили. Возле корпуса была огромная воронка от авиабомбы. Она стала первой могилой детдомовцев. На следующий день пионервожатую (она понимала немецкий язык) немец куда-то послал, и она больше не вернулась. Дети остались одни, голодные и беспризорные…»
Детский приют находился на особом учете у немецкого командования, находился с определенной целью, с какой? Об этом пишет в своей книге  «Трагедия в Сокольниках» Анатолий Рева, воспитанник приюта. “Фашистские  врачи, давая клятву Гитлеру, попирали все законы человечности. Они выдумали теорию, будто бы детская кровь является сильным биостимулятором для скорейшего выздоровления раненых. А кровь голодного ребенка – кровь высшего класса по активности и качеству. Следуя этой лженаучной теории о могучем биостимуляторе, детей кормили 1-2 раза в неделю. И они умирали, обескровленные и голодные. Но не потому, что нечем было кормить. Цель была – не кормить. Приказ коменданта: «Так кормить»… Заботясь о чистоте крови, предназначенной арийским воякам, гитлеровцы поголовно уничтожали детей евреев, попавших в приют…»

Стоит  сказать, что в годы фашистской оккупации в Харькове был ещё и концлагерь для военнопленных, где уже
взрослые люди погибали в муках от голода,холода и болезней. Евреям же была как и везде, куда пришли немецкие захватчики, уготована страшная участь:Дробицкий яр стал их общей могилой...

. Теперь снова вернёмся к рассказу о страшном приюте, Приюте, в котором каждый день умирало до ста пятидесяти детей в возрасте  от четырех до десяти лет.. . Пусть звучат голоса  тех,  у кого украли детство , здоровье, хотели отнять жизнь.

 «Как-то приехала машина, темная, типа фургона, на боках у нее были красные кресты. Мы уже слышали от безрукой, что у нас будут брать кровь для раненых летчиков. И вот нас собрали и увезли. А когда привезли, многие были без сознания, без признаков жизни. После пересмотра мертвых относили в сарай, где уже лежали тела умерших. Потом дед Черняк вывозил их в лес, но куда, я сначала не знал. А потом я уже присмотрелся: он их вывозил просто в окопы, овраги, яр и как мог засыпал  землей, а зимой просто снегом. Смертность была ужасная. Вот почему по всему лесу валялись кости. Видимо, собаки растаскивали трупы и поедали их. «
 (Н. Калашников)

«Летом 1942 года пришли эсэсовцы и началась расправа над нашим детдомом. Приехало много машин-душегубок. Детей грузили «кататься» в эти душегубки, и больше мы их не видели. Они не возвратились. Переводчица Инесса успела сказать, что это душегубки, и многие дети убежали подальше в лес. Оставшихся, которые не хотели кататься, стали строить – девочек в одну сторону, мальчиков – в другую. Я с братиком не хотела разлучаться. От переводчицы мы узнали, что эсэсовцы всех мальчиков убивают об камень. На братика воспитательница надела платьице (он был с длинными кучерявыми волосиками) и хотела так его спасти. Но эсэсовец снимал трусики при проверке. И когда подошла наша очередь, он снял с Виталика трусики и, конечно, сразу потащил к камню. Братик сильно кричал, я бежала за ними. Тогда немец схватил его за ножки и со всей силы ударил его об камень, а потом начал колоть его тельце штыком... Там было уже много убитых мальчиков. Я плакала, кричала, и воспитательница оттащила меня в корпус и закрыла. А однажды нас погнали смотреть на расправу с партизанами. Собралось много немцев с собаками. Часть партизан была уже повешена прямо на деревьях, остальные копали два параллельных рва для себя. Потом их со связанными руками положили на землю и расстреляли. Но лесничихе удалось спасти одного из партизан.  В День Победы, уже в 1945 году, мы узнали, что она спасла начальника партизанского отряда. Мы каждый день ходили туда возлагать цветы и посадили столько елочек, сколько погибло здесь народных мстителей. Помню: в 1942 году нас, детей, держали за колючей проволокой около красного домика, вместе с военнопленными. У нас брали кровь для немецкого госпиталя-лазарета. Много детей умерло, у них забирали кровь полностью. Как я осталась жива, только Богу ведомо   …
К лету 1943 года нас осталось очень мало, в основном, девочки, очень истощенные. Когда наши самолеты бомбили немецкую зенитную батарею, нас гнали туда, чтобы таким образом наши летчики прекратили налет. Когда освободили город Харьков, наши солдаты на руках выносили нас из подвала на солнышко. Глядя на изможденные детские лица, они клялись отомстить извергам за нас. Меня долго лечили в госпитале. Я совсем не могла ходить и очень медленно набиралась сил. С тех пор прошло более пятидесяти лет. Но каждый год 2 мая мы встречаемся в Харькове. Ведь это наш дом, наша Родина, мои братья и сестры. Л. Стрекоколова (Иванова)

«Думая, что немцы хорошие и добрые дяди, пошла на кухню, попросила поесть. И тут же получила... Пьяные солдаты, развлекаясь, облили меня ледяной водой . Когда зима прошла и на дворе потеплело, я снова пошла к немецкой кухне. Но пьяный мотоциклист начал гоняться за мной по лесу, петляя между деревьями на мотоцикле. Я испугалась, побежала и, упав, поранилась. Но было у детей потрясение, мысль о котором могла зародиться только в больном мозгу. Отступая из Харькова, фашисты согнали всех детей в подвал особняка, забили дверь и окна досками крест на крест и собрались поджечь здание вместе с живыми детьми. Привезли огнеметы и уже начали было вершить свое черное дело... Александра Михайловна, каким-то чудом вырвавшись наружу, энергично стала убеждать немецкого офицера в том, что здесь находятся дети, чьи родители добровольно уехали в Германию. Конечно, это не соответствовало действительности, но ради спасения невинных душ директор готова была на все. И ей удалось уговорить фашистов. Они ушли. «
 Т. И. Протасова (Науменко)

«На аэродроме, где была столовая, мы все время ошивались, прося поесть: «Пан, эссен», – просили мы. Иногда хорошие немцы давали что -нибудь, но чаще кричали «вэк», «шайзе», «сакраменто». А однажды одного из нас, Юрку, по прозвищу Касик, подозвали и налили ему в банку (мы все имели консервные банки) горохового супу с мясом. Мы просили его оставить и нам чуть-чуть: «Касик, оставь! Касик, оставь немного, дай глотнуть!» Но один немец все время нас отгонял, пока Юрка не съел все. Мы стояли неподалеку и завидовали. А через несколько минут Юрка согнулся, у него пошла пена изо рта, он упал, начал дергаться, а немцы стояли и смеялись. Мы кинулись бежать, но немцы нас не пустили. «Цурюк», – кричали, велели забрать Юрку. Он умер. Я перестал ходить на аэродром»( Николай Калашников)

«Желуди, дикие яблоки и груши, стручки и цветы акации, ягоды и трава, листья и кора деревьев – все шло в желудок. Только потом сильно болел живот и тошнило. Как-то, не получая уже два дня еды, я собрался с силами и отправился собирать урожай на огородах. Свежий воздух ободрил меня и придал сил. Не дойдя до огорода, я лег на живот и начал щипать траву на поляне. Подкрепился и пополз дальше. На огороде рос подсолнух. Сломал его. Из середины выскоблил вату и поел. Нашел черный паслен, съел все ягоды. Попался гнилой розовый помидор, съел и его. К середине дня, наевшись, почувствовал боль в животе. Воспитательница положила меня на землю, на солнце возле корпуса и велела держать руки на животе, как грелку. К вечеру боль утихла. Утром опять приехала немецкая машина с красными крестами. Позвали меня к ней, голодного и дрожащего. Завели в машину. Я начал глазами обшаривать помещение в надежде увидеть съестное. Но, увы! Ноздри щекотал знакомый запах, запомнившийся мне от посещения больницы с мамой. В салоне автобуса было чисто. Стоял стол, стул, какие-то предметы лежали на полочках в шкафчике. Хозяйка салона в белом халате взяла мою руку, стянула жгутом и резко, как выстрел, скомандовала: «Отвернись!» Руке стало больно. Потом еще больней. Глаза заволок туман. Предметы начали исчезать. Темнота»
(Анатолий Рева)

Дальше я приведу два рассказа , написанные Анатолием Ревой. Я  привожу их полностью. Они, как и вся книга,  изданная маленьким тиражом в Харькове - обвинение фашизму...
                ПОСЛЕДНИЙ ОЛИН СОН

Днем воспитательница привела к нам девочку и после небольшого объяснения положила ее рядом со мной на одну кровать. В приюте не имел значения пол ребенка. Девочек и мальчиков клали в одну кровать, где было свободное место. Девочку звали Олей. Она была младше меня на полтора года. Светловолосая, в легком белом платьице в голубую горошину. Она села на койку, достала из кармашка кусочек хлебного мякиша, сделала два катышка и стала ими играться. При виде этих кубиков у меня потекли слюни. Но все-таки я не прервал незатейливую игру девочки. Закончив играть, Оля предложила мне один катыш, который я тут же проглотил: целый день я ничего не ел... Так началось наше недолгое знакомство. – Как тебя зовут? – спросил я. – Оля... – А сколько тебе лет? – Пять. – Где твой папа? – Папа далеко... – тихо ответила девочка. – Он – командир. – Только ты об этом никому не говори, – еще тише посоветовал я. – Ладно! Наступил вечер. Мы легли на кровати, прижавшись друг к другу, и быстро заснули. Утром вышли во двор. Я повел Олю к акации. Я чувствовал себя старшим и старался опекать ее. Мы побродили вокруг изрядно общипанной акации, нашли немного стручков. Рядом, на огороде, нам удалось сорвать немного щавля и парочку зеленых помидоров. Так прошло несколько дней. В Олином присутствии я забывал о своем одиночестве. – Давай я тебе расскажу, что мне приснилось, – щебетала Оля, грызя кислицу с дикой яблони: – Ко мне ночью пришла мамочка. Такая красивая! Пришла в приют и забрала меня. И сказала, что никогда больше никому меня не отдаст. Что мы всегда будем вместе. – А где она сейчас? – поинтересовался я. – Однажды немцы ворвались к нам домой. Начали кричать на маму, а потом ее били. Наша соседка тетя Катя взяла меня к себе, а немцы увезли маму. Она сильно плакала и кричала. Тетя Катя сказала: ее убили  потому, что наш папа командир.. – Олино личико искривилось и на щеку выкатилась слеза, за ней другая, третья... Днем к корпусу подъехала машина с красными крестами в белых кругах. Мы не придали ей значения. Вчера приезжала такая же, но без крестов. В нее посадили больных, квелых детей, пообещав покатать и угостить их конфетами. Больше мы их не видели. Тетя Галя, увидев Олю, позвала ее к себе, взяла за руку и повела к машине. Я остался стоять, наблюдая, как девочку подсаживают в фургон... В салоне были стол и стул. Все чисто и аккуратно. Кроме тети Гали, была еще женщина в белом халате. Она взяла Олину руку, стянула жгутом и приказала: – Отвернись, девочка, не смотри сюда! Оля от боли и страха сжалась в маленький трепещущий комочек, и теряя кровь и силы, сползла по спинке стула, зацепившись за него белым в голубую горошинку платьицем. Платье нависло над ней, как легкое светлое облачко. – Что с ней? Она потеряла сознание... – заволноваась воспитательница. – Ничего страшного! Жива, – ответил Белый Халат, наполняя шприц Олиной кровью. – Дай ей теплого чая! – А, может, хватит? – спросила тетя Галя. – Подожди, еще возьму, – грубо отмахнулся Белый Халат, словно отгоняя от себя муху, и взяла новый шприц. – Заканчивай, – торопила воспитательница, – у ребенка глаза закатились... Через мгновение послышался еле слышный Олин стон: «Мама»... Без суеты Белый Халат спокойно наполнил последний шприц остатками еще теплой детской крови и, проверив реакцию глаз, деловито вздохнул: – Кажется, уже все ...
 Я вспомнил рассказанный Олей сон, слова приснившейся ей мамы: «Мы всегда будем вместе». И заплакал, почувствовав одиночество и свою беззащитность. Это чувство во мне присутствует до сих пор. Как и чувство голода. 

                ОЖИДАНИЕ КРОВАВОЙ ПОТЕХИ
Война не обошла стороной семью Кравченко. В 1941 году отец ушел на фронт, мать немцы угнали в Германию. Остались дома малые дети: Витя, Зоя и Надя – двоюродная сестра. Жили они вместе одной семьей на ул. Симферопольской, 67. Кушать нечего, в доме холодно, топить нечем. Какая-то молодая женщина отвела детей в Сокольники и там бросила, никуда не устроив. Дети были вместе, но одинокие. Нашла их старушка, пасшая в лесу коз. Она привела детей в приют. Находились они там с весны 1942 года до освобождения Харькова в августе 1943 года и затем продолжали воспитываться до трудоустройства. Через много лет, встретившись с друзьями, Витя рассказал историю, случившуюся с ним. Кто-то из ребят нарочно или нечаянно обронил: «Сегодня будет машина для забора крови...» Зная, что это за машина – большая, с красными крестами в белых кругах по бокам – дети, как муравьи из потревоженного муравейника, разбежались, кто куда: в лес, поле, на огороды, в сад. Но некоторым не повезло. Среди таких оказался Витя Кравченко. Задержался он с младшей сестренкой Зоей: помог ей одеться, покормил, полечил, как умел. У нее на теле было много болячек, доставлявших сильные страдания. Сестра во всем слушалась Виктора, всегда получала от него защиту и братскую любовь. Но вот воспитательница нашла Витю и привела его к машине. «Иди сюда, Витя», сказала она и подтолкнула мальчика к женщине в белом халате. – Здесь никого не называют по имени, – грубо оборвала воспитательницу Белый Халат и завела его в салон машины. Со злостью взяла худую руку мальчика, стянула жгутом, приказала отвернуться. Руку зажали крепкие руки-тиски Белого Халата, и Витя почувствовал неприятное присутствие иглы в теле. Особой боли не было, но лицо мальчика покрылось потом. Предметы в салоне начали странно плясать, потом успокоились. Вите дали теплого чая из жестяной кружки. Сладка и теплая жидкость ослабила мучительное напряжение. – Идти можешь?  – Могу... – Ну иди! Свежий воздух подбодрил и прибавил сил. Пошатываясь от слабости, Витя направился к сестренке. Она спала. Будить ее не стал. Пожевал кое-что из своего запаса, состоящего из сухарика и нескольких диких груш, и не спеша пошел в лес. Лес ему нравился больше всего. Он начинался прямо, без подлеска. Неохватные дубы тянулись ввысь и своими широкими кронами закрывали небо. Чуть поодаль, стоял зловещий, весь в зеленых лохмотьях засыхающих листьев, разбитый снарядом дуб. Он скрипел при порывах ветра, напоминая мальчику о существовании страшной войны. Но вот в лесу потемнело. Где она, дорога назад? Скоро Витя набрел на страшное место. Рычали и лаяли овчарки, готовые сцепиться и разорвать друг друга. То был собачий питомник, о котором Витя до этого ничего не знал. Интуитивно почувствовав опасность, он повернулся, чтобы убежать. Но его остановил окрик часового. Немец, решив развлечься, схватил Виктора за шиворот и бросил в конуру к свирепой овчарке, ожидая кровавой потехи. Но у пса сердце оказалось добрее, чем фашистское. Овчарка вначале порычала для порядка или для знакомства и подвинулась в конуре, как бы принимая мальчика. И он залез туда, спрятавшись от часового. Было страшно. Но Витя больше боялся часового, чем овчарки, пасть которой видел рядом с собой. После утреннего донорства и блуждания по лесу мальчик сильно устал и заснул, несмотря на столь необычное соседство. Ночью он спал неспокойно. Но, как ни странно, собака отнеслась к гостю вполне миролюбиво, согревая его теплом своего тела. Утром с появлением часового Витя поглубже залез в конуру, прячась за овчарку. Немец принес собаке и мальчику еду в одной миске. Во время еды собаку трогать нельзя – это он хорошо знал, и подкрепился объедками лишь тогда, когда насытилась овчарка. На вторые сутки пребывания в собачьей конуре какая-то овчарка, сорвавшись с цепи, бросилась туда, где был Витя. Но истинная хозяйка не дала в обиду своего маленького гостя, и свирепая пришелица была изгнана. Хозяйка же, вернувшись к конуре, зло на госте не срывала. Раны зализала, успокоилась и легла на солнышке отдыхать. Вторую ночь мальчик провел спокойно. Во сне он прижался к собаке и ему было тепло. Но мысль о сестренке тревожила все сильней: как там Зоя сама? Наверное, голодна и плачет, страдая от чесотки, которой болели поголовно все дети. Ведь их никогда не купали, белье не меняли. О мыле они давно позабыли. Да и вода на вес золота – взрослые носили ее из колодца, охраняемого часовым.
В самом же приюте Виктора и не думали искать. Решили, что он мертв. Ну, и царство ему небесное. Что произошло с Зоей в эти дни, мы узнали из воспоминаний самой Зои Николаевны Кравченко (Гончаровой): «Куда машина увозила детей, никто не знал. Но случалось, что их привозили обратно. Одни были вялые, другие без сознания, некоторые так и не просыпались. Их бросали в яму смертников. Однажды в машину забрали и меня. Куда возили, не знаю. Привезли меня без сознания. Очнулась я уже в яме раздетая. Вокруг лежали детские трупы, кое-кто еще стонал. У меня не было сил позвать на помощь. Здесь и нашел меня Витя, и вытащил. Так я чудом осталась жива. После этого случая брат всегда водил меня за собой...» ... Тень от будки стала удлиняться. Скоро обитатели питомника, налаявшись за день, успокоились. Наступила ночь. Витина хозяйка все так же согревала его ночью. Пришло четвертое утро. Холодно. Собаки, потягиваясь, зевают, рычат. Снова часовой принес еду овчарке и мальчику в одной миске. Еда – собаке, объедки – мальчику. Явился начальник стражи, узнал, зачем здесь мальчик. Так и не дождавшись кровавой потехи, немцы на четвертые сутки пинком прогнали с псарни Витю Кравченко. ... Прибежав из питомника, первым делом пошел к сестре и узнал, что она в яме. Не теряя времени, побежал туда и обнаружил плачущую Зою, сидевшую на трупах. С трудом, с помощью бревна, вытащил ее из ямы. С тех пор Виктор подружился с собачьим племенем и всю жизнь посвятил дрессировке служебных собак. В армии был кинологом, имел награды и грамоты за отличное собаководство. «После освобождения Харькова Красной Армией, – вспоминает Зоя Николаевна, – я, Надя и Виктор лечились в больницах. Нам делали переливание крови, брату лечили позвоночник, а мне ноги, т. к. они гнили, были в язвах. В настоящее время у меня очень больные ноги...»

В заключении я хочу сказать, что долго не могла найти название для этой статьи. Вариантов было много, но в голове все время крутилась мысль : «Люди, живые, из плоти и крови, у которых должна быть душа,  совесть, в конце концов  хотя бы страх, что за свои ужасные преступления придется отвечать. Люди не могли творить такое  с невинными детьми. Но они совершали все это. Значит, для них подходит слово «нелюди». Как иначе можно их назвать?!
И тут, в конце книги о приюте в Сокольниках я увидела иллюстрации Анатолия Ревы. Одна из них называется «Нелюдь». Название было найдено .  А рисунок я  поместила в  начале данной публикации.
Не забывайте о злодеяниях фашизма! Нельзя! Ради наших детей!