Ужин в деревне

.


     Был вечер, чудесный, приятный. Ужинали.
     – Как же мне звать тебя, дорогой Пётр Петрович?
     – А никак…
     Помолчали.  Впрочем,  Пётр Петрович во всё это вре-
мя играл  на  расписных  деревянных ложках  и делал это
по-мастерски лихо,  с великой охотою  и, даже,  самозаб-
вением.
     – И всё-таки, как же мне звать тебя, мой дорогой, лю-
безнейший Пётр Петрович? Уж ты не таи, открой!
     – Да никак!
     Помолчали.  Впрочем,  Пётр Петрович так разошёлся
на своих ложках,  что  молчание  тягостным  не казалось;
более того – Пётр Петрович,  в азарте,  разумеется,  взял
моду чередовать удары по мискам и кружкам  с редкими,
но  довольно  чувствительными  ударами  по  лбу  Ивана
Иваныча.
     Ибо пытливого собеседника звали Иваном Иванычем.
     Было расчудесно взглянуть,  как начиная простенькое
коленце  по  лафитничку  с анисовой водкой  или,  даже,
затейливую дробь с запечённого поросёнка,  Пётр Петро-
вич всё начатое  –  и коленце,  и дробь  –  непременно и
ловко приспособился заканчивать  на,  начинающем уже
пунцоветь, лбу своего сотрапезника.
     – Да что же это!  –  было взмолился Иван Иваныч, но
тотчас взял себя в руки и,  с неподдельной вежливостью,
продолжил  давешнюю  беседу в настроенном ранее тёп-
лом ключе:
     – Так как мне теперь и звать-то тебя,  милейший мой
друг? Как величать, как кланяться, мой драгоценнейший
Пётр Петрович? Что ответишь, душа?
     Но Пётр Петрович вошёл уже в такой оборот, что, за-
место ответа,  бросил деревянные ложки прочь,  схватил
мельхиоровые и влупил  такую трель соловьиную  прямо
в лоб товарищу, что товарищ, Иван Иваныч наш, начис-
то оставил врождённую вежливость и,  свалившись с та-
бурета, закатился прямёхонько под стол – без ваших там
этикет с реверансами  и  всяческих,  приятных  к  вечеру,
вопросов.



                конец



.