Телефон-автомат

Телефон-автомат

Валерка стоял перед раскрытой дверью мастерской и задумчиво скрёб пятернёй железную щетину. Бриться он перестал после того, как Маньку закопали, так по традиции положено, а потом и вовсе махнул рукой – нафиг. Кому это нужно...
Мастерской назывался сарайчик, набитый всяким хламом. Когда слесарную фабричку пришлось закрыть, он с сыном переволок сюда всякие никому не нужные ошмётки. Разные там железные рейки, уголки, сварочный аппарат, рамки, инвентаришко кое-какой – в хозяйстве всё пригодится. Сын жил в шикарной квартире на крыше небоскрёба, туда всякое барахло не перетащишь – невестка запретила захламливать пентхауз. А у отца была крохотная квартирка со своим выходом в небольшой дворик, куда отлично вписался пластиковый сарай, набитый всякой всячиной. Манька было вякнула – мол, железу дома не место, да и внуки порой во дворе играют, порезаться могут, но муж как зыкнул на неё – сразу замолчала. Она такая была – своё место знала, он её ещё до свадьбы приструнил.
Валерка стоял перед открытой поцарапанной дверью, смотрел на груду хлама, оставшуюся от любимого дела, и пытался проглотить горький комок, застрявший в горле, а точнее – не в горле, а где-то глубоко в груди, в самом нутре. Горечь эта поднималась и распухала в нём всегда, когда он вспоминал дружную работу с Алёшкой на их маленькой фабрике, азарт от интересного проекта, бодрость авралов на срочных заказах, чувство гордости за красивые решётки и беседки, которые они так лихо мастерили по всему городу. Работа кипела, денег было вдоволь, малышня росла, Манька с невесткой не успевали кормить и обстирывать работящих мужиков, созывать гостей на пикники, дни рождения... Суперская житуха была! И куда она подевалась...
Сначала пришла эта дурацкая болезнь с диким названием «Ковид». И надо ж такое выдумать? Из-за паршивого гриппа грёбаное правительство закрыло все бизнесы, но фабричка продолжала втихаря работать – заказы-то всё равно были: то столы у людей покорячатся, то заборы сломаются, а чинить-то нужно! Так как-то перебивались. Потом их засекли, пришли сволочные инспектора с полицией, наложили драконовские штрафы и опечатали помещение, пришлось действительно закрыться. Чтобы заплатить налоги – продать оборудование, чтобы рассчитаться с долгами – продать помещение.
 Так-то...
Сын молодой, под сорок, устроился на работу на громадный завод – золотые руки везде нужны, а его, Валерку, не взяли – за шестьдесят мужику, хоть и рукастый, да орать и командовать привык, кому такой нужен? Ори, вон, дома – на жену! С тех пор мыкался как цветок в проруби, хорошо хоть не спился...
А потом слегла Манька. Всерьёз. Сначала всё хорохорилась, виду не подавала, стирку затевала, как температура поднималась, говорила – паром всегда кашель сбивают. Но уж как под сорок жар пошёл, как ноги подкашиваться стали, как посинела от кашля – Валерка не выдержал и вызвал скорую. Они пришли в белых балахонах, лица под масками, страшные, как пришельцы из космоса, и наклонились над истаявшей Манькой, будто ку-клус-клановцы над жертвой. Глянули, тут же нацепили на её посиневшее лицо маску с кислородом и заторопились – велели дверь из дворика на улицу открыть, чтобы не через общую лестницу выходить, и на руках вынесли узкие лёгкие носилки. Манька уж без сознания была... А мужу палочкой в нос ткнули и велели дома сидеть две недели:
 – Результат анализа вам по телефону скажут, ни с кем не общайтесь! Еду по телефону заказывайте!
– А как же навестить... В больнице...
– Никаких посещений! Её в ковидное отделение забираем, вам позвонят. Мы вас предупредили о карантине – распишитесь здесь и здесь. – Нечеловеческой синей рукой старший ткнул в какой-то лист, исписанный каракулями. Белый комбинезон шуршал как инопланетный. – Ни с кем не контачить! Ни с кем!
И Валерка остался один.
Вообще один.
Вот тогда и образовался внутри этот мешок с горечью, душащий его при воспоминаниях, при взгляде на живых, смеющихся людей, при чириканье воробьёв.
Через день ему позвонили и сказали, что он отрицательный. Что через десять дней анализ нужно повторить, потому что он находился в тесном контакте с больным Ковидом.
А еще через сутки спокойный женский голос сообщил, что Полина Пономаренко, номер паспорта такой-то, умерла в три часа дня от осложнений, вызванных Ковид-19. Что проститься через стекло можно в больнице, в отделении патологии, по такому-то адресу, при похоронах присутствовать нельзя. Валерка всё выслушал как через вату, ничего не понял, хотя говорили по-русски, и только машинально попросил: сыну позвоните. И чужим голосом назвал номер телефона.
Всё это прокручивалось в седой голове сейчас – перед открытой дверью сарайчика, ведь тот телефонный звонок застал его при разборке кладовки. С тех пор он даже не глядел в ту сторону, а сегодня вот сын заставил:
– Хватит тебе тут одному маяться. Переезжай к нам. А конурку эту продадим, вместе виллу купим, места всем хватит. Давай, разгребай завалы-то, я покупателей приведу.
Отец не ответил. Ему было всё равно, где жить, чем заниматься, и жить ли вообще.
И вот сейчас он тупо стоял перед нагромождением железных реек, но не видел их – перед глазами стояло лицо Маньки.
– Бать, чего застыл? – Лёшкин голос вывел из забытья. – Чё, много барахла?
Отец посторонился, пропуская сына внутрь, давая ему распоряжаться, что-то обсуждать, планировать... Из кухни доносился зычный голос невестки и несло чадом – у той подгорели котлеты; из комнаты кричали дети – спорили, какой мультик смотреть; собака гавкала, выпрашивая кусок фарша...
Валерка всматривался в лицо жены. Не той испуганной девчонки, которую он шутя крепко приобнял в танцевальной толкучке, и не то, умиротворенное, обращенное к усердно сосущему малышу. И не торжественно окаменевшее на парадной фотографии к серебряной свадьбе. Нет! Ту жену он как бы не замечал, хотя она была изысканно красивой, и ему льстило, что мужики оборачиваются на неё, нравилось злить её простецким именем «Манька», хотя аристократическое «Полина» подходило ей куда больше! И чёрная родинка на правой щёчке придавала ей пикантности как французской маркизе. А он дразнил её, и помыкал ею, издевался над родинкой, не слушал её... А сейчас вот - Видел...
Когда через стеклянную перегородку он рассмотрел тело, покрытое белой простыней, и вгляделся в приоткрытое лицо – не узнал. Тонкий изящный профиль сменился одутловатой зеленоватой маской. Раздувшееся как у утопленника лицо не помещалось на подушке. Даже родинка посерела и стёрлась... Это была не Манька! Отец и сын молча всматривались в чужие черты, с ужасом и недоумением пытаясь увидеть в них хоть что-то знакомое. И Валерка вдруг увидел. Вернее, не увидел – почувствовал. И тотчас горький мешок в груди уменьшился, перестал заслонять весь мир, и муж в лежащем теле узнал свою жену – и почувствовал, что она говорит с ним. Замер, пытаясь настроиться на эту тончайшую, ускользающую ниточку, удержать в себе её трепет, но Лёшка тронул за плечо:
– Пойдем, батя...
С тех пор Валерка всё время пытался поймать ту ниточку. Договорить бы... Дослушать... Вот вроде поймал...
Но сын помешал и на этот раз. С лязгом и грохотом рассыпалась пирамида уголков, взвизгнула попавшая под них собака, сын громко выругался, отпихивая её ногой.
– Бать, ты чё расселся-то? Помоги! Твоё ж разгребаю! Где у тебя верёвки? Завязать есть чем? Эй!..
Вечером, когда все ушли, и в маленьком дворике наступила вожделенная тишина и прохлада, Валерка вышел с сигаретой покурить. Блестели в лунном свете связки реек и рамок, зиял распахнутыми дверцами сарайчик, облезлая кошка воровски порскнула и скрылась в кустах. Что она там нашла? Мышь? Валерка подошел к качающейся на прохладном ветерке дверце, заглянул внутрь сарайчика. Тот был почти пуст – только на облезлой табуретке стоял телефон. Чёрный. Обычный. Из той жизни – с прозрачным диском для набора номера, с массивной пластиковой трубкой, соединенной с тяжелым основанием извивающимся перекрученным шнуром. Откуда он здесь? Из старой конторы? Да вроде вообще не было такого!
Внезапно Валере захотелось снять трубку и послушать, что там?
Холод пробрал до костей, он зло откинул сигарету и замер, не решаясь дотронуться до загадочно возникшего аппарата. Вроде такой стоял у них в квартире, когда только поженились? Или нет – до свадьбы? По такому всё названивал ей, поддразнивал, на свидания приглашал...
Вот чёрт! Как он сюда попал? Наваждение?
Э, нет! Как он, дурак, забыл?
У него ж дома не было телефона! Был у неё – мать докторшей на скорой ишачила, потому и поставили. А у него семья рабочая, простая, и он звонил ей из будки, из телефона-автомата! Бегал на угол к булочной, разменивал там рубль на двухкопеечные монеты и трепался так долго, что набиралась очередь, какая-нибудь дамочка начинала нетерпеливо стучать по стеклу. Тогда он нахально поворачивался спиной ко всем и бессовестно болтал до последней двушки. А потом, выходя, издевательски придерживал дверь автомата перед возмущенной дамочкой: «Прошу, мадам! Получайте удовольствие!»
И тут до него дошло! Надо сделать такой же автомат! Сварить будку из рамок, поставить туда этот телефон, тогда никто не будет мешать ему говорить с ней! Там, в остеклённой будке, будет тихо, и, может быть, он услышит наконец-то её голос... А даже если не услышит – то сможет хоть извиниться перед ней, объяснить, как любит её, как безумно любит её! Ведь он так и не успел сказать это при жизни!.. И еще повиниться, что умерла она, а не он – как же это он недосмотрел?.. Эх...
Он решил действовать немедленно – чего ждать? Где-то тут был сварочный аппарат... Лёшка, гад, всё переворошил, ничего не найти! И темно, как у негра в ухе! Давно хотел провести свет во двор – и всё руки не доходили! Чёрт! – Он пребольно ударился обо что-то и прекратил суетиться.
Огляделся по сторонам, глубоко, всей грудью вдохнул живительный ночной воздух и удивился – горький мешок внутри съёжился и затих, впервые за всё это время не заслонял от него весь мир.
– Я позвоню тебе, Манька! Жди! – выкрикнул в далёкое небо и неожиданно для себя рассмеялся. Вспомнил, что именно так он гаркнул красавице Полине, впервые проводив её с танцев. Уже тогда знал, что она – его Манька!
Весь следующий день, с самого утра, он вымеривал, чертил, паял и сгибал конструкции. В Гугле нашёл размеры типичной советской будки, и, чертыхаясь, что нет нужных материалов, инструментов и напарника, работал как вол на плантации. Вкалывал так, что забыл пообедать подгоревшими котлетами.
– Мать честная, батя, ты чё – свихнулся? – изумленно прозвучало над ухом, когда в сумерках Лёшка после работы заскочил к отцу.
– Подержи-ка вот так, – озабоченно ответил тот, опуская щиток и включая сварочный аппарат. – Одному неловко!
Через пару дней сваренный остов телефонной будки возвышался над проволочным забором, изумляя соседей.
– Что это, Алексей? – осторожно интересовались они, пытаясь заглянуть через кусты. – Проект новый задумали? Беседки варить будете? Заказы принимаете? Мне для сватьи нужно.
– Площадку для детей оборудуем, – уклонялся от разговора Лёшка.
– Потом покажешь, парень, для своих организую!
Через неделю, когда вставили стёкла, покрасили будку серой шаровой краской и навесили дверь, Лёшка задумчиво оглядел ее:
– Пора линию проводить, телефониста вызывать. А какой аппарат ты повесить хочешь? Сказать технарю, чтобы фирменный принёс? Или как?
– Ты не отвлекайся. – Отец по-армейски пресёк посторонние разговоры. – Ручки для дверцы давай! Купил? Обе?
– На, – пожал плечами сын, распаковывая принесённую из магазина коробку. – Те вроде?
Он вытащил ручку-грибок из картонной коробки, пристроил с наружной стороны и ловко прикрутил шурупы. Посмотрел на отца, исподлобья наблюдающего за ним. Понял, усмехнулся, и привинтил другую с внутренней стороны. Вроде, всё правильно! Чего ж батя так напрягся? И вообще, что это с ним? Как подменили человека!
– Всё, что ли?
– Всё! – Сын посторонился, пропуская отца к дверце. Ишь, какой нетерпеливый стал! После похорон всё по барабану было, штаны даже забывал надеть, в семейных трусах расхаживал...
Но Валерка не подошёл. Закрыв глаза, как слепой, осторожно протянул руку и дотронулся до дверной ручки. Замер, проверяя ощущения, вспоминая их. Закрытые глаза забегали под набухшими веками, словно пытались разглядеть что-то скрытое, пропавшее во времени, ускользающее от взора. Пальцы затанцевали на гладкой поверхности, потом вся ладонь обхватила ручку и радостно, уверенно потянула на себя.
– Она! Точно! – воскликнул старик и весь осветился радостью. – Точно такая же!
– Да кто? – не выдержал сын.
– Дверца. Ручка. Такая же на ощупь как та, старая! – Отец оглаживал ручку, молодея на глазах. – Только дверь не скрипит. Ничего, надо песочку на петли подсыпать – запоёт... – Он вдруг знакомым жестом провёл по подбородку и нахмурился. – Пойду бриться. На свидания с такой щетиной не ходят!
Совсем крыша поехала... Лёшка горестно собирал инструменты. Чем дальше, тем хуже. Скоро он с мамой говорить начнёт... Но... чем черт не шутит, может, поговорит, скажет ей всё, что накипело, и поправится? Тогда попрощаться с мамой не успели, не смогли... А тут простится... Глядишь – и оживёт? Надо будет ему советский аппарат заказать. Видел в интернете...
Поздно ночью, когда даже соседские псы задремали, Валерий осторожно выглянул во дворик. Чисто выбритая физиономия блестела от лосьона, свадебный костюм, бережно хранившийся Манькой все сорок лет, вонял нафталином и лопался подмышками. Валерий набрался храбрости, шагнул к сараю, как на бруствер, решительно взял и поставил внутрь будки облезлую табуретку с допотопным аппаратом – точно так, как они чудом появились в его сараюшке. Потом присел рядом на корточки и положил руку на холодный телефон. Посидел немного, расстегнул пуговицы свадебного пиджака, негнущимися пальцами взял трубку и осторожно поднес её к уху.
Замер, прислушиваясь.
В трубке была пустота. Абсолютная.
Валерка потрогал шнур, подул в микрофон и опять приложил её к уху.
Пусто. Тогда он откашлялся для храбрости и официально произнес:
– Полина!
Молчание.
– Полина, ты слышишь меня? – Опять безмолвие.
Тогда он позвал громко и напористо, свирепея от тишины в трубке:
– Манька! – Он рассердился, как всегда, когда эта вертихвостка снимала трубку и молчала в неё. Какого лешего она с ним шутки шутит?! – Манька, я же знаю, что ты меня слышишь! Можешь молчать, сколько хочешь, я тебе всё скажу! Всё, что прошибает меня до костей, до нутра! А ты там молчи, бесстыжая! Дыши себе в трубку, только не перебивай, дай досказать! Вечно ты мне рот затыкала, слова не давала вставить!.. Да знаю я, знаю, что это наоборот, что это я кричал на тебя, но ведь это от любви, чтобы ты не молчала, чтобы ты услышала... – Он на секунду замолк, чтобы набрать полную грудь воздуха... И онемел!
Услышал дыхание. Лёгкое, замирающее, такое знакомое... Оно было! Он слышал своими ушами! Она – там, на другом конце!
Валерка захлебнулся словами, язык не успевал проговорить всё, что вдруг хлынуло из лопнувшей головы, из распахнувшегося сердца. Поток слёз, мыслей, тоски и нежности прорвался вдруг из мешка горечи, заполнившего всю грудь, и Ниагарой излился наружу.
Очнулся, когда светало и робкие птичьи голоса перебили поток его уже неясного, сопливого бормотания. Оглядел сам себя – пиджак промок то ли от росы, то ли от слёз. Кое-как расшевелил затёкшие ноги, да так, на полусогнутых, и доковылял до дивана. Голова раскалывалась как с бодуна, жестяной язык не помещался во рту, но он был счастлив. Манька его выслушала, простила. И просила, чтобы звонил, рассказывал ей всё.
Он отключился на диване как был – в тесном пиджаке, в узких ботинках – и мёртво спал весь день.
– Звонил, что ли? – хмуро глядя на измочаленный свадебный костюм спросил Лёшка. – И что?
Отец продрал опухшие счастливые глаза:
– Хоккей всё! Связь восстановлена! Каждый вечер в это время!
Сын молча слушал, скептически поджав губы.
– И нечего на меня пялиться, олух! Как мать сказала, так и будет! Давай-ка супу похлебаем, да приберёмся! Мать сказала, что когда через полгода вернётся – чтобы всё тип-топ было! – Валерка озабоченно огляделся по сторонам. – Успеем с ремонтом?
– Управимся! – уверенно ответил сын и пошёл греть кастрюлю. Подумал, и крикнул из кухни: – Ты, главное, на работу устройся! А то чем за ремонт платить будешь?..
Каждый вечер после работы, побрившись и надев свежую рубашку, Валерка садился в телефонную будку и вёл степенные разговоры с женой, вызывая пересуды между соседями. За полгода и квартира, и дворик приобрели сияющий вид. Невестка осторожно хозяйничала в отремонтированной кухне, собаке запретили прыгать по диванам, во дворике алым цветом пылала герань – Манька её особенно любила. Телефонную будку тоже перекрасили в красный цвет – на зависть соседям! Вокруг поставили плетёные стол и стулья и гоняли чаи – вдруг мать захочет послушать, поучаствовать.
Приближались обещанные полгода, и Валерка стал заметно нервничать. Он чаще сидел во дворе, не терпел напоминаний и шуток, и всё оглядывался по сторонам ищущими, тревожными глазами.
В один из таких вечеров в калитку поскреблись с улицы. Лёшка открыл. На пороге стояла незнакомая девушка, одетая в солдатскую форму. Маленькая и неказистая, она держалась уверенно и с вызовом заговорила:
– Извините, что я к вам без спросу вламываюсь... Но мне очень нужно.  – Безошибочно определила в Валере хозяина и перевела взгляд на него. – Мне сказали, что из вашего телефона-автомата можно позвонить... в никуда... Что отвечают оттуда... Мне очень нужно. У меня парень пропал. На территориях. Можно, я ему позвоню?
Отец с сыном переглянулись. Ну что тут сделаешь? Они молча кивнули на будку и ушли в дом, чтобы не мешать.
Минут через двадцать девчонка сунула зарёванное личико в дверь:
– Спасибо! Он возвращается! Люди нашли его, он едет домой. – Постояла, счастливо улыбаясь, вздохнула, будто камень с души сбросила, и спросила будничным голосом: – А это ваша? Сладкая какая!
На протянутых ладонях шевельнулась маленькая кошечка – беленькая и чистенькая. Валерка с Лёшкой онемели от изумления:
 – Не! Не наша! У нас собака, котов гоняет!
– Как же не ваша, – улыбнулась девушка. – Она в будке лежала, прямо на телефоне.
Кошка укоризненно глянула на Валеру карими человеческими глазами и негромко мяукнула. Чёрное пятнышко на правой щёчке показалось и вновь скрылось в белой шёрстке.
– Мать честная, – прошептал Валерка и сел. У него подкосились ноги.
Лёшка прикипел к своему креслу.
Бесцеремонная собака радостно подскочила к девушке, заглянула к ней в ладони и мгновенно облизала кошку, обслюнявив её всю – от мордочки до пушистого хвоста.
– Признала, – прошептал белый как мел Лёшка.  – Она к маме всегда так лизаться прибегала.
Валерка бережно взял хрупкое тельце на руки:
– Привет, Манька! Вернулась? Ну и учудила же ты...