Дверь на первом этаже
***
Вышел из такси, заскочил в подъезд и быстро поднялся на один лестничный пролёт. Знакомая дверь. Даже царапина на месте. Остановил руку на полпути к звонку.
Потоптался возле входа, половик всё тот же – искусственная трава. Панели как обычно - зелёные, но появились рисунки Амонг Ас, по-моему. И плинтусы недавно покрасили вкривь и вкось.
Вышел на солнышко, присел на лавочку. Из открытого окна «Вальс бостон» играет… в подворотне.
Больше трёх лет не был, а будто и не уезжал. Всё помнится и все помнят. Вырос тут, потом в армию ушёл. Но теперь не дома. Мама квартиру продала и переехала к сестре ещё год назад.
Так захотелось, как раньше, к Катьке заскочить.
И к Лёхе.
Ведь было же время, носился к Катюшке и Лёшке каждый день. Катьку пугал лягушонком, пойманным в засоренном ручейке, который пробегал недалеко от новостроек. Она морщила носик, отворачивалась и говорила строгим голосом: «Будешь так себя вести, вырасту и выйду замуж за Лёшку!». Я отвечал, что не позволю. Разминал в руках березовые бруньки и обсыпал ими её волосы, нос и щеки. Она трусила головой, обмахивала с себя пыльцу и частички брунек, а потом хватала хворостину и лупасила меня по чём придётся. Мне было больно, но я делал вид, что всё нипочём и смеялся, пряча в ресницах слёзы.
С Лёшкой целую зиму как-то ловили щегла. Выпросили у его бати, Хромыча, самодельный западок. И поймали! Даже трёх. Счастливые такие…
Принесли в класс. Чувствовали себя героями. Но Катька назвала нас дураками. Весной в День птиц всем классом отпустили разжиревших щеглов на волю.
Повзрослев, спорили с Лешкой, кому нести портфель. Отбирали у Катьки, начинали толкаться, а потом и драться. Тогда Катя прижимала свой портфель к груди, и злая несла его домой сама.
Детство кончилось как-то сразу после выпускного. Катюшка пошла учиться на медика, Лёха - на логиста транспортных перевозок, а я на инженера-электромеханика. Видеться стали реже. У каждого появились свои новые друзья. Особенно у Катюшки.
И нам с Лехой пришлось разгонять ухажёров каждый раз, как дело доходило до букетов. Самим не приходило в голову подарить хотя бы сорванный одуванчик. Катька делала вид, что злилась. Но мы точно были уверенны, что ей нужны только мы, и никто другой.
В армию с Лёшкой попали в один призыв. Катюшка грустила, сказала, что провожать не пойдет, а просто поговорит с каждым отдельно. Так я и узнал, что у Кати будет ребёнок. Сомнений не было – от Лёхи. От кого же ещё? Странно, что она спрашивала, смогу ли я воспитывать чужого ребёнка.
Я растерялся. Почему я? Есть же Леха. Уехал. Обещал подумать и написать.
Письмо написал, нормальное письмо, на тетрадном листе ручкой. А ответа от неё не получил. Первые два месяца ждал, что дежурный с КПП позвонит, мол, к вам жена, или на худой конец невеста. Потом ждать перестал и не писал больше. Зачем?
А когда пошёл служить по контракту и за пределы России уехал, вообще решил оставить всё в прошлом. Да и она, если бы хотела, то нашла. Другие же находят…
Дверь подъезда тихонько скрипнула. Следом за мной выпорхнула красуля на каблучках, попка наотлёт, обтянута красной юбкой. Этот кусок юбкой назвать сложно – шарфик. Оглянулась: глаза нарисованы не хуже анимешных…
- Бля… Олька, ты что ли, малая? – было дело, пересекались пару раз в сомнительных компаниях до армии.
Остановилась. Развернулась на каблучках, присмотрелась.
- Сашок? Корватов! Разборовел. На гражданку ушёл?
- Типа того.
- У нас тут судачили, мол, зону топтал.
- Не дошло до этого. Но могли упрятать.
-Так знать тебя Катюха правильно выперла: ни бабла, ни еб…
- Помойку закрой свою, - рявкнул на Ольку, трепаться она мастерица, как и трахаться. Возле нее тормознула «иномарка». Олька впорхнула в тачку, и уже в открытое окно выдала: «Катька твоя – лохушка. Нет бы, папика найти, а она то по тебе сохла, то с Лёхой. Дура!»
Значит, не ошибся, значит, не зря дверной звонок мелодию не тренькнул.
На весь двор звучала всё та же мелодия про осень:
… И со всей округи люди приходили к нам…
Под песню дверь подъезда опять хлопнула, чуть не выбив окна на первом этаже. Щурясь на солнце, стоял создатель этого бабаха, парняга с пятого этажа. Оглядев двор, увидев меня сказал:
- О, дядь Саш? Привет.
- Привет Петруха.
-Не Петруха я, Портей теперя.
- Пацаны окрестили, или уже на малолетку сгонял? - я усмехнулся сомнительной перемене. Впрочем, меня это мало интересовало, после разговора с Олькой захотелось засмолить лёгкие по самые краешки:
- Курить есть?
- Есть, так ты ж не уважаешь.
- Так это раньше. Малой ты был. А теперь… взрослый?
- А то! Лицей на сварщика кончаю.
- Это хорошо… Леха, совсем к Катьке моей перебрался? - спросил вроде бы невзначай.
- Еще нет. Она не пускает. Но он часто под дверью ошивается…
Видел, ходили куда-то вдвоём. А Эдика часто у Жлобины оставляет. Та, наверняка, с неё бабло нехилое рубит, хоть и училка бывшая.
- Это вряд ли, - разуверил я его, прикуривая сигарету.
- Тогда почему Жлобина? – Петька недоумённо пожал плечами, кинул под ноги алюминиевую банку из-под допитого «энергетика» и лениво погнал её по асфальту.
Значит, Катька всё-таки с Лёхой. Распалась наша троица. Этого и стоило ожидать, я же по контракту остался, уговорили отцы-офицеры. Да и деньги нужны были матери на лечение. А Леха…
Он первый вернулся домой, первый и охмурил…
Не стоит, наверное, вторгаться в их жизнь. Вот припруся и что скажу?
Не успел додумать, как услышал:
-Здорово, Сашок.
Из-за кустов со стороны «наливайки» хромал Косарик – местный алкаш. Растянутые треники, рубаха в клетку, и с лёту:
– Косорик дай! Выпьем за встречу, давно не виделись. Я мигом слетаю.
- Может и выпью, только чуть погодя, вот пятихатка, купи чего надо…
- А ты Катьку ждешь? Так не будет ее сегодня. Она Эдьку в больницу повезла в область. Мрт какую-то делать.
-А что малец болен?
- Так с рождения. Его Катьке предлагали в детдом сдать. Сдать? Или не брать? Чёй-то запутался. Катька ж она правильная, всё нас циррозом пужает . А мы вот цветём и плящем, а она по больницам. Хромыч ей помогает, а вот Лёху, хоть и сын, на порог к себе не пускает.
-И чего так?
- Дай Косарь – расскажу.
Показал фигу, а потом кулак. Я гвоздь в доску без молотка вгоняю, поэтому Косарь сразу передумал:
- Я слыхал, орали они друг на друга сильно, так Хромыча чуть инсульт не фигакнул. Отец Лехе старым письмом в лицо тыкал, он вроде Катьке не отдал. Хромыч письмо случайно в книге нашёл. А Лёха Хромычу в морду тест на отцовство совал. В общем, я в то утро без опохмелки был, в голове гудело, хрен разобрал... да и пошёл я уже…
Косарь развернулся на пятках, притопнул, подпрыгнул и подался в сторону «наливайки».
Косарь хоть и алкаш, но не дурак, пьёт на чужие бабки. И всегда просит тысячу, потому и зовут – Косарь. Вернулся быстро, показал купленное богатство. Я ничего, кроме сигарет брать не стал. И Косарь тут же исчез за углом.
А я вновь присел на лавку возле подъезда. Мог ли Лёха мое письмо стырить или Косарю прислышалось?
Мелодия журчала:
…Как часто вижу я сон
Мой удивительный сон…
Не хотелось бы в такое верить, даже в сон такой. Леха друг и всё такое. Но, а если всё же он спрятал письмо, где я приглашал Катю к себе навсегда. Вместе с сыном? Тогда выходит, что Катюха и не знала о моем переводе. А еще хуже получалось, что бросил я ее беременную и умчался сразу после разговора. Так что трус вы, сержант Корватов! И чужого ребенка вам воспитывать западло.
Катька ведь тогда сказала, что хочет за меня замуж, только придётся брать с ребёнком. Я радовался - меня выбрала. А её ребёнок – её часть, значит и мне нужен, как и Катька. Но теперь выходит, что подлец я и негодяй.
А я чуть не влетел в квартиру, хорошо, что перед дверью притормозил.
Вальс грустил, и осень всплакнула маленьким дождем…
Значит, с Катькой не срастётся уже у меня, пора в часть. Хотел осесть на гражданке, но теперь лучше вновь контракт.
Я оглянулся на старый дом, который начал терять очертания в свете заходящего солнца и одновременно наслаждаться забытыми годами и дымкой былой юности.
Вальс бостон зазвучал ярче, распахнулось окно на первом этаже. В окошко высунулась Жлобина - страшный монстр из школьных лет:
- Я не ошибаюсь, Александр, вы изволили поздороваться со всеми участниками нашего сообщества, и не желаете зайти ко мне?
- Конечно, я загляну к вам Жловина Егоровна на чай, - услышать чего-то нового про Катьку я уже не надеялся, но побыть в счастливом школьном детстве вдруг захотелось.
В комнате Жловины Егоровна, на первый взгляд, ничего не изменилось: ни герани, ни вывязанные крючком салфетки на спинках дивана, ни огромный оранжевый заварной чайник с отбитым носиком. Но неожиданно я увидел мячик и машинку на пульте управления.
- Это Эдик оставляет мне поиграть, чтобы не скучала, – пояснила Жлобина.- Эдик чудесный мальчик. У него идеальный музыкальный слух.
- Наверное, это в бабушку, я помню, что жена Хромыча, ой, простите Хрома Васильевича, на рояле играла в местном клубе.
- Нет, Александр. Если бы у неё был слух, она бы играла в консерватории.
- Ну, у Катерины никто не играл, и даже не пел. А если вы намекаете на моих родственников, то я даже не спал с Катькой.
- Знаю, знаю Саша. Она ни с кем из вас не спала. Ей просто мальчика в доме малютки жалко стало. Ты, наверное, забыл, она там санитаркой подрабатывала. Мать с отцом отказную написали из-за вывернутой ножки ребёнка. Вот она и решила выйти замуж за того из вас, кому мальчик обузой не станет. Одиноким детей на усыновление не дают. Я говорила ей, что глупость она творит. Но… Катерина она такая… Что решила не изменит.
Листья за окном падали и падали, а пластинка продолжала вальсировать.
-Так значит, Леха мальчика признал, раз она с ним?
-Нет, конечно! Она опеку оформила. Опеку и одиноким дают. А Леха…
Лёха взял Катерину силой, когда тебя на юг перевели. …
Хром Васильевич и помогает потому – стыдно ему за сына. Деньги даёт, на Катю квартиру переписал. А сам занемог. Катюша лечит его, бегает, уколы делает, продукты носит…
Я молчал.
Вальс продолжал петь о грустном сне…
- Что ж не спросишь, ждет ли тебя?
- Это вряд ли. Я же вроде как сбежал от нее.
- Вроде так выходит…
Чай вместе с плюшками не лез мне в горло. Три года душу терзал из-за письма, которое и не дошло до Катерины. А Леха – друг… назывался.
Я не смог ни свое счастье устроить, ни Катеринино, а теперь и не получится.
- Сашуль, - я такого доброго слова от нашей грозной Жлобины не ожидал, - А я видела в глазок, что ты так и не нажал на звонок. Может, стоило бы…
- Не стоило, Жловина Егоровна. Мог бы и еще к ней постучаться, пару писем написать. Моя полевая почта менялась, да и в дисбат залетал, пока не разобрались, что к чему. А у Кати адрес не менялся. Дурак был…
Пойду я, как раз на вечерний поезд и успею.
Я закрыл дверь в квартиру старой учительницы. Вот ведь как случается, две одинокие женщины разного возраста стали близкими подругами, нужными друг другу.
Постоял, и всё-таки понял, что изменилось в комнатах Жлобины - нет вязаных крючком половиков. Она убрала их, чтобы Эдику было удобней. И получается, что старая женщина смогла расстаться с любимыми вещицами, чтобы кому-то стало удобней. А я только о себе, даже сны только о себе, как в том вальсе-бостоне.
Я вышел из подъезда и подошел к пеньку огромной акации – к столу друзей Косоря.
- Что, все-таки пришел? Так мы твое в расход пустили. Надо бы добавить…
Пить мне не хотелось. Вернее, не хотелось пить с ними. Хотелось нажраться дома в «заработанной» за воинское денежное довольствие квартире. Одному, чтобы слез, которые выдавит спирт, никому не было видно.
- Вот тебе еще пятихатка, Косарь, помяни мою счастливую жизнь.
Я развернулся и пошел к остановке, где обычно стояли притиснувшись друг к другу такси.
Я решил уехать, даже не на наш, городской вокзал, а на вокзал в областной центр, чтобы сесть на поезд, который домчит к пункту приписки без нудных остановок на мелких станциях.
На пути попался магазинчик со странным названием «Наполеон». Окна у заведения были затонированные. Справа от двери был нарисован человечек с большим ртом – Щелкунчик, в наполеоновской шляпе, верхом на белой лошади. А справа - такой же человечек уже ехал в белом кабриолете. Над дверью переливалась неоном фраза: «Тебе точно сюда!». Однако мне было совсем не ясно, что там внутри.
Я решил заглянуть. Из любопытства. Оказалось, что это магазин игрушек. На полках стояли разные мишки, мышки, одноглазые чудовища, роботы трансформеры и «Сплюшки». Висели различные по цвету и размеру шарики и шары, разбегались разноцветные огоньки.
Я потоптался у дверей, понимая, что мне вовсе не сюда, тем более, что симпатичная девушка с бейджиком «Елена» остановила меня со словами: «Мы закрываемся».
Испытав облегчение от того, что не надо проходить в зал, развернулся, чтобы выйти, и услышал голос с достаточно сильным акцентом:
- Леначка, не хорошо гостя выставлять, раз зашёл, - и уже обращаясь ко мне, сказал, - Праходи дарагой, покупай чего нужно.
Голос принадлежал невысокому полноватому кавказцу, с большой залысиной на голове. Он появился, отделившись от стеллажа с куклами, словно фокусник.
Мне несколько лет по делам службы приходилось сталкиваться с людьми различных национальностей, и я стал замечать характерные отличия внешности. Но сейчас никак не мог определиться с представителем какой национальности говорю, поскольку вся обстановка немного напоминала убранство цирка, а сам хозяин, а именно так к нему обратилась милая Елена, походил на доброго отца семейства из советского фильма.
Возможно поэтому, не удержался и спросил: «А «Наполеон» почему?»
- Меня так зовут – гордо ответил он. Папа назвал, он считал, что с таким именем я совершу великие дела!
- И как? - не удержался я от сарказма.
- Совершил. У меня пять сыновей! И две дочки. Два дома: в этом городе и на родине; две машины и два цеха по литью пластмассовых предметов. А этот магазин я открыл для своих детей. Представляешь, я привожу их сюда – а они в сказке…
Мне пришлось засунуть свой сарказм назад. Поскольку хоть и звали меня не так ярко, но медаль «За воинскую доблесть» я получил. А вот сыновьями похвастаться не мог. И детям своим сказку не подарил, поскольку нет детей то.
А мог же быть сын, пусть не мой, пусть Катькин криволапый пацан. Я же тоже мог подарить ему сказку, и Катьку сделать счастливой от этого.
- Эй, Наполеон, а дети все твои? – спросил я, совсем не желая обидеть хозяина магазина игрушек, но сразу нарвался на южный темперамент. Улыбающийся длинноносый мужик изменился в лице:
- Оскорбить хочешь? Мою семью оскорбить хочешь? – и пошёл ко мне, готовя кулаки и заранее зная, что проиграет эту схватку.
Я драки не хотел, вообще не любил это дело, хотя намахался на всю, наверное, жизнь, поэтому опустил обе руки, выставив ладони, успокаивая его:
- Ты тише, тише, Наполеон. Я хотел узнать, смог бы ты растить чужого сына, как своего. Ты думал об этом когда-нибудь? Мне просто совет нужен…
- Совет ему нужен… Нашёл справочное бюро…- мужик разжал кулаки, и смешно притопывая, а, вернее как-то странно переставляя ступню с пятки на носок, прошёлся вдоль меня. – А что папа-мама говорят?
- Нет у меня отца, сбежал, когда было три года. Мамуля умерла. Да и жила она последнее время далеко… В Мурманске. У сестры.
- Я вот, что тебе скажу, у меня пять сыновей. Два - старшего брата. Его в Шуше зарезали. Его и жену. Они ребят к нам переслали, как только зашебуршило там всё. А младшая девочка… Ой, что ты всё спрашиваешь?!
- Не твоя?
- Моя! Любовница кинула. Нинель приняла. Значит все наши. Понимаешь, все мои. Дело не в детях. Всё - здесь! - Наполеон ударил себя в грудь, - Есть ли ребёнок в твоей душе. Понял? Что стоишь? Покупать чего-нибудь! Закрываемся мы.
Чтоб не выглядеть совсем идиотом, купил большой гоночный трек со светящимися машинками и решил передать его Эдику через Жловину Егоровну.
Хотя желание самому увидеть Катьку, вновь появилось после разговора с Наполеоном. Хотелось не просто посмотреть на ту, которую я так и не смог забыть, но и на мальчишку, для которого она стала матерью…
А я ещё могу стать отцом…
Дрогнет ли у меня там, я невольно стукнул себя в грудь, как у того кавказца с которым я говорил всего пять минут назад?
Я вернулся от магазина к подъезду, бостон уже не звучал, зато окно было открытым, и Жловина Егоровна помахав мне рукой, сообщила:
- Иди скорей. Они уже дома. Я знала, Сашок, что ты всё же решишься…
И я позвонил. Мне открыла Катя. Такая же красивая и милая, ничуть не изменившаяся, со своей глупой чёлкой и конопушками на носу. Домашняя, близкая, в коротеньком крепдешиновом халате…
Халат обтягивал выпирающий живот. Видимо скоро рожать…
Из кухни, опираясь на детский костыль, с железным аппаратом на ноге, вышел мальчик, посмотрел на меня, потом на Катю и спросил:
- Мама, это тот хороший человек, которого мы собирались ждать всю жизнь?
-Да, - ответила Катя и, уткнувшись головой в притолоку, расплакалась.
Эдик доковылял к ней и, обняв за ногу, сказал:
- Мама, не плачь, ведь это не страшно, что он вернулся так быстро. Мы сейчас его проводим, и будем опять ждать, как думали…
Свидетельство о публикации №221052001725
Тамара Пакулова 17.09.2021 03:29 Заявить о нарушении