Личное дело Иуды

   7 января 2021


       ЛИЧНОЕ ДЕЛО ИУДЫ

И когда увидел Иорам Ииуя, то сказал: с миром ли Ииуй? И сказал он: какой мир при любодействе Иезавели, матери твоей, и при многих волхвованиях ее?
И поворотил Иорам руки свои, и побежал, и сказал Охозии: измена, Охозия!
А Ииуй натянул лук рукою своею, и поразил Иорама между плечами его, и прошла стрела чрез сердце его, и пал он на колеснице своей.

                ***

…кто не клялся, не присягал, не обещал хранить, – ещё не предатель. А назвался груздем – полезай в кузов. Вор в законе живёт по воровскому закону, в составе коего «неукоснительноe следование воровским правилам и непрощение любого их предательства, даже если к отступнику применялось насилие, или он находился в беспомощном состоянии». 
Гражданам законопослушным в договорах даруется добренький пункт об «обстоятельствах непреодолимой силы». Он даёт шанс увильнуть от выполнения. Он учитывает. Например, во всех контрактах с издательствами мне на последней странице разрешалось дать слабину, то есть не сдать рукопись вовремя, ввиду революции, извержения вулкана и тому подобных неприятностей. Подписывая договор, я всегда тихо спрашивала себя: «А ты будешь писать прутиком на песке в виду волны, набегающей на берег необитаемого острова?»
Предательством называют ситуацию, когда одно лицо внезапно делает не то обещанное, чего ждёт от него другое лицо или группа лиц. Афористы тут как тут: «У него все свойства собаки за исключением верности». 
На радио «Резонанс» главный редактор Абов Джуликян, выпуская в 1993 году меня, нового сотрудника, в утренний эфир, напутствовал: «Ведущий имеет право не выйти в прямой эфир в одном случае: скоропостижная кончина вдали от АСК-3 «Останкино». Если вблизи – обязан доползти до эфирной студии и выйти в эфир. Поняла?»
В результате сурового воспитания прямым эфиром я снисходительно улыбаюсь при виде издательских контрактов с «обстоятельствами непреодолимой силы», вспоминая старый анекдот, где мамаша грозит кулаком вослед шаловливому сыну, топающему с корешами на речку: «Утонешь – домой не возвращайся!» 
Жёсткость законов, определённых для иных комьюнити, мне понятна: дело и в успешном тайм-менеджменте (вышла в эфир вовремя), и в природной удачливости (вышла из-под обстрела живая), чтобы не подвести коллег (где искать замену за минуту до эфира), родных (на что хоронить и где), но ещё и в том дело, чтобы сознательно не оказываться в подрасстрельных ситуациях, не толкать к смерти других людей, не рвать чужих нитей. Подозреваю, что воровской закон, не принимающий оправданий в принципе, он как раз про это: не подставляйся. Ты не один: помни, что за тобой люди. Качество людей за твоей спиной никакого значения для тебя иметь не должно: у каждого, кто воплотился и попал в твою судьбу, по определению есть смысл. Погубишь людей – порвёшь нить – нарушишь ход – не расшифруешь смысл. Бог этого не одобрит, см.: «Тогда побежавший от крика ужаса упадет в яму; и кто выйдет из ямы, попадет в петлю; ибо окна с небесной высоты растворятся, и основания земли потрясутся» (Ис 24:18).
Я постоянный читатель старинной книги Иоганна-Вильгельма Архенгольца «История морских разбойников Средиземного моря и Океана».  Там о предательстве как самом низком деянии говорят в практическом ключе, и ситуации все однотипные: или украл у своих, или выдал врагу – своих. В пиратских кругах за предательство полагалось быстрое и абсолютно предсказуемое наказание. Психологизмами пираты не увлекались. Сделал своим плохо – получи. Плохо – это совершить нечто, противоположное договорённому, в ущерб товарищам и неожиданно. Разбой вам не детский сад. По умолчанию, конечно, и сам должен понимать, но круче канает слово. Гранит договора. Обязательства. Ответственность. Давши слово, держись, напоминает пословица. Слово первично.

Разведчик  Daniel Foe

Ты не предатель, если прыгаешь на шесть метров в высоту: да, ты огорчаешь соперника, но ты ему не обещал прыгать на пять девяносто.
Для понимания – где предательство, а где просто огорчил соперника, – подходит обзор уставов. Нишевые и маргинальные сообщества, скорые на расправу, тем и удобны для раскидывания моральной фасоли по мешкам, что этическая оценка деяния, следствие, суд и приговор предателю в экстремальных условиях не занимают времени. Time is not money. Time is Life. В морском походе за рабами, серебром и золотом оперативно-прикладная этика всегда с собой.
Жил на свете один хитрован из простого сословия и жуть как желал узнать, что думают и говорят люди, особенно о нём лично. Прожил семьдесят лет (1661-1731). «Робинзона» он впервые выпустил в свет весной 1719 года. Прозорливость профессионального разведчика подсказала автору, что успех романа будет колоссальным и обессмертит его имя, причём при жизни, то есть он успеет узнать буквально, что каждый говорит о нём. Практичность   подсказала памфлетисту, что читатель возжаждет «Робинзона-2», поэтому в конце книги автор опубликовал план будущего продолжения.
  Он был в высшей степени занятной личностью, этот сын мясника по фамилии Фо. Прибавка «Де» появилась, когда будущему писателю было уже сорок лет от роду. Легенда гласит, что псевдоним родился из подписи: D. Foe. То есть Daniel Foe. «Даниеля» он сохранил, а фамилию сделал более звучной, звёздной, проявив артистизм необычной натуры и, конечно, явную претензию на другой социальный уровень, много выше врожденного.
  История создания Даниелем Дефо разветвленной, отлично организованной, превосходно законспирированной службы заслуживает отдельного рассказа. Как там люди живут? Кто наши друзья, а кто враги? Кого предают и почём? Вкратце сведения об основной работе Дефо присутствуют и в открытых источниках, но на них крайне редко ссылаются, потому, я думаю, что исследователи с большим трудом усматривают связь между образом умного автора-разведчика – и ворохом несусветных глупостей, прилепленных к образу книги её первыми же читателями-критиками. Да и вторыми-десятыми-сотыми тоже.
Разведчик-литератор (шпион, тайный агент – назовите по вкусу) Даниель Дефо был ещё историк-любитель: увлекался пиратами. Написал о них большущую книгу. Там есть и о предателях: «…Сокровища погрузили на борт к Эвери и сундуки опечатали. В этот и следующий дни корабли флотилии держались вместе, погода стояла прекрасная, а тем временем Эвери тайком собрал своих матросов и сказал им, что теперь у них достаточно денег, чтобы устроить свою судьбу, и ничто не мешает им отправиться в какую-нибудь страну, где их никто не знает, и жить в достатке до конца своих дней. Матросы поняли, что он имел в виду, и вскоре решили провести своих недавних напарников – команды шлюпов. Не думаю, что кто-нибудь из них испытывал столь сильные угрызения совести, чтобы попытаться удержать остальных от такого предательства. Словом, они воспользовались темнотой, изменили курс и к утру пропали из виду...»
Ещё раз прошу заметить, что «Робинзон Крузо» не единственная книга Дефо. Да и «Робинзона», как правило, не знают, а там ух как интересно. Все глотают лайтовый пересказ для школьников, а это всё равно что «Легенды и мифы Древней Греции» Николая Куна в сравнении «Библиотекой» Аполлодора: как памятка для девиц, мечтающих о постриге, в сравнении с Камасутрой. У Дефо около пятисот сочинений, и он не прочитан как следует, а «Всеобщую историю пиратов» читали единицы.
Дефо чеканным, почти телеграфным стилем описывает, как счастливый вор, улизнув от вчерашних друзей, встал на собственный путь: «Эвери и его команда, обсудив, что им теперь предпринять, решили, что лучше всего отправиться в Америку, поскольку в тех краях их никто не знал. Они намеревались разделить сокровища, изменить свои имена, высадиться кому в одном месте, кому в другом, после чего приобрести недвижимость на берегу и жить, не зная забот…»
Пират Эвери, на мой взгляд, психо-этически совпадает с офисником: нашему среднему классу тоже хочется тапки под цвет обоев на веранде виллы. А что средний класс типа надёжа мира и опора экономики, достойная жить в собственном доме на берегу, ему внушили ещё в начале 1990-х. Кража добычи, по понятиям, грех смертный, но на пиратских кораблях, понимая несовершенство человеческой природы, добычу охраняли. Значит, были возможны варианты предательства: пираты читали в душах людских без переводчика. Наши среднеклассники, возжелав тапок на вилле, легко поприватизировали всё что плохо лежало, а плохо лежало всё, поскольку было народное и уже не охранялось, поскольку Ельцин им крикнул «Обогащайтесь!» Я слышала.
Собственно, что такого? В пиратах влечение к земному счастью столь же сильно, как в непиратах. Просто в хорошей книге события стремительны ввиду композиции: сокровища блестят не в инстаграме, а захвачены, на борт брига уже доставлены, и его новые обладатели – то есть отнявшие золото у предыдущих обладателей – намереваются сохранить и применить награбленное. Может, у них первичное накопление. Ой, их повесили? И тогда зрители-читатели, благовоспитанные люди, все как один иллюстрируют финскую пословицу на суше много умных, когда в море беда в соответствии с моралью добропорядочных: а не надо было грабить! Что там они кричат из петли? Оправдываются?
– А пошли вы все! не укради что ль? У нас свой устав: бороться и искать, найти и перепрятать.
– Да есть ли наказание, реально исправляющее нравы? – трындит знаток морали. – Чем напугать человека, чтобы вёлся прилично?
Ну да, мурлычет сытый читатель на тёплом диване: вор у вора дубинку украл! пусть эти неопрятные милые бранятся и тешатся. Мягкотелые пираты, сони глупые, не уберегли награбленное от пиратов шустрых, ночку не поспавших и добычу умыкнувших. Так соням и надо. Гы-гы. Конечно, когда тырят у него лично, он возмущается и на исторический момент чихать хотел.
Есть и другой подход к нарушителям закона. Бескомпромиссный:
 Вот, Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассевает живущих на ней.
 И что будет с народом, то и со священником; что со слугою, то и с господином его; что со служанкою, то и с госпожею ее; что с покупающим, то и с продающим; что с заемщиком, то и с заимодавцем; что с ростовщиком, то и с дающим в рост.
 Земля опустошена вконец и совершенно разграблена, ибо Господь изрек слово сие.
 Сетует, уныла земля; поникла, уныла вселенная; поникли возвышавшиеся над народом земли.
 И земля осквернена под живущими на ней, ибо они преступили законы, изменили устав, нарушили вечный завет.
        
Предатель завета опасней убийцы, коварней, мерзей, но доказательства бывают неполны, а последствия чудовищны для большого числа людей. Декабрь 2008; я с первой же попытки заблудилась в Старом городе Родоса. Ни туристов, ни аборигенов, и тишина: остров казался необитаемым. Лабиринт внутри камня – защитная технология, мигом поняла на своей шкуре я. Отсюда не выйти. Усмиряя панику, ударилась в рассуждения: но и враги не пройдут, если не будет предателя внутри крепости. Сумасшедшая сложность каменной ловушки. Я должна выйти! Вышла, вышла. Вечером моя подруга гречанка Федра подтвердила мои догадки: предатели в Родосе были – бросали туркам записки. Потом предателей публично казнили, но было поздно. С 1522 года по 1912 над Родосом властвовали турки. Кто они были, предатели своего острова? Да предатели – и всё. Чтобы получить метку предатель, надо надеть второе лицо, спрятав первое, а потом открыться в роковой момент, презрев и Завет, и Заповеди. По-моему, предательство совершается в момент острого припадка безбожия. Но почему разыгрывается этот припадок? Я исключаю самооговоры и ложные доносы на товарищей, сделанные под пытками, хотя бывало, что выдерживали, их единицы.
За две тысячи лет в средний мозг идея любви к ближнему не вошла как надо. Любовь и верность в комплект не помещаются – я имею в виду в массовом порядке. Что-то со словами? Словарь трактует предательство как измену. Фоновые кинознания советских людей подпевают голосом Алисы Фрейндлих на стихи Николая Заболоцкого «Нет на свете печальней измены, \ Чем измена себе самому…» Заболоцкий сидел. Он реабилитирован посмертно. Он не сдал товарищей на допросах. У него свои счёты с собой и с изменой. Не вот эти глянцево-мошоночные гимны, которым стали учить постсоветских мужчин в начале 90-х ввиду внезапно извлечённой прямо из природы  полигамии. Быть при одной женщине стало, согласно медиатренду, неприродно. Неестественно. Бросить семя в поле, широко – как перед войной, чтобы всё равно дать плод, стало классно и здорово.  Это я сейчас перехожу к любовной истории. Точнее, к любви в истории.

«Не изменяй!», или
        Поэзия предательства

Трёхлетнего ребёнка, в гостях стибрившего серебряный ключик узорный от стеклянного шкафа с фарфоровыми статуэтками, не принято называть предателем фамильной чести, поскольку он слова не давал. Ребёнок фантазирует, дерётся или ворует, понятия не имея, какую бурю чувств вздымает в чувствительных душах родителей, испорченных собственным их воображением. Однако мало какой мамаше приходит в голову просто забрать стыренный её же младенцем узорный ключик, вернуть по принадлежности, улыбнуться и рассказать юному нарушителю сказку на профильную тему, обнимая малыша за плечи, целуя в кудри, обещая любить вечно. Большинство родителей ведут себя, как задёрганные стандартами диагносты в поликлиниках: назначить взволнованному пациенту хворь покруче, чтобы потом не отвечать ни за что. Тигра, погрызшего своего дрессировщика, предателем не называют. Больно, конечно, но тигр ничего не обещал. И вообще слон (наступил), обезьяна (выхватила) и попугай (выболтал) недееспособны. А ребёнку вклеивают так, чтобы не опомнился. Он не может оторвать принудительно наклеенное ему взрослыми лицо. Почему я взволнована? Потому что в детстве моём я не вылезала из предателей: номинация сопровождала меня от начала до побега. У меня чрезвычайные, интимные отношения с номинацией предательница.
Фонетически предательство звучит гордо: груда, мускул и кулак Д. Упруго-ругательный замах. От бильярдной подставки "пре-" через ба-бах – подскок и прыжок – удар на второй слог и томное бормотание долгим шипящим хвостом из согласных, переливающих уже пустое в уже порожнее, сквозьзубное ненавистьсодержащее "ст", акустический амбассадор злодейства, стремительно стекает в плебейское, лыбовыпячивающее, морально порожнее "во". С пальцем вверх. Главный удар – А – вбит криком, присвоенным Эдвардом, ммм, Мунком, ммм, мягкости хочется, марли, музыки бинта, утешения: не было казни, не было.
Предательство мы гвоздим как презренное деяние, потому что оно неожиданно. Тот, от кого мы не ждали, сделал, нарушив некую конвенцию, противоположное тому, что, как мы думали, должно быть. Крик.
Муж изменил жене, она в обмороке, потому что она-то думала, что именно её муж – и так далее. Крик.
Жена наставила рога – муж в обмороке, поскольку мужчине можно всё, а жена должна стоять у плиты, хлопотать, вытирать и так далее. Каждый из них что-то думал, а стереотипы разлетелись на куски. Распался мир. Следом идёт умненький психолог и бубнит, что «нас имеют, а мы крепчаем!» И тот, кто преодолел своё изумление («как!..»), становится сильным и в ситуацию типа больше не попадёт. Послушаешь иных коучей – надо расцеловать всех, кто нас учит жизни самым лютым способом. Христу сойти с креста, воскресить Иуду, пожать руку, дать совместную пресс-конференцию.
 Моя мать поговорить с коучами не успела. Её сёстры Зоя и Аля – обе – тоже удивились сверх меры, когда у мужей обнаружилась интересная жизнь на стороне. Но тётки ухитрились выжить, а мать не смогла.
 Зою, мою младшую тётку (1944-2014), любила я неимоверно. Зоя с Юрой познакомились в служебной обстановке: Зоя была хормейстером Государственного русского народного хора (Воронеж), а Юра там же работал в танцевальной должности два-притопа-три-прихлопа. Гастроли по Советскому Союзу, музыка, молодость, пляски вприсядку, дробушечки, народные костюмы, возбуждающие чувственность. А Зоя девица, поскольку в семье так принято: выходить замуж девицами. Чем это кончилось? Свадьбой, страстью, квартирой, ребёнком. У мужа была офигенная фамилия Петиков, но Зоя как оглохла. А потом партнёрша Юрия по пляскам как-то непринуждённо тоже родила сына. Зою нашу вызвали в дирекцию хора, сообщили об отношениях её мужа и его партнёрши, Зоя подала на развод и никогда больше с мужчинами дела не имела.
В те же дни: вкрадчивым, музыкальным, гладким голосом Аля, моя средняя тётка (1938-2020), внезапно – мне: «Не изменяй!..» Пауза и – зырк на меня с театральной хитрецой. Что сейчас будет? (Мне уйти? Остаться? Мне десять лет, моей тётке тридцать два.) В то время женщины за тридцать, особенно Аля, казались мне взрослыми. Аля подначивала всех и всегда. Она была злоязыка. В тот год, когда Аля выучила подлый стишок популярного  Василия Фёдорова, мне и без поэзии хватало: безнадёжно болеет мать, меня опекают тётки-разведёнки, достали ехидными шутками, довели меня до эпилепсии. Что ещё я натворила? Аля, выдержав паузу: 
- Не изменяй!- \ Ты говоришь, любя. \ - О, не волнуйся. \ Я не изменяю. \ Но, дорогая... \ Как же я узнаю, \ Что в мире нет \ Прекраснее тебя?
А, вот оно что. Оказывается, сегодня не про меня. К счастью, перерыв. Сегодня про других, а в поэзии можно найти лукавый вариант оправдания: мужик пошёл налево – что случилось? – в разведку. Хочу всё знать. Телепрограмма для пытливых умов. Ах, как светло придумано странное стихотворение Василия Фёдорова – этический миксер: лишь восемь строк, а взбил густую пену, смешав кровь и слёзы, сперму, юмор и безысходность с омерзительным солдафонским комплиментом. Дурачком прикидывается, подумала я, впервые услышав от Али знаменитый стишок. Аля декламировала его с затаённой гордостью, словно вызнала тайну: вот почему эти козлы гадят в душу – проверяют, я ль на свете всех милее или соседка.
Проблема морального двоеверия, как я сейчас думаю, обострилась ещё  в оттепель. Она сунула увлажнившуюся лапку в отношения между полами, женщины не успели эмансипироваться, а психологов с базарно-рыночным тезисом никто никому ничего не должен ещё не запустили в огород. Девочек, родившихся перед войной, воспитывали в духе учись усердно, а как надо относиться к мальчикам, хорошо показано в фильме «Доживём до понедельника». Сочинение о счастье, помните? Девочек, выходивших замуж в конце 50-х – начале 60-х годов, ждали колоссальные неожиданности: во-первых, у мужчины круглосуточно есть penis, а во-вторых, по ту сторону пениса находится человек. Ничего подобного девочки о мальчиках и не думали. Они думали, что любовь – тут все буквы прописные, алые, – сама всё управит. (Та же модификация идиотизма, что у младореформаторов в начале 90-х: типа рынок сам всё управит.) Девочки в кровь разбивались о мужей, в которых что-то проснулось, а что!..
У моего отца были параллельные женщины. Я их видела своими глазами. Простить его моя мать не могла и не успела, заболела, умерла, и магистральную задачу не простить его и казнить взяли на себя её сёстры, то есть две мои тётки, Аля и Зоя, а трибуной и зрительным залом их тирад и вердиктов была выбрана я, черниковское отродье, как изящно выражалась Аля. В ходе казни тема любовной измены как смертельной формы предательства повисла, как наследство, надо мной, потому что тётки единогласно постановили: гибель моей матери на совести моего отца, и если я люблю отца, то я предатель. Они так решили. Всё. Стоило мне молвить доброе слово об отце, на меня набрасывались с обвинениями в предательстве. А стоило пойти к нему в гости – отрезали от общения совсем. Шаг влево-вправо – любой – был моей изменой памяти матери. Слова измена и предательство были самыми частотными в оценке моего детского поведения. При этом, оказывается, мой прокурор Аля любила сомнительные стихи Фёдорова, а в коридоре лезла целовать в губы моего отца, когда он приходил ко мне. Я это тоже видела. Того самого моего отца, которого нельзя любить мне. По итогам чудовищной путаницы с тёткой, губами, стихами, изменами – Василий Фёдоров застрял у меня в голове как изворотливый рыбак с лирическим гарпуном в левой и Государственной премией СССР в правой. Рыбак-перфекционист, он на хлопотной командировке, по которой регулярно, в рифму и с прищуром отписывается перед нравоохранительной аудиторией: да, ребята, ну снял штаны, хотел разобраться в красоте, провёл сравнительный анализ – но надел же. Кстати, на госпремию 1979 он умудрился обидеться: не та формулировка. Ждал, что напишут за вклад, а ему написали за стихи последних лет. Вот бедолага!
…Да ты вообще скажи спасибо. Вклад? Вокруг тебя, лауреат, живые люди – женщины! а ты прилюдно трясёшь поэтическими яйцами. С хитрецой и ложно-народной умудрённостью. Стишком «Не изменяй!..» Аля вызвала во мне твёрдое детское желание увидеть, как Василий Фёдоров уйдёт в мир иной, и сколько вдов и муз у гроба встанет, и что скажут на панихиде. Стишок «Не изменяй!..» учил меня ненавидеть стихи вообще, которые по словам Фёдорова, «один из способов передачи духовной энергии от одного человека к другому». Ага.
Справедливость иногда торжествует в самых неожиданных формах. В 1984 году с Фёдоровым случилось неизбежное. К услугам любого покойного советского литератора, официально состоявшего в Союзе писателей, в ту пору был великий человек с говорящей фамилией Качур, Лев Давидович, литфондовский похоронщик. Он безупречно знал советскую литературу со своей точки зрения. Специфика ювелирной работы Л. Д. Качура подразумевала изощрённое знание нюансов, недоступное простым смертным читателям: количество венков и чёрного крепа на лестницах Центрального Дома литераторов, транспорт, венки, а главное – место проведения панихиды и название кладбища. Скорбная локация и антураж прощания абсолютно зависели от ключевого слова. Писатель мог (о, если бы мог!) наконец узнать, до чего именно он дописался, только в тот день, когда в литературных газетах публиковали короткое информационное произведение, окантованное чёрным, а Лев Качур отдавал распоряжения. Известный, значительный, выдающийся или великий – именование было готово к последнему дню, квадраты расчерчены, обжалованию не подлежало. Эпитет наливался соками, как арбуз, понятно, всю творческую жизнь. Бывали покойники-шутники: драматург Арбузов, например, завещал выставить свой гроб в Дубовом зале ресторана ЦДЛ. Лев Качур выполнил волю драматурга, самозабвенно любившего знаменитый ресторан: столики на время мероприятия убрали, а потом вернули на место. 
Непредусмотрительных покойных выставляли по натруженной силе некроложного эпитета – в разных по ранжиру помещениях ЦДЛ. Был занятный внутренний закон. Для водружения гроба на сцену Большого зала (высшая мера восторга современников, одобренная секретариатом правления) следовало умереть, например, Валентином Петровичем Катаевым (1897-1986). Для Малого зала – в тот же год – например, Владимиром Шлёнским (1945-1986). Классный был парень и поэт замечательный, в Афганистан ездил с командировкой, чтобы своими глазами, но умер молодым и даже профильной газетой «Московский литератор» поруководил совсем недолго, а сейчас ищите его в рубрике «Забытые имена». 
А вот упокоиться для выставления в холле – торжественное ни то ни сё – оказалось, надо было прожить Василием Фёдоровым, кавалером, между прочим, двух орденов Трудового Красного Знамени и одного ордена Октябрьской Революции. Холл второго этажа перед Большим залом – в ритуальном контексте – локация странноватая. Через холл ходили на вечера и собрания. Для панихиды холл – это некая почётная полумера, полуслава, будто 50 %: понесли на пьедестал, но по дороге передумали. Не дотянул поэт Фёдоров до Большого зала, а для Малого слишком известен, лауреат-таки, и безутешная судьба растерянно притормозила между залами. Я смотрела на лирико-похоронный цирк, слушала и бубнила про себя «Не изменяй…»
«Измена, Охозия!»
С предательством семантически сцеплено такое радикальное разрушение, какому другой оценки нет, кроме гибельной, крайней, на сероводородном ребре миров. Катастрофа чернее чёрного. Лексическое спаривание   предательства с аскетичными ребятами понятие, дискурс и даже просто слово звучит преступно и придаёт предательству дискуссионность. Бесстрастность упоминания вводит предательство в научный круг рассмотрений, где рефлексируют мыслители. Однако легитимизации – любой, даже контекстуальной, инструментально-лабораторной – бешено сопротивляется сердце.  Человек-предатель – звучит окончательнее, чем убийца. Предатель предельно уродлив: коннотация вся заляпана косыми языками адского пламени. Так и хочется переименовать в целесообразность и даже окказиональность.
Библия говорит о предателях стилем, не доступным толкованию:
 Ибо руки ваши осквернены кровью и персты ваши – беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду.
 Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство;
 высиживают змеиные яйца и ткут паутину; кто поест яиц их, – умрет, а если раздавит, – выползет ехидна.
И сказал Ииуй Бидекару, сановнику своему: возьми, брось его на участок поля Навуфея Изреелитянина, ибо вспомни, как мы с тобою ехали вдвоем сзади Ахава, отца его, и как Господь изрек на него такое пророчество:
 истинно, кровь Навуфея и кровь сыновей его видел Я вчера, говорит Господь, и отмщу тебе на сем поле. Итак возьми, брось его на поле, по слову Господню.
 Охозия, царь Иудейский, увидев сие, побежал по дороге к дому, что в саду. И погнался за ним Ииуй, и сказал: и его бейте на колеснице. Это было на возвышенности Гур, что при Ивлеаме. И побежал он в Мегиддон, и умер там.
В девяностые стиль российской печати повёл плечами, освежился, и с четырёх углов полыхнула дискуссия об Иуде. Интеллектуалы, раззадоренные свободой слова, задумались не по-детски: предал Иуда или выступил PR-менеджером Христа? Может, Иуда был задуман свыше как триггер основного события? Психологический профиль Иуды жгуче заинтересовал раскованную перестройкой общественность несмотря на ясный текст Евангелия:
1 Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошёл Сам и ученики Его.
2 Знал же это место и Иуда, предатель Его, потому что Иисус часто собирался там с учениками Своими.
3 Итак, Иуда, взяв отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием.
4 Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете?
5 Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его.

«Иуда, предатель Его…» – всё ясно, хоть в кадровую анкету, в рубрику «опыт работы».
В православных кругах прочитали горячечные тексты, послушали   доводы, а в итоге разъяснили позицию окончательно: искать в поведении Иуды тонких психологических оттенков и тем более высшего замысла не надо. И выставлять его двигателем сюжета – не надо. Всех его мотивов – одна корысть. Сребролюбие. На констатации греха – дискуссию закрыть.
Дискуссия не закрылась, поскольку церковный документ не имеет силы для интеллектуалов, но главное – не исчерпала себя искусительная сладость толкования. Новый взгляд, с новых позиций. В те годы вообще внедрялся восторг перед новинками, которых ты достойна. Сейчас, по прошествии тридцати лет, разговоры об истинной роли Иуды не в моде, но, подозреваю, не по исчерпанности темы, а, скорее всего, поговорить уже не с кем, кроме фикрайтеров, по сей день выжимающих из истории Иуды сюжеты для фанфиков, коих уйма. Цитата: «Он успокаивается, устраиваясь головой на груди друга, закрывая глаза, комкает в руке футболку Иуды и тут же проваливается в такой нужный больному сон, почувствовав покой и надежную защиту рядом». Фикрайтерам искренне хочется снять Спасителя с Креста живым и положить в удобную палату, где Ему антибактериальные салфетки к рукам прикладывает добрый фельдшер Иуда. Или обнялись, обливаясь счастливой слезой (цитирую автора Дарью Мортем с сохранением особенностей): «По щекам Иуды потекли горькие слёзы. Он прижимал ладонь Христоса к своей щеке, ощущая пальцами все неровности. Следы от чёртовых гвоздей, что когда-то вонзили в его святые руки.  Иисус кончиками пальцев коснулся шрама на шее Искариота. Иуда вздрогнул и неверяще застыл, смотря в пронзительные глаза. Христос решил ответить на немой вопрос в глубоких глазах.
— Я простил тебя…»
В СССР в 1985 году как помнят выжившие, начались перестройка, ускорение, но круче всего зашла гласность. Вот оно счастье! Хорошо поговорили обо всём накипевшем, раскочегарились, но что со всем сказанным делать, не успели придумать, как вдруг тохтибидох-тибидох-тох-тох – РСФСР в 1990 году 12 июня документально продекларировала свой суверенитет за подписью Б. Н. Ельцина, о ту пору ещё не президента, но уже председателя Верховного Совета РСФСР. Предательство или нет, вопрос висит и висит. Разве РСФСР что-то обещала остальным участникам проекта «СССР»? В Конституции СССР на июнь 1990 года действовала статья 72: «За каждой союзной республикой сохраняется право свободного выхода из СССР». Так что неслучайно или случайно, но история внезапной независимости РСФСР от СССР совпала по времени с дискуссией об Иуде. И я понимаю журналистов: ведь народ выпал – был выдавлен – из одной системы ценностей в противоположную, и отступниками, преданными и\или предающими свои основы, почувствовали себя миллионы. Иуда с интеллигентской дискуссией о его психологии классно пришёлся ко двору как этический тренажёр и отражение общего смятения.
Кто кому должен
Венчанный во храме император дал слово Богу, и земным бумажным отречением в кругу светских лиц сомнительного поведения отменить Слово невозможно. Оттого и не понимали рациональные журналисты поведения Николая Александровича Романова: ведь была же, говорят, возможность убежать за границу. Умно и взвешенно рассуждают люди, полагающие Помазаннка сменным менеджером, поставленным на высокий пост для удобства гедонистов. А ведь Николай II в анкете писал – о должности – «Хозяин земли Русской».
Люди соборного склада мыслят иначе: когда ты должен, ты – должен. В начале 90-х, чтобы поменять мировоззренческие пелёнки народу, размякшему за годы перестройки в разговорах о социализме с человеческим лицом, в СМИ была вброшена лечебная фраза: никто никому ничего не должен. Казалось бы: что за чушь? Как никто никому? Но под период первичного накопления легло превосходно, пуля в пулю. А привесок ничего личного – только бизнес дал простор этическому флюсу: деньги выше человеческих отношений.
Быстрая змея недолженствования пролезла и в семью, окаменела и лет тридцать живёт в домах как шпаргалка для супружеского диалога: он\она – ей\ему неосторожно – в любом контексте – адресует собеседнику слово должен\должна, – в ответ летит кирпич: я никому ничего не должен\не должна! Быстро выучили, лешенята.

      Ab ovo 
 
 Понятно и ощутимо: 
в Ветхом Завете – «…не удовольствовавшись этим, он дерзнул войти в святейший на всей земле храм, имея проводником Менелая, этого предателя законов и отечества»;
в Новом Завете – «...Знал же это место и Иуда, предатель Его…» 
         «...Стоял же с ними и Иуда, предатель Его» 
 
          Коннотация прозрачна: существа, которым нет прощенья. Менелай предал законы и отечество, Иуда предал Учителя. Совершено невозвратное и невозместимое. Абсолютно.
Коран оценивает предательство как тяжкий грех, отвечать на который запрещено Пророком. В случае вероломства принцип «наказание равно совершенному преступлению» не правомочен. «Верни доверенное имущество тому, кто доверил его тебе, и не предавай того, кто предал тебя». Не мсти: замараешься. Золотое правило этики – как аукнется, так откликнется – во всех вариантах – не делай другому того, чего не хочешь себе.
А если ab ovo? Изначально? Что Юпитеру, а что быку?
Все куплеты песни кому что позволено я знаю наизусть. Мой возлюбленный А. исполнил её мне на втором курсе института: сидя в аудитории рядом со мной, он вдруг поцеловал почтовую открытку с подписью Марина. Вы себе не представляете, сколько я натворила в ответ на Марину. Лет через тридцать он с удивлением сказал мне, что так быд воспитан. Мужчине можно: вчера одна, завтра другая. Он выбрасывает из себя, поэтому чист. Можно и нужно. Напротив, женщине нельзя, потому что она в себя принимает, поэтому грязна. Должна беречься и не смешивать в себе разную микрофлору.
Биологический аспект измены потряс меня, восемнадцатилетнюю, не только биологичностью, но дырявостью. Аргумент с чистотой-грязнотой не работал. Очевидно же: вопрос имеет водопроводное решение. Я хотела возразить. Я нашла новые аргументы, встречные, но впереди уже покачивалась спина: любимый насвистывал и пританцовывал, направляясь в комнату к Маргарите. Марина осталась в прошлом, естественно. Маргариту сменила Лида, потом Нина, наконец их имена перестали впечатлять меня. Всех его жён в своё время тоже настигало понимание. А меня – всё никак. Муж это святое, – чудом застряло в моей голове несмотря на семейную войну, институтским выкрутасам возлюбленного и вечной тихой ненависти к стишку Василия Дмитриевича Фёдорова. Мужу я не изменяла. Мы делали деточку, согласно его выражению. Я соучаствовала в священнодействии. Мне и в голову не приходил другой мужчина: я любила мужа, мы трудились весело и ежедневно три года кряду без устали, сделали, родили. Все четыре стадии получения человека из двух его родителей мной пройдены мощно, трезво, наяву, в адресном сексуальном восторге. Адресатов было двое: муж и дитя. 
Я узнала, как делаются дети, а также почему не следует изменять мужу: душа младенца воплощается, мы ей готовим торжественную встречу, и внезапно соскочить на сторону – опасно: готовая душа может промахнуться и воплотиться не там, где назначено, а над воплощением древних душ работает обширная армия сущностей, и промашка в данном случае – космический взрыв и вывих многих судеб. Нельзя. Кое-чего не надо делать совсем. Убивать и красть, например. Моисею сказал Бог. Он не мотивировал, и людям пришлось толковать: не кради, потому что крадёшь не у соседа, а у Бога. Всё принадлежит Ему, поэтому не бери без спросу. Так мне объяснил один учёный еврей, когда я выросла. В детстве мне никто ничего не объяснял, потому что в русской домашней педагогике не принято объяснять. Существуют незыблемые можно и нельзя, и сама должна понимать, а не понимаешь – делай как говорят старшие. Вырастешь – поймёшь. Возможно, дело в традиционной многодетности: пока каждому объяснишь, корова ждёт недоенная, поэтому слушай и запоминай. Возможно, дело в авторитете старшего: сказал – всё. «Не спрашивай меня, а то отвечу…»
Пращура моего звали тоже Моисей. Именем пророка нарекли моего русского прадеда Неведрова при крещании младенцем в православие. Дочь его Александра на всю жизнь стала Александрой Моисеевной. Со стороны соседей стало привычным подвывихом: знакомя гостей с моей бабушкой, добавлять, что она хоть и Моисеевна, но русская и наполовину даже донская казачка. Я не знала в детстве, что в соседском подтексте казачка синоним антисемитки, я вообще не слыхивала этого слова. Суть дела была в латентной отстройке от еврейства, коего не было, но могло быть заподозрено.
Моя родная бабушка по матери действительно вся целиком русская, но в детстве я не понимала, о чём они все, пока бабушка не поведала мне любовную историю своей матери Пелагеи, то есть моей прабабки. Я видела её один раз. Мне было года два-три. К нам пришла статная старуха в бархатной душегрейке. Сверкнула узкими очами. Я помню её в дверях. Помните, в хрущобах вход в большую комнату оформлялся необъяснимой аркой. Я вижу её: твердыня – и стоит не как приживалка, на минуту просительно заглянувшая из своей богадельни, а хозяйка – явилась проверить усердие челяди. Мне шестнадцатилетней бабушка сказала, что у Пелагеи был норов, муж Моисей, а любовник Абрам – и все русские. И пока я не доехала до Литературного института, я не знала многих слов, которыми пользуются в Москве: антисемит, статья, космополиты, донос, стукач и другие, о существовании которых я не подозревала в Воронеже, то есть формы предательства, существующие в социуме. Люди томятся знанием, а в неведении хорошо: не знала я слова цензура до своих семнадцати лет – и до сих пор обошлась бы, но теперь знаю и могу преподавать её историю. Бабушка тайно призналась мне, что её мать Пелагея изменила мужу Моисею с любовником Абрамом, только я никак не вспомню, от кого прабабка родила Василия Моисеевича. Кажется, от Абрама, вследствие чего Моисей запил. Возможно, Моисей сначала запил, а жена его Пелагея ему оттого изменила. Однажды срослось бытовое и социальное, я поняла, где запечатаны основные зёрна. По религии, родине, племени и семье проходит граница. Рвутся нежные шелка, остаются лохмотья добрых отношений. Подспудный, заждавшийся гной неожиданных поступков человека выползает на свет анакондой: здрасссте, гляньте, я уникум-альбинос! Меня не учли. Я вам покажу! Человек самоуправно выходит из конвенции. Оставленные осуждают и даже мстят. Человек выламывается из своей стаи, размахивая самодельным знаменем я-личность. Так ребёнок, впервые в три-четыре года выбираясь из партиципации, становится невыносимым капризулей. Единственный номерной кризис, говорят детские психологи, кризис трёхлетнего возраста. Он бывает и раньше, и позже, но он непременно приходит. Комфорт я везде и мир это я превращается в дискомфорт всё ли это – я? а мама, оказывается, не я? она отдельна? У неё что – есть свои желания? Помимо моих? Невероятно. Предательница! Карательная акция по делу полувековой давности продолжается по сей день. И отца моего давно убили, а я у них, тоже всех уже покойных, всё хожу в предателях: их дети со мной не общаются и мой дом в Воронеже взяли себе – на полном своём основании: с предателями только так. Высший смысл общности, не высказанный смысл, но хором подразумеваемый, жив-здоров и сияет с неких небес: кто не с нами, тот против нас.
Брошенки плачут и разводятся; племя осуждает и выхватывает уголовный кодекс. Изменников родины сажают, а раньше стреляли. Изменников крови осуждают: женился на чужой, изменил своему народу, бес попутал, уходи. Всё это я знала, но только в Москве, куда я сбежала из-под вечного воронежского приговора, мне объяснили, что между народами существуют отношения, в которых чёрт ногу сломит – и всё равно не разберёшься, посему лучше просто хранить верность чему-то и не отклоняться. Идёшь, оказывается, по минному полю. Приходилось же моей бабушке объяснять кому-то, что имя её отцу дал священник, а Моисей наличествует в святцах, а там сказано – египетское имя. Может, музыка подскажет истину?
Поток сознания
Цитата из оперного либретто: «Кто в небе место ей укажет, \ Промолвя: там остановись, \ Кто сердцу юной девы скажет: \ Люби одно, не изменись!» – поёт молодой цыган, встречая рассвет с Земфирой, в опере Рахманинова «Алеко» по поэме Пушкина «Цыганы».
Цитата из поэмы: «Что бросил я? Измен волненье, \ Предрассуждений приговор, \ Толпы безумное гоненье \ Или блистательный позор» – так объясняет Алеко своей возлюбленной Земфире своё поведение по отношению к светскому обществу, оставленному им ради вольной жизни.
Алеко убивает обоих любовников, а табор приговаривает его к высшей мере: изгнанию из табора. Гость явился в чужой монастырь со своим уставом. Ему не понравилось поведение Земфиры.
Я металась в детстве благодаря Пушкину и Рахманинову. Шедевр, оперу «Алеко», я знаю наизусть с самого раннего детства. Могу спеть и сейчас все партии.  Наизусть я знала и оперу Бизе «Кармен», где та же история: девушка бросила одного ради другого, первый обиделся и зарезал девушку. Пока мои родственники уничтожали меня за мою любовь к моему отцу, я учила наизусть оперный репертуар, где за любовь убивали. Права Земфира или нет? Ушла за свежей любовью. Бросила Алеко (бросившего светскую жизнь ради цыганской) – и взяла цыгана. Работница табачной фабрики Кармен сделала то же самое: соблазнила солдата, а потом ушла к тореадору, – и что мне, ребёнку, было думать? Можно любить двоих или нельзя? В моём случае: можно любить отца, если мать умерла? Опять нельзя? А как быть, если законом дозволен второй брак? Выйти\жениться, но вечно страдать о первом? Как начинается вторая любовь? А я имею право на второго мужчину? А мужчина имеет право на ещё одну женщину? У нас права равные? Потом приходит литература с афоризмами, а там ехидные уроки жизни: «Когда мужчине плохо, он ищет женщину; когда хорошо – ещё одну». И что делать? Антиномия однако.
Алеко в опере убил сначала молодого цыгана, а потом уж Земфиру, когда она не признала за убийцей величия, а презрела и прокляла. Алеко: «Умри ж и ты. Поражает ее ножом». То есть Алеко убил любовника Земфиры из ревности, а саму Земфиру – из гордости: думал показаться владыкой, а ей не понравилось. Два убийства в одну минуту производятся одним и тем же лицом, но по разным мотивам. Приговор (хором): «Мы дики, нет у нас законов, \ Мы не терзаем, не казним. \ Не нужно крови нам и стонов, \ Но жить с убийцей не хотим. \ Ужасен нам твой будет глас. \ Мы робки и добры душой, \ Ты зол и смел, оставь же нас. \ Прости! А будет мир с тобой». Это не Пушкин, это либретто. Цыгане уходят и уносят трупы. Алеко горестно поёт: «Опять один!» В том и дело.
Бедная моя детская голова не справлялась: одновременно любить всех – или каждого по очереди? Почему Спаситель всех любит? А почему той матери, которая любит всех своих детей одинаково бурно, общество не отрывает голову? Она предаёт предыдущих в пользу новеньких. Она предательница. Неспроста же дети ревнуют. Значит, тут что-то не так. Значит, отсутствие ревности – это счастливый случай. Присутствие ревности – индикатор нарушенной конвенции, которую, может, и не подписывали, но неслышный хор её незримо пел: мы знаем. На эту тему славно шутил Ильф в записных книжках: «Книга высшей математики начинается словами: "Мы знаем..."» В 1937 (!) году великий остряк ухитрился умереть от туберкулёза. Может, разобраться с параметром внезапности? Предательство – супружеское или государственное – по умолчанию содержит гром среди ясного неба. С психологическим моментом (обстоятельства или предрасположенность) разобраться на сто процентов невозможно: как ни тестируй КГБ своего лейтенанта, может случиться, что в генерал-майорах Олег Калугин сдаст чужестранцам госсекреты, причём без пыток, убеждённо и добровольно. По состоянию на осень 2020 живёт в Америке, назван предателем и заочно осуждён в России. Предательством свою публицистическую и политическую деятельность, вероятно, не считает, но я не знаю точно, спросить не имела возможности. По ТВ смотрела, в газетах читала, но медиа – вторичный источник.
Генерал нарушил договорённость с КГБ о неразглашении. Понятно, конвенция эта – письменная. Неожиданно или закономерно нарушил он воинскую клятву? Какая разница, если пострадали другие люди. Он их взял да разлюбил. Нежный афоризм Ларошфуко тут в самый раз: «Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характера». С этой формулой вряд ли пожелают согласиться сами предатели: кому хочется прослыть слабохарактерным! С высоты полководческой практики Юлий Цезарь говорил (или ему приписывают) люблю измену, но не изменников. Если согласиться с концепцией неожиданности в нарушении конвенции, то Иуда, как говорили журналисты, не предатель, поскольку в его поцелуе (Мф 26:49) неожиданности для Иисуса не было. Иисус знал, что Его выдаст один из учеников. Однако предал, и, значит, дело не во внезапности, поскольку Иуда предатель.
Закрыть дискуссию можно в печати или выйти в одностороннем порядке, но избавить изворотливый ум от дуализма – с одной стороны так, с другой стороны сяк, – невозможно, и в начале XXI века, став преподавателем журналистики, я на своей шкуре убедилась, как ловок прагматичный рассудок. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. – Евангелие от Луки, 6:31, я цитировала студентам на каждой лекции по профессиональной этике, а спустя восемь лет отказалась вести сей предмет. Я не ;;;;;;: безнадёжное дело мне не по плечу. Творец ещё в Эдеме велел своим созданиям не лезть в дуализм, а они поддались на уговоры Змия, соблазнившись перспективой быть как боги, знающие добро и зло. Первородный грех гордыни по сей момент мешает человечеству решать этические задачи ввиду относительности морали. Скажем прямо, терпеливый нам достался Бог. Бессмертие дал своим тварям. А они что? Полезли в смерть. Ну, ребята, поход, прямо скажем, так себе.
Как говорят научно подкованные люди, делаешь то же – получишь то же.  Всё одно: или ты под эгрегориальным зонтиком – или один, вне турбулента.
Захожу на психологический сайт. Перечислены виды предательства.
• Супружеская измена.
• Оставление друга/подруги в беде.
• Государственная измена.
• Бросание родителями своих детей.
• Апостасия (религиозное отступничество).

Кратковат сей курс, подумала я.
А бросание родителей детьми?
А измена государства – гражданину? Например, 2 января 1992 года; да, с осени государство уже предупреждало о либерализации цен, но кто ж его понял правильно! Кто мог подумать! Предупреждение о чём-то неведом, неслыханном, лексико-семантически не прощупанном на нашей территории вовсе – профанация информирования. Она не меняет того факта, что отпущенная в свободный полёт 2 января инфляция выжрала душу половине страны либо физически убила тем или иным способом. «Всё не так плохо: нас не продавали – нас выдали даром», если словами Карела Чапека.
А не супружеская измена, скажем, а любовническая? Не знаю, что больней: муж пошёл налево или любовник. В первом случае за тобой хотя бы сообщество брошенных жён. Во втором – разбирайся сама. Активнее учи матчасть на предмет любовнических услуг, но таких шустрых прорва, и все хотят мужика, не забудь. А мужика уже воспитали в полигамном русле. Ему вколочены лидерство и успех в оболочке ничего-личного-только-бизнес.
А оставление раненного врага грифам? Вообще оставление как форма поведения, противоположного тому, что ждут? У меня был знакомый, который чуть что – выходил за дверь. Не понравилось ему, как накрасилась подруга, встал и, подняв нос, вышел. Она потом колотится в его дверь, просит прощения, он выжидает, величественно выходит и снисходит. Говорят, это манипуляция. А ему нравится. Он воспитан там, где женщины не красятся. Для него накрашенная подруга – вызов основам, традициям и, разумеется, предательство их общих интересов, согласно которым, как он думал, они поженятся, и подруга будет обслуживать его мировоззрение. Она вышла за другого. Ясное дело.
А отступничество не религиозное, а философское? Например, вчера ты думал, что материя первична, дух вторичен, а сегодня поменял местами, уверовав до белых глаз в тварность мира, и готов порвать любого, кто произошёл от обезьяны.
А посмертный ужас оболганного учёного? Его горе – если он нас слышит – и вовсе неописуемо. Тот же Дарвин, никогда – совсем – никогда не выводивший человека из обезьяны, вынужден терпеть наши трели о дарвинизме, в коем он сам лично ни дня не виноват. Ему изменил весь учёный мир, а там ведь предполагаются соратники, коим вменяется поиск истины с обнародованием полученных выводов стилем научного изложения.

И наконец вывод

Список форм предательства или того, что человек может счесть таковым, я с удовольствием вижу на лицах читателей данного эссе: каждый может вспомнить своё, а далее лишь муки творчества, то есть перебор синонимов. Коридор, муж приехал – а воротник в помаде: о чём это? Измена, предательство, неизбежная полигамия, простой индивидуализм-лидерство-успех? А жена училась в элитарной школе и знает французское изречение: предают только свои. Так помада – это уже или ещё нет? Или, как навязывают пастве психологи, никто никому ничего не должен? А почему?
Если дополнить дискуссию о предательстве многажды прокрученным диспутом о поведении человека в обстоятельствах непреодолимой силы, о поведении гения в отношении своей несчастной верной жены, о поступках режиссёра по отношению к актрисам-фавориткам и не-фавориткам – по всему спектру нашего недовольства друг другом, – и показать ныне обучающейся нейронной сети, она не выведет никакого иного решения кроме как уничтожить всех белковых людей и заменить их искусственными, запрограммировав на разработку общеизвестных и общеприемлемых правил, выполнимых и обязательных к исполнению всеми роботами. Сейчас подобный фортель пока не удаётся. Я специально изучаю вопрос в специальном университете и пишу тексты разной степени каверзности включая роман-verbatim. Докладываю: сейчас нет разработчика-коуча, который взял бы на себя роль iпророка или iмессии. Даже кино, погрузившееся в тему ИИ давно и глубоко, всё равно подгоняет задачу под ответ в том духе, что победим-то мы, белковые, к творчеству предрасположенные, с чувствами; ведь у нас душа, нам сверху Дух нашёптывает о духовности, а тело наше – чисто sacrum целиком, а не только лишь косточка в районе кундалини.
Одно можно утверждать: с воцарением ИИ на планете Земля наши думы о предательстве утратят актуальность. Вместе с нами уйдёт неопределённость, закроется тема относительности морали, забудутся трудные игры в этику. В новую этику тоже. (Сейчас очень модно говорить о новой этике, учтите. Основной постулат – как бы кого не обидеть. А поскольку обидеть можно кого угодно и чем угодно в зависимости от неподконтрольных факторов включая погоду и пищеварение, то лучше вообще не лезть и не взаимодействовать, и в этом радикальном смысле всеобщий переезд в виртуальную реальность под предлогом пандемии – восторг и наитие.)
И наконец: что же думаю ввиду сказанного я. Имеются ли постулаты.
Пушкин. Эпиграф из И. Гете, «Фауст»:

Война, торговля и пиратство –
Три вида сущности одной.
 
Весь философский мир перевязан, как бриллиантовая рука Семён Семёныча старым советским гипсом, – идеей урегулирования отношений между мыслящими двуногими. Чтоб не крали, не убивали, не лгали. А почему! А если хочется сил нет как? А другие? Ведь они так делают – и ничего. Студенты мои часто кивали на тех других, которым ничего. В разговорах по кругу они-я-они-я проходит время и вечность. «Ведь мы играем не из денег…» Фраза популярная. Из неё делают даже заголовки в газетах, забывая спросить у Пушкина. В первоисточнике его «Набросков к замыслу о Фаусте» – совсем не тот коленкор:
— Эй, смерть! Ты, право, сплутовала.
— Молчи! ты глуп и молоденек.
Уж не тебе меня ловить.
Ведь мы играем не из денег,
А только б вечность проводить!

Умники думают, что фразу говорит Фауст. Нет, друзья. Эту фразу Пушкин вложил в уста смерти как чьей-то партнёрши по карточной игре. См. выше. Кто-то вознадеялся поймать её за руку на нечистой игре. Ах. Очистив текст Пушкина от неловких интерпретаций, мы видим, что плутуют все, ой плутуют! Даже сама смерть – от скуки. Вечность проводит. Неожиданно, но – у всех свои мотивы. Смерть врёт партнёрам – в диапазоне от плутовства до предательства. Вам же говорили, не надо играть с нею. Любая мораль, то есть влечение к различению добра и зла – это игра со смертью. Собственно, потому так болезненно антиномичен диспут о предательстве, что основан на различении добра и зла. На первородном грехе, который сделал человека смертным.
…Но ведь что-то же есть? Как минимум боль – она же есть? Ведь не от одного лишь разрыва шаблона болит сердце? Писатель А. Мелихов однажды сказал мне: боль всегда права. Опасная фраза.
Мы начали разговор со смерти (не убивай и не подставляй человека ни оружием, ни словом), ею завершаем, но вот какой сюрприз напоследок: у древних греков прекрасная гибель молодого красавца-воина в бою – доблесть; у других – из толерантности не буду уточнять – прямой путь в рай. Одни конфессии советуют стремиться к смерти, готовиться ежедневно, другие -  всячески уклоняться от насильственной гибели, тем более от самоубийства, а вообще лучше жить как можно дольше и спокойнее. Все советы такого рода – сколько жить и как лучше умереть основаны на воззрениях этих философских и религиозных школ на перевоплощение. Где-то советуют подставиться, чтобы быстрее вернуться, а где-то решительно не советуют возвращаться быстро, а то можно вляпаться не в то тело. Где-то считают воплощение первым и последним, и потом жди всеобщего воскрешения, а где-то умеют просчитать номер твоего текущего воплощения и дать практические советы. Предательство в каждом из этих философских случаев – разное.   
Что делать – не знаю. Но надо, и сегодня же. Завтра придёт сильный ИИ. Он решит всё по-своему, не сомневайтесь. И не надейтесь на его помощь. Свежая заметка в газетке: вчера учёные дистанционно пролезли в домашний пылесос-робот и перепрограммировали: теперь пылесос прекрасно слышит разговоры в квартире и передаёт на удалённый пульт управления. Вы против? Но пылесос точно не предатель, поскольку никому не клялся в верности, а неожиданности тут тоже нет: наука! Ничего личного. И никто никому не должен. Прогресс.
Мы припозднились с разговором о предательстве.