Ошибка доктора Ватсона

Из серии: Шутки Шерлока Холмса

Шерлок Холмс пренебрежительно бросил брошюру на журнальный столик, что несколько задело моё самолюбие, ведь это был очередной мой рассказ о его расследовании.
- Я вижу, Холмс, вам не понравился мой новый рассказ? Я недостаточно вас хвалил? Что поделать, ведь это рассказ об одной из немногих ваших ошибок! Не всегда великий Шерлок Холмс был прав в своих дедуктивных выводах, вы ведь и сами это признали, когда попросили мне напомнить про этот случай, как только вы начнёте слишком гордиться своими способностями?
- Феноменально, Ватсон! Вы обладаете безупречной памятью на события и на всякие детали, но вы совершенно неспособны сопоставить факты и делать на их основе сколь-нибудь обоснованные логические выводы. Дедукция – это не ваше, Ватсон, запомните это. Просто излагайте события, которые вы наблюдали, и не пытайтесь, – слышите вы меня? –Не пытайтесь никогда делать собственные заключения.
- Холмс! Вы чрезвычайно непоследовательны! Ведь это ваши слова, которые я записал в своем рассказе дословно: «Ватсон, если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери», – и вы меня чрезвычайно этим обяжете». Разве это не ваши слова?
- И в этом случае, дорогой Ватсон, вы чрезвычайно точны, и столь же невнимательны. Скажите, милый друг, с чего вы заключили, что эта фраза является признанием того, что я совершил ошибку?
- Холмс, вы меня удивляете! Ведь это ваши собственные слова: «я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает»!
- Ватсон, вы забыли про важные слова «если вам когда-нибудь покажется». Вам покажется – это не то же самое, что именно так обстоят дела. Когда вам покажется, что я ошибаюсь, напомните мне про Норбери.
- Холмс, вы настолько уверены в том, что моё мнение о том, ошибаетесь ли вы, всегда ошибочно?
- Именно так, дорогой Ватсон, и здесь нет никакой вашей вины, и в этом нет ничего обидного! Ну, в самом деле, не стану же я обижаться на то, что я не могу танцевать как знаменитая балерина, или не могу выступать в цирке жонглёром. Так с какой стати вам ошибаться, что вы не можете уследить за полётом моей мысли, и что ваше впечатление о том, что я ошибаюсь, ещё не является фактом, свидетельствующим о том, что я, действительно ошибаюсь?
- Но Холмс! Вернёмся к этому делу, рассказ о котором я озаглавил «Желтое лицо». Разве я неверно изложил факты?
- К изложению вами фактов, милый Ватсон, у меня нет никаких претензий.
- Значит, рассказ написан полностью верно?
- Если бы в вашем рассказе не присутствовала ваша ошибочная оценка событий, он был бы безупречным.
- Но где там моя ошибочная оценка событий?
- Позвольте, я вам зачитаю. «Там где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина всё же бывала раскрыта». Вот тут вы дважды ошибаетесь.
- Но позвольте, Холмс! Разве все дела, которые вы вели, оказались раскрытыми? И разве пример с делом о желтом лице не демонстрирует, что ход вашей мысли шел по ложному следу, что вы ошибались, делали неверное предположение?
- Ни того, ни другого, милый Ватсон! Если дело оказывалось нераскрытым формально, это ещё не означает, что я не раскрыл истину. Просто истина оказывалась не такой, чтобы я хотел о ней заявить в Скотланд-Ярд. Бывают такие ситуации, когда лучше всё оставить так, как есть. В интересах людей, хороших людей, заметьте, бывает иногда лучше, чтобы все полагали загадку нераскрытой, нежели рассказать всем разгадку. В тех невероятно редких случаях, когда закон требует поступить так, как не было бы справедливым, представителям закона лучше не знать некоторых деталей и фактов, нежели получить полный отчет обо всех событиях и запускать насквозь проржавевшую машину правосудия. Вместо того, чтобы довериться пронырливым адвокатам и мнению тугодумов присяжных, я оставляю дело как бы нераскрытым, по той простой причине, что такой выход мне видится наиболее этичным, наиболее отвечающим моим личным представлениям о справедливости, которые для меня значат несколько больше, чем некоторые формальные законы нашего общества. Ну, припомните хотя бы тот случай, когда несчастная женщина, преследуемая подлым шантажистом, застрелила его и уничтожила его  гнусную картотеку. С точки зрения закона мы должны были бы донести на неё инспектору Лейстреду или любому должностному лицу Скотланд-Ярда. Что хорошего было бы в этом? И без того несчастная жертва подлого шантажиста сама уже многократно наказала себя теми нравственными мучениями, которые она испытывала до этого и будьте уверены, после этого события. А жалкая жизнь мерзавца, поверьте мне, не стоит и единой слезинки этой жертвы обстоятельств и его подлых интриг.
- С этим я не спорю, Холмс. Мы поступили, как подобает поступать джентльменам, иного я и помыслить не могу. Но в деле с желтым лицом…
- Что такого было в этом деле с желтым лицом, что заставило вас думать, что я ошибался?
- Ведь вы предполагали, что в доме скрывается шантажист, вероятнее всего бывший муж этой дамы, тогда как в доме скрывалась её дочь!
- Я полагал, или я озвучил для вас эту версию в качестве рабочей гипотезы?
- Разве это не одно и то же?
- Ничуть! Послушайте, Ватсон! Если бы я сказал вам, что возможно, в доме скрывают дитя этой женщины, каковы были бы действия всех нас, включая мужа этой дамы?
- Дайте подумать. Наверное, мы бы попытались выяснить это наверняка. То есть надо было бы поехать в этот дом.
- А что мы предприняли?
- Поехали в этот дом.
- Итак, если две различные версии приводят к необходимости одних и тех же действий, то какой смысл озвучивать обе версии?
- Но если вы в большей степени были уверены во второй версии, для чего было говорить мне о первой версии, в которой вы не были уверены?
- Ватсон, вы опять слышите правильные слова, но делаете поспешные выводы. Ошибаться – означает принять ошибочную версию за единственно верную. Видеть две равновероятные версии и допускать возможность любой из них – это не означает ошибаться.
- Значит, вы допускали, что в доме скрывают ребенка женщины, а также допускали, что в нём скрывается бывший муж – шантажист, полагали, что обе эти версии равновероятны, но мне сообщили одну из этих версий как единственно возможную?
- Опять не то, Ватсон! Видите ли, я с самого начала полагал, что версия с ребёнком наиболее вероятна. Некоторые детали не следовали из известных нам фактов непосредственно, но и их я использовал для построения наиболее вероятного объяснения. Однако, я не имел ещё единственно правильного решения, и озвучил для вас именно ту версию, которая вызывала бы меньше дискуссий, и побудила бы вас действовать именно так, как необходимо было действовать.
- Ничего не понимаю!
- Однако вы не только были знакомы со всеми фактами, чтобы сделать единственно правильный вывод, вы их все тщательно записали в своём рассказе! Итак, я снова утверждаю, что при феноменальной памяти на детали вы также обладаете феноменальным отсутствием способности к логическим заключениям.
- Но ваши слова безосновательны, Холмс!
- Хорошо. Начнём с вашего утверждения, что некоторые дела мной не решены. Как вы многократно отмечали, были периоды в моей жизни, когда я скучал. А теперь ответьте мне, дорогой Ватсон, если у меня осталась нерешенная задача, и если решение подобных задач составляет для меня наибольшее удовольствие, как вы справедливо отметили, то как может случиться, что я испытывал непреодолимую скуку? Как можно скучать, имея такое прекрасно развлечение, как нерешенная загадка, нераскрытое дело? Увы, мой дорогой Ватсон, все дела, попавшие мне в руки, завершены, все загадки раскрыты, и если я скучаю, это означает, что мне действительно не над чем размышлять.
- Это общие слова, дорогой Холмс, вернёмся к делу с желтым лицом. Расскажите, какие вы делали выводы, и когда пришли к верному решению, на каком основании, и тогда я поверю…
- Если многолетние наблюдения за тем, как я делаю выводы, не убедило вас, милый Ватсон, что я не бросаю слов на ветер… Что ж, извольте.
Шерлок Холмс раскрыл брошенную на стол брошюру и с выражением чрезвычайной иронии стал зачитывать найденные им фрагменты.
- Наш клиент сообщал: «Она была вдовой, когда мы с нею встретились…». Далее «У них был ребёнок, но потом вспыхнула эпидемия желтой лихорадки и унесла обоих – мужа и ребёнка». Желтая лихорадка и желтое лицо в окне. Неужели вы полагаете, что я прошел мимо этого совпадения? На какие мысли такое может навести? Разумеется, на мысль о том, что кто-то из двоих, муж или ребенок, выжили, но не излечились до конца, отчего и жёлтый цвет лица.
- Но ведь выяснилось, что это была маска. Жёлтое лицо никак не связано с желтой лихорадкой!
- Не связано, но даёт повод задуматься, а этого достаточно. Далее. Допускаем, что первый муж либо ребенок от первого брака были помещены в этот дом, где их скрывали от всех прочих, кроме этой дамы. Ребенок мог быть туда помещен этой дамой, муж мог туда вселиться самостоятельно. Если это был больной муж, будучи больным, он скорее нуждался в уходе, нежели осуществлял шантаж. Если это был ребёнок, тем более. К мужу привязанность у женщины может сохраниться, а может и исчезнуть, привязанность к ребёнку, как правило, более стойкая. Едва ли женщина решится на ночную вылазку с целью свидания с бывшим мужем, если она счастлива в новом браке. Другое дело – ребёнок. Поверьте, Ватсон, отказ от ребёнка – явление гораздо более редкое, чем отказ от бывшего мужа или любовника.
- Как врач я могу лишь это подтвердить, но почему вы не говорили об этой версии со мной?
- В этой версии есть своя тонкость. Для чего было женщине вести себя столь нелогично? Зачем она делала тайну из того, что её ребёнок выжил? Почему было не рассказать всё своему второму мужу? С какой стати она полагала, что он отвергнет это её дитя от первого брака?
- Трудно понять, Холмс.
- Вот именно. С позиции логики, с позиции дедуктивного метода версия о муже могла бы показаться более вероятной.
- И таким образом вы её считали более вероятной, разве не так, Холмс?
- Ватсон, вы снова невнимательны к деталям. Я сказал «могла бы показаться более вероятной», но я не сказал, что она была более вероятной.
- Что же вас уверило в том, что в доме скрывают ребёнка, а не мужа?
- Опять процитирую. После слов о том, что эпидемия унесла обоих, ребёнка и мужа, следуют слова: «Я видел свидетельство о смерти мужа». И не было никаких слов о свидетельстве о смерти ребёнка.
- Холмс, но ведь все документы погибли в пожаре, а свидетельство о смерти мужа она восстановила по записям в мэрии, это был дубликат!
- Почему же она не восстановила свидетельство о смерти ребёнка?
- Свидетельство о смерти мужа было необходимо для вступления во второй брак, а свидетельство о смерти ребёнка… Для чего  оно было ей?
- Ватсон, вы не обратили внимание на слова о том, что дама приехала в Европу, не помышляя о новом замужестве. Документы она восстановила не на случай повторного брака, а для оформления и получения наследства.
- А поскольку от ребёнка наследства не могло быть, свидетельство о смерти ребёнка ей не понадобилось!
- Ватсон, милый Ватсон. Но ведь ребёнок является наследником мужа, если он остался жив. По этой простой причине оформление наследства не могло бы состояться в полной мере без свидетельства о смерти этого ребёнка. Если ребёнок жив, по закону ему принадлежит часть наследства отца. Если он погиб, для получения вдовой всего наследства полностью ей необходимо было свидетельство о смерти ребёнка. Следовательно, этот документ она также восстанавливала бы в дубликате, если бы ребёнок погиб. Ребёнок не погиб, и она это знала. Следовательно, часть наследства от первого мужа была оформлена на ребёнка. И это объясняет тот странный поступок, что она все свои капиталы переоформила на нового мужа, ничего не оставив для ребёнка. Она была убеждена, что ребёнок не будет ни в чем нуждаться, поскольку на него оформлена соответствующая доля наследства.
- Но ведь она попросила часть денег обратно? Следовательно, ей понадобились деньги!
- Деньги понадобились ей, а не ребёнку. Она пожелала, чтобы ребёнок поселился по соседству. Этот переезд не входит в необходимые расходы на ребёнка. Очевидно, средствами она могла распоряжаться на правах матери, являющейся также единственным опекуном ребёнка, но не любые расходы она могла оплачивать из этих средств. Ей не нужны были средства на содержание ребенка и няни, но потребовались деньги на переезд ребёнка в другое жилище.
- Точно также можно было подумать, что эти деньги ей потребовались для того, чтобы рассчитаться с шантажистом, каковым мог оказаться бывший муж?
- Ватсон, какую сумму вы указали в своём рассказе?
- Ту, которая была ей взята! Сто фунтов.
- Сто фунтов! Могла ли такая сумма удовлетворить бывшего мужа, если бы он встал на путь шантажа? Она получила капитал в размере… Какую сумму вы указали в своём рассказе?
- Четыре с половиной тысячи фунтов, которые он так удачно поместил, что она получала семь процентов годовых.
- Бывший муж был неплохим бизнесменом, который умело вкладывал капиталы. Верите ли вы, что по какой-то непонятной причине он допустил, чтобы все его деньги перешли его вдове? При том, что она была и не вдова вовсе? При этом сам он остался полностью без средств, но каким-то неведомым путём он прибывает из Америки в Англию для того, чтобы поселиться рядом и потребовать с бывшей жены сто фунтов? Это притом, что ей перешло от него четыре с половиной тысячи фунтов? Шантажист потребовал бы, во-первых, возврата всех четырех с половиной тысяч, а ещё запросил бы сверх этого изрядную сумму за молчание, ведь если бы муж оказался жив, из этого следовало бы, что её второй брак недействителен. С таким мощным средством шантажа ваш гипотетический шантажист удовлетворился бы ста фунтами?
- Холмс! Я вижу, что версия о шантажисте, действительно смехотворна…
- И всегда была такой, тогда как версия о ребёнке единственно возможная.
- Но почему вы не высказали её нашему клиенту?
- Как бы он отреагировал на моё предположение, что его жена скрывает от него ребёнка от первого брака?
- Усомнился бы. С какой стати ей скрывать своего ребёнка?
- Именно! А как он отреагировал на версию, что в доме скрывается шантажист, возможно бывший муж?
- Попытался бы изобличить его!
- Что нам и было нужно.  Мы вошли в этот дом и увидели все факты своими глазами. Мы нашли ребёнка, пристыженная жена призналась мужу, что скрывала это дитя, опасаясь, что муж не примет этого её ребенка от первого брака, муж ответил, что она думала о нем хуже, чем он был. Все остались довольны и счастливы.
- Холмс, вы не только детектив, вы ещё и коварный манипулятор!
- Я просто получаю иногда возможность управлять событиями, когда знаю мотивы действующих лиц. Когда события мне подчиняются, я распоряжаюсь ими по своему усмотрению.
- Тогда объясните мне фразу о том, что я должен вам напомнить об этом деле тогда, когда мне – хорошо, я признаю, – только лишь покажется, что вы ошибаетесь?
- Мой метод строится на основе логики. Но, милый Ватсон, когда имеешь дело с человеком, всегда имеешь дело с женщинами, поскольку они чаще всего оказываются главными побудительными мотивами действий мужчин, либо действуют сами по себе. Однако не все женщины так понимают логику, как та женщина…
- Ирэн Адлер!
- Та женщина, Ватсон. Имена излишни.
- И что же из того, что не все женщины таковы?
- Ватсон, мой дедуктивный метод предполагает, что действия преступника или любого лица, чьи поступки кажутся нам странными, всё же согласуются с какой-то его логикой. Нам надо лишь понять эту логическую цепь его рассуждений. Но этот метод имеет свой недостаток: он не учитывает, что логика этого лица может быть несовершенной, ошибочной, наконец, её вообще может не быть. И когда имеешь дело с недалёким мужчиной или с женщиной… Не с той женщиной, а просто с женщиной, Ватсон, не следует забывать, что логика женщины – это не логика мужчины, и тем более не логика Шерлока Холмса. Это совсем иная логика. И вот вам пример! Ни вы, ни я, разумеется, не могли бы оказаться на месте дамы, скрывающей от второго мужа существование своего ребёнка от первого брака, но мы оба, разумеется, думаем, что будь мы на месте этой дамы, мы бы считали, что наилучшая линия поведения – это откровенное признание во всём. Ну что такого, право, в том, что у неё имеется ребенок? Да ведь её второй муж знал об этом ребёнке, он лишь не знал, что ребёнок жив. Мужчины, как правило, способны полюбить ребёнка чистой отеческой любовью, если это ребёнок любимой женщины. Не всё, признаюсь, но многие.
- Помните, девочка была темнокожей, Холмс!
- Ватсон, для вас это имело бы значение?
- Никакого! Вы же меня знаете!
- Точно также и для меня. Ровным счетом никакого значения. Если первый муж был темнокожим, почему бы его ребёнку не быть таким же?
- Она, как мы знаем, не сообщала этих подробностей второму мужу.
- Да, и совершенно напрасно. Там, где мы с вами, Ватсон, не видим никакой проблемы, дедуктивный метод также не даёт никаких указаний. Эту особенность женской логики приходится насильно вводить в мой идеальный метод отыскания истины. Также это особенность многих мужчин, чья логика не лучше. И мне не следует об этом забывать. Именно поэтому я просил вас время от времени напоминать мне, что не каждый преступник использует наиболее совершенную логику, напротив, большинство обычных преступников совершают обычные ошибки. И если чаще всего подобные ошибки упрощают следствие, то в некоторых случаях такие ошибки могут привести к ложному умозаключению, поскольку сыщик видит в преступнике наиболее сильного врага, а он, как вы понимаете, не всегда таковым является.
- Следовательно, Холмс, вы всё же признаёте, что ваша изначальная гипотеза была ошибочной?
- Если бы это было так, я бы, безусловно, это признал, но, как я уже сказал ранее, я не имел оснований для того, чтобы видеть шантажиста там, где имеется ребёнок, скрываемый от нового мужа. Просто для того, чтобы сделать этот единственно верный вывод, необходимо было понять, почему эта дама столь упорно предпочитает лгать даже тогда, когда эта ложь не способна никого обмануть. Она и сама понимала, сколь неубедительна её ложь, что среди ночи она тайком оделась и вышла на несколько часов из дому только лишь потому, что ей неожиданно стало душно. И всё это после того, как она попросила денег на расходы, которые отказалась объяснять, после того, как по соседству поселился некто странный, после того, как муж стал подозревать о связи между этим странным соседством и ночным исчезновением супруги. Видя, как раздражает мужа эти тайны, она могла бы легко разрешить проблемы единственным откровенным разговором, который не занял бы много времени. Но она предпочитает лгать, прекрасно осознавая, что её лжи муж давно уже не верит, предпочитает создать видимость оправдания, нежели оправдаться, раскрыв достаточно простую правду. Дедуктивный метод не может этого объяснить, но мне необходимо было какое-то объяснение. Когда в мозаике не хватает единого кусочка, мозаика незавершенна. Когда метод не даёт объяснения хотя бы единому непонятному явлению, метод применён не до конца, загадка остаётся не до конца разгаданной.
- Так почему же вы всё-таки просили меня напоминать вам об этом случае? Зачем, если не для того, чтобы напомнить вам о несовершенстве вашего метода?
- Ватсон, от вас мне были нужны не напоминания о несовершенстве моего метода, а напоминания о том, что в моём методе обязательно должно присутствовать допущение, что логика преступника, или иного лица, пытающегося скрыть правду, может быть и не логикой вовсе, а простым упрямством, неумением оценить ситуацию объективно и адекватно. Иногда на вопрос «Почему же он так поступил?» надо ответить «По глупости!» И мой дедуктивный метод не будет стоить и ломаного фартинга, если он не будет принимать в расчет человеческую глупость как один из объективных факторов этого мира, в котором мы с вами имеем счастье или несчастье жить. Я просил вас напомнить о человеческой глупости, Ватсон.
- Холмс, вы почти убедили меня, но всё-таки остаётся один неразрешенный вопрос.
- Какой именно?
- Я напомню вам вашу фразу, ведь вы согласились, что я процитировал её в моём рассказе очень точно. Вы сказали: «Ватсон, если вам когда-нибудь покажется, что я слишком полагаюсь на свои способности или уделяю случаю меньше старания, чем он того заслуживает, пожалуйста, шепните мне на ухо: «Норбери», – и вы меня чрезвычайно этим обяжете».
- Да, именно так.
- Из этой фразы я заключил, что в том случае, когда вы ошибаетесь, я должен вам напомнить о том, что вы уже ошибались в деле с Норбери.
- Это вы её так поняли, Ватсон, но я попытался вам объяснить, что я имел в виду совсем иное.
- Да, я уже понял. Если мне покажется, что вы ошибаетесь, я должен вам напомнить, что в мире существует глупость, так?
- Да, именно так, Ватсон.
- Но если вы на самом деле не ошибаетесь, а мне это только кажется, как вы сейчас сказали…
- Кажется, Ватсон, кажется!
- Следовательно, ваша мысль в этой ситуации идёт по правильному пути…
- Именно так, Ватсон!
- Тогда почему же вы сказали, что я вас чрезвычайно обяжу тем, что напомню вам о существовании человеческой глупости в тот момент, когда вы отнюдь не заблуждаетесь, а это только мне кажется, что вы заблуждаетесь?
- Ватсон, это напоминание мне понадобится для того, чтобы лишний раз вспомнить о вашей… особенности… в области логических построений, и не принимать близко к сердцу тот факт, что вам в очередной раз показалось, что я «слишком полагаюсь на свои способности или уделяю меньше старания, чем он того заслуживает». Просто чтобы я не пытался объяснять свою позицию, не отвлекался на это, а продолжал делать свою работу.
- Выходит, что в тот момент, когда я буду предполагать, что вы ошибаетесь, я должен вам напомнить о своей собственной глупости?
- Выходит, что так, милый Ватсон. И как вы там написали… «Вы меня чрезвычайно этим обяжете».