Блок. Там, в ночной завывающей стуже... Прочтение

«Там, в ночной завывающей стуже…»




          * * *   

                Там, в ночной завывающей стуже,
                В поле звезд отыскал я кольцо.
                Вот лицо возникает из кружев,
                Возникает из кружев лицо.

                Вот плывут ее вьюжные трели,
                Звезды светлые шлейфом влача,
                И взлетающий бубен метели,
                Бубенцами призывно бренча.

                С легким треском рассыпался веер, –
                Ах, что значит – не пить и не есть!
                Но в глазах, обращенных на север,
                Мне холодному – жгучая весть...

                И над мигом свивая покровы,
                Вся окутана звездами вьюг,
                Уплываешь ты в сумрак снеговый,
                Мой от века загаданный друг.
                Август 1905




Блок. Из  статьи  «О современном состоянии русского символизма»:
     «Итак, свершилось: мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим "анатомическим театром", или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами (ессе homo!) [Се человек! (лат.)]. Золотой меч погас, лиловые миры хлынули мне в сердце. Океан – мое сердце, все в нем равно волшебно: я не различаю жизни, сна и смерти, этого мира и иных миров (мгновенье, остановись!). Иначе говоря, я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через все европейское декадентство). Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю "Незнакомкой": красавица кукла, синий призрак, земное чудо.
       Это – венец антитезы. И долго длится легкий, крылатый восторг перед своим созданием. Скрипки хвалят его на своем языке.
       Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это – дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
       Созданное таким способом – заклинательной волей художника и помощью многих мелких демонов, которые у всякого художника находятся в услужении, - не имеет ни начала, ни конца; оно не живое, не мертвое…

                …Там, в ночной завывающей стуже,
                В поле звезд отыскал я кольцо.
                Вот лицо возникает из кружев,
                Возникает из кружев лицо.
                Вот плывут ее вьюжные трели,
                Звезды светлые шлейфом влача,
                И взлетающий бубен метели,
                Бубенцами тревожно бренча.
                ("Нечаянная Радость")
      
       Это – создание искусства. Для меня это – совершившийся факт. Я стою перед созданием своего искусства и не знаю, что делать. Иначе говоря, что мне делать с этими мирами, что мне делать и с собственной жизнью, которая отныне стала искусством, ибо со мной рядом живет мое создание – не живое, не мертвое, синий призрак. Я вижу ясно "зарницу меж бровями туч" Вакха ("Эрос" Вяч. Иванова), ясно различаю перламутры крыльев (Врубель - "Демон", "Царевна-Лебедь") или слышу шелест шелков ("Незнакомка"). Но все – призрак.»

Блок. Из дневников 1918 года о весне 1901:
     «Тут же закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню, но кто-то нашептывает, что я вернусь некогда на то же поле другим – потухшим, измененным злыми законами времени, с песней наудачу (т. е. поэтом и человеком, а не провидцем и обладателем тайны)».

     И это стихотворение, по словам Е.Ф. Книпович…
(близкая знакомая Блока 18-21 гг, он её даже с матерью знакомил; наверное, его последний роман. Вот её стихи:

                «По силам мне любовь моя, другой,
                Счастливой, пусть и нежной, мне не надо!
                Любовь моя сурова, как суров
                Мой север, обнищалый и голодный,
                Как серая косматая река,
                Что под мосты волчицей убегает.
                И просто я смотрю в твои большие,
                Угрюмые и страстные глаза,
                И две судьбы за нашими плечами
                Перекликаются, как сосны на горе.»)

     …это стихотворение, как он говорил – из «не любимых».
     Все стихи связанные с Незнакомкой антитезы у него – в «нелюбимых» (Из письма к А. Белому от  6 июня 1911 г.:  «"Нечаянная Радость" – книга, которую я, за немногими исключениями, терпеть не могу.»)

- «…Звезды светлые шлейфом влача» – этот “шлейф”, можно сказать, маркер Незнакомки – балаганной принцессы:

                «Вот открыт балаганчик…
                …Это – адская свита...
                Королева – та ходит средь белого дня,
                Вся гирляндами роз перевита,
                И шлейф ее носит, мечами звеня,
                Вздыхающих рыцарей свита.
                Июль 1905»

 Или:

                «Шлейф, забрызганный звезда'ми,
                Синий, синий, синий взор.
                Меж землей и небесами
                Вихрем поднятый костер.

                Жизнь и смерть в круженьи вечном,
                Вся – в шелках тугих…
                Сентябрь 1906»

Или:

                «…Дыша духами и туманами,
                Она садится у окна.

                И веют древними поверьями
                Ее упругие шелка,
                И шляпа с траурными перьями…
                24 апреля 1906»

Или:

                «…И вот – ее глаза и плечи,
                И черных перьев водопад...

                Проходит в час определенный,
                За нею – карлик, шлейф влача...
                Февраль 1908»

Или:

                «Комета! Я прочел в светилах
                Всю повесть раннюю твою,
                И лживый блеск созвездий милых
                Под черным шелком узнаю!
                Ты путь свершаешь предо мною,
                Уходишь в тени, как тогда,
                И то же небо за тобою,
                И шлейф влачишь, как та звезда!
                Март 1906» 

Или:

                «Вот прошел король с зубчатым
                Пляшущим венцом.
                Шут прошел в плаще крылатом
                С круглым бубенцом.

                Дамы с шлейфами, пажами,
                В розовых тенях.
                Рыцарь с темными цепями
                На стальных руках.
                9 января 1907»

Или:

                «И я провел безумный год
                У шлейфа черного. За муки,
                За дни терзаний и невзгод
                Моих волос касались руки,
                Смотрели темные глаза…
                21 октября 1907»

Или:

                «Я только робкой тенью вею,
                Не смея в небо заглянуть...

                Как ветер, ты целуешь жадно.
                Как осень, шлейфом шелестя,
                Храня в темнице безотрадной
                Меня…
                Октябрь 1907»

Или:

                «...И длинный почерк,
                Усталый, как ее усталый шлейф...
                И томностью пылающие буквы,
                Как яркий камень в черных волосах
                Июнь – июль 1907»



Из примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений А. Блока в 20-ти томах»:
     «Мифопоэтическую интерпретацию стихотворения Блок дает в статье "Безвременье" (октябрь 1906)»

     Точнее – во второй части этой статьи, озаглавленной «2. С площади на "луг зеленый"» (Статья Андрея Белого в "Весах", 1905 г.), где эти стихи перемежаются со строками А. Белого. Так что:

                Уплываешь ты в сумрак снеговый,
                Мой от века загаданный друг.

     Это, скорее всего,  про него. Нет, конечно, не про физического Бориса Бугаева, а про брата, сподвижника из «Перепутий», почти двойника.

     Итак, это стихотворение упоминается в двух статьях Блока. Почему? Не потому ли, что оно стало рубежом. Повторю строки из  статьи  «О современном состоянии русского символизма»:

                «Вот плывут ее вьюжные трели,
                Звезды светлые шлейфом влача,
                И взлетающий бубен метели,
                Бубенцами тревожно бренча.
                ("Нечаянная Радость")
     Это – создание искусства. Для меня это – совершившийся факт. Я стою перед созданием своего искусства.»

     В томе первом, в эпоху Тезы символизма, было:
     «В лазури Чьего-то лучезарного взора пребывает теург; этот взор, как меч, пронзает все миры: "моря и реки, и дальний лес, и выси снежных гор" [Вл. Соловьев], – и сквозь все миры доходит к нему вначале – лишь сиянием Чьей-то безмятежной улыбки.
                Лишь забудешься днем, иль проснешься в полночи,
                Кто-то здесь. Мы вдвоем, –
                Прямо в душу глядят лучезарные очи
                Темной ночью и днем.
                Тает лед, утихают сердечные вьюги,
                Расцветают цветы.
                Только Имя одно Лучезарной Подруги
                Угадаешь ли ты?
                (Вл. Соловьев)»

     Была – теургия, стало – стихосложение. Было – послание, стало – построение, была – Лучезарная подруга, стала – Незнакомка.
     «Произошло вот что: были "пророками", пожелали стать "поэтами".»
Очевидно, что заглавное стихотворение воспринималось Блоком, как граница, рубеж;  что данное стихотворение – «Это – венец антитезы. И долго длится легкий, крылатый восторг перед своим созданием. Скрипки хвалят его на своем языке…»
     И в этом же  стихотворении, он окончательно прощается с “аргонавтикой” и со своим главным для него аргонавтом:

                И над мигом свивая покровы,
                Вся окутана звездами вьюг,
                Уплываешь ты в сумрак снеговый,
                Мой от века загаданный друг.

     И напоследок ещё раз напомню, что все эти «золотые мечи, пронизывающие пурпур лиловых миров…» для Блока не метафоры, а наиболее близкая визуализация того, что он видел, чувствовал:
     «…мы: немногие знающие, символисты…
      …реальность, описанная мною, – единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений… все описанное могло произойти и произошло (а я не могу этого не знать)…
…быть художником – значит выдерживать ветер из миров искусства, совершенно не похожих на этот мир, только страшно влияющих на него; в тех мирах нет причин и следствий, времени и пространства, плотского и бесплотного, и мирам этим нет числа: Врубель видел сорок разных голов Демона, а в действительности их не счесть…
     …ценность этих исканий состоит в том, что они-то и обнаруживают с очевидностью объективность и реальность [выделено Блоком] "тех миров"; здесь утверждается положительно, что все миры, которые мы посещали, и все события, в них происходившие, вовсе не суть "наши представления", то есть что "теза" и "антитеза" имеют далеко не одно личное значение».



;