Блок. В голубой далекой спаленке... Прочтение

«В голубой далекой спаленке…»




          * * *   

                В голубой далекой спаленке
                Твой ребенок опочил.
                Тихо вылез карлик маленький
                И часы остановил.

                Всё, как было. Только странная
                Воцарилась тишина.
                И в окне твоем – туманная
                Только улица страшна.

                Словно что-то недосказано,
                Что всегда звучит, всегда...
                Нить какая-то развязана,
                Сочетавшая года.

                И прошла ты, сонно-белая,
                Вдоль по комнатам одна.
                Опустила, вся несмелая,
                Штору синего окна.

                И потом, едва заметная,
                Тонкий полог подняла.
                И, как время безрассветная,
                Шевелясь, поникла мгла.

                Стало тихо в дальней спаленке –
                Синий сумрак и покой,
                Оттого, что карлик маленький
                Держит маятник рукой.
                4 октября 1905




     Стихотворение у современников было весьма известно – его в те времена часто читали с эстрады. При том, что смысл его – что произошло в голубой спаленке – остался никому непонятным. Слово “опочил” имеет двойное значение – и “заснул”, и “умер”. Сам Блок уточнять – отказывался…

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «Дополнительные сведения об отношении Блока к читательским попыткам вывести из стихотворения однозначную, рационалистическую сюжетную "разгадку" дают воспоми­нания его двоюродного брата Н.Н. Качалова, дискутировавшего по этому вопросу с пианистом Е.Б. Вильбушевичем:
     «Мне казалось, что Вильбушевич думает, что ребенок заснул, а мне думалось, что, судя по смыслу этого стихотворения, ребенок умер. На этой почве мы несколько поспорили, не сговорились, и через несколько дней приходит ко мне Евгений Борисович и говорит: "Я видел Александра Александровича и переговорил с ним об этом...  Я сказал ему, что мы с Николаем Николаевичем поспорили по этому поводу. Он отвечает:
     – "А вам как кажется?"
     – "Мне кажется, что он заснул".
     – "Ну, значит заснул".
     – "А вот Николай Николаевич думает, что он умер".
     – "Ну, значит для него умер. А вообще вы никогда таких вопросов поэту не задавайте. Если вам кажется, что это так – пожалуйста, а если вам кажется, что этот факт, который в этом произведении иначе толкует некоторый важный узел, – пожалуйста. А вообще никогда поэту таких вопросов не задавайте"».

     Никогда не объясняйте своих стихов! Этому начальному правилу стихосложения Блок обычно следовал строго. Правда, иногда отбиться от хорошеньких дам не получалось и получалось тогда совсем странное…

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:               
     «В воспоминаниях о Блоке В.П. Веригина [совершенно блистательных!] приводит свою беседу с поэтом (состоявшуюся на вечере театра В.Ф. Коммиссаржевской 14 октября 1906 г.): «Разговор зашел о стихотворении "В голубой далекой спаленке твой ребенок опочил ... " Я спросила: "Ребенок умер?" – и получила ответ: "Мать его задушила". Помню, что у меня вырвалось: "Не может быть! Тут нет убийства!"
     Александр Александрович улыбнулся и сказал: "Ну, просто умер, можно и так".   
     Несомненно, что в данном случае какое-то происшествие из газет попало в мир блоковской поэзии и было выражено таким образом.»

     Уточню тут, что  "Александру Александровичу" в 1906 году было 26 лет… Ну и уж… Веригиной "Валентине Петровной" – 24.

     И, конечно,  «карлик» сразу вызывает в памяти стихотворение «Иммануил Кант»:

                «Сижу за ширмой. У меня
                Такие крохотные ножки…
                Такие ручки у меня,
                Такое темное окошко…
                Тепло и темно…
                …И также скрещиваю ножки.
                Сижу за ширмой. Здесь тепло
                Здесь кто то есть. Не надо свечки
                Глаза бездонны, как стекло.
                На ручке сморщенной колечки.
                18 октября 1903»

     Здесь сцепка не только «карлик» – «крохотные ножки», но и «И в окне твоем…» – «Такое темное окошко», и «Штору синего окна» – «Сижу за ширмой», и «Синий сумрак и покой» – «Тепло и темно»…
     Блок обзывал стихотворение «Напуганным Кантом». И для него время написания его:
(В письме от 20 ноября 1903 года Андрею Белому):
     "…и вот женился, вот снова пишу стихи, и милое прежде осталось милым; и то, что мне во сто раз хуже жить теперь, чем прежде, не помешало писать о том же, о чём прежде, и даже об Иммануиле Канте, как оказалось впоследствии из анализа стихотворения «Сижу за ширмой»”.

     Напомню, что Блок за год до того, накануне своего объяснения с Любовью Дмитриевной был на грани сумасшествия от тоски по ней и был готов на самоубийство… Но… «мне во сто раз хуже жить теперь, чем прежде…»
     И вот именно этим достоевским ужасом для Блока было пронизано заглавное  стихотворение.
     «Мать его задушила».
     Такова она реальность, которая вне «лиловых сумраков» или «пылающих мечей».