Басмач

Ехали мы верхами по Чиим-ташскому ущелью, направляясь на высокогорные пастбища. По ущелью дул освежающий ветерок, тогда как в долине в это время стояла удушливая июльская жара. Слева от дороги мирно журчал прозрачной чистой водой Урмурал (Бешеный, пер.) со стайками играющих рыбок. Еще не так давно это был грозный, ревущий поток с корнями вырванных деревьев и телами диких погибших животных. У нас с моим спутником предстояла дальняя дорога, но Абжалбек был интересным собеседником и она никогда не казалась мне скучной. Зная, что он не любит затевать разговор о войне, и особенно, вспоминать, как по молодости был вовлечен в банду басмачей. Я все же решился и попросил его: «Абжалбек, расскажи, как ты попал в басмачи?!»
Он нахмурился и закурив свой «Беломор», начал рассказывать:
«Уже шла война. С фронта приходили короткие сухие письма, а также мокрые от слез похоронки. Бывший бай (богач) Керимбай, по кличке «красноглазый», стал сколачивать банду басмачей, рассылая по аулам своих доверенных лиц. Оружие ему доставляли через горы из Афганистана. Малограмотных, особенно допризывного возраста, они, приглашая в свою банду уговаривали: «С Германией воевать не надо. На фронт не идите. Сотни лет вы жили рядом с немцами, и вы видите – они хорошие и трудолюбивые люди, и те немцы солдаты из Германии, такие же. Ничего страшного нет!»
Никто из нас не знал тогда, что такое фашизм и солдаты-немцы, воспитанные на той звериной идеологии,  фанатично одурманенные, считавшие себя сверхлюдьми. Они не имели ничего общего с нашими немцами-колонистами.
Басмачи обещали нам после ликвидации колхозов, что всё хозяйство: отары овец, табуны лошадей и коровы будут по-честному разделены между нами и Германия в этом поможет. Так, мы поверили их сладким речам и, развесив уши, подались к бандитам. Находясь в банде, я участвовал в одном налете и впервые увидел жестокость Керимбая. В одном ауле он вырезал всю семью вместе с детьми у коммуниста председателя сельсовета. Его и так по прозвищу Красноглазый, налиты кровью как у бешеной собаки. Той же ночью, после налета, когда мы вернулись в ущелье, банда вся напилась и крепко заснула. Я, после увиденного зверства, не мог никак уснуть. Рядом со мной лежал мой давний знакомый из соседнего аула, молодой чабан, заядлый охотник – Диветкул. Мы с ним легли у входа в пещеру, а вся пьяная банда спала внутри и громко храпела. «Ты не спишь?!» - вдруг спросил меня Диветкул.
-Нет! – ответил я.
-И я тоже, - сказал он, тяжело вздохнув, - у меня перед глазами так и стоят с ножами озверелые бандиты Керимбая и крик испуганных детей! Когда они сегодня пили, мне водка в глотку не лезла.
- Я тоже не пил, да и мясом давился. Будь он проклят, наш атаман! На всю жизнь, у нас с тобой кровь человеческая на руках!
-Ну, мы же не виноваты, - сказал Диветкул
-Все одно, мы в банде, - значит виноваты - басмачи!
Он придвинувшись ближе, зашептал: «Ехал я сегодня позади Керимбая и слышал его хвастливую пьяную речь со своим младшим братом, говорили они тихо, но у меня слух охотничий. Он брату хвастливо говорил: «Они верят, идиоты, что  я им отары овец и весь скот раздам! Тупые бараны! Как были малаями (батраками) у отца и деда нашего, так и у меня будут пасти стада и табуны!»
Той же ночью, мы с другом сбежали. Утром пришли в поселковый совет сдаваться. Председатель сельского совета был прислан с района, инвалид войны с фронта. Зашли к нему в кабинет, испуганные, боялись, что сдаст нас, а там расстрел. Но он встретил нас с непонятной ухмылкой. «К добру ли это?!» подумал тогда я.
Ого! Сами явились – сказал он, - не стесняйтесь, господа басмачи, проходите и садитесь поближе! У нас с вами разговор серьезный и долгий будет.
Он дал нам закурить и стал расспрашивать: где и в каком ущелье разместилась банда, численность, когда и откуда поставляется им оружие, затем, раскрыв карту местных гор, стал отмечать, а мы ему показывали места привалов и тропы передвижения бандитов.  Расспросив внешность приближенных Керимбая и еще некоторые детали, он сказал нам: «Ну, все джигиты, топайте в свой аул, но из дома ни шагу! Вы поняли?!»
-Да, председатель! Поняли и никуда не уйдем! Спасибо тебе!
-Ладно, идите, вас никто не тронет.
На второй день из Фрунзе прибыло горно-стрелковое подразделение, и вместе с местной милицией и председателем сельсовета, они внезапно напали на логово басмачей, вязв их в кольцо. Многие аульские тут же подняли руки. Керимбай со своими родственниками были уничтожены.
Через неделю , ранним утром, всех допризывников из Орловки и Ленинполя собрали возле сельсовета, и пешком отправили в Джамбульский военкомат пешком, 95 километров. Я, идя по дороге, хромал. Меня спросили: «Что с тобой, Абжалбек, может ногу натер?!»
- Нет, запомните - я храмой такой родился. Если вдруг, на медкомиссии врачи вас спросят, скажите: «С детства такой он!»
-Ладно, Абжалбек, скажем, но только врачи тоже не дураки, твоя хитрость не пройдет!
На медкомиссию, вызвали меня одним из первых. Я стоял раздетый с согнутой ногой.
Земляки все подтвердили, что таким родился. Главный врач, подумав, сказал: «Положите его в госпиталь, а там посмотрим!»
Лежал я с согнутой ногой, а ночью, тихонько, чтобы никто не видел ее выпрямлял. Кормили в больнице хорошо, и лицо мое стало круглое и красное. В это время, шли сильные бои под Сталинградом и однажды, ранним утром, вместе с группой врачей, шел полковник – хирург, осматривая тех, кто выздоравливал.
Я слышал приближающееся: «На фронт, на фронт!»
Поравнявшись с моей койкой он спросил: «А эта морда что тут делает?!»
Я ответил улыбаясь: «Нога больной, товарищ доктор!»
- Ну-ка, сядь на койку и ноги спусти вниз.
Он пощупал мое колено, достал молоточек и как ударил чуть ниже колена, и моя нога, сразу выпрямилась.
Он с возмущением громко сказал: «С первым же эшелоном, на фронт. Чтоб я эту красную рожу больше здесь не видел!»
Пока я лежал в палате, познакомился с раненными бойцами и узнал, что на фронте большой дефицит – махорка. Приехала жена меня проведать, и я ей сказал: «Меня отправляют на фронт, срочно, где хочешь, но, доставай махорку и побольше. Привезешь мне ее. Это там ценная вещь! Я своему начальнику махорку там давать буду, и когда воевать начнем, он меня вперед толкать не будет!»
Жена успела привезти махорку, когда нас загружали в вагон. Это был толстый пакет и я его держал запазухой. Мы, чабаны, все охотники и меня без обучения отправили прямо на передовую, под Сталинград. По дороге в вагоне, бойцы меня спрашивали, «что ты так бережно держишь за пазухой Абжалбек?», но я не признавался и отшучивался. Когда прибыли на место дислокации, местных бойцов я спросил: «Где наш начальник!?»
Они, улыбаясь, показали на высокого, молодого сержанта, за его рост у него было прозвище «Полтора Ивана». Я подошел к нему, лицом он был хмуры.
-Ты будешь моим начальником?
Его лицо, вдруг посветлело и он ответил: «Да, я!»
Я ему говорю тихонько: «Тебе махорка нужна?!»
-Конечно нужна, а что, у тебя есть?
- Да, есть, я тебе махорку даю, а ты, начальник, как только война будет, меня вперед не толкай, хорошо?
- Я понял тебя, обещаю, когда будет наступление, ты со мной рядом будешь!
Я был уверен, что начальник пойдет сзади, и довольный сказал ему: «Очень хорошо!»
Взяв у меня пакет, он положил его на землю и позвал солдат.
«Вот, товарищ, из Киргизии прибыл, подарок привез нам, разделите между собой!»
Я растерялся. Бойцы благодарили меня, а он, отозвав в сторону, тихо сказал: «Хорошее дело мы с тобой сегодня сделали! Спасибо тебе! Здесь под Сталинградом, каждый клочок земли кровью облит, завтра пойдем в наступление, ожидается жестокое сражение, и пускай, бойцы покурят. Ведь многие – в последний раз! – затем он строго посмотрел на меня и спросил – Как звать тебя, боец?!
- Турсункулов Абжалбек, товарищ начальник!
-Отставить! Запомни, боец Турсункулов, я не начальник, а твой командир. Товарищ сержант. И отвечать ты должен «Так точно!» Понял?
-Так точно, товарищ сержант!
-А сейчас, иди к ефрейтору Петрову, он выдаст тебе все необходимое.
На следующий день, перед сражением, я, заметив, где находится сержант. Ушел от него подальше, на самый край траншеи. Уже догадавшись, что он в атаку пойдет впереди всех.
Но он вдруг, глядя вдоль рва, громко крикнул: «Турсункулов, мать твою, ты где!?»
-Я здесь, товарищ сержант, - ответил я издалека.
Он, заматерившись скомандовал: «По траншее, согнувшись, ко мне, бегом!»
После того боя, в котором, осталось нас меньше трети, я всегда находился с ним рядом. Он научил меня немудреной солдатской науке, благодаря которой, я остался жив. Сержант из меня, полуграмотного аульского парня, бывшего басмача, сделал солдата. Мы с ним, находясь всегда рядом, стали фронтовыми товарищами. Сержанту письма из дома не приходили. Вся его семья, вместе с родственниками, погибли в сожженной ССовцами деревне. Но когда, приходили письма ко мне, он радовался вместе со мной, хорошим вестям и иногда огорчался плохим. Я полюбил его как старшего брата, и не я один. Все солдаты готовы были умереть за него.
Абжалбек, закурив беломорину, остановил лошадь и с грустью в голосе продолжил: «Эх, Гарри, по дорогам Войны, я столько горя человеческого видел, вспоминать тяжело! Но, раз уж разговор пошел… - он махнул рукой:
«Жестокими боями, мы освобождали Белоруссию. Шли колонной по проселочной дороге. У одной, напрочь сожженной деревни, на пяти вкопанных столбах стояли виселицы, с почерневшими телами четырех мужчин и одной девушки. У каждого повешенного на груди висел размытый временем плакат, с написанным корявой рукой: «Partizan!».
У девушки из под вздернутого набок платка вился густой русый локон. С порывами дул ветер, поднимая и размахивая плакатами и раскачивая босоногие тела. Над заваленным деревенским колодцем, задрав хобот возвышался журавль с ржавым ведром. Оно заунывно скрипело на цепи, наводя и без того тоску. Вдруг, сержант громко скомандовал: «Взвод, запевай!» Он запел своим мощным приятным басом: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!» Мы всем взводом подхватили ее. Вскоре, ее запела вся колонна…
«С фашисткой силой темною, с проклятою ордой!»
И гремела песня над перелищем в тот морозный день и я уже предвидел, что в предстоящем бою пленных не будет. При освобождении Минска наш старший сержант Иван Сергеевич Смазнов, погиб от осколка снаряда. Он умер у меня на руках, успев сказать: «Живи, Абжалбек!» Меня повысили в звании и назначили сержантом на его место, но ненадолго, - переводом я был назначен в разведку. Выросший среди немецких колонистов я неплохо понимал их, даже немного «шпрехал».
В разведке я прослужил до Дня Победы!
Утром, 9 мая, возле сельского стадиона, отмечали День Победы. Играл школьный оркестр, я стоял возле Василия Евсеевича Чемерисова, председателя колхоза. И он, улыбаясь сказал мне: «Смотри, Гарри Еремеевич, твой старший товарищ идет, - Абжалбек! Глянь, сколько у него боевых наград. Жаль только, что одевает он их, один раз в году на день Победы. А ведь многие, даже и не знают, что в войну он был отважным фронтовым разведчиком. Ну, а то, что по молодости, в банду басмачей попал, так это знают все. Абжалбек – скромный человек, и, возможно поэтому, даже на доске почета он снимался без орденов. Как-то в пути, к отаре овцематок, в стойбища Турегельды, я его спросил: «Ты почему, Абжалбек, даже на областной доске почета без орденов? Ты должен гордиться ими!»
Он, смеясь ответил: «Раз в году, в День Победы я и горжусь. Подумав, добавил: «Однажды, в одном журнале, прочитал я интересное стихотворение, одной грузинской поэтессы. Не помню ее фамилии, да и стихи наизусть не запоминаю, но вот некоторые слова, в душу запали. Там было сказано: «Вот, в Тбилиси идет праздник Победы! Впереди, шагают фронтовики. У некоторых вся грудь от шеи до пупа завешана орденами. Я сомневаюсь, что все они кровью омытые. А вон, идет солдат без ноги, деревянной культей стучит по мостовой, а на груди его одна медаль «За Отвагу!». Любой солдат, что шел хоть раз в атаку, он уже Герой! А мне просто повезло! Армейская разведка была в почете, и нас чаще награждали. Я честно ордена эти заработал, но лишний раз не хочу выпячиваться. Передо мной всегда тот солдат без ноги с медалью «За Отвагу!»