Всё будет хорошо!

Однажды мне потребовалось лететь в Иркутск.
С билетами особых проблем не было, хотя и пришлось постоять в очереди,
но негустой и не длинной.

Человека за два-три после меня стояла женщина. Я бы и не заметила её,
конечно, но она сильно нервничала, то просила не толкать её, то сетовала
на жару, то на то, что медленно движется очередь и она вся измучилась.

Я один раз оглянулась на неё, но, встретившись с её неприветливым взглядом,
отвернулась и более не оглядывалась.
Мне подумалось тогда: интересная, прекрасно одета, что же такая
раздражительная?

Каково же было моё удивление, когда она оказалась моей соседкой
в салоне самолёта. Мы поздоровались, обменялись какими-то
словами, и я поспешила уткнуться в журнал, чтобы, не дай Бог,
чем-то не угодить моей неожиданной спутнице, вызвать её недовольство
и, как следствие и что ещё хуже, стать предметом всеобщего внимания.

Но принесли обед и мы, от обсуждения блюд, соусов и специй к ним,
перешли к общему разговору, который продолжили и после обеда.

Познакомились. Имя дамочки мне показалось довольно вычурным -
Эльвира Станиславовна.

Она заговорила о том, что с детства подвержена каким-то мелким неприятностям,
которые не касаются никого из тех, кто в это же время находится находился
с ней рядом.

- Вот слушайте, - говорит она, поёрзав в своём кресле, - в детстве,
самом раннем, я уже считалась большой, а всё потому, что моя сестра была
младше меня всего на полтора года. Мама носила её на руках, пока она крепко
на ноги встала, а я только ходить научилась и уже телепалась за мамой на слабеньких ножках.

- И зачем мне это помнить? От этих воспоминаний только на душе тяжело, -
сделала отступление рассказчица, но тут же продолжила, -
я цеплялась за мамину юбку, но это мешало ей, особенно, когда она спешила. Мама выдёргивала у меня из ручонки подол. Часто неожиданно и резко. Бывало,
что я падала. Ушибалась или от испуга плакала. Мама поднимала меня за руку, ставила на ножки и говорила строго, даже раздражённо:

- Иди быстрее, не отставай!

В садике на музыкальном занятии я хорошо пела, танцевала. Как-то, раньше обычного, за девочкой из нашей группы пришёл её дедушка. Он стоял у раскрытой двери музыкального кабинета и со вниманием смотрел, слушал. Я пела песенку,
а в проигрыше танцевала.

Дед дослушал до конца и громко сказал:

- Молодец! Хорошо поёшь! Как Воронежская мордастая, - забрал свою внучку
и они ушли.

Потом, где бы он меня ни увидел, говорил:

- О! Воронежская мордастая! (Мордасова. Много лет спустя
я узнала это)!

Я так переживала, мне было стыдно, но родителям не жаловалась, я и подумать
не могла, чтобы они заступились за меня. Хорошо, что это прозвище ко мне не прилипло...

Положили меня в больницу. Мне уже четыре года было.
Кажется, скарлатиной заболела или ещё чем-то. Лежала долго.

Однажды меня пришла проведать мамина сестра. А я... стою в углу за дверью...
Она спросила санитарку, в чём дело?

- На двери каталась.

Я и теперь помню эту тяжеленную дверь. Детишки, человек семь, как я и старше, по очереди цеплялись за ручки с обеих сторон двери, поджимали ноги, а кто-то качнёт и "проедешь" с метр. Никого не поставили, а меня взяли за руку и... в
пыльный угол...

Мамина сестра принесла мне батон. Больше ничего. Такой огромный, длинный... Я откусила краешек и положила его в тумбочку. Через несколько дней он заплесневел
и я сама выбросила его в мусорное ведро, стоявшее в коридоре.

Мы подрастали с сестрёнкой. Я не могла любить её - я за всё была в ответе,
даже за неё. С меня за всё спрашивали, а она...

- Она маленькая! - говорила мама.

Однажды мама стала ругать, думаю меня. Хотя ни я, ни сестра ни в чём
не были виноваты. Мы ничего не разбили, не разлили, не подрались и
не поссорились друг с другом, на нас никто маме не пожаловался...
Папы дома не было - был день. Он много работал.

Мама распалялась, я не помню, что она говорила, так не слушала её -
перебирала в уме возможные провинности и не находила.

И вдруг мама заплакала. Да так слёзно! Что-то говорила изменившимся
гугнявым голосом, в миг превратилась в распухшую, некрасивую... чужую
тётю.

Мне её было совершенно не жалко... И сестрёнка не подошла к маме.
Никогда я не вспоминала этот случай с мамой, думаю, она его и забыла совсем.

Однажды в школе такое случилось. Наш класс после урока ломанулся в раздевалку.
И тут вошла завуч. Она уезжала на какую-то учёбу, её долго не было и многие
девчонки, такие хитренькие... А вообще-то, учительница была нормальная,
запели такими подвываниями:

- Ооой! Здравствуйте, Валентина Ивааановна! Мы так соскучилииись!
Мне стало противно: почти все "троечницы", а так разоряются. А учительница
просто сияла!

Ну, не её, я их передразнила:

- Ти-ти-ти-тиииии...

Учительница так на меня посмотрела - убила бы. Но ничего не сказала.
На экзамене она была в комиссии, цеплялась ко мне, но я легко отбилась.
Хотя героиней себя не чувствую.

Я очень хорошо училась и поступила в университет. Трепетала перед каждой парой!
Для меня всё: и здание, и предметы, и студенты, и преподаватели были
чем-то необыкновенным! Вот уже круг предметов прошёл по разу.
На втором занятии преподавательница спрашивает:

- На прошлом занятии вот на этом месте сидела девушка. Сейчас её нет.
Где она?

Никто и не помнил, что я там сидела. Я встала и сказала, что пересела
на другое место. Никого не запомнила, одну меня! Мне совершенно нельзя
было прогулять.

Этот рассказ о злоключениях дамочки продолжался до прибытия в Омск,
в котором была посадка с часовым перерывом.

И вот мы снова в небе. Эльвира Станиславовна заметно устала, запал
её оставил и она продолжила, но вяло...

- Замуж вышла. Всё хорошо.
Родители мужа очень хорошо меня приняли и стали настаивать на том,
чтобы мы жили у них. Тут уж я виновата. Сама. Мне так хотелось
сохранить добрые отношения и я побоялась, что постоянное нахождение
вместе может их нарушить, даже испортить необратимо.
И я свекрови на очередное её предложение переехать со съёмной квартиры
к ним в роскошную квартиру, ляпнула, что мы не уживёмся.

Её, как по лицу ударили. Она не стала спрашивать у меня, почему?
А я задохнулась от своей глупости, своего нахальства... более
ничего не сказала.

С тем мы с мужем и уехали. Очень скоро нам дали прекрасную квартиру.
Ему был положен кабинет для работы. Так что с этим было всё в порядке.
Но свёкор стал говорить мне "вы". Я понимала, что стала им не чужой,
но уже не родной. До их смерти я заглаживала свою вину перед ними.

Моя соседка помолчала и заговорила, вздохнув и, как будто, решившись:

- Вот сегодня... я старалась держать дистанцию в очереди, просто чтобы меньше
касаться чужих людей. Свой чемодан на колёсах я катала, отворачиваясь,
прижимая к себе, чтобы он не мешал тем, кто проходил впереди меня
или позади. Много было промежутков, но, как нарочно, все старались
пройти около меня и зацепить.
Я уже устала, не могла этого терпеть, почти умоляла побыстрее отпускать
билеты.

И тут меня так толкнули, что с моей руки слетела сумка и всё её содержимое вывалилось на пол. Я стала лихорадочно собирать, флакон с дорогими духами разбился, выпав из чехла разбились очки. Я плакала...

Моя соседка поблагодарила меня за то, что я её выслушала.

А мне вся моя жизнь показалась такой ровной, такой гладкой и прекрасной,
что я, от нахлынувших чувств, пожала руку измученной бедняжке и пообещала: всё будет хорошо!