Долгая дорога домой

1
 
 
Всегда говорите правду – только с ней вы обретёте покой…
 
Сабит Алиев
 
 
 
 
 
Глава 1
 
Облака, укрывавшие месяц, уплыли прочь, и в небе снова засияла луна. Её отражение в реке Кура было похоже на счастливое, улыбающееся лицо. На почти безлюдной набережной бегали мальчики-подростки и бросали в реку камни. Их звонкие голоса далеко разносились в тишине. Но вскоре исчезли и они.
Рядом со мной высилась карусель. Сейчас на ней кружился только ветер. Я любил по вечерам, втайне от родителей, ходить сюда, на берег, и долго смотреть на кристально чистую воду Куры, на железнодорожный мост и проносящиеся по нему поезда. Любил наблюдать, как они с грохотом пробегают мимо, вызывая в моей голове смутные образы другой, сверкающей всеми красками жизни. Мечтал поехать куда-нибудь в поезде и непременно поужинать в ярко освещенном вагоне-ресторане, где столики накрыты белыми скатертями. Мог часами наблюдать за поездами. Ещё тогда мне казалось, что однажды сяду в один из них и уеду далеко-далеко, в Европу. Помню, что хотел именно в Европу, мечтал увидеть людей, о которых так много читал в книгах: немцев, французов, испанцев…
Признаться, очень ждал той минуты, когда моего лица вновь коснется ветер, вечно дующий на набережной, когда вновь пройду по тем местам, которые так хорошо знал с детства. И вот этот день настал. Я снова увидел перед своими глазами родителей…
Я неподвижно стоял на берегу реки, с набухшими от слёз глазами, и смотрел то на луну, то на реку, снова ощущая неуловимую связь между ними. По реке проплыла пустая лодка, и течение тут же унесло её вдаль. Я вспоминал…
Бывают в жизни плохие дни, а бывают дни трагические. Тот день буду помнить всю жизнь. Мое тело ныло, в голове была тяжесть, словно туда налили свинца. При каждом повороте шеи чувствовал, как он медленно перекатывается внутри. Оставив мать с почти безжизненным телом бабушки, убежал на набережную, не мог больше смотреть, как мама тихо плачет, держа холодную руку своей матери. У бабушки случился глубокий инсульт. Все думали, что дни ее сочтены.
Каждое несчастье с близкими людьми заставляет нас взрослеть. Бабушка всегда была неотъемлемой частью нашей жизни, опорой для всех нас. Никогда в жизни не встречал такого преданного семье человека, как моя бабушка. Для неё все мы вместе были как кулак. «Пальцы сильно сжимаются в кулак, и тогда это сила. В крепкой семье один никогда не скажет дурного слова о другом и ни при каких обстоятельствах не предаст. У каждого из вас своё имя и своя судьба, – говорила нам бабушка , поглаживая нас по волосам тёплой рукой, – и каждый из вас гениален. Никогда не указывайте друг другу, что делать, пусть каждый найдёт свой путь сам».
Перед моими глазами все ещё стоит картина – бабушка лежит, ее глаза открыты, она хочет что-то сказать, но не может, руки вытянуты вдоль тела, ладонями наружу, будто она готова взлететь к Богу, где ее встретят ангелы. При взгляде на ее исхудавшие морщинистые руки я вдруг вспомнил, как каждое утро этими руками она разбивала яйца и резала зелень для традиционного завтрака – «кю-кю». Кю-кю (яичница с зеленью) мне совсем не нравилась, а бабушка говорила: «Хотите долго жить – ешьте зелень, сыр и хлеб из тандыра. В них есть природная сила». С удивительным терпением она учила нас разбивать яйца и не прокалывать при этом желтки… Помню, у меня никак не получалось, и мне нравилось, что желток вытекает, когда разбиваешь яйцо. Каждый раз бабушка говорила: «Джавад, ты не расстраивайся, у тебя все получится». Меня всегда удивляло, сколько же терпения может быть у человека? Ещё никак не мог уловить точное время варки, и тоже переживал из-за этого. Сейчас, вспоминая все это, улыбаюсь...
У воспоминаний есть одна хорошая сторона – они заставляют нас жить ради новых воспоминаний. Маме иногда снился ее давно умерший отец. Он все время звал бабушку к себе. А она говорила ему: «Погоди немного, ещё не все внуки женились, дай мне порадоваться на них». Как же трудно сейчас моей маме… Она понимала, что бабушка вот-вот может покинуть нас. А ведь она единственная, кто был со мной все время, с самого рождения. Лицо матери всплыло перед моими глазами, когда я  уходил – это было лицо опустошённого человека.
Собрав мужество в кулак, набрав в лёгкие воздуха, я пошёл обратно, но теперь уже спешил домой, всё ускоряя шаги. Нырнул в темный пешеходный тоннель, которым часто пользовался, чтобы сократить путь до дома. Войдя в дверь, увидел, что мама, вся в чёрном, сидит на краешке кровати, зажав в каждой руке по носовому платку. Она посмотрела на меня долгим взглядом, и её губы задрожали.
Отец вошел за мной в комнату и громким шепотом сказал: «Мне только что позвонили и сообщили, что Орхана задержали на границе. Через несколько минут отец снова появился в комнате, но теперь в выходном костюме с наградными планками, в белой рубашке. Обняв за плечи плачущую маму, отец горько сказал: «Беда не приходит одна».
– Ты куда? – в отчаяние прошептала мать.
– Туда, откуда звонили . Надо спасать сына.
 
Глава 2

За полгода до этих событий.
 
Тонкие, вьющиеся пряди волос Сабины колебались в воздухе, словно черные шёлковые нити. Орхан крепко держал её за руку, идя на полшага впереди неё, и задумчиво молчал, а она не сводила с него глаз. Вдруг перед ними перешли дорогу двое мальчишек, и один из них, не поднимая головы, сказал: «;z;r dilerim».
– Что он сказал? – спросила Сабина, с интересом наблюдая за ними.
– Он сказал «извините», – по-турецки ответил Орхан, оглядываясь вокруг.
– Какой красивый язык! Все время хочу его выучить, но не получается…
– Ты сначала свой  родной язык , азербайджанский, выучи!
– А я слышала, что это один и тот же язык?
– Нет, язык похож, но не один и тот же.
– Свой тоже надо выучить, но не получается. Я училась в русской школе, и дома все говорят на русском, – смущенно сказала она.
– В Баку все говорят на русском.
– Тоже мне все, не больше половины населения, – поправила она его.
– А я здесь впервые, и мне здесь не нравится, – проигнорировав последние слова Сабины, Орхан протянул ей крепкую руку и снова взял её тонкую и нежную ладонь.
– Пошли, – он шагнул вперёд, увлекая ее за собой.
– Здесь – это где? – уточнила она, идя вслед за ним.
– Улица, – ответил он сухо.
– Понятно, а чем не нравится?
– Мне не нравится всё старое и грязное, как эта улица. Ещё эти туристы! Как они меня бесят! – сказал он громко. – И что их так тянет сюда? Поглазеть на эти развалины?!
Каждый видит то, что ему интересно, подумала Сабина .
– Жарко, давай пойдем помедленнее, – попросила она. – Ты так сжал мою ладонь, что почти сломал мне пальцы!
– Извини, – он ослабил хватку, остановился и снова осмотрелся вокруг, потом сказал:
– Вот, здесь хорошо.
– Могучий, воинственный, гордый, сказочный и великий город Стамбул, – торжественно произнесла Сабина.
– Нравится тебе?
– Да, мой Стамбул самый красивый город на свете, ещё вчера мне казалось нереальным побывать в нём, а сегодня моя мечта осуществилась, – сказала она, указав рукой на Босфор. – Вот бы здесь родиться и жить... Как прекрасно просто ходить каждое утро по улицам Стамбула! Сплошное эстетическое удовольствие!
Она мечтательно улыбнулась, закрыв глаза.
– Женщины во всем ищут эстетику, – буркнул Орхан.
Сабина подняла руки и закружилась на месте.
– А чайки? Представь, чайки будут сопровождать тебя всю жизнь. Как чудесно! – с восторгом вздохнула она.
– Что в этом чудесного? – слегка раздраженно спросил он, не понимая ее бурной реакции.
– Я влюбилась...
– А я надеялся, что ты любишь только меня! – сказал он уверенно.
– Я влюбилась в город! Такое у меня впервые, Орхан . В этот загадочный город, город восточной любви и сказки...
 
Глава 3
 
– Ты могла бы умереть за меня? – спросил он, смотря на величественный Босфор.
– Да, могла бы, – ответила она, не раздумывая.
Её ладонь на ощупь нашла его руку. Они сидели бок о бок на скамейке, так близко друг к другу, что она прижималась к нему всем телом.
– А почему ты спросил?
– Просто, – ответил он тихо, слегка осипшим, будто  взволнованным голосом. – Это очень трудный вопрос, но именно на него люди должны отвечать, не раздумывая.
Он искоса посмотрел на неё, и на её лице  засияла улыбка.
– Я могла бы, – уверенно произнесла она, сжимая его сильную  руку. –А ты за меня наверняка нет…
Она вытянула шею, подставляя лицо ещё теплому осеннему ветерку.
– Главное, – добавила она, – это уверенность в своих чувствах. Во всяком случае, для меня именно так.
Он задумался и заглянул в самую глубину её глаз, словно хотел запомнить их навсегда.
– Ты, – медленно произнёс он, – очень счастливый человек.
– Почему?
– Потому что знаешь, что ты можешь, а чего нет. Если знаешь, что можешь умереть за любимого человека, значит, ты по-настоящему счастлива.
– Это высшая степень любви.  А у тебя так не получается?
Он молча покачал головой.
– Ну ничего, я не требую от тебя подвигов. Я просто люблю тебя...
Её ясные глаза встретились с его взглядом, словно передавая ему что-то чистое, хорошее. Оба расплылись в улыбке.
– Это как бесконечность… Представляешь себе бесконечность? –спросила Сабина
– Нет. Не могу даже думать об этом...
– А ты попробуй...
– Как?
– Для начала ты должен расслабиться, дальше закрой глаза и дыши ровно. У тебя всё обязательно получится. Бесконечность увидеть нельзя, я в этом уверена. Её можно только почувствовать и понять. Она как любовь, глазами увидеть невозможно… Давай вместе закроем глаза?
– Только для тебя одной, моя милая.
Оба закрыли глаза. И в этот же миг послышались гудки проплывающих по Босфору пароходов и  шаги проходящих мимо людей. Орхан и Сабина сидели молча с закрытыми глазами.
– Ну как? Чувствуешь бесконечность?
– Нет, – усмехнувшись ответил он .
– А я чувствую. Мне сейчас так хорошо, ты даже представить не можешь! Здесь только я и ты, и больше ничего и никого. Мир как будто замер. В этой бесконечности нет места тревоге и горю. Это только наш мир, созданный нами…
Она вздохнула полной грудью.
– Я люблю тебя... – с особенной нежностью произнесла она.
Орхан лукаво улыбнулся.
– А сейчас как? Чувствуешь бесконечность? – продолжала настаивать Сабина.
– Ничего не получается! – он даже наморщил лоб от усилий.
– Это все потому, что ты не веришь в это...
– Ты права, я в это не верю. Ты же знаешь, я реалист, – он открыл глаза, и Сабина вздрогнула от его неожиданного рявканья:
– Пошла вон отсюда!
Перед ними стояла женщина с протянутой рукой, улыбаясь золотыми зубами, рядом с ней был мальчик лет пяти, в очень грязной одежде. Она держала его за руку. После слов Орхана  она развернулась и ушла, будто понимала русский язык.
- Вот! – с чувством сказал он. – Это реальность, а не бесконечность, и она действительно существует. Я же говорил, нет никакой бесконечности. Или для меня её нет!
Он обиженно скрестил руки на груди.
– Не кричи, все на тебя смотрят. Вокруг нас люди, мы не одни и не у себя дома!
– Я это понимаю, – он встал со скамейки. – Не понимаю только, почему таких вот пускают в общественные места. Кто-то, наверное, должен следить за этим?
– Это не наше дело. Ребёнка жалко, а не её, – задумчиво проговорила Сабина. – Вместо того чтобы найти работу, мать занимается попрошайничеством. Все ищут лёгкие деньги... Садись, чего ты вскочил?
– Постою немного, – ответил он, топнув ногой, словно капризный мальчишка.
– Как хочешь, только не кричи и не кипятись. Жизнь слишком короткая, чтобы злиться на каждую мелочь. Подумаешь, открыл глаза и увидел попрошайку. Уже десять минут прошло, как она ушла, а ты все ещё злой.
– Тебе что-то не нравится? – недобро спросил Орхан, заглядывая в ее лицо.
– Все хорошо, – прошептала в ответ она, боясь вызвать у него еще большее раздражение.
Сабина тоже встала и подошла к нему
– Идеальных людей не бывает. Мы сами рисуем свою жизнь, вот и я нарисовала себе жизнь с тобой... Хорошо получилось или нет, я стараюсь об этом не думать. Жизнь покажет… – Она грустно улыбнулась.
– Вот и прекрасно, – сухо сказал он.
Наступила тишина. Сабина посмотрела в его зеленые глаза и невольно подумала: «Интересно, смогу ли я жить без этих глаз? Пожалуй, нет. Ведь моё тело в его руках плавится как пластилин, всё горит от желания. Хочу быть именно с ним, больше никто мне не нужен. Он меня любит, сладко, неторопливо... А я? Я жить без него не могу...»
– О чём ты задумалась?
– Ни о чём, – она крепко обняла его. Орхан наклонился и поцеловал её в шею. – О чем могу я думать, находясь рядом с тобой?
– Не знаю… Вас, женщин, понять невозможно. У вас свой мир. Он сильно отличается от нашего. Я бы сказал, кардинально.
– Так и у вас тоже свой! – ответила она, положив голову на его плечо. – Ты не пытайся понять меня, просто люби и будь всегда рядом. Вот сейчас стоишь рядом со мной, но в то же время кажешься мне недосягаемым. В такие моменты ты живёшь в другом мире, мы с тобой становимся, словно слепой и зрячий.
– Я…  всегда буду с тобой. Нахожу же я время для наших встреч. Хочу быть, – он снова запнулся, – только с тобою …
– Честно-честно?
Он сделал удивленное лицо и приподнял  брови.
– Сабина, ты что, не веришь мне?
– Верю.
– Тогда зачем переспрашиваешь?
– Девушки любят ушами, – сказала она, улыбаясь. – Это к вам путь лежит через желудок.
Орхан удивленно приоткрыл рот, но потом нахмурился, словно обдумывая произнесенные ею слова.
– Я же говорю, - он слегка оттолкнул её от себя, – у вас свой мир. Вы как будто не с нашей планеты. Как можно любить ушами?
«Он все ещё ребёнок», – подумала она .
– Прямо как инопланетяне, – продолжал Орхан, смеясь, – любить ушами! Если будешь любить ушами, то уши станут, как у Чебурашки, ха-ха-ха!
– Эти слова имеют другой смысл, – обиженно ответила Сабина.
– Да ладно, – он махнул рукой, – все и так понятно.
– Ах, Орхан… Ради Бога, тебе уже пора повзрослеть.
– Буду стараться, – ответил он, после небольшой паузы. – Любить ушами. Просто представил, как это, – он снова ухмыльнулся.
– Да, постараешься. Как же, – сухо произнесла она, закатив глаза.
– Как же мне нравится, когда ты глаза закатываешь...
– А ты знаешь, когда это происходит? Только в одном случае, – произнесла она, набирая в грудь воздуха.
– Да? – переспросил он, потирая пальцем лоб. – И когда же?
– Когда мой любимый мужчина меня не понимает, спорит и вынуждает идти против своей природы. Это такой знак протеста.
– Ладно, – он обнимает её за талию, как обычно, меняя тему, – пойдём отсюда. – Смотри, солнце уже зашло!
– Да, зашло...
– Надо идти, а то не сможем найти дорогу обратно. Думаю, по ночам Стамбул не такой приветливый, как днём. Идём же скорее!
Он шагнул вперёд, увлекая её за собой. Сабина шла, стараясь не смотреть на небо – именно сегодня, в этом городе она боялась увидеть падающую звезду. Они молча пошли по улице Кеннеди, затем свернули в узкий переулок.
– Все хорошо? – спросил Орхан.
– Все хорошо, – эхом ответила Сабина, – только вот холодно ...
Он, сняв с себя куртку, накинул ей на плечи, взял ее улыбающееся лицо в ладони.
– А теперь?
– Теперь точно всё хорошо.
– Кажется, мы все-таки заблудились, – он, сдвинув густые брови, оглядел местность, которая их окружала. Чуть впереди, на улице, сидели трое мужчин и пили чай. Один из них, с пышными черными усами, сидел, положив ногу на ногу, и косился на ноги Сабины, выглядывающие из-под плаща. Второй, с грубым широким лицом, глотнув чаю, несколько раз покачал головой и посмотрел на третьего. Тот подозрительно задумался о чем-то.
– Да, – повторил Орхан, – и правда, ночью, без солнца, Стамбул кажется неприветливым.
– Не пугай меня!
Сабина крепко впилась в его руку. Он увидел на её лице тревожное выражение.
– Не бойся, я же рядом.
Он ещё раз изучающим взглядом осмотрелся вокруг.
– Как тут не бояться, – она стучала зубами от холода и страха.
– Пошли отсюда, обратно, на набережную.
Орхан важно кивнул и, не говоря более не слова, потянул её за собой. Они понеслись по дорожке обратно на улицу Кеннеди и уже через несколько минут  замедлили шаги.
 
Глава 4
В неподвижной тишине утра они молча смотрели  друг на друга, затем Орхан со всей страстью впился в её губы.
– Хочу подарить тебе всю свою нерастраченную любовь, которая накопилась в моем сердце, – прошептал он, слегка отодвигая Сабину от себя, чтобы увидеть ее лицо.
– Я тебя люблю... – шепчет она тихо, точно боясь нарушить утреннюю тишину.
– Я встаю! Поздно уже... – заявил Орхан.
– Возражаю, – говорит она, но Орхан , не обращая внимания на её возражение, остановился  перед окном и стал наблюдать за Стамбулом с восьмого этажа отеля Radisson Blu.
– Может, оденешься? Непослушный мой... – говорит она, протягивая руку за пультом от телевизора.
– Зачем?
– Ну, ты же смотришь из окна совершенно голый. Вдруг тебя кто-нибудь увидит?
– Ты ревнуешь?
– Нет, – прошептала она одними губами, будучи уверенной в том, что мужчинам нельзя говорить о своей ревности.
– Не любишь?
– Люблю...
– Тогда почему не ревнуешь?
Она молчала.
- Значит, не любишь меня...
Он посмотрел на неё искоса.
– А ты меня любишь? – спросила она, с надеждой глядя на него.
– Сама все знаешь...
Он махнул рукой.
– Ты никогда не отвечаешь на этот вопрос, это несправедливо.
Она приподнялась на локтях и принялась щелкать телевизионные каналы.
– Тогда скажи мне, что тебе во мне нравится? Ум?
– Перестань...
– Красота?
Он поднял голову и посмотрел на неё задумчиво, стараясь понять, что конкретно она хочет услышать.
– Говори, говори... я жду!
Она смотрела на него настойчивым взглядом.
– Кому что… Мне вот утром хочется только одного – оказаться под душем, а потом попить черного, обжигающего чаю. А ты засыпаешь меня вопросами... – поморщившись, он отвернулся. – Я еле оторвал голову от подушки.
– Ладно… – ответила она обиженно. – А с головой-то что?
– Вчера немного понервничал. Все-таки хорошо, что потом взяли такси до отеля, мало ли что могло с нами случиться?!
Орхан открыл окно, и в комнату ворвался утренний осенний ветер. Он  направился в ванную, помыл руки, почистил зубы и неспешно вышел.
– Я готов, – торжественно сказал он.
– А я не готова. Нужно тебе немного подождать …
– Сабина, у них во дворе парк, когда погода хорошая, они подают там завтрак, пошли.
– А почему мы вчера не позавтракали в парке?
– Погода была неподходящая, – он бросил взгляд на открытое окно. – Сегодня утром шикарная погода. Вставай!
Он натянул чистую белую футболку и джинсы.
– В этой футболке ты выглядишь слишком скучно, поменяй на что-нибудь более веселое. Надень ту, которую вчера купили.
– Белая футболка – это классика жанра. Мне нравится, – он посмотрел на неё, – надеюсь, тебе тоже…
– Ладно, пусть будет так! Во сколько у нас рейс? – спросила Сабина, засовывая голову под подушку.
– В 13.20 вылет. Нам надо торопиться... Завтрак!!!
– Не хочу, не хочу, не хочу! Моё самое большое желание сейчас – это остановить стрелки на часах, чтобы они не ходили, – произнесла она звонким голосом.
Орхан присел на край кровати и задумчиво сказал:
– Время идёт. В реке по имени «Время» мы купаемся c рождения до самой смерти…
Он стащил с нее подушку, бросил на пол одеяло.
– Быстро встала и пошла! – заявил он не допускающим возражений тоном, показав на дверь в ванной.
Сабина покорно поднялась.
– Когда ты уже, наконец, перестанешь приказывать мне?
– Наверно, никогда, – усмехнулся он.
– И что тебя так развеселило?
– Вспомнил слова «никогда не говори никогда»…
– И что в этом смешного?
– Не знаю, – он пожал плечами, – просто мне это показалось смешным.
Он замолчал и провел рукой по её волосам.
– Странный ты, Орхан.
– У всех есть свои странности. Когда часто общаешься с человеком или живёшь вместе, отчётливее начинаешь это замечать...
– Это да…
Она на секунду задумалась и осторожно сказала:
– Орхан , ты мне обещал, что, как только мы вернёмся из Стамбула, то обязательно поженимся…
– Ты сомневаешься? Ты должна доверять мне так же, как я доверяю тебе!
Он шагнул к ней, протянув вперед раскрытую ладонь.
– Я доверяю только поступкам, а не словам.
При этом Сабина приподнялась на цыпочки, легко и нежно коснулась губами его губ, затем ее пальцы ласково обвели изгиб его рта. Понизив голос до заговорщицкого шепота, она спросила:
– Может, нам пожениться тайно, я имею в виду «никах»? (Ника;х (араб. ;;;;;; — бракосочетание), джава;з, зава;дж, урс – в исламском семейном праве брак, заключаемый между мужчиной и женщиной. – Прим. автора).
– «Нигах»… – Орхан  запнулся, глаза его расширились. Он зажал ей  рот ладонью и, помедлив, ответил:
– Посмотрим.
Затем завладел  рукой Сабины, задержал на своем лице, пристально глядя на нее.
– Всему свое время. Не торопи меня и себя тоже... Прежде чем бегать, надо научиться ходить.
– Не кажется ли тебе, что мы уже достаточно прошли с тобой вместе?
– Нет, не кажется, – ответил он, – и ещё, «нигах» – это для религиозных людей, а мы же с тобой не фанаты религии...
– А ты что, не веришь в Бога? – удивилась Сабина.
– Религия придумана для слабых людей.
Он отпустил её руку.
– Разве?
– Да. Это даёт им надежду на иную жизнь после смерти. Что, мол, придёт день и справедливость восторжествует. Богатые и бездушные люди будут наказаны Богом. Сильные люди живут своей жизнью и понимают, что жизнь – это здесь и сейчас, и нет никаких «потом».
– А ты сильный человек?
Орхан умолк, его лицо приняло озадаченное выражение, взгляд стал блуждающим, он несколько раз пожал плечами.
– Все хорошо? – спросила она, не понимая его реакцию. Сабина пригляделась к нему повнимательнее.
– Да, конечно. Ты сама знаешь, сильный я или нет, вот и спрашивай у себя! Кто может знать меня лучше, чем ты?
– Я хочу понять тебя, понять, как ты думаешь о себе...
– Всё! – он махнул рукой. – Закрыли эту тему! Ты помнишь все, что я обещал, но забываешь о том, что сама мне обещала.
– Тоже всё помню.
– Ты обещала найти мне достойную работу через своего отца.
– Помню, только что сказала тебе.
Отстранившись от него, она встала перед зеркалом.
– Я говорила отцу, а он спросил, есть ли у тебя диплом нефтяной академии?
– С дипломом бы мог и сам устроиться, зачем мне тогда его помощь?
Сабина тяжело вздохнула, ее лицо побледнело.
– И не надо так вздыхать, – с досадой сказал Орхан.
– У отца проблемы на работе. Его хотят отправить на пенсию. Ты же знаешь, не всё от меня зависит. Была бы моя воля, я бы тебе диплом академии подарила ...
– Вот и подари...
Сабина все ещё сидела перед зеркалом и тщательно красила ресницы.
– Я поговорю ещё раз с отцом, может, он что-то предложит. А ты учиться готов?
– Нет, – ответил он тихо.
– В своё время надо было учиться, а не тратить время впустую.
– А ты меньше умничай, – повысил голос он. – Сможешь мне помочь, помоги, а нет – тогда не учи. Я сам знаю, что мне надо делать... Училка, тоже мне...
– Понятно, – ответила она, скривив губы от обиды.
– Хочу всё и сразу, и ещё, чтобы не пришлось ничего делать! Вот так... Пойми ты это, наконец!
– Прямо как в сказке, поймал золотую рыбку и загадывай желание, –она грустно улыбнулась.
– Я уже поймал, – вздохнул он, пристально глядя на неё. Затем принялся заталкивать оставшиеся вещи в сумку:
– Пока мы с тобой болтали, время ушло, теперь уже позавтракаем в аэропорту.
– Я еще не готова, – она надела майку.
Он взял телефон, положил в карман и сел на кровать.
– Ты так и не ответил на вопрос...
– Какой?
– Скажи, ты отправишь к нам в гости своих родителей? Ты должен попросить у моего отца благословения на наш брак. Ты меня понимаешь? Это будет проявлением уважения с твоей стороны. И тогда будет у тебя работа, дом, кстати, трёхэтажный, и все остальное...
Она встала.
Это было тяжелая минута для Орхана. Он не знал, что делать, что сказать. В итоге он замолчал . Глаза его забегали в разные стороны, на лице отобразились лихорадочные раздумья, что ему на это ответить. Одно дело быть влюблённым, проводить время с красивой девушкой, но создавать семью ,растить с ней детей совершенно не входило в его планы. А уж тем более в сложившейся ситуации, из-за проблем на работе у её отца, теперь совсем невыгодно стало на ней жениться.
– Ответь же мне! – поторопила она его.
Сабина наклонилась к нему, испытующе ожидая ответа.
Орхан чувствовал себя в непростой ситуации. С одной стороны, они уже давно вместе, почти два года, он привык к ней. Сабина за это время стала ему близким человеком. Но, с другой стороны, как быть с её отцом? Ведь его в скором времени отправят на пенсию, и он останется ни с чем.
– Ну? – настаивала она.
Застигнутый врасплох вопросом , Орхан медленно, с натугой, сглотнул и сказал:
– Время нужно. – И еще раз повторил холодно: – Время .
Сабина раздраженно фыркнула, и капелька её слюны попала Орхану  на лоб.
Он молча достал из кармана платок, вытер лоб и аккуратно положил платок на журнальный столик. Затем прилёг на диван, закинув за голову обе руки, словно на пляже.
 – Нам надо решить этот вопрос, мы не можем вечно с тобой встречаться. Время моё уходит, и мне уже хочется определенности. Для меня это очень важно. На нигах ты не согласен… И потом – если мы не поженимся, что обо мне подумают родственники, знакомые, соседи? Что я им скажу? Они уже почти все о тебе знают…
– Кто, соседи? – машинально переспросил он.
– Ну да…
Орхан приподнялся, взял со стола пачку сигарет, достал одну и, подув на фильтр, закурил. Глубоко затянувшись, он сделал небольшую паузу, показав всем своим видом, что ему плевать на мнение ее соседей и родственников.
– Ты должен обо мне подумать, Орхан!
Стряхнув привычным движением пепел с сигареты, он улыбнулся.
Сабина выжидающе смотрела на него.
– Оставь ты меня в покое, – вздохнул он  и с невозмутимым видом лёг обратно на диван.
– Я люблю тебя и не хочу терять. Как ты не понимаешь?
Сабина надела джинсы, застегнув пуговицы ловким движением руки.
Наблюдая, как она одевается, Орхан чуть было не произнес вслух то, что вертелось у него в голове: «Мне чертовски жаль, но у нас нет  будущего, стать мужем и женой нам не суждено. «Зачем говорить ей правду, лучше пусть живёт с надеждой, с верой в лучшее. Она хороша собой, красивая лицом, и тело тоже ничего, и вообще, мне с ней хорошо в постели», – рассуждал Орхан.
 Он быстро притушил сигарету о пепельницу и встал.
– Пойдем вниз, найдем такси.
– Иду, дай мне ещё три минуты.
– Я подожду тебя внизу.
Орхан громко хлопнул дверью и вышел.
 
 
Глава 5
 
Впечатление от дороги в аэропорт имени Ататюрка получилось у обоих смазанным, словно фотография, сделанная во время движения. Перед тем, как войти в огромное здание, Сабина обернулась, пытаясь сохранить в памяти этот восточный город, полный любви и нежности. «До встречи, прекрасный город, – подумала она. – Может быть, мы еще встретимся…»
Они прошли по центральному коридору аэропорта, который многим не похож на своих собратьев в других городах и странах. Везде были указатели на двух языках: турецком и английском.
Пройдя регистрацию, они встали на движущуюся дорожку, чтобы доехать до другого терминала. Всю дорогу молчали. Орхан  не знал, с чего начать, а Сабина была обижена.
– Ты английский знаешь? – спросил он.
– Немножко, – натянутым голосом ответила она, – а ты?
– Я вообще ни слова не понимаю. Да и зачем он мне нужен? Не собираюсь никуда уезжать.
– Не знаю, – пожала плечами Сабина и отвернулась.
Попытка завязать разговор не удалась. Орхан нервно огляделся по сторонам, и тут взгляд его упал на эскалатор, мимо которого они как раз проезжали.
– И зачем нужна эта лестница? – раздраженно сказал он, махнув рукой.
Сабина не реагировала.
– Какая-то непонятная, неудобная лестница, которая поднимается и опускается...
Внимательно осмотрев эскалатор, Сабина сказала:
– В аэропорту ничего лишнего не бывает: если она есть, значит, ей пользуются.
– Я не могу представить, чтобы кто-то ею пользовался. Непонятно, зачем она вообще здесь.
– Не стоит искать логику в обычной лестнице...
– Стой, – он привлек ее к себе и обнял обеими руками, – не буду искать, обещаю! Обещаю все, что хочешь… Ты только улыбнись и поцелуй меня.
Сабина не смотрела на него, но чувствовала знакомое такое любимое   дыхание Орхана.
– Саб, – мягко сказал он , чуть-чуть отодвинувшись и приподняв пальцем её подбородок, не давая спрятаться от его внимательного взгляда. Когда их глаза встретились, в ее взгляде он заметил грусть.
– Знаю причину твоего расстройства – ты просто не выспалась. Улыбка все поправит, просто улыбнись...
Сабина вымученно улыбнулась.
– «Я не злая, но память у меня хорошая». Вот что написано в твоей улыбке, – пошутил Орхан.
Он гладил девушку по голове, и ей показалось, что Орхан пытается удержать ее этим прикосновением, словно не хочет отпускать ни на секунду. Будто в любой момент она может сбежать от него, далеко-далеко, и больше не вернётся.
– Саб... – шепчет он.
– Да...
– Улыбнись...
– Знаешь, ведь сильнее всего ценятся поступки. То, что я здесь, с тобой, говорит о моей бесконечной любви к тебе. Очень переживаю за нас. Ты как мужчина должен понять меня, – тихо сказала она, все ещё сердито.
Орхан наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Ты мне очень дорога…
– Все хорошо, – облегченно вздохнула она...
Через несколько минут влюбленные путешественники оказались среди ресторанов и магазинов дьюти-фри. Между рядами медленно бродили люди, выбирая кусочки Стамбула на память.
У туалетных комнат они разошлись, договорившись встретиться через пять минут. Сабина обнаружила перед собой очередь из пяти женщин и только три раковины и две кабинки. Да, быстро уйти не получится...
– Прости, что опоздала …
– Я тебя жду уже десять минут...
– Милый, ты же понимаешь, что женский марафет занимает немало времени.
– Да знаю я, – проворчал Орхан. – Пойдем, сядем.
– Давай вон там. – Сабина показала рукой.
Они прошли через весь зал и остановились в углу, около маленького кафе.
– Что будем есть?
– Только чай и пахлаву. Очень хочется сладкого.
– Все вы  женщины, одинаковы, без сладкого не можете.
– Девушки, а не женщины...
– Это так важно? – улыбнулся Орхан, наклонившись к ней.
– Да, важно. Ни одной девушке не нравится, чтобы её называли женщиной.
– Пусть будет так. Ты моя девушка! – он чмокнул ее в щеку и направился в сторону прилавка.
– А ты мой волосатик, – сказала она вслед тихо, так чтобы не услышали другие посетители кафе.
Через несколько минут Орхан  вернулся с двумя стаканами чая и двумя кусочками пахлавы на подносе.
– Вот, держи.
– Спасибо.
– Как ты там меня назвала?
– Волосатик...
– Мне нравится, – он улыбнулся, зажмурившись, – что-то новенькое.
Наклонившись, Орхан потерся носом о её нос и запустил пальцы в темные душистые волосы, затем быстро поцеловал в губы и сел.
– Ты меня любишь?
– Ты заставляешь меня забыть обо всем. Ты лучшее мое лекарство, –прошептал он.
– Почему, когда я спрашиваю, любишь ли ты меня, ты все время уходишь от разговора? Конечно, мне приятно слышать то, что ты говоришь, но все-таки хочется другого.
– Саб...
– Да, мой господин.
– Не надо сарказма, пожалуйста…
– Это не сарказм.
Он молча улыбнулся и залпом допил чай.
– Хочу попросить тебя кое о чем...
– Если это в моих силах, считай, что все уже сделано, – она поджала губы, зная заранее, о чем пойдет речь.
Немного помедлив, словно раздумывая, какие слова подобрать, он начал говорить быстро:
– Мне срочно  нужно 1000 долларов. На днях получу деньги, мне должен один парень, и верну. Понимаю, еще не отдал то, что брал до этого, но обещаю – это верну. Точно.
– У меня нет денег, и вообще, что за просьбы у тебя пошли последнее время?
Он побледнел. Оба замолчали.
– Нет денег, – повторила она расстроенно, – ты же знаешь, я не работаю, сама завишу от родителей. У отца проблемы, мать не работает уже пятый год…
Орхан пронзил её взглядом. Увидев в его глазах такую жесткость, она содрогнулась от ужаса и в этот миг поняла, что он никогда не простит её за эти слова. Затем заставила себя улыбнуться:
– Это было шуткой…
– Мне не до шуток, – ответил Орхан и, почувствовав облегчение, взял себя в руки.
– Хорошо... Все понятно. Мне больше была интересна твоя реакция. Сразу все становится ясно…
– Реакция? – он удивлённо широко открыл глаза.
– Проехали, – она махнула рукой, чертыхаясь про себя. – У меня есть только семьсот пятьдесят долларов. Остальное потом.
– Когда? – напористо спросил он.
– Через три-четыре дня.
– Сейчас можешь дать, семьсот пятьдесят?
Сабина потянулась за сумкой, чувствуя, как ноют мышцы от вчерашней безумной близости  на полу.
«Да, за все нужно платить…» Грустно улыбаясь, Сабина протянула доллары Орхану.
 
Глава 6

– Осторожно!
– Все нормально, давай я сяду, а ты поставь сумки в багажник, – сказала Сабина и, не дожидаясь ответа, устроилась возле иллюминатора.
– Ну ты и наглая, – возмутился Орхан .
– Сам такой, – озорно ответила она.
Орхан обернулся и, приподняв бровь, возразил:
– Ошибаешься. Я не такой, во много раз хуже.
Приняв игриво-устрашающий вид, Орхан  принялся укладывать вещи на верхнюю полку. Сабина расплылась в улыбке.
– Ну все, наконец-то…
– Поздравляю!
– Не издевайся, плиз...
– А говорил, что не знаешь английского...
– Все, что знаю, – это слово «плиз»!
– Уже неплохо…
Он притянул ее к себе и попытался перевести разговор на другую тему.
– Послушай! – он нежно поцеловал ее в губы. – Все забываю спросить, ты боишься летать?
– С тобой мне ничего не страшно, поэтому мой ответ – не боюсь.
– А с другими?
– Что это значит – «с другими»? У меня нет другого мужчины, есть только ты, самый родной и любимый, – сказала она, опустив глаза.
– Ну, ты же сама сказала, – с тобой нет! Значит, с другими – да?
Орхан  уже не мог сдерживать прорывающийся смех и громко расхохотался, не обращая внимания на окружающих.
– Тише, тише! – шепотом возмутилась Сабина. – Вот чем-чем, а логикой тебя природа не наградила.
– Ты недооцениваешь мою логику. Моя мама всегда говорила: «Орхан, логика у тебя железная».
– Ладно, не буду спорить с твоей мамой, – усмехнулась она. – Для мам мы, их дети, всегда идеальные.
Её пристальный взгляд задержался на Орхане.
– Когда я говорю, что с тобой не страшно, это означает, что одна боюсь, а когда рядом ты, мой милый мужчина с отсутствием логики, то нет. Вот что тебе надо было уловить. А не то, о чём ты подумал.
– А почему со мной не боишься?
На его губах появилась хитрая улыбка.
Лишь от одного взгляда на него у Сабины замерло сердце. Она улыбнулась, думая, что ей никогда не надоест любоваться и восхищаться этим мужчиной.
– Потому что, если что-то случится, то мы умрем вместе, держась за руки, и попадём с тобой в рай.
Он озадаченно и растерянно взглянул на неё.
– Что, милый?
– Страшные вещи ты говоришь, однако…
– Ой, какой же ты трус…
Она крепко взяла его за руку и с нежностью прижала её к себе.
– Просто говорю, что если влюблённые умирают вместе, они наверняка попадают в рай. Иначе как-то несправедливо...
– Я умирать не собираюсь! – он резко выдернул руку. – Тут душно… И ещё, плиз, не говори больше на эту тему. А то я уже жалею, что вообще завел этот разговор.
Их разговор прервал стюард.
– Пожалуйста, пристегните ремни, приведите кресла сидений в вертикальное положение…
– Да-да… – ответил он, машинально нащупывая свой ремень, хотя уже пристегнул его раньше. – Вроде пристегнут. А у тебя?
– У меня тоже, – ответила она.
– Кажется, соседей у нас нет, – сказал Орхан, вытирая вспотевший лоб. – Сейчас пересядем, и у нас будет бизнес-класс.
– Не хочу, сиди рядом, пожалуйста. Хотя бы пока мы летим до Баку.
– Но так же будет удобнее, – он сел в соседнее кресло и застегнул ремень. – Ну прости…
- Не прощу! – Сабина обиженно отвернулась. – Ты всегда все делаешь мне наперекор. Так нельзя!
– Можно, – ответил он спокойно, как бы поставив точку в этом разговоре, и принялся осматриваться вокруг.
Через проход сидел мужчина с высоким лбом и зачесанной назад шевелюрой. На нем были синие джинсы, рубашка с галстуком и очки в металлической оправе. Позади него – яркая зеленоглазая блондинка с пухлыми губами, в коротком полупрозрачном платье, под которым можно было различить очертания трусиков. Она слегка улыбнулась Орхану, сверкнув безупречными зубами.
«Ну почему каждый раз, когда ты встречаешь такую женщину, ты всегда в этот момент с другой? Что это? Закон подлости?» – подумал он.
– Орхан... – недовольно повысила голос Сабина. – Может, уже хватит пялиться на посторонних женщин?
– Что? – с полным равнодушием спросил он отводя глаза от блондинки.
Настроение у Сабины окончательно испортилось.
– Я вообще-то рядом! – нервно сказала она. – Ты совсем утратил ко мне интерес?
Он оглянулся, но ничего  не ответил.
– Я права?
– Нет! – Он взял её руку и сжал в своих ладонях. – Ты что такие глупости говоришь? Мне кажется… на несколько секунд запнулся, как будто не зная, что сказать дальше, – я никогда не потеряю к тебе интерес…, – добавил он.
– Правда? – её глаза наполнились радостным блеском.
– Никогда не сомневайся в моих словах, никогда, слышишь? – он посмотрел ей прямо  в глаза. – Ты вошла в мою жизнь и наполнила её смехом, светом, чудом...
– Я тебя люблю! – прервала его Сабина. – Люблю без памяти, без слов, без разговоров! Люблю вопреки всему. Ты самый прекрасный мой сон, ты мой спутник жизни, ты мой маяк... Ты – воздух, которым я не могу надышаться. Ты – всё самое лучшее, что могло бы случиться со мной в жизни.
– А знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? Помимо твоей красоты? – Орхан нагнулся к ней и шепотом добавил:
– Фигура, изгиб бедер, грудь третьего размера…
– Что-что? – торопливо спросила она и коснулась шрама на гладко выбритом  подбородке, почувствовав сильное желание поцеловать его, но остановила себя.
– Твоя покорность!
– Покорность порождается воспитанием. Это благодаря тебе я такой стала. Или благодаря моей любви к тебе...
Он одобрительно кивнул  головой.
– Ты у меня самый лучший...
– А ты у меня самая красивая! – парировал он, краем глаза посматривая на блондинку.
– Не желаете чай или кофе? – спросил у них все тот же, неслышно подошедший стюард.
– Я буду кофе, – тихо произнесла Сабина.
– Вам тоже кофе? – обратился стюард к Орхану.
– Нет уж. Вообще не понимаю, как можно пить эту гадость?
Стюард слегка поморщился, молча налил кофе и передал его Сабине, затем – чашку с черным чаем ему.
– Благодарю! – неожиданно громко сказала Сабина.
– Ты что так громко? Уши заложило?
– Прости, – виновато сказала она.
– Ничего, – раздраженно ответил он. – Давно хочу у тебя спросить кое-что.
– Спрашивай.
– Кажется, ты говорила, что родилась в России?
– Какая у тебя память… Да, а если точнее, то я родилась в Ханты- Мансийской области.
– В городе Нягань? – уточнил уверенно Орхан.
– Между прочим, его еще называют «городом улыбок». В переводе с языка местных народностей название города означает «смешное место». По мне, вполне соответствует этому безмятежность и оптимизм его жителей. Теперь ты понимаешь, откуда я у тебя такая доброжелательная? – улыбнулась Сабина.
– Интересно… – проговорил он.
– Это совсем небольшой город. Моего папу сразу после академии направили в Ханты-Мансийскую область, в город Сургут. Несколько лет он там проработал, а потом его перевели в Нягань. Вот там я и появилась на свет.
– А в Баку вы когда вернулись?
– Когда распался Советский Союз, отцу пришел вызов из правительства Азербайджана. Понимаешь, когда на таком уровне предлагают работу, отказы не принимаются. Просто ставят перед фактом.
– Понимаю. Ты что-то помнишь из той жизни, имею в виду, из жизни, проведенной в России?
– Помню только снег, очень много снега. Помню, как он хрустит, когда наступаешь на него, помню сильные морозы и яркое солнце зимой. Люблю, когда все покрыто белым-белым снегом. Снежинки летают по всему городу. Они падают и падают. А в свете уличных фонарей они блестят как бриллианты. А еще всегда открывала рот и ловила их губами. Какая красота!!! Словами не передать, это нужно видеть самому.
Она вздохнула, ощутив одновременно радость и грусть – ведь это все уже осталось в прошлом.
– Ты знаешь, – продолжала вспоминать Сабина, – когда дома невысокие, можно видеть их крыши, покрытые хрустально чистым снегом. Он так блестит, что отражает свет луны. У меня ощущение, что в каждом таком доме вокруг печки собралась семья, и вот-вот подадут чай.
Представляю; отец смотрит  телевизор, а дети шумно играют вокруг него, дразнят друг друга, и он каждые пять минут говорит им: «Тише, тише, из-за вас я ничего не слышу». А все дети балуются, и успокоить их невозможно…
– Ты так красиво все описала, рассказывай дальше, не останавливайся. Плиз...
– Знаешь, что самое обидное?
– Нет, не знаю, но очень хочу узнать.
– В детстве мы не ценим те моменты, которые переживаем. Моменты чуда, радости, непринужденности. Практически все дети думают, что их родители будут с ними вечно, а они сами не вырастут, навсегда останутся детьми, и ничего не изменится. Даже когда мы болели, всегда радовались этому, представляешь? А кем были для нас родители?
Орхан пожал плечами  и смущенно пробормотал:
– Я не помню...
– А я помню, что в то время папа для меня был настоящим героем, а мама – ангелом. И они остались для меня такими же. Отец – моя защита, опора и, конечно, авторитет. А мама – смысл моей жизни. Для тебя родители такие же?
– Да, да, конечно… – он принялся сосредоточенно пить чай.
– Будучи ещё девчонкой, поняла, что наши мамы – это наши помощники, ангелы-хранители, данные Богом. Вспомни, кто был рядом с тобой, когда ты достигал чего-либо? – продолжала Сабина. – Допустим, первые шаги, первое слово, сказанное тобой? У меня была подруга, её мама умерла при родах, и её воспитанием занималась бабушка. Так вот, однажды мы катались вдвоем со снежной горки и обе одновременно упали. Знаешь, что крикнула я, а что она?
– Что? – с интересом спросил он.
– Я крикнула «ой, мама», а она крикнула «о, Боже». Представляешь...
– Надо же, ты такие вещи запомнила…
– А когда я ложилась спать раньше обычного, мама начинала  ходить вокруг меня и допрашивать, что со мною, почему легла раньше времени, может быть, чем-то расстроена? Может, врача вызвать? Они чувствуют тревогу за своего ребенка. Разве не они носят нас под сердцем в течение девяти месяцев, а потом днями и ночами напролет находятся рядом с нами, и у них практически нет времени на собственный сон. Они жертвуют всем ради нас. И после всего этого разве мать не может быть самым главным человеком в твоей жизни?
– Может. Но у меня не такая память, как у тебя, – вздохнув, сказал Орхан. – Вы, женщины, устроены по-другому, вы ко всему относитесь не так, как мы. Находите причины, чтобы все усложнить в своей жизни. А мы, мужчины, – он самодовольно выпрямился и продолжил, – мы все упрощаем. Для нас все ясно , как дважды два.
– Конечно! Это, наверно, от того, что в вас больше уверенности.
– Может быть.
– Да, конечно, для вас всегда все просто. Вы вообще по природе своей другие, я бы сказала даже – своего рода разрушители.
– Кто? – переспросил он, по привычке подняв брови. – Разрушители?
– Разве не вы ходите на охоту, чтобы убивать зверя? Разве не вы ходите на рыбалку? А леса? Кто их рубит?
– Ну, не я точно! Охоту не люблю, рыбалка требует терпения, а у меня его нет. А лес? Там, где я живу, его и в помине нет.
– Ты у меня исключение, любимый. Речь не о тебе, я говорю в целом. Подавляющее большинство мужчин – именно такие.
Он с нарочитым облегчением выдохнул.
– Позволь, я вернусь к разговору о родителях …Давно хочу у тебя спросить, почему ты  рассказываешь только о маме, а про брата , отца ничего не говоришь . У тебя и бабушка есть!
Лицо Орхана помрачнело.
– Брат  живёт в Москве. Почти три года не виделись, он не звонит и не пишет мне. Отец врач, ну бабушка совсем старая… Что интересного?
– Но почему ты не видишься с братом ? Он обиделся на что-то?
– Было бы на что…Три года назад вернулся к нам на несколько дней и уехал. Решил перевоспитывать меня . Не вышло. С тех пор я его не видел. Он своеобразный человек. Хочет, чтобы все было, как он желает.
– Чем он занимается в Москве?
– Не знаю, по всей видимости, ничем. Разгильдяй. Нам не помогает.
– Ты не хочешь сам позвонить ему, найти его и объяснить, что так жить нельзя. Ведь ты старший брат, и кто, как не ты, вправит ему мозги и поставит  на место?
– Я не буду этим заниматься! – резко сказал Орхан . – На мой взгляд, ему просто не хватает силы воли.
–А на мой взгляд, ты должен этим заняться. Отец всегда говорит, что Москва страшный город… Может, ему негде жить в Москве, и он бомжует?
– Может, это его призвание…
– Орхан, не смейся! Он все-таки твой брат, и ты должен ему помочь, хотя бы своими советами... Может, он нуждается в твоей поддержке?
– Кому я должен, всем прощаю! – громко расхохотался Орхан.
– Ты чего? – удивилась  она. – Что тебя рассмешило?
От смеха у него текли слезы, говорил он с трудом.
– Прощаю… тебе все…, – он опять расхохотался. – Это было бесподобно.
Смех немного отпустил его, и он заметил, как Сабина широко раскрытыми глазами глядит  на него в полном недоумении.
– Да уж, ты меня удивил…
– Ты меня тоже. Давай сменим тему, хорошо?
– Придётся, – неохотно согласилась она и добавила: – Подумай о том,  что он тебе не чужой человек.
– Подумаю...  – ответил Орхан зевая. – Давай спать, – он скрестил руки на груди и, устроившись на мягком подголовнике, заснул .
 
 
Глава 7

 
Они стояли на границе. На плече у Сабины висела маленькая сумка, большую дорожную она держала в руке. Орхан стоял рядом, вполоборота, опираясь на свою дорожную сумку.
– Ты на меня сердишься?
– Нет, – отвечает он, выпрямляя спину.
– Честно?
– Немного, – сказал он, снимая руку с сумки.
– Нуууу… – заныла она. – Нельзя на меня сердиться! Я хорошая!
– Самодовольная женщина! Кажется, все женщины так думают о себе...
Покачав головой, он повел взглядом вокруг себя, в поисках кого-то.
– Как? – переспросила Сабина
– Что каждая умная, хорошая и красивая ...
– А ты не согласен?
– Мне все равно, – ответил он, нахмурившись. – Главное – то, что я сам думаю о них.
На его губах появляется хитрая улыбка.
– И что ты думаешь обо мне? – она поставила  сумку на пол.
– Сабина, я так устал после полёта. А ты опять со своими вопросами... У меня в голове столько мыслей... нужно посетить родителей , заплатить за аренду квартиры которую снимаю …
– Ладно, просто я не хочу, чтобы ты обижался на меня.
– Прекрати...
– Для меня, – продолжала она, – мы – одно целое.
Она крепко обняла его и поцеловала в шею.
– Между нами не должно быть никаких недопониманий.
– Это обычная история, – он отодвинул её от себя. – Ругаемся, тут же миримся... Первый раз у нас такое, что ли...
– Что-то осталось между нами недосказанным? Мне кажется, ты все время что-то недоговариваешь...
– Вроде всегда всё говорю, – он озадаченно пожал плечами.
– Бывает, любимые люди, – медленно продолжала Сабина, – делают вид, что не понимают друг друга, а потом выясняется, что они уже давно стали чужими.
Она ещё раз обняла его.
– Недопонимание в отношениях бывает время от времени, это норма и ещё – мы же не ссоримся постоянно.
– И не должны. Если в моей жизни тебя не будет, я перестану жить, ты моё всё…
– Всё-всё, – сухо оборвал он ее, – жить она перестанет..., – недовольно повторил он. – Наша очередь. Обнимашки на границе, думаю, не самая хорошая идея. Нас не поймут.
Она молча подчинилась и отпустила его.
– Откуда прилетели? – обратилась к ним женщина в форме, с длинным лицом и большим носом, не отрывая глаз от паспорта.
– Из Стамбула, – ответила Сабина.
– Вы вместе? – женщина подняла голову и обвела их изучающим взглядом.
– Да, мы вместе, – ответил Орхан, гордо выпрямляясь.
– Понятно, – ответила пограничница, еле сдерживая улыбку.
Через пару минут она, нажав на кнопку, передала им паспорта:
– Добро пожаловать! Проходите.
– Спасибо, – ответил Орхан .
– Почему она так улыбалась? – спросила Сабина.
– Откуда мне знать? В чужую душу не заглянешь.
– Вот именно.
После границы их еще битый час продержали на таможне, перебирая вещи, но вот, наконец-то, сумки получены и погружены в тележку.
Они остановились у выхода, и Орхан произнес:
– Забыл тебе сказать, как только мы приземлились, мой друг Хагани сообщил, что не сможет встретить нас, очень занят на работе. Пойду найду частника, посмотрим, сколько он запросит. Им ведь только дай руку, оторвут по локоть. – С этими словами он развернулся и пошел на улицу.
Сабина, любуясь, смотрела ему вслед, затем бросила взгляд на свои маленькие часики, стрелки которых показывали 18.07.
Орхан вернулся с каким-то мужчиной, по всей видимости, водителем.
– Готова? – спросил он.
Сабина кивнула, одновременно набирая и отправляя сообщение матери о том, что она прилетела на родину.
Водитель забрал их багаж, и они вместе вышли на улицу, сразу ощутив запах нефти, витающий в воздухе.
– Как же соскучился по этому запаху! – сказал Орхан , открывая перед ней дверь. Сабина попыталась обнять его, их глаза встретились, и он подмигнул ей, показывая на водителя.
– Поняла... – она нырнула в машину.
Спустя двадцать пять минут они свернули на проспект Шах Исмаил Хатаи.
Орхан повернулся к ней вполоборота, положив ладонь ей на колени, и сказал:
– Сначала выйду я, – он не сводил глаз с ее коленей.
– Нет-нет! А как же я? Только после меня, – быстро ответила она.
– Нет, я. Все!
– Я против... – она робко дотронулась до его руки.
- Спокойно, Сабина. На востоке есть поговорка: воду первыми пьют верблюды, потому что у них рук нет. Вторыми пьют мужчины, потому что у них нет терпения. – Таксист, прислушиваясь, улыбался во весь рот. – А последними пьют женщины, потому что у них есть и руки, и терпение.
– Я не хочу, – возразила Сабина, - это некрасиво, нехорошо...
Орхан отрицательно мотнул головой и убрал руку:
– Это не плохо и не хорошо. Какая разница, кто выйдет раньше, ты или я? Это ничего не изменит.
– Что у тебя такого срочного?
– Вопрос закрыт, – сказал он, поднимая стекло.
Она обреченно и тяжело вздохнула.
– Остановите здесь, я выйду, - он отстегнул ремень.
– Это улица Пушкина, – сказал водитель, – здесь стоянка запрещена.
– Да вы на секунду, я могу и на ходу выпрыгнуть.
Губы водителя изогнулись в одобрительной улыбке.
Машина остановилась, Орхан вышел, достал из багажника сумку и, нагнувшись к Сабине, сказал внезапно сиплым голосом:
– У меня нет мелочи, заплатишь ему?
Она закатила глаза, облизывая пересохшие губы.
– Ладно, – ответила  она разочарованным тоном.
– Ты моя хорошая девочка, – он отвернулся и ушёл прочь быстрыми шагами. Она смотрела ему вслед, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать...
 
 
Глава 8
 
 
Виктория достала из рюкзака свежий хрустящий багет, домашнее печенье, нарезанную ломтиками салями и бутылку яблочного сока. Пока я открывал бутылку, она вытащила платок и разложила на нем еду. Взяв печенье, откусила небольшой кусочек и принялась медленно жевать, наслаждаясь вкусом.
По московскому небу пробежала туча, не уронив ни единой капли дождя. Воздух был сухим. Слабый ветер медленно гнал по небу клочья  облаков. Утром по радио передавали, что дождя сегодня не будет.
Мы сидели в парке Лосиный остров. Было воскресенье, второе октября.
 – Здесь очень красиво, – сказала Виктория, доедая кружочек печенья.
 – Да. Кажется, мы с тобой и раньше здесь бывали?
 – Давно, – задумалась она на несколько секунд, – года полтора назад. Нас сюда приглашал твой друг Давид, это было летом, мы отмечали его день рождения.
 – А, точно, вспомнил, - я шлепнул ладонью по лбу. - Отдохнули мы тогда неплохо… Помню, как долго мы искали их тут. Парк такой большой, просто бесконечный.
Вика взяла ещё печенье, разломила и протянула половину мне, а вторую положила себе в рот.
 – Природу  очень люблю, – вздохнув, улыбнулась она.
  – А кто её не любит, покажи мне такого человека, – смеюсь я, – она нас создала, и мы не имеем права не любить её.
 – Не умничай!
Она откинулась на спинку скамейки.
 – А ты будь осторожней, когда сидишь, не забывай, что ты на восьмом месяце.
Она внимательно посмотрела на меня.
 – Знаю-знаю, о чем ты сейчас думаешь, – я разлил сок  в чашки. – Ты думаешь: Джавад, кого ты учишь? Я же сама доктор! Сама все понимаю, и уж тем более явно знаю про это больше, чем ты!!!
Послышался плач ребёнка, где-то рядом залаяла собака. Мимо нас прошли две пожилых женщины, с добрым любопытством глядя на наш завтрак.
 – Дай мне салями с хлебом, – попросила Вика. – Сразу же после родов – сажусь на диету!
И, погладив живот, добавила:
 – Мой идеальный вес – пятьдесят семь.
 – А сейчас сколько килограммов в тебе? – я передал ей бутерброд.
 – Семьдесят один. В последнее время так стесняюсь своего лишнего веса.
 – Ты не должна стыдиться того, что делает нас с тобой счастливыми...
 – Знаю. Ты не думай, у меня хватит силы воли.
 – А я и не думаю об этом.
На соседней скамейке ребенок зашёлся безутешным плачем. Я с жалостью посмотрел на него.
 – И наш тоже так будет плакать, – мечтательно вздохнула Вика, – только у нас будет девочка, а это мальчик. С ними больше проблем, они болеют чаще.
– Моя бабушка тоже всегда так говорила, я помню – мальчики растут, как индюшата, а девочки, как цыплята.
– Индюшата? – переспросила она удивленно.
 – Да. Просто индюк – самая тяжёлая домашняя птица.
 – Ну и сравнение у твоей бабушки… Нас не учили такому в медицинской академии.
 – Ты просто мою бабушку не знаешь... она умнее, чем любой доктор.
 – Ну прямо Склифосовский.
 – Не меньше..., – отвечаю я.
 – Знаешь что? Когда буду знакомиться с ней, все-все ей расскажу про тебя.
 – Что именно?
 – Скажу, что ты меня часто обижаешь… – Она надула губы, как сердитый малыш. – Не слушаешься меня!
Я широко улыбнулся.
 – Что смеёшься?
 – Она сделает тебе маленький укол разочарования. – Я снова улыбнулся, представив себе беседу бабушки с Викой.
 – Ого! Мне уже интересно...
 – Однажды моя тетя, жена брата моей мамы, пожаловалась на мужа. Мол, он поздно возвращается домой, а может и вообще не прийти.
 – Её муж, сын твоей бабушки? Я что-то запуталась! – перебила она меня.
 – Ну, что тут непонятного? Невестка жалуется свекрови – «Твой сын поздно приходит, гуляет, пьёт...»
 – Поняла, – она откусила небольшой кусочек от бутерброда.
 Наконец-то… – преувеличенно вздыхая, я полакомился кружочком салями.
 – И что она ответила?
 – Она выслушала невестку внимательно, затем сказала – будто объявила приговор: благодари судьбу за то, что он тебя не бьет! Пусть гуляет, моему сыну можно.
Вика молча провела руками по волосам, несколько раз тяжело вздохнула, и, в конце концов, ударив рукой по спинке скамейки, произнесла:
– Это возмутительно! Что значит – «моему сыну можно»? С какой – стати?!
Я отвернулся, отыскивая взглядом плачущего мальчика, зная, что её возмущение будет долгим. 
 – Джавад? Ты меня слышишь?
Она неловко поднялась, опираясь на спинку скамейки.
 – Отвечай, как твоя бабушка могла сказать невестке такие слова?
 – Я не знаю, – ответил тихим голосом.
 – А кто знает? Это же твоя бабушка?
 – Да, моя.
 – Тогда объясни!
 – Не могу. Она очень своеобразная женщина.
 – Женщина не должна обижать женщину, и, уж тем более, свою невестку.
 – Вот когда я вас познакомлю, тогда сама у неё и спросишь, как она может это делать... И хватит об этом.
Захлопав ресницами, Вика молча села на скамейку. Наступила тишина, мы снова принялись за еду.
– Джавад, – вдруг сказала она. – Я не могу есть, пока не узнаю, что ответила невестка...
– Ничего не ответила, в этом я уверен.
– Просто замолчала и пошла заниматься своими делами?
 – Послушай, ты так говоришь, как будто не знаешь кавказских обычаев. Все, что она скажет, обернётся против неё. Невестка не имеет права голоса. И уж тем более на претензии.
 – А уйти от такого мужа она может?
 – Нет, не может!
– Прямо девятнадцатый век! – возмутилась она.
 – Правильно, моя бабушка родилась в 1899 году...
 – Все равно не понимаю я твою бабушку… Как зовут-то её?
 – Сабах. Она родилась ранним утром, поэтому и назвали в честь утра, «сабах».
 – Все равно не понимаю, – повторила она, сжимая в руке бутерброд.
– Да, конечно, тебе это трудно понять. Она восточная женщина, воспитана совершенно по-другому. Человек помнит Николая Второго...
 – Ну и бабушка у тебя… Дай мне ещё бутерброд. Понервничала, и сразу есть захотелось! Но после родов все изменится, ты не переживай! – принялась за свое Вика.
 – Моя бабушка ради своих детей готова на все, хоть на войну ее отправляй. Пойдёт, не задумавшись, сам видел, как она стреляла из охотничьего ружья и всегда попадала в цель.
У Вики глаза расширились от удивления.
 – Да, да! – покивал я головой. – Она говорила, что женщина должна уметь защищать свою честь.
 – Теперь понимаю, почему невестка не стала спорить, жить-то хочется, – прошептала Виктория и широко улыбнулась.
– Тебе смешно, но моя бабушка и правда не могла уснуть, пока все члены семьи не оказывались дома, в безопасности, и не засыпали в своих кроватях. Она всегда всех контролировала, от малых детей до взрослых. Так уж она воспитана.
– После того, как ты рассказал мне все это, – она покрутила своё золотое кольцо, подаренное мной, – мне очень хочется познакомиться с твоей бабушкой.
– Непременно. Она действительно интересная и мудрая женщина. Вот, когда я решил уехать в Москву, она знаешь что дала мне?
– Что?
Я полез в карман и вытащил маленькую открытку, где был изображен Шиитский Имам Али ибн Абу Талиб, и показал ей.
 – Талисман.
 – Это кто? - удивлённо спросила Вика.
– Это Шиитский Имам Али, первый мужчина, принявший ислам, двоюродный брат и зять пророка Мухаммеда.
Вика, забрав мой талисман, внимательно осмотрела его и вернула мне обратно.
– Все время думала, что это ты носишь с собой постоянно, то в одном кармане, то в другом.
 – Это святая связь между мной и бабушкой. Имам Али всегда защищал угнетённых, сирот и беззащитных людей. Он был ещё и известным ученым своего времени. Вот так.
Я снова положил изображение в карман.
 – И он тебе помогает?
 – Талисман?
 – Ну не я же, – она показала на себя длинными тонкими пальцами.
– В этом деле главное уверенность и наличие цели. Если у тебя все это есть, тогда талисман закрывает треугольник удачи, и помогает везде. Он не для того, чтобы положить его в карман и спать с ним с утра до вечера.
– Как подкова?
 – Именно...
 – Теперь мне все понятно... Интересно, что твоя бабушка подарит мне?
Она на минуту задумалась.
 – Если ты ей понравишься – подарит хороший подарок. Если нет, то мало не покажется. Будет язвить.
– Опасная женщина твоя бабушка!
Вика натянуто улыбнулась.
 – Моя бабушка резкая, беспощадная, может поколотить любого из нас, но при этом щедрая в любви и всегда готова расправиться с теми, кто угрожает её семье.
Виктория, дожевывая последний кусок второго бутерброда, сверлила меня взглядом, который мог означать что угодно. Кончик ее носа стал ярко-красным от холода.
 – Замерзла?
– Немного. Мы с тобой забыли взять термос с горячим чаем. Сейчас чай бы нам не помешал, согрелись бы.
 – Хорошо бы кофе сейчас горячего, черного. Надеюсь, где-нибудь рядом есть Старбакс.
– Кому что, а тебе кофе из Старбакса, – слегка обиделась Вика, – нет бы пойти поискать, где можно купить горячего чаю.
– Вообще-то нам уже пора заканчивать трапезу и идти домой, – заметил я, оглядываясь вокруг.
– Джавад, я сейчас точно обижусь, – Вика отправила в рот последний кусочек салями.
Я молча поднялся, взял рюкзак, повесил его себе на плечо и внимательно осмотрелся в поисках места, где можно раздобыть чай.
 – Оставь, – вздохнула Вика, – зачем ты берёшь рюкзак? Дай мне, пусть останется здесь, – показала рукой на край скамейки.
 – Ну, нет, вдруг его украдут?
 – Кому он нужен, что в нём такого ценного?
 – Ничего, просто обычный рюкзак. Вещь теряет свою цену, как только ты понимаешь, что можешь купить такую же. Пока мы с тобой не можем позволить себе такую роскошь. Планы другие.
 – Ладно.
Кажется, все-таки обиделась...
К счастью, недалеко от нас была ярмарка выходного дня. В последние годы их организуют московские префектуры. Туда я и отправился, и быстро вернулся с кофе для себя и с чаем для Вики.
 – Ты все ещё обижена на меня? – я поставил перед ней стакан горячего чая и свой кофе рядом.
– Когда ты  перестанешь выводить меня из себя?
Я подошел ближе, погладил её волосы, не в силах больше смотреть на расстроенное лицо.
 – Малышка, – говорю я, – это был последний раз, больше не повторится.
Если бы я сам верил в то, что говорил…
 – Честно? – она посмотрела на меня и носом ткнулась мне в живот. Я сделал глубокий вдох, смотря на нее сверху вниз.
 – Джавад...
 – Ну, не обижайся, – я обнимаю ее, прижимая к себе, – подумай о нашей дочке. Как она шевелится, толкается у тебя в животе... Главное, мы же её очень скоро увидим, представляешь? Она будет твоей копией, только в уменьшенном виде. Что может быть важнее и приятнее этого? А ты обижаешься на каждое мое слово…
– Уменьшенная копия? Это ты намекаешь на то, что я толстая?
 – Ну что ты говоришь? Что за глупости? Ты совсем не толстая, просто вас двое. – Чуть отодвинувшись, я присел напротив. – Я всегда просил у Бога, чтобы послал мне жену-красавицу, вот он и подарил мне тебя. Чтобы волосы были длинные, густые, чтобы она могла сесть на свои волосы... Когда впервые увидел тебя, понял, что Бог меня услышал. Помню, лет в  двенадцать молился о том, чтобы моя жена была красивая, красивее всех в мире. Бабушка это услышала и, дождавшись конца молитвы, позвала меня к себе и сказала: «Джавад, молись лучше о том, чтобы твоя жена была мудрая (я-то не знал тогда, что означает слово "мудрая"), с красивыми женщинами слишком хлопотно. Пусть она будет простая, зато никогда не испортится. Такие женщины всегда довольны своей судьбой и никогда не будут сохнуть по бриллиантам. Красивая женщина – это бездонное ведро, которое ты никогда не наполнишь».
Я согласился с ней, хоть и не очень понял, о чем она говорит.
 – Послушай, твоя бабушка действительно очень мудрая, – она глотнула уже остывшего чаю, – даже удивительно, столько мудрости в одном человеке…
– Так ей уже больше ста лет...
Вика расплылась в улыбке и сладко зевнула. Я расправил плед и уложил ее к себе на колени .
– Поспите, мои милые девочки, – ласково сказал я и прикрыл Вику своей курткой. Она уснула, прикрыв глаза длинными густыми ресницами. Я смотрел на ее безмятежное прекрасное лицо и вспоминал нашу первую встречу, молился в душе и благодарил за счастье, которым наградил меня Господь.
Стояла ранняя осень. Теплая, золотая. Был непоздний вечер. Я прогуливался по центральным улицам Москвы. В Камергерском, у МХАТа толпился народ перед началом спектакля. Вдруг я увидел девушку, которая стояла немного в стороне и смущенно держала приподнятую руку с билетом. Лицо девушки меня поразило: большие ярко-голубые глаза под темными густыми ресницами, тонкий изгиб бровей, высокий чистый лоб и длинные, русые косы, спадающие на тугую грудь.
Несколько мгновений я в оцепенении смотрел на нее. Внезапно я заметил, что кто-то направился к девушке и, интересуясь билетом, сорвался с места и стремительно бросился к ней, доставая деньги.
– У вас лишний билет?! – громко спросил я.
– Да…Подруга моя заболела, – как бы оправдываясь, объяснила девушка.
Даже не узнав, какой сегодня спектакль, я расплатился с прекрасной незнакомкой и уже не отходил от нее.
Мы прошли в зал, заняли места в середине партера. Какое-то время, пока не поднялся занавес, сидели молча. Потом, набравшись смелости, спросил:
– А что мы будем смотреть?
– «Три сестры» Чехова, – тихо, с улыбкой, сказала она, обнажив ровный ряд прелестных зубов. Я не очень внимательно следил за тем, что происходило на сцене. Вместо этого, осторожно повернувшись к сидевшей возле меня девушке, я любовался ее изящным профилем, следил за каждым ее движением.
В антракте я пригласил ее в буфет, но она вежливо отказалась.
– Тогда давайте познакомимся. Меня зовут Джавад.
– А меня – Виктория. Можно просто Вика. Вы работаете или учитесь? – поинтересовалась моя новая знакомая.
– Я работаю. У меня маленький бизнес.
– А у меня сегодня необыкновенный день. Я в первый раз вышла на работу. Начался мой трудовой стаж.
– Кто же вы по профессии?
– Детский врач.
Все оставшееся время, пока мы находились в театре (после мы признались друг другу в этом), каждый думал о случайном знакомстве, но в глубине души чувствовал, что оно вовсе не случайное, именно так сводит людей судьба.
Виктория без кокетства разрешила проводить ее. Жила она на Большой Никитинской, и мы направились к Тверскому бульвару. Разговор наш не умолкал ни на минуту. Нам было интересно знать друг о друге абсолютно все. Я рассказал о своем маленьком красивом городе в Азербайджане, где я родился, ходил в школу, о любви к книгам, о своей семье.
– Какой вы счастливый! – проникновенно сказала она. А вот у меня нет семьи… Вообще никого из близких людей.
– Как так? – удивился я.
– Вот так, – вздохнула Виктория и надолго замолчала. Я робко взял ее под руку. Она не отстранилась.
– Вы мне очень понравились …Я хотел бы стать вашим другом. Но вы удивили меня предыдущими словами. Расскажите, как такое могло случиться?
– Начинать надо издалека…
– Начните! – убедительно попросил я.
– Ну, что ж, наберитесь терпения … – она опять надолго замолчала, как бы собираясь с силами.
– Мама моя, Светлана Николаевна, родилась и росла на Кубани. Отец ее, мой дедушка, погиб в последние дни войны. Бабушка осталась вдовой с единственной дочкой. Мама, закончив десять классов, поехала в Москву и поступила в педагогический институт. Однажды к ним на студенческий вечер пришли выпускники военного училища. Среди них был мой папа. Он сразу приметил маму среди множества девушек, подошел к ней и пригласил на вальс. С того вечера они не расставались. Они были очень счастливы, особенно когда узнали о скором рождении ребёнка.
Виктория замолчала, медленно шагая рядом со мной.
– А что было потом? – осторожно спросил я.
– Началась афганская война. Папа получил приказ отправиться к месту военных действий. Мои родители жили в военном городке недалеко от Москвы, в двухкомнатной квартире. Когда у мамы подошел срок рожать, в часть пришло сообщение о гибели папы. Маме, естественно, ничего не сказали, опасаясь за её здоровье. Роды прошли благополучно. Меня, новорожденную, поместили в особый стерильный бокс. В палате же, где лежала мама, ночью случился пожар от короткого замыкания. Во сне, надышавшись угарным газом, она получила столь сильные ожоги, что спасти её не смогли. Вот так, с первого дня своей жизни, я стала круглой сиротой.
– Какая страшная трагедия, – только и смог промолвить я. И… и… что же с вами дальше было?
– Врачи всё сделали, чтобы я жила. А потом приехала бабушка. Она-то и вынянчила, и воспитала меня.
После первой нашей встречи мы стали почти неразлучными, виделись часто, как только были свободны, а уж звонили друг другу и вовсе постоянно. И скоро поняли, что мы одно целое – семья.
Моё блаженное состояние, унесшее меня в водоворот памяти, прервала  Вика, которая проснулась. Взглянув  на свои маленькие часики, удивилась:
– Так долго я спала? Помоги мне встать и давай собираться домой.
Собрав весь мусор в пакет, мы медленно пошли по широкой протоптанной дорожке к автобусной остановке.
 
Глава 9
 
 Доносившийся с лестничной площадки стук каблучков становился с каждой минутой все громче и громче. Орхан нервно расхаживал по коридору, борясь со страхом. За все время знакомства с ней, той, которую он  ждал сейчас, он так и не смог привыкнуть к тому, что она замужем. Что каждая их встреча может оказаться последней для него...
Через несколько минут Орхан  услышал, как открылась и быстро закрылась дверь.
– Привет!
Он вскочил с места.
– Каждый раз, когда я тебя вижу, во мне будто все трепешет.
Обняв её, он невольно бросил взгляд на дверь.
 – Закрыла, – сказала она.
 – Как же я соскучился по тебе...
Прижавшись к нему, она почувствовала, как лихорадочно бьется его сердце.
 – Что-то не так? – спросила она обеспокоенно.
 – Все нормально, просто я всегда переживаю, когда жду тебя. Каждый раз как будто заново повторяется наша первая встреча, я переживаю всё снова и снова.
Отпустив ее, он дошёл до двери и дрожащей от волнения рукой проверил замок, затем на всякий случай посмотрел в дверной глазок.
 – Закрыто, – сказал он и вытер вспотевший лоб. – Тебя никто не видел? Здесь очень много любопытных соседей.
– Кажется, никто не видел.
Она сняла плащ и повесила на вешалку в коридоре.
– Кажется? Или все-таки там был кто-то? Не надо догадок…
В глазах Орхана отразился страх, сердце учащённо забилось.
 – Тебя никто не видел, когда ты поднималась?
Наргиз, улыбаясь, стояла прямо перед ним, широкая и плотная, ее круглое и гладкое лицо было похоже на яблоко, глаза сверкали, как агаты.
 – Это очень важно! Говори правду! – продолжал допрос Орхан. 
– Говорю же, никого не было, – улыбаясь, успокоила его Наргиз.
Она сняла туфли и аккуратно поставила их рядом со шкафом, надела домашние тапочки.
 – Вот теперь хорошо. Ноги болят…
 – Ты такая спокойная...
 – Я всегда такая. Расслабься, дорогой, там никого не было.
На лице Орхана появилась улыбка, и он, успокоенный, сел на диван.
 – Сладкая моя… – проговорил он, смотря на нее. – Как чудесно, что ты пришла ко мне, я так ждал нашей встречи!
 – Это было непросто, – ответила Наргиз и села рядом с Орханом, шутливо толкнув его бедром.
 – Ты должна остаться со мной на ночь! – требовательно сказал он, крепко обнимая ее за талию и прижимая к себе. – Ты просто чудо… Ты моя красавица, – задыхаясь, шептал он ей на ухо, – я не могу поверить, что вновь вижу тебя…
Орхан стал жадно целовать ее.
 – Не надо, – отворачивалась Наргиз. – Подожди! Какой ты нетерпеливый, ну подожди немного...
– Чего ждать-то? – он с трудом оторвался от нее.
 – Давай поговорим сначала. Откуда такое нетерпение? Неужели тебя не угостили ночные бабочки Стамбула? Говорят, их там очень много...
 – Конечно, нет! Что ты такое говоришь? Я тебе не изменяю!
В порыве страсти  он  вскочил с дивана.
 – Как ты можешь такое говорить, даже думать об этом? – Он постучал указательным пальцем по виску. – Ну как?
 – Могу. – Она посмотрела на него в упор и повторила: – Ещё как могу. Ты же в курсе, что я давно мечтаю побывать там?
– В курсе.
 – Тогда почему ты полетел в Стамбул один, без меня?
 – Это была деловая поездка, пойми ты, наконец! Я все время езжу в Стамбул по делам, я даже отель взял трёхзвездочный, чтобы сэкономить. Просто для того, чтобы было, где спать… Я с нетерпением ждал нашей встречи… Все время мечтал о том, чтобы ты оказалась рядом со мной, в моих объятия…
 – Правда?
 – Правдивее не бывает. Но ты ведь замужем. Что бы ты мужу сказала, если бы уехала со мной? «Я лечу в Стамбул со своим любовником?»
Он испытующе посмотрел на нее.
На лице Наргиз появилась довольная улыбка, она утвердительно кивнула.
  – Ты прав, – сказала она, – но проблема не в этом. Дело в другом… – Расскажешь? Я сейчас приду.
Орхан вышел в коридор, убрал ее туфли в шкаф. Затем прошёл в ванную и открыл кран. Тёплая вода потекла в раковину. Тщательно помыв руки, он принялся рассматривать в зеркале своё лицо. Большие глаза, длинный и острый нос. На подбородке небольшой шрам. Убедившись, что руки чистые, он снял с крючка халат, вышел из ванной и, войдя в комнату, бросил халат на диван и сел.
 – Ну, в чем дело? – заговорил он, нервно постукивая ладонью по колену.
 – Ты за все это время ни разу не предложил мне поехать куда-нибудь вместе, а я так ждала...
 – Наргиз, мы с тобой оба понимаем, что это невозможно, уже говорил тебе. В нашей ситуации я не могу тебе это предложить, зная, что не смогу выполнить. Не люблю пустословия.
 – Для меня это не так, как для тебя. Для меня главное знать,  ты чтобы этого хотел.
 – Ничего не понимаю…
Орхан от досады еще сильнее ударил себя по колену.
 – Если бы ты позвал меня с собою , я бы поняла, что ты этого хочешь сам...
 – Ты же знаешь…
Она прервала его, поправляя свои густые волосы:
– У меня есть возможность полететь туда хоть сегодня ночью, и не потому, что я хочу в Стамбул, главное – быть рядом с тобой.
 Он вздрогнул и нахмурился.
 – Просто хочу с тобой...  думаю,  я достаточно умна, чтобы не делать подобных глупостей, типа сорваться и броситься в омут с головой … – Она покрутила головой, словно стряхивая с себя сон, и её взгляд упал на халат.
 – Это мне? – спросила она.
 – Да.
 – Он мне мал, надо на два размера больше.
Они обменялись улыбками. Их разделял всего лишь стол. Наргиз встала и подошла к зеркалу.
 – Я не смогу остаться с тобой на ночь... Хоть и сама очень этого хочу. Я так соскучилась по тебе...
 – Почему не можешь?
 – Ты же сам сказал, что я замужем. Как я объясню это мужу? Милый, не жди меня, я сегодня останусь у любовника?
Она смущенно улыбнулась, глядя в зеркало на Орхана.
 – Я хотел... – произнес он, подходя к ней, – хочу насладиться тобою до утра... Мы никогда не проводили вместе всю ночь, все время на бегу…
Он обнимает ее сзади и хрипло шепчет:
 – Наргиз, хочу тебя...
 – Чуть позже, – тоже шепотом отвечает она. – Не торопись.
Он медленно, неохотно кивнул головой.
 – Мне надо позвонить мужу.
Она отошла от зеркала, достала телефон и нажала на кнопку вызова.
 – Зачем?
– Тихо! – Наргиз приложила указательный палец к губам и прошептала: – Тсс… Алло! Милый!
Голос её звучал уверенно и убедительно.
 – Я тут заехала к сестре, могу опоздать домой. Нет, нет, не надо, я сама приеду. Хорошо, спасибо. До встречи! – она отключилась.
– Вот именно это я больше всего ценю в тебе, – тепло заметил Орхан.
 – Что именно?
 – Что у тебя все коротко и ясно.
 – Мужчины любят, когда с ними говорят на их же языке, все должно быть четко и без запинки. А главное – логично.
Он прошёл на кухню и вернулся с бутылкой пива.
 – Ты слишком много пьёшь пива, – с огорчением произнесла Наргиз.
 – Знаю. Ты хочешь, чтобы я поделился с тобой?
 – Я такое не пью, да и тебе не советую.
 – Советы не принимаю, лучше деньгами, какой-то мудрый человек сказал.
Она молча махнула рукой.
 – Наргиз, если хочешь, я могу заварить тебе чаю.
 – Не ставь меня в неловкое положение, я сама заварю себе чай.
Она неторопливо двинулась на кухню.
 – Тут у тебя старая заварка в чайнике.
 – Это я утром заварил, – ответил он из комнаты. 
 – Ох уж эти бакинцы…
Орхан тоже прошел на кухню и устроился на стуле возле холодильника.
– Знаешь, чем отличаются бакинцы от небакинцев?
 – Акцентом? – спросила Наргиз.
– А ещё?
 – Ну, наверное, ещё манерой одеваться?
 – Иии…?
 – У меня больше нет вариантов.
Она налила себе чай и села рядом с ним.
– Не томи уж, скажи.
 – Бакинцы могут утром заварить чай и пить до следующего утра.
Он отпил из горлышка холодного пива.
 – И ещё, они могут пожарить котлеты на два дня, как бы про запас.
 – А что в этом плохого?
 – Ничего. Просто, если не съесть котлеты в течение двух суток, их на третьи выкидывают. Ха-ха-ха!
Он, хлопнув в ладоши, громко засмеялся. Наргиз задумчиво наблюдала за ним.
 – Орхан, мне иногда кажется, что ты полный идиот.
 – Мне то же самое кажется насчет тебя.
Он встал и прошёл в гостиную.
 – А знаешь, может, ты и права, – произнёс он почти шепотом.
 – Мы с тобой не повторяем, а прекрасно дополняем друг друга, – вдогонку крикнула она.
 
Глава 10
 
– Милый… – позвала Наргиз.
Он лежал на спине, свернувшись под одеялом, чувствуя, как её холодные пятки касаются его ног.
 – Может, пришло время тебе повзрослеть?
Орхан, помня о своём большом опыте общения с  женщинами, решил не отвечать.
 – Ты же знаешь, что я тебя очень люблю, – она повернулась к нему лицом. – Иногда, конечно, мы с тобой ругаемся… – произнеся эти слова с небольшим огорчением, она поцеловала его. – Но с кем не бывает?
– Понятия не имею, – ответил он. – Разве нам не все равно, у кого что бывает?
 – Все равно.
 – Главное – то, что между нами.Уверен, что другие люди о нас даже и не думают, – сердито сказал он.
 – Я с тобой полностью согласна, – крепко обняв его, она прижалась к его груди. – Ну, прости... Я больше не буду.
Он решил придерживаться не раз проверенной тактики и продолжал упорно молчать.
 – Теперь, – сказала она, – буду говорить лишь то, что ты хочешь слышать от меня, и делать то, что ты скажешь, тогда уж точно ты не будешь обижаться. – Её глаза заблестели, словно  в них зажегся свет. – Буду пользоваться у тебя большим успехом, правда?
«До чего же глупы влюблённые женщины, – подумал Орхан. – Они готовы на все, или почти на все ради своей любви». Немного выдержав паузу, он сказал:
 – Хорошо, я тебя простил...
 – Что мне сделать, чтобы ты действительно простил меня?
 – Я тебя правда простил. – Он повернулся к ней, чувствуя ее спокойное, тёплое дыхание.
На неё словно накатила волна облегчения.
 – Когда ты находишься рядом со мной, моё «я» исчезает. Есть только ты, и на этом точка! – призналась она.
 – Я счастлив слышать это, – тихо промолвил Орхан , погладив ладонью ее бархатистое лицо. Кончики пальцев ласкали ее кожу, и глаза Наргиз вспыхнули нежностью. – Ты не представляешь, как глубоко я проваливаюсь, когда между нами происходит недопонимание. Ты думаешь, я просто так взял и лёг, отвернувшись от тебя и от всего на свете? Мне стало плохо, сердце защемило. – Он взял ее руку и положил себе на грудь. – Моё сердце разбито. Хотя нет, сердце разбить нельзя, но можно сильно поранить...
 – Какая я дура!!! Как я могла... Ну пожалуйста, прости меня! – умоляла Наргиз.
Она прижала к губам его руку.
 – Ты меня простил?
 – Ни слова. Не говори больше ничего, давай просто полежим немного.
Орхан улыбнулся про себя. Он решил взять тайм-аут, чтобы обдумать, как дальше быть, ведь просто так у него ничего не бывает. За свое прощение он выжмет из нее все, что можно...
 – Я тебя люблю без памяти... Я вся в твоей власти, мой господин...
 – Наргиз, – хрипло зашептал он ей в ответ.
 – Да...
Он со стоном обнял ее, показывая, как сильно она ему нужна.
 – Я тебя хочу...
Она стала страстно целовать его, молча выражая своё согласие.
 – Я сейчас приду. – Он встал и, схватив пушистое полотенце с туалетного столика, пошел в душ. Наргиз тем временем достала из бара бутылку сухого белого вина «Севгилим».
Орхан приблизился к ней, обтянув бедра полотенцем .
 – Какой ты у меня красивый! – ахнула Наргиз.
 – И не говори! – он гордо выпрямился. – Ты знаешь, я себя сейчас ощущаю троянским конём.
 – Можно, я тебе помогу? Конь троянский… – она улыбнулась и повернулась к нему лицом.
  Она, достав ещё одно полотенце, осторожными движениями принялась вытирать его спину.
 – Почему ты начала со спины? – спросил он.
 – Ты же троянский конь, поэтому.
 – Хм... Забавно, но лучше начни с моей головы. Поскольку я конь, а это значит, что голова у меня большая, и это займет много времени.
Он наклонился, чтобы облегчить ей задачу.
 – Хорошо?
 – Да. Мою голову давно никто не вытирал.
 – Точно?
  – Точнее не бывает. Свою голову я никому не доверяю. Раньше мама вытирала, а сейчас, впервые за долгое время, – ты. Так что отныне, – он демонстративно выпрямился, – поручаю эту работу тебе.
 – Ну что ж, хорошая работа, – засмеялась Наргиз. – А зарплата будет?
 – У меня все в точности до наоборот: платить за эту работу будешь мне ты. За моё доверие к тебе.
 – Ну что ж, я совершенно не против этого, – произнесла она с грустью в голосе. – За все нужно платить.
 – Кстати, шутка шуткой, хотел попросить у тебя денег в долг. То, что брал до этого, верну все до копейки, как только получу товар из Турции.
 – Сколько? – осторожно спросила она.
 – Пятьсот евро, но только через два-три дня ещё понадобится столько же.
Наргиз прикусила губу, её взгляд остановился на его губах.
 – Что-то не так? – удивленно спросил Орхан.
 – Все хорошо, – ответила она с натянутой улыбкой. – Просто вспоминала, есть ли у меня с собой пятьсот евро.
Наргиз понимала всё и прекрасно знала, что изменить, к сожалению, ничего уже нельзя. У неё было два варианта. Первый – это принять его таким, какой он есть, подчиняясь ему и делая всё, что он говорит. А второй – это развернуться и уйти. Но на второе у неё не хватило бы сил.
 – Это не проблема, сколько сможешь, столько и дашь, остальное потом.
Он взял бутылку вина и, открывая её, сломал пробку, так что кончик пришлось протолкнуть внутрь бутылки.
 – Я налью?
 – Конечно...
Бросив призывный взгляд на него, она ушла в ванную комнату. Орхан посмотрел вслед, на её широкие бёдра, стройную спину, по которой струились длинные чёрные волосы, несколько раз тряхнул головой и начал разливать вино по бокалам...
 
Глава 11
 
 
– Разреши мне любить тебя! – произнес Орхан, поднимая бокал с вином. – За тебя!
Их бокалы соединились, и звон хрусталя разнесся по комнате.
Наргиз, в халате, с мокрыми волосами, аккуратно собранными в тюрбан из полотенца, лежала, облокотившись на подушку. Орхан вытянулся на боку около нее.
 – За тебя, мой дорогой! – она пригубила немного вина.
Он задумчиво выводил пальцем странные знаки на запотевшей стенке бокала.
 – Что ты там рисуешь?
– Ничего, задумался...
 – А я думала, меня...
 – Могу и тебя нарисовать, только не на стекле, а на бумаге...
 – Я такая счастливая... – она посмотрела на него заблестевшими глазами. – Ты мой подарок, который дан мне свыше, непостижимый подарок. Вот мы с тобой лежим здесь, лицом к лицу, дышим одним воздухом и пьём вино. Мы с тобой одно целое.
Он молча потянул за кончик полотенца и снял тюрбан с ее головы. Теперь ее мокрые волосы свисали вниз, касаясь плеч.
– Вот, так лучше, – довольно сказал он. – Обожаю мокрые волосы. Женщины с мокрыми волосами сразу меняются, они становятся более красивыми и сексуальными.
 – Женщины этого не понимают, – вздыхает она. – Мы свои мокрые волосы всегда собираем в полотенце или высушиваем сразу же.
 – Ну, тот факт, что вы голову моете отдельно от тела, уже о чем-то говорит.
Он приподнялся и поцеловал её в губы.
 – Мы, мужчины, в отличие от вас, можем помыться за три минуты.
 – Ну уж нет, позволь мне с тобой не согласиться, – она подняла бокал и, пригубив совсем чуть-чуть, словно птичка, поставила его на столик. – Мой муж, да и мой брат, часами могут купаться. Как-то специально засекла время. И знаешь что?
 – Что? – спросил он с интересом.
 – Муж мылся в душе сорок три минуты.
 – Сумасшедший человек... Ой, извини, Наргиз, не должен отзываться так о твоём муже, – с некоторым сарказмом ответил он. – Ну и вообще о человеке, которого не знаю.
Краем глаза он наблюдал за её реакцией. Наргиз грустно улыбалась, вспоминая о том, с каким трудом ей каждый раз удается помириться с Орханом. Она понимала всю свою беззащитность перед ним, но поделать ничего не могла.
– Ничего, – ответила она, вздохнув. – Все нормально. Может, так оно и есть, может, он и вправду сумасшедший.
– Ты вышла замуж по любви?
 – Свою первую любовь я встретила в 11 классе. Он был стоматологом, после вуза его отправили работать в нашу деревню. Вот с острой болью попала к нему на прием, так и познакомились.
Она глубоко вздохнула перед тем как продолжить.
 – Встречались мы с ним тайком, но мне кажется, что все об этом знали. Только мы не догадывались почему-то... В то время мне казалось, что любовь бесконечна… Сейчас понимаю, что нет ничего бесконечного, кроме Вселенной. Если даже наша жизнь самое бесценное, что есть на свете, и она заканчивается, то что уж говорить про любовь?
– Не люблю этого слова – «бесконечность», – поморщился Орхан. – И все-таки вы расстались?
Наргиз поднялась и села на край кровати.
 – Эту часть жизни стараюсь не вспоминать. – Ее лицо заметно погрустнело. – Мы жили в деревне, я тебе рассказывала. И как-то летом я потеряла сознание, доктора говорили, что это якобы из-за жары. Но постепенно все забылось, и жизнь моя продолжалась как обычно... – она замолчала.
 По неподвижному взгляду Орхана было заметно, что он ждал продолжения.
 – Да, да… сейчас. Когда я потеряла сознание во второй раз, папа отвез меня в Баку, и там, в онкологической больнице, мне поставили страшный диагноз. Рак мозга! – ее голос охрип. – Для меня это стало приговором тогда. Меня положили в больницу и начали лечить. Ты знаешь, когда врач ставит тебе такой беспощадный диагноз, ты не знаешь, как жить дальше, как себя вести, ты чувствуешь, как будто земля пошатнулась у тебя под ногами. Забыла, как ходить, шаги давались мне с большим трудом… Помню, как стояла в пустом больничном коридоре, прислонившись к холодной стене, и пыталась вернуться в реальность. В жизнь, которую болезнь у меня отнимает…
Орхан, подняв брови, не отрываясь, смотрел на нее.
 – Отец сразу же продал дом в деревне, и родители переехали в Баку. Меня прооперировали и сказали, что у меня не было злокачественной опухоли. Просто поставили неправильный диагноз, вот так. Оказалось, что у меня и правда была проблема, но не та, которая ставит последнюю точку на твоем существовании. Но к тому времени мы уже жили в Баку. Все произошло быстро: и операция, и сам переезд в Баку.
– Какая мысль первой пришла тебе в голову? – слегка прикрыв веки, без особого интереса спросил Орхан.
– Все мои воспоминания до того момента остались в детстве. Наверно, именно тогда оно и закончилось, – ответила она коротко.
 – И все?
 – Разве этого мало?
 – Наверное, не мало, – задумчиво сказал он. – Получается, после всего произошедшего ты больше не видела своего стоматолога?
 – Нет, не видела. Отходила от этого шока долго, и, когда вспоминаю, даже сейчас, у меня мурашки по коже. Часто плакала…
 – Понимаю, что ты чувствовала...
 – Ни один человек, который этого не пережил, не может понять, каково это, когда в девятнадцать лет тебе ставят смертельный диагноз «рак». Страх настолько велик, что умом понять это невозможно, – она тяжело вздохнула. – Я чуть не потеряла жизнь, но навсегда потеряла свою любовь. Кстати, вы чем-то похожи с ним, – она грустно улыбнулась.
 – И чем же? Внешне?
  – Нет. Я его любила, как любят только в юности, но между нами встала болезнь. Тебя люблю больше всего на свете, но я замужем, и ты никогда на мне не женишься.
 – Любовь похожей не бывает, могут быть похожими обстоятельства или ситуация. – Он встал с кровати и, взяв со стола телефон, прошёл на кухню.
Наргиз посмотрела на него с восхищением, раньше она никогда не слышала от него таких умных слов.
 – Чай будешь? – крикнул он из кухни, одновременно проверяя телефон – нет ли сообщений от Сабины.
 – Какой чай? Мы же с тобой пьём вино! – удивилась она его предложению.
Сквозь стекло в кухонной двери Наргиз смотрела, как Орхан ходит туда-сюда, уткнувшись в телефон.
– Тогда я тоже не буду!
«Нет, ничего не написала, может, обиделась на меня?» – подумал он и вернулся в спальню.
 – Ты что такой грустный? – сразу же спросила Наргиз.
 – Я? Да так…. – он почесал висок. – Грустные истории ты рассказываешь.
Он снова положил телефон на стол и лёг в кровать.
 – Так на чем мы остановились?
 – На том, что я не буду чай!
 – Нет, имею в виду, что дальше-то было? Почему ты его не искала? Или он тебя?
 – Я не знаю, почему он не стал меня искать и пытаться выйти со мной на связь, не могу ничего сказать по этому поводу, но я уверена в одном – это его право. Мы не виделись ни разу после этого...
 – Так почему все-таки ты не искала его?
 – Орхан, ты в своём уме? Я должна искать мужчину?
Он смотрел ничего не выражающим взглядом, не понимая, что она имеет в виду.
 – Почему бы нет? Если ты его любила...
 – Во-первых, этого делать не могла, а с тобой делаю лишь потому, что я уже другая сейчас. Мне не девятнадцать лет. Во-вторых, мой отец был очень строгим, он даже в больнице меня одну не оставлял. Всегда говорил, что все доктора извращенцы, от них можно ожидать всего, чего угодно. Тебе ли не знать, как нас, женщин, воспитывают...
 – Как? – переспросил он.
 – Как покорных рабынь, – она свободной рукой откинула прядь мокрых волос через плечо. – Очень трудно потом вылезти из этой шкуры. Если даже ты не родилась такой, ты все ровно постоянно подчиняешься мужчинам, живёшь по их законам. У тебя есть брат или сестра?
 – Есть, – с неохотой ответил он.
 – Да? Как хорошо! Старшие или младшие?
– Да что тут хорошего?
Выражение его лица стало напряженным.
 – Одни проблемы от них!
 – Какие проблемы?
 – Не хочу про них говорить. Брата зовут Джавад.
 – Как классно…
 – Очень...
 – Тебе не нравятся?
 – Скорее мне все равно, – он залпом допил остатки вина и поставил бокал на пол. – Все равно... – повторил он крайне равнодушно.
 – Почему ты не любишь про него рассказывать? Не любишь его?
 – Не люблю? – он задумался над ее словами. – Я просто сейчас не хочу. У нас с тобой прекрасный вечер, вино, мы любим друг друга, что еще нам нужно? Сейчас не время для таких рассказов.
 – Как скажешь, милый, – она ласково улыбнулась.
 – Подсуши волосы, – сказал он.
 – Что, они уже не сексуальные?
 – Подсуши, или собери обратно в полотенце, как было.
 – Командуешь, как всегда, – недовольно сказала Наргиз. – Сейчас.
Взяв полотенце, она закрутила в него свои волосы.
– По-другому уже никогда не будет, – усмехнулся он. – Просто беспокоюсь за тебя, ещё не хватало, чтобы ты заболела.
 – Да, конечно, – она невесело улыбнулась. – Если бы ты действительно переживал за меня... Но тебе абсолютно наплевать на меня и на моё здоровье.
 – Опять ты начинаешь?
 – Прости… Иногда забываюсь…
 – Сейчас покажу тебе, как прощаю тебя! – он схватил её за руку и потянул на себя.
Он накрывает её губы своими, затем рукой обхватывает ее бёдра, и она не успевает опомниться, как уже оказывается под ним.
 
 
Глава 12
 
 Они лежали рядом, и кончики пальцев Наргиз касались его живота, словно клавиш рояля. Затем она нежно дотронулась до его щетины.
 – Как же быстро у тебя растёт борода, – восхитилась Наргиз. – Тебе она очень идёт, ты выглядишь брутальным.
 – Ну, если ты одобряешь, оставлю все как есть, – произнес он с усмешкой. – Ради тебя готов на все.
– Меня поражает сила любви… – Наргиз дотронулась до шрама на его подбородке. – На что только она не способна? Уму непостижимо…
Орхан молча отодвинул её руку и повернулся к ней лицом.
 – Вот я рядом. Знаю, что ты меня не любишь, осознаю, что в твоей жизни нет места для меня, – тяжело вздохнула она. – Многие обращают на меня внимание, считают обаятельной, красивой, умной женщиной. Но я никого не замечаю, вижу только тебя… Ты сейчас сказал с сарказмом, что готов на все ради меня. Я же все это вижу, более того, принимаю тебя таким, какой ты есть. Я люблю тебя, и мне неважно, любишь ты меня или нет.
 – Ну зачем ты так говоришь ?
 – Орхан, я не слепая. То, что ты испытываешь ко мне, это больше похожа на страсть. Любовь чувство другое.
 – Любовь… Страсть… Какая разница? Как они выглядят? Моё зрение не способно их различить.
 – Не знаю, – она пожала плечами, – наверное, их глазами увидеть невозможно. Ты прав. Когда мы проводим вместе чудесные минуты, достаточно одних лишь прикосновений друг к другу, чтобы почувствовать себя счастливыми. Передача мыслей на расстоянии, любимая еда, музыка, любимое кафе… вот она, настоящая любовь.
Наргиз взяла пульт от телевизора, выключила звук, аккуратно заправила за ухо прядь мокрых волос и повернулась к нему. Она впервые заметила, что у него прибавилось седины.
 – Однажды, – почесав нос, заговорил он, – наверное, лет семь-восемь назад, познакомился с девушкой. Встречались мы около шести месяцев, затем она вдруг начала задавать странные вопросы. Какую музыку ты слушаешь? Какая еда тебе нравится больше всего? Почему ты любишь спать на правом боку? В тот момент мне показалось, что она издевается надо мной...
 – Тогда ты был совсем зелёным. А сейчас, спустя много лет, как ты думаешь, почему она спрашивала об этом?
 – До сих пор не понял смысла. Какая разница, какую музыку я слушаю?
Он вопросительно посмотрел на неё.
– Может, она хотела с тобой послушать твою любимую музыку? Или искала что-то общее между вами. Именно так и можно понять, как много между людьми общего.
Он усмехнулся.
 – Смешного ничего нет, – заметила она. – Женщины всегда думают в первую очередь умом и о чувствах, а мужчины – одним местом.
Она печально улыбнулась.
 – Увы, такова жизнь...
 – Мужчины вообще ни о чем не думают, ими движет животный инстинкт, если хочешь знать правду.
 – Ну не знаю, мой муж меня на руках носит. Уверена, что он меня любит.
 – Он изменяет тебе?
 – Об этом стараюсь не думать, – ответила она. – Тс-с-с! Тихо!
За стеной послышались голоса, но слов было не разобрать, всё-таки перегородки между комнатами были кирпичными.
 – Кажется, мужчина и женщина, – прошептала Наргиз. Ее зрачки расширились. – Они ругаются.
 – Пусть! – недовольно буркнул он.
Она понизила голос:
 – Мне очень нравится прислушиваться к парам, когда они ругаются. Много нового можно услышать. Главное, чтобы не в твой адрес звучали эти слова.
 – «Много нового», – улыбнулся он, – ну ты и шпионка. Хватит шпионить!
 Между тем голоса становились то громче, то вообще почти пропадали: «Не делай! Пожалуйста! Идиот! Сама такая!»…
Наргиз встала и ушла на кухню, теперь её походка была парящей, словно она не касалась ногами пола. Орхан посмотрел на часы, висящие напротив кровати. Было 21.35. Он схватил телефон и ещё раз проверил, нет ли сообщений от Сабины. Ничего не было.
Наргиз вернулась, такой же походкой, только с пустым стаканом в руке. Она потрясла стаканом, показывая, что хочет приложить его к стене, чтобы лучше слышать.
 – Да брось ты это, – отмахнулся он, – делать тебе нечего?
 – Интересно же, – не согласилась она, – видно, оба они упёртые до чертиков. Кажется…
Она положила левую ладонь себе на ухо, закрыв его от посторонних шумов:
 – Всё, успокоились...
Выругавшись, кто-то из соседей вышел вон, видимо, желая хлопнуть дверью, но там оказался доводчик. Раздались торопливые шаги, кто-то шёл вниз по лестнице.
Орхан задумался о Сабине, почему-то именно сегодня ему казалось, что она на что-то обиделась, и поэтому молчит. Но никакой вины за собой он, естественно, и не думал признавать…
 – Эй...
Наргиз нетерпеливо дёрнула его за руку.
 – Ты меня слышишь?
 – Да, да…Что случилось?
 – Ничего. Ты о чём-то задумался?
 – Бывает. Мысли ушли в школьные воспоминания. А ты что-то узнала? Шпионка...
 – Нет.
Он ушёл, она поставила стакан на стол, потом легла.
– Знаешь, что меня поражает в женщинах больше всего?
Орхан сделал вид, что внимательно слушает ее.
 – Некоторые выходят замуж вынужденно, по традиции, под давлением родителей, и у каждой в голове картинка, каким должен быть её будущий муж. Умный, щедрый, красивый, богатый и, самое главное, он будет безумно её любить. И практически каждая, – она повторила, повысив голос, – каждая ошибается! Замуж надо выходить только по любви!
– И что в этом удивительного? Всегда так было…
 – Ведь мы почти всегда обманываем себя. Очень многие женщины живут всю жизнь с нелюбимым человеком в ожидании счастья. Мы постоянно надеемся, что завтра все изменится, мы больше не будем ругаться...
– Да… – покачал он головой, – у нас у всех это хорошо получается. Обманываем себя, чтобы оправдать свою жизнь или поступки... Это жестокая и суровая правда. Так ты не одобряешь эту традицию?
 – Одобряю или нет – не имеет никакого значения. Это Азербайджан, а не Норвегия или Германия. Большинство молодых людей здесь не делают и шага без позволения родителей.
 – Помню, когда муж, будучи ещё женихом, сделал мне предложение, мама говорила, что нам очень повезло, что на мне хочет жениться такой состоятельный человек, богатый, имеющий счета в банках, престижную работу, у которого всё стабильно... На мой вопрос, любит ли он меня, она ответила: «Какая любовь? Ты что, дура? Такой шанс даётся не всем! Будешь ли ждать любви или нет, в конце концов, тебя постигнет разочарование».
 – Почему в конце? В твоём случае именно в начале, – он радостно расхохотался.
 – Тебе смешно, а я всё ещё думаю над её словами…
 – Я знаю.
 – Тогда скажи мне… – попросила Наргиз, – пожалуйста!
 – Что сказать? Для твоей мамы любви не существует, прожив столько лет с мужем, она так и не получила от него любви, и сама не смогла полюбить его. Чтобы это понять, много ума не надо.
 – Возможно, ты и прав. Ведь у нас больше говорят о свадьбах, чем о любви. Помню, как все радовались на моей свадьбе, кроме меня, я-то не любила и сейчас не люблю его. Вот закончилась свадьба, все гости разбежались, настала первая брачная ночь. Мне двадцать лет, я была худенькая, стройная, романтичная, а он был большой и крепкий мужик. Ему тридцать один год, а уже лысый, с губами толстыми, как у обезьяны, и массивным туловищем. Взял он меня очень грубо, без всякой нежности.
Между нами не было душевных разговоров, признаний, вообще проявлений каких-то чувств. Мы общались только по необходимости, я к нему не испытывала ничего, кроме равнодушия. Где мои детские мечты о задушевных разговорах с мужем долгими зимними ночами?
Она была готова зареветь, но заставила себя сдержаться – не хотела при нём. Ему вдруг стало её жалко.
 – Первые полгода не выходила из комнаты, для меня она стала словно каюта под водой, где выхода не существовало. А о суше остаётся только мечтать... Человек ко всему привыкает, и я не исключение. За время замужества привыкла к нему, только любви так и не прибавилось.
Наргиз медленно покачала головой.
 – Как бы он меня ни любил, – с грустью произнесла она, – как бы он меня ни обожал, ни баловал, каждый раз перед моими глазами стоит та самая первая ночь. Тогда он был как дикарь…
 – Тяжело так выходить замуж… Девушек очень жалко, – посочувствовал он ей.
 – А ты жениться не собираешься?
 – Я что, похож на идиота?
 – Я просто спросила... человек ведь не создан, чтобы жить в одиночку...
 – Может, я этого и хочу. Но есть несколько причин, почему не получается. Во-первых – где найти хорошую девушку?
Он посмотрел на Наргиз, и в голове у него проскользнула догадка, где ему найти достойную девушку, которая не будет изменять после замужества.
 – Ну, где?
 – Пусть мама найдет... – ответила она.
 – Мама?
 – Да, а что в этом необычного? У нас почти во всех семьях именно так и происходит.
 – Это у вас, женщин, а у нас, мужчин, всё по-другому. Не смогу жить с девушкой, которую мне выберет мама. Уж очень много у неё племянниц.
 – Родственники... зато будешь знать, на ком женился. И сюрпризов не будет.
 – Не хочу все знать, в женщинах должно быть что-то тайное, загадочное. Чтобы ты не потерял интерес к ней.
 – Интересно, все мужчины так думают? – спросила она с любопытством.
 – Почти все, – он утвердительно кивнул головой.
 – Понятно. А другая причина?
 – А другая – это то, что у меня появилась ты, не могу больше вести двойную жизнь. Как же моя совесть? Совесть – это внутренний барометр, ты же лучше меня знаешь.
Глаза Наргиз заблестели, словно огоньки в темноте.
 – Ты правда так думаешь?
– Клянусь, – легко сорвалось с его губ. – Раньше встречался одновременно с тремя женщинами, но после близости с тобой они мне стали практически не нужны.
 – Ты мой сладкий, ты мой бог, – она крепко обняла его. – Я тебя так люблю. Все на свете отдала бы, лишь бы быть с тобой...
Он загадочно улыбнулся.
 – Я хочу просыпаться каждое утро с тобой, Наргиз. Хочу слышать, как ты сопишь по ночам. Когда мы с тобой поругались, меня как будто укололо прямо в сердце, – он положил её руку себе на грудь, – жуткое чувство!
– Без тебя моя жизнь похожа на замерзшее озеро, покрытое белым льдом, – сказала она, обнимая его сильнее, и по её щекам потекли слезы счастья.
 
Глава 13
 
 Наргиз стояла перед зеркалом в коридоре и любовалась собой. В руках она держала бальзам для губ и мятную конфету. Медленными движениями она нанесла бальзам на пухлые губы, а затем положила в рот конфету целиком.
Из соседней квартиры слышалась громкая музыка. Орхан, всё ещё лежащий в постели, в полудрёме, положил на голову подушку, чтобы приглушить звук.
 – Милый, – звонким голосом позвала Наргиз. – Это не Мадонна?
Услышав её громкий голос, он вскочил с кровати и вышел в коридор.
– Твой голос за версту слышно, Наргиз, что ты орёшь? – заворчал он недовольно. Она поджала губы и, широко раскрыв глаза, молча посмотрела на него с упреком.
 – Это Леди Гага. И не надо орать в коридоре, подумай головой!
Песня закончилась, но сразу же началась заново.
 – И не вздумай ничего говорить, – он смотрел на нее яростным взглядом. – Соседка напротив в курсе всех событий в подъезде. Она всех мух знает наперечет, а людей даже по запаху определяет.
Наргиз слушала, что он говорит, но ничего не могла понять. Музыка глушила все звуки. Хлопнув несколько раз длинными ресницами, она просто пожала плечами.
 – Нет уж, – не отставал Орхан, – не пожимай плечами. Ты понимаешь, что беспокоюсь не о себе, а о тебе?
Он нахмурился так, что на лбу проступили пульсирующие вены. Музыка замолчала, и несколько секунд им были слышны только бормотание телевизора и гул холодильника.
 – Иди сюда.
Он взял её за руку и отвёл на кухню. Прикусив губу, сказал:
 – Больше так не делай! Ты должна запомнить, что в моей квартире нельзя кричать, орать, громко говорить, хохотать!!! 
Она высвободила свою руку.
 – Только мне нельзя?
 – Неважно! Нельзя, и всё! Ты хочешь, чтобы о твоих визитах ко мне, узнали твои родственники, пришли и сделали мне, – он провёл ребром ладони себе по животу, – харакири? Ты головой думаешь? Ты же знаешь все это. Но у тебя в одно ухо влетает, а в другое вылетает.
Наргиз вздохнула.
 – Прости. Этого больше не повторится.
Он покрутил указательным пальцем у виска, насмешливо глядя на нее, и Наргиз не выдержала.
 – Я… – её голос задрожал. – Больше не приду к тебе…Не могу так, – она села на табуретку, прислонившись спиной к холодильнику, – слишком много нареканий и упреков с твоей стороны. Даже боюсь по полу ходить...
 – Еще скажи, что просто так делаю тебе замечания.
 – Неважно...
 – Важно! – возразил он.
Орхан набрал воды в чайник и поставил его на плиту.
 – У меня существуют правила, которые не стоит нарушать. Никогда.
 – Я не робот, а человек прежде всего, и имею право на ошибку.
 – Все мы люди! – На его губах появилась обычная кривая усмешка. – И ты тоже.
 – Ты ничего не понимаешь!
Она встала и подошла к окну.
 – Я рискую своей семьей, судьбой, вновь и вновь прихожу к тебе. Можно сказать, даже бегу к тебе.
 – Вот я и волнуюсь из-за этого, – резко прервал он.
 – Спасибо, – сквозь зубы ответила она.
 – Спасибо, не азербайджанские манаты, ха-ха-ха! – засмеялся он, хлопнув в ладоши.
– Твои шутки, – она посмотрела на него искоса, – неуместны. Ты или орешь на меня, или издеваешься. Да, может ты и прав. Мне надо контролировать свои чувства, мысли, слова... всё, всё, но у меня не получается. Ты все время кричишь на меня, Орхан!!!
 – Все время?
 – Ты редко балуешь меня ласковыми словами. Твои постоянные замечания, насмешки режут меня на части, а должно быть иначе. От слов любимого человека должны вырастать крылья, и я должна порхать, как бабочка. Но таких слов у тебя очень мало, или вообще нет.
Он внимательно посмотрел на неё, качая головой.
 – Сама виновата! – сказала она, вздыхая. – Любовь к тебе сделала меня слепой и совершенно беззащитной. Я всю свою взрослую жизнь, которая была до тебя, безумно хотела встретить родного, близкого человека, чтобы был по душе, – ломая руки, говорила она. – За кого можно было бы ухватиться и почувствовать себя любимой женщиной. Теперь есть ты, но я снова нелюбимая...
 – Отойди от окна! – приглушенно крикнул он.
 – Вот, снова не угодила тебе...
Она отошла в глубины комнаты и села на табуретку.
– Прости.
Он сделал шаг вперёд, чтобы обнять её.
 – Я долго думала о том, что однажды не приду к тебе на встречу, но пока не могу пересилить себя. Чёрт! – Она сжала кулаки. – Какая же я дура! Если семья не сделала тебя счастливой, то ты никогда такой не станешь. Это я уже поняла. Сколько ни старайся – это невозможно. Аллах наказывает нас таким образом.
 – Аллах никогда не наказывает, он воспитывает. – Орхан убрал чайник с плиты. – Если, конечно, он есть. Чай будешь?
 – Нет. Ты прав, может, он и воспитывает меня. Что за неверие в Бога?
 – Аллаха? – Он опустился на пустой стул.
 – Да, Аллаха. Это одно и то же, только Аллах – это «бог» на арабском. А веришь ты в существование другого мира, ада и рая? Или во что-то подобное? – спрашивала она, внимательно наблюдая за его реакцией.
– Бывают моменты, когда я думаю, а что, если я сейчас умру, то куда я попаду, в рай или в ад? Стараюсь не думать об этом, но мысли иногда приходят сами по себе. Иногда думаю, что там вообще ничего нет… – Орхан усмехнулся. – Вообще-то, как всякий молодой, здоровый человек, я жить хочу, а ты про смерть...
– Все этого хотят, всё живое. Моя бабушка говорила: «Сколько ни живи, всегда будет мало...»
Наргиз, словно завороженная, внимательно наблюдала, как опускается и поднимается его грудь, как движутся от дыхания его упругие мышцы, как гулко стучит его сильное сердце.
С минуту он молчал, погруженный в свои мысли.
 – Не могу ответить, – наконец сказал он, прикусив губу. – Впервые у меня такое.
 Наргиз тихо, но вкрадчиво заметила:
– А моя бабушка говорила, что мужчина, обидевший женщину хотя бы раз в жизни, точно попадет в ад.
– Значит, она была очень предсказуемой, как стрелки на часах. Только обиженная мужчиной женщина может говорить такие слова. Моя бабушка говорила, что женщинам свободу давать нельзя, и доверять тоже нельзя.
 – Вот почему ты обижаешь меня, – она расстроенно вздохнула.
 – Ещё она говорила, что у каждой женщины есть слабая точка, и, как только ты найдёшь её, то сразу же овладеешь ею на все сто процентов. Она станет зависимой от тебя.
 – Да, кажется, твоя бабушка была мужчиной, – грустно сказала Наргиз, – никакой женской солидарности.
 – Она просто мудрая женщина.
Он открыл окно. Влажный солоноватый ветер с Каспийского моря, ворвавшись в комнату, словно погладил его по лицу. На море были видны горящие огоньки кораблей.
– Каждый раз, когда я смотрю на море, снова становлюсь маленьким мальчиком. Мои мысли уходят в школьное время. Дорога в школу проходила вдоль моря, и каждый день я смотрел на него и мечтал, что когда-нибудь вырасту, стану капитаном корабля и уплыву туда, где меня никто не узнает...
 – А почему ты не стал капитаном?
 – Мама не разрешила, сказала, что плавать не умею и никогда не смогу научиться этому. Она оказалась права.
 – Ты не умеешь плавать? – удивлённо спросила она.
 – Не умею, даже не пробовал учиться.
Он закрыл окно.
 – И не буду пробовать.
– А я, как только начала жить в Баку, с первого взгляда влюбилась и город, ну и, конечно же, в море. Баку и море – как влюблённая пара... знаешь, о чем я каждый раз думаю, когда смотрю на него?
 – На море?
 – Да. Почему-то мечтаю о большой и взаимной любви. Мне все время кажется, что на другом берегу тоже есть такой же мечтатель, как и я. И он ждет меня.
 – Ждёт?
 – Да. Почему это кажется тебе странным?
Орхан неопределённо пожал плечами.
 – Это мои мечты. К моему берегу должен был причалить корабль, капитан, которого меня безумно любит, и я его буду любить. Я дождусь его...
 – Какая романтика, – лукаво улыбнулся Орхан, – но он не причалит. Капитаном этого корабля должен был быть я, но, как ты видишь, им не стал – он подмигнул ей, – так что не жди корабля.
 – Я уже это поняла, – сказала она, поднимаясь.
 – А что у тебя за недовольное выражение? – Его лицо вытянулось.
 – Даже не даёшь помечтать...
 – Ну, ты должна понять, что этого не будет, ты имеешь то, что имеешь!
 – Сама знаю...
 – Все мы недовольны тем, что имеем, ты не одна такая, хотя перед сном мы часто думаем совершенно по-другому…
 – Я пойду, уже поздно.
Наргиз начала одеваться.
 – Посиди ещё немного, я тоже выйду.
– Вместе мы не выйдем!
 – Нет, конечно. Всё равно мы ещё не закончили разговор.
 – Меня муж ждёт, и сын тоже... одиннадцатый час… – протяжно вздохнула она. 
Он встал, достал из пачки сигарету и наклонился к горящей конфорке, чтобы прикурить.
 – Давай мириться, – сказал он, выпуская густой клуб дыма изо рта. – Не хочу ссориться с тобой. Жизнь и так коротка, а мы тратим ее на глупые размолвки.
Она молчала, опустив голову.
 – Мы же взрослые люди, Наргиз!
Он встал перед ней на колени и начал нежно целовать пальцы её рук, потом губами прикоснулся к нежному запястью.
 – Моя жизнь с тобой ограничивается твоими поцелуями, – говорит она, поглаживая его волосы. – Мне иногда кажется, что я тебя ненавижу. Даже себя ненавижу, это всё от моей неуверенности, от нерешительности, оттого, что не могу развернуться и уйти…
После этих слов Орхан довольно улыбнулся.
 – Мы не виделись целую неделю, а ты меня обидел с порога, потом ещё... и ещё.
По её щекам покатились слёзы.
 – Все равно не могу уйти, когда мы в ссоре. Ноги уходят, а душа нет, и вот, стою в коридоре, как дура, и глажу твои волосы…
Он молча обнял её широкие бёдра.
 – Не надо... – вздыхает она. 
Она попыталась отодвинуть его от себя.
 – Мне и так очень трудно уйти. Дома ждёт муж, сын, а я тут с тобой... Не обнимай меня. Только не сейчас, пожалуйста...
Она вытерла слезы ладонью.
 – Наргиз! – он встал. – Да, я трудный человек.
Он обнял ее, ласково поглаживая по спине.
 – Я сам это понимаю. Ты считаешь меня сильным?
 – Не знаю, – ответила она хриплым голосом.
 – Ты должна понять, что у сильных людей бывают сильные недостатки...
Наргиз, отодвинувшись от него, глазами, полными муки, исподлобья посмотрела на него.
 – Ты гадкий, ненавижу тебя… – сказала она тихо, затем, забрав плащ, развернулась и ушла, тихо прикрыв за собою дверь. На минуту он замер от резких слов Наргиз, и только потом вспомнил, что она так и не отдала ему обещанные деньги.
 
Глава четырнадцать
 
В тот вечер раздался звонок. Виктория взяла трубку. Это была моя мама. Вика обычно говорила с ней очень вежливо, напоминая мне маленькую девочку, которая изо всех сил изображает взрослую.
– Добрый вечер! Конечно, у нас всё хорошо, не беспокойтесь... – Она вдруг изменилась в лице и расстроенно качала головой.
– Как жаль бабушку... – Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Джавад? Сегодня у него было много работы, прилег отдохнуть и уснул... Обязательно передам... Спасибо. – Разговор был коротким, так как звонила мама, и у неё, скорее всего, было мало денег на счету.
– Дорогой, – позвала меня Вика.
– Да, – пробормотал я.
– Звонила мама.
Мой сон как рукой сняло.
– Что-нибудь случилось? – тревожно спросил я.
– Она ничего не сказала, просто ей был нужен ты. И ещё… Мать не хотела, чтобы я уезжал в Москву. Мое твердое решение после ссоры с братом очень обидело её. Дело в том, что мой старший брат Орхан как-то придумал историю, будто я ему звонил из Москвы и просил денег в долг. Он под выдуманным предлогом понабирал у простых людей денег, охотно давая расписку от моего имени. И люди верили ему. Зная, что я прилечу на три дня навестить родителей, подстроил так, что должники пришли прямо к нам домой и требовали от меня денег, показывая расписку, сделанную Орханом. Мать, поверив им, так как их было большинство и Орхан подтверждал каждое сказанное им слово, наговорила мне много резких слов, которые я до сих пор не могу ни забыть, ни простить. Между нами все еще стояла стена молчания. И вот звонок: мать зовёт меня к телефону. Признаться честно, я ждал этого момента, но говорить с мамой пока не был готов ..
– Что еще сказала мама?
Вика обняла меня, глубоко вздохнула и, сдерживая слезы, прошептала:
– Сказала, что бабушка заболела, у неё инсульт, и что будет лучше, если ты прилетишь к ним. Ей сейчас как никогда нужна поддержка близких людей, и бабушка очень хочет увидеть внука. Кажется, это нормальные вещи, особенно в её нынешнем состоянии...
Моё сердце сжалось при мысли о бабушке, я почувствовал тупую боль в груди. Представил себе, как она лежит парализованная и беспомощная. Сел на диван и подумал, может, пришло её время?
– Тебе плохо? – встревожилась Вика.
– Нет.
– Говори, что болит?
– Как-то очень давно, когда мне было восемь лет, а может, чуть больше, мама с папой уехали в Тбилиси на чью-то свадьбу. И меня с братом отправили к бабушке, она жила одна, и от её дома до моря было рукой подать. Во дворе у неё был маленький бассейн. Я тогда плавать не умел, хотя и мечтал стать матросом. Любил просто бегать по берегу и слушать шум волн, мне всегда это нравилось, и сейчас тоже. Особенно когда не жарко. Нравилось смотреть, как волны смывают следы моих ног. Сравнивал их с мыслями в голове у человека – одна мысль смывает другую. Таким образом они меняются местами... Мы с братом оба заболели краснухой, и нам запретили ходить на море. Хныкали, капризничали, уговаривали отпустить нас хотя бы на пять минут, но наша «железная бабушка» не отходила от нас ни на шаг, и, конечно же, ничего у нас не вышло. Бабушка всё-таки нашла выход из положения – она заказала воду из Каспийского моря, наполнила бассейн во дворе и сказала: «Теперь ложитесь рядом с бассейном, так, чтоб я могла вас видеть. Заходить в воду нельзя, можно только смотреть на неё». Мы с братом довольствовались и этим… С тех пор прошло много лет, всё изменилось. Мы выросли, брат пошел по кривой дороге, у бабушки инсульт. Не изменилось только одно – воспоминания о счастливых днях моего детства.
– Джавад, слава Богу, ты здоров, – прощупав пульс , Виктория отпустила мою руку. – Только снова ты мысленно не со мной ... – обиженным тоном сказала она.
За то время, что мы были вместе, Вика поняла, что я часто уношусь мыслями далеко-далеко, в свое прошлое, в свое детство. Сам это называю «взгляд со стороны», словно крутишь в голове старую киноплёнку. Каждый раз на этой старой ленте замечаешь какую-то мелочь, из мелочей, как из маленьких пазлов получается картина. Картина детства... 
– Ты знаешь, – немного помолчав, говорю я, – в последнее время часто вспоминаю брата, несмотря на то, что мы никогда не дружили, можно сказать, просто терпели друг друга.
– Может, потому что некого больше вспоминать?
– Да... – отвечаю я. – Друзей у меня никогда не было, ты права. Раньше мы с братом вечно дрались, потом наша потасовка сменились перепалками. Он старше меня, и поэтому превосходил меня в одном и в другом. Мысль о том, что мы больше никогда не сможем дружить, ужаснула меня. Мне на мгновение стало страшно.
– Но зато у тебя есть я, и заметь, мы с тобой не ссоримся, – шепчет она с робкой улыбкой.
Я заставил себя улыбнуться .
– Короче, я все сказала тебе! – добавляет она, – очень скоро ты окажешься на родине. – Она вздохнула. – На Родине….
– Чай будешь? – она посмотрела на меня краем глаза.
Я молчал, а она вздыхала и ждала от меня ответа.
– Буду, – ответил я, с сожалением думая о бабушке. Ведь ей уже больше ста лет... А брат неудачник. Он в разных местах подпортил себе репутацию, и чем он занят, теперь никто не знает. Кроме мамы, никто из родных не любит встречаться с ним без крайней необходимости.
– Чай для беременных? – улыбаюсь и тоже смотрю на свою единственную женщину.
– Говори, будешь или нет! – она уже не спрашивает, а приказывает.
– Да, если только он будет не для беременных. Чай с чабрецом. В стакане, не в кружке, и заваренный в чайнике, – отвечаю я.
 – Да, знаю я все это... Сейчас приготовлю. Кстати, милый, сегодня среда, а ты так рано пришёл с работы...
– Ты что, не рада этому? – удивляясь, как же быстро у неё меняется настроение.
– Наоборот! Каждый день приходи так же, а то мне очень скучно без тебя. Я чувствую себя одинокой. Все время я одна. Выходя замуж, думала, что мы всегда будем вместе...
– Не понял… А сейчас что мы делаем? – спросил я, нарочно сделав удивленное лицо.
 – Ой, Господи, какой детский у тебя сейчас вид! Ты выглядишь очень милым.
– Ты хочешь сказать, наивным?
– Да, именно так, по-детски наивным... А глаза твои непокорные, –расстроенно говорит она.
Смотрю на неё, теперь, кажется, мы поменялись местами, она полностью погружена в свои мысли.
– Ты даже не представляешь себе, до чего все это мне надоело... – со вздохом сказала Вика, легонько постучав по моему плечу. – Ходить одной по магазинам, стирать, гладить, убирать...
Она схватилась правой рукой за спинку стула, левую положила мне на спину и прикусила губу, тут же недовольно поморщившись, тихонько простонала:
– Больно...
– Понимаю тебя, только ты пойми меня тоже. Как мне быть? Ведь пока только я работаю... У меня много планов, скоро открытие нового магазина… – начал я невольно оправдываться перед ней.
– Меня все это не волнует, хочу быть рядом с тобой всегда, и точка! – сказав это, она посмотрела на меня и вдруг резко, словно обессилев, опустилась на стул.
– Осторожней! – испугался я.
– Мне это до смерти надоело, – повторила она, – до смерти…
– Началось, – сердито бормочу я, кусая губы.
– Вот именно, – она смотрела прямо мне в глаза. Выражение её лица было злое и капризное.
– Понял… – начал я. – Предлагаю с завтрашнего дня ходить со мной на работу, тогда будем вместе постоянно...
Её розовые губы расплылись в улыбке, с лица исчезло всё недовольство.
– Только не забудь с собой захватить зелёный чай! – расхохотался я громко.
– И что тут смешного?
– Ну ладно, не обижайся. Я просто шучу. Не сердись.
– Мне не до шуток, ты же знаешь, как мне плохо. Спина постоянно болит... – она двумя руками помассировала себе спину, – моё терпение уже на исходе!
– Ещё чуть-чуть потерпи, милая, скоро у нас родится дочка...
– Мне все время кажется, что раньше, – продолжала она, – мир вокруг нас сиял ярчайшими красками, а сейчас все краски потухли.
– Почему?
– Мы с тобой гуляли долго-долго, – она мечтательно прикрыла глаза, – признавались друг другу в любви, держались за руки. А первый поцелуй? – Она посмотрела на меня, и я увидел, как её щеки покраснели.
Я молча встал и начал расхаживать по комнате взад-вперёд .
– Очень много времени и усилий уходит, – осторожно говорю я, – на то, чтобы добиться успеха в Москве.
– Думаю, и в других городах тоже. Времени действительно не хватает, ведь у нас с тобой появились другие, очень важные заботы... Чему тут удивляться? Ну почему сейчас всё по-другому?
По-моему, жёнам всегда кажется, что вчера муж был лучше, чем сегодня. Они часто об этом думают, хотя вслух говорят редко.
– Нет, просто мы стали взрослыми, семейными людьми, – говорю почти шепотом, надеясь достучаться до неё.
– Нет, – сердито говорит она, – ты, наверное, разлюбил меня .
– Что за глупые слова? – говорю я, кусая губы. Виктория словно не видит, как мои глаза сверкают от обиды. Кажется, ей наплевать на это.
– А помнишь, милый, как ты меня ждал под дождем у академии? Как было все сказочно...
– Помню, – отвечаю я
– Это было как в сказке… Мне так хочется все это повторить... Все было так романтично, даже сейчас, когда вспоминаю, голова кружится от счастья и мурашки бегают по коже… На душе становится тепло от этих воспоминаний.
Остановившись на этих словах, она встала и пошла на кухню. Затем подошла к столу и начала смотреть, как в чайнике медленно распускаются чайные листья. Наблюдая за ней, я сделал шаг навстречу. Моё сердце забилось от любви, исчезла обида, я подошёл к ней сзади и обнял её. Облегчённо вздохнув, подумал, что поссориться – дело нехитрое, а вот обнять от души, способны далеко не все, особенно в такой момент.
– Любимая моя, самая неповторимая и единственная, та, кто меня понимает даже без слов, – я говорю и одновременно кладу свою правую ладонь ей на живот, – наша сказка продолжается. Всё самое интересное и сладкое – это то, что происходит с нами сейчас. Представь нашу дочку – она будет такая же красивая с большими голубыми глазами, а ещё знаешь, что у неё будет?
– Что?
Она поворачивается ко мне, оставив чайник, и я уже не могу её обнять полностью – живот мешает.
– Ямочки на щеках, – сказал я, целуя её.
– Тогда скажи мне, почему между нами так много недопонимания? Чувствую, как её пальцы нервно барабанят по моим плечам.
– Просто твои нервы сдают. Обыденность тебя угнетает. Тебе стало тяжело, восьмой месяц все-таки пошёл... Люблю тебя без оглядки, посмотри на меня, – я нежно касаюсь её подбородка, приподнимая лицо, – ну вот... Помнишь мои слова?
– Какие именно? Их было очень много...
Сказав, она размазывает слёзы по щекам.
– Когда ты меня провожала в Баку, у тебя ещё тогда было плохое предчувствие.
 Она молча пожимает плечами.
– Знаю, что у беременных бывают проблемы с памятью, – пытаюсь шутить в надежде поднять ей настроение.
– Не смешно... – она обиженно вытирает слезы.
– Ладно, ладно, не обижайся, – ещё раз пытаюсь обнять её, – ну как же ты не помнишь? Когда в аэропорту обещал тебе, что вернусь, что бы ни случилось! Вспомнила?
– Да… – отвечает она тихо.
– Я же вернулся к тебе! Теперь мы вместе, навсегда! И ни одна сила не сможет помешать нам... У нас будет девочка... Живое доказательство Бога, что он есть и он думает о нас. Любимая моя, улыбнись...
Её глаза наполнились слезами, она протяжно вздыхает . Женщины, когда плачут, становятся глухими...
– До сих пор ненавижу тот день, когда провожала тебя туда. Ненавижу!!! Говорила, говорю и буду говорить всегда! Не напоминай мне об этом дне, он чуть не оставил меня без тебя! Боже, какой ты нехороший, Джавад …
Она вдруг сильно ударила меня в грудь кулачками. На долю секунды я замер от неожиданности, с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как на лбу выступили капельки пота. Она отвернулась и принялась заваривать для меня чай как ни в чём не бывало. В наступившей тишине я пошёл обратно к дивану и лёг. Перед закрытыми глазами быстро мелькали кадры из моей тогдашней жизни. С каким трудом мне пришлось отстаивать свою позицию, и как же я первое время ненавидел всех! Ненависть жила у меня в крови, я был тогда на самом деле очень одинок... Надеюсь, вы понимаете, что такое одинокий человек? Даже Вика не поверила мне, когда я рассказал ей о случившемся. Как мой брат подло подставил меня, и как отреклись от меня мои родные, поверив словам брата. «Ты, наверно, что-то недопонял, в общем, как всегда» – это был её ответ на мои слова. Я плакал каждый день от одиночества, грусти и несправедливости, которая произошла со мной. И знаете, что уяснил для себя? Только очень сильные люди способны плакать, они не боятся показать свою слабость. Слёзы – это не признак слабости, это признак того, что в человеке есть душа.
– Неужели я слишком много прошу? – спросила она резким тоном.
Я все ещё лежал и думал о том, что наш брак, возможно, оказался неудачным? Может, я чего-то не понимаю или не вижу? Ведь тогда, улетая домой, думал совсем по-другому. Находясь далеко от родителей, я преувеличивал их любовь к себе. Думал, их любовь ко мне такая же бескорыстная, как и моя к ним. А оказалось, что любви нет, и всё, что было с ней связано, было только в моих мыслях и фантазиях... Я молчал. Иногда, чтобы остыть, надо дать женщинам время выговориться. И для каждой женщины это разное время.
– Да, разумеется, я чертовски много прошу от тебя. Не напоминать мне о тех днях! – голос Виктории немного смягчился. – Джавад, я же с тобой разговариваю! Ты можешь не молчать?
Мы смотрим друг на друга и хмуримся. Я нехотя улыбаюсь ей только одной верхней губой, а она слезливо мигает.
– Просто... Тогда у меня был плохой сон, и интуиция подсказывала, что у тебя будут большие проблемы, и все оказалось правдой! Я ведь тебя предупреждала, – она покачала головой.
– А теперь что? – спросил я, чувствуя, как мои нервы начинают потихоньку сдавать. – Этот звонок от твоей мамы! Мне кажется, если ты полетишь, у тебя снова будут неприятности с братом, понимаешь? Очень боюсь, что снова всё повторится. Мне страшно, ты понимаешь меня? – сказав это, она ушла на кухню.
Я глядел на неё и словно не понимал, о чем идёт речь. Просто сколько можно говорить на одну и ту же тему? Ведь это был звонок, ещё не ясно, полечу ли я домой или нет… А сколько шума и слёз… Через минуту она вошла в комнату с подносом, поставила его на стол.
– Вот тебе твой чай, а этот мне, – ей с трудом удалось сесть рядом. Она внимательно смотрела на меня в ожидании ответа, прищелкивая языком. Вика в последнее время так делала, когда о чем-то задумывалась. «Ну вот, опять началось ...» – с тоской подумал я. Женщины не забывают трудные моменты своей жизни. Они помнят о них всегда, и даже через много лет, вспоминая, будут плакать. Женщина думает, что это самый страшный день в её жизни, забывая о том, что день страшным не может быть. Страшной бывает ситуация, какие-то моменты, минуты, секунды. Только не день. А я думаю, что самое страшное для человека – это безответная любовь. Любить человека и понимать, что вам не суждено быть вместе. Понимать, что он никогда не будет твоим. Это одно из самых суровых и страшных наказаний в жизни. Неразделённые чувства к другому человеку всегда приносят боль и страдания. В нашем случае всё наоборот, я её люблю и уверен, что она любит меня. Мы вместе, и мы счастливы – по крайней мере, я так думаю. Хотя мы и ссоримся, и между нами есть и будут недоразумения, ведь у каждого свой характер, и каждый со стопроцентной уверенностью думает, что прав именно он...
Мое молчаниё продолжалось. Чай стоял на столе, и мы оба до него не дотрагивались. Несколько раз она с грустным недоумением взглянула на меня. Я упорно молчал. Прошло ещё несколько минут. Затем она решительным тоном сказала:
– Я тоже лечу с тобой. Мое решение окончательное и я его не изменю.
Взяв чашку с остывшим чаем, Вика ушла.
Я был сконфужен, удивлён и, несмотря ни на что, обрадован.



Глава 15
 
 
В последнее время я заметил у себя новую привычку – когда нервничаю, то начинаю моргать широко раскрытыми глазами, а затем, когда успокаиваюсь, – отключаюсь. Очнулся минуту назад. На улице уже было темно, в окно светили звёзды. Меня разбудил странный голос Виктории. Я настолько привык к её голосу, что даже когда она рядом, но молчит, скучаю по нему.
– Милена, Джавад мой муж и самый лучший друг. На мой взгляд, в семье это очень важно.
– А где же твой муж и лучший друг? – с ироническим любопытством спросила Милена.
– Спит. Сегодня рано вернулся с работы и, – Вика запнулась, видимо, чуть не проговорившись о нашей ссоре, – лёг спать. Он очень устаёт, сейчас у него много работы .
– И теперь до утра проспит?
– Нет, проснётся, попросит чаю, поговорим немного, а потом пойдёт спать… На этот раз уже до утра.
– Утром он рано встаёт? 
– Он встаёт, когда я встаю, и каждое утро целует мою руку. Он так любит меня, так верен мне, ты даже не можешь себе представить... Все время повторяет: ты только не волнуйся, все будет хорошо. Единственный минус – это мой страх, – тут она начала говорить шёпотом, и я ничего не расслышал, но понял – что-то очень любопытное, какие-то женские тайны. Наверное, сплетничают или откровенничают. Но вдруг до меня донесся вопрос Милены:
– Скажи, Виктория, вот ты русская, а твой муж азербайджанец, человек восточного воспитания. Не трудно тебе с ним?
Вика ответила подруге не сразу, но очень убеждённо:
– Нет, Милена, мне с ним нисколько не трудно, хотя Джавад воспитывался в восточной семье и там свои законы. Но всё зависит от человека, от его характера, его знаний, интересов. Джавад прекрасно начитан, любит и русскую, и азербайджанскую литературу, историю своего народа.
– А ты хоть немного понимаешь его родной язык? – спросила Милена.
– Знаешь, какое первое слово этого языка я узнала? – загадочно спросила Вика подругу.
Милена пожала плечами.
– Джавад! – воскликнула радостно Вика. – Это значит щедрый, великодушный.
– Ой, как красиво! – всплеснула руками Милена.
– Я очень хочу знать родной язык мужа, а пока знаю только отдельные слова, но обязательно буду просить его, чтобы я могла хотя бы понимать этот очень красивый язык.
– Это было бы здорово. Ведь вы поедете в гости к его родным?
– Конечно! Но в его семье хорошо говорят по-русски и я там не буду как немая .
Я, подслушивая их разговор, задыхаюсь от гордости за мою умницу-жену. По рассказам Вики, Милена ещё не замужем и всё время в поисках приличной работы. Ей, наверное, завидно…
– И вы никогда не ссоритесь? – доносится до меня вопрос.
Я чуть приоткрываю дверь и теперь слышу, как Вика шёпотом признается Милене:
– Ну что ты! Разве можно без этого… У нас бывают размолвки…Чаще всего из-за меня, особенно сейчас, когда у меня такая тяжёлая беременность. Да и потом… мужчин всегда надо держать в строгости.
Я представил себе Милену в тот момент, когда она слушает подругу, сгорая от нетерпения.
– Ну не обязательно же ссориться, можно договориться.
– Конечно, можно. Но не с моим мужем!
– А как же жить, постоянно упрекая друг друга? – удивилась Милена.
– Да ты не поняла, – вздохнула Вика. – Мы просто выясняем отношения, а после я чувствую себя, как маленький ребёнок, которого отдали в приют и не вернулись за ним... держусь до конца, а он, миротворец... Всегда старается сгладить острые углы, покупает цветы и приносит гостинцы мне. Начинаю капризничать, но всего пару секунд, а потом таю… Не могу я перед Джавадом устоять...
От этих разговоров я расплылся в улыбке. Ещё раз убедился, что нет смысла говорить женщине: «ты меня не понимаешь». Это нормально. Она не хочет тебя понять, а если и захочет, не сможет. Любая женщина хочет быть самой любимой, самой главной женщиной в жизни мужа. Всё остальное не имеет значения.
Выхожу из комнаты, Милена с любопытством глянула на меня. Я кивнул головой в знак приветствия.
Виктория познакомила меня с Миленой, которая произвела на меня приятное впечатление и я порадовался за жену, что у неё есть возможность с кем-то доверительно поговорить.
– А я только закончила наводить порядок… И вот пришла Милена. Ты отдохнул… Сейчас будем пить чай. Я угощу вас замечательным мёдом. Я его купила на ярмарке. Знаменитый башкирский мёд. Будем его пить с зелёным чаем.
Вика, с удовольствием выполняя обязанности гостеприимной хозяйки, ставит перед каждым новенькие вазочки для мёда, блюдо с пахлавой, чайные ложки. В комнате стоит дурманящий аромат трав зелёного чая.
– Вот скажи мне, – обратилась Вика к Милене, – сколько можно пить чай? Я, конечно, понимаю, что он вкусный, полезный. Но Джавад пьёт его утром, днём, вечером и даже ночью.
– Тебя это волнует? Я же и кофе люблю. Только из твоих рук. Но дома хочется пить чай, а кофе вкуснее в маленьком уютном кафе. Ну, хватит хлопотать. Отдохни, посиди вместе с нами.
Я нежно обнимаю её и усаживаю на стул рядом с собою. Вика послушно садится, пьёт чай, прикусывает пахлаву и аккуратно берёт ложечкой мёд.
– Не мёд, а просто нектар, – хвалит угощение Милена.
– Ты знаешь, Милена, за этим столом я вкус еды ощущаю иначе, словно чувствительность моих вкусовых рецепторов усиливается, соль из рук Виктории мне кажется сладкой. Плюс к этому ещё и эстетическое удовольствие получаю. 
Жена довольно улыбается. Мне хочется похвастать перед Миленой талантами жены и проявить радушие к гостям. Стараюсь развлечь обеих.
– А хотите, расскажу вам историю, как меня обманули двое мошенников?
– Хотим! – захлопали женщины в ладони. Чаепитие становится веселым.
– Как-то раз, ещё в детстве, сидел на крыльце дома и читал книгу, «Три мушкетёра», кажется, во второй раз тогда ее перечитывал. – Я подошёл к ним и сел рядом с Викой, тесно прижавшись к ней. – Вдруг напротив дома остановилась машина, «жигули» цвета морской волны. Тогда этот цвет был очень модным. Из неё вышли двое и направились в сторону нашего дома. Я отложил книгу и встал. В маленьком городе, как наш, все друг друга знают, но их я не узнавал. Честно говоря, даже забеспокоился, так как был один дома. Подойдя ко мне, один из них вопросительно произнёс:
– Мёд нужен?
От растерянности я сначала шагнул вперёд, затем остановился, сунув руки в карманы, и выпрямился, желая показать, что не боюсь их.
– Мёд продаём? – повторил второй.
Мне хотелось ответить им как взрослый, но я понимал, что мёд в хозяйстве продукт ценный.
– Мёд высшего сорта со своей пасеки, – расхваливали они свой товар. Потом один из них, опустив глаза, признался:
– Мы здесь чужие, едем в Баку. На бензин денег не хватает, а попрошайничать – это не для нас. Есть банка мёда, везли друзьям, но сейчас вынуждены её продать, чтобы добраться до места.
Я побежал в дом, достал из шкатулки, где родители хранили деньги, и отдал их за банку мёда. Вскоре я узнал, что они таким образом обманывали людей. В общем, были они «медовыми мошенниками».
– И как ты это понял? – наперебой расспрашивали меня Вика и Милена.
– Кому-то рассказал об этом, и оказалось, что другие люди их тоже знают.
– Получается, что они всем так мёд продавали? Давили на жалость?
– Наверно, так. Самое плохое в этом – то, что мне было тогда лет пятнадцать, и эти люди обманули меня, даже глазом не моргнув.
Мы весело пили чай, рассказывали забавные истории. Когда наступила пауза, Милена вдруг спросила:
– Я вижу у вас обоих обручальные кольца… Вы праздновали свадьбу?
Вика замолчала. Лицо её сделалось серьёзным:
– Да, мы, как и все молодые люди, думали сделать свадьбу, хотя у нас пока мало здесь друзей. Но случилось совершенно неожиданное. – Вика глубоко вздохнула. – Умерла моя бабушка ,которая меня воспитала… Скончалась скоропостижно. Уж какая тут свадьба… Мы просто расписались в ЗАГСе. Но большого праздника мы не отметили. Вот родится дочка, тогда мы закатим пир на весь мир. Гулять будем и по русскому обычаю и по восточному. Так что, Милена, готовьтесь, – торжественно провозгласил я, подняв стакан с ароматным зелёным чаем.
– Но ведь он уже остыл! – по-хозяйски заметила Вика и добавила: – Я сейчас его подогрею.
– Нет-нет! Спасибо, я уже пойду, – поднялась Милена, – поздно... Очень рада, что провела с вами такой интересный вечер. У вас такой тёплый, гостеприимный дом.
Она быстро поцеловала подругу в щёку, затем обернулась ко мне, поправляя волосы:
– Пока!
– До встречи, – улыбаюсь я.
Волнистые волосы снова упали ей на лицо, на этот раз она не стала их убирать. Я проводил её до двери. На прощание она улыбнулась, помахав мне рукой:
– Надеюсь, до новой встречи.
– Джавад, – позвала меня Вика.
– Иду, – вернулся я в комнату.
– Садись. Ну, теперь мы вдвоём, можем спокойно поговорить.
На столе уже стоял стакан свежезаваренного чая. Я начал пить маленькими глоточками, выскребая ложкой остатки мёда.
– Милый, знаешь, о чём я подумала только что? – кокетливо хлопнув ресницами, спросила жена.
– О чем же?
– Если бы тебе сказали, что завтра твой последний день на этой земле, что ты сделал бы за эти сутки?
Я продолжал облизывать чайную ложку, удивлённый её странным вопросом.
– Бедная ложка, она уже блестит, – заметила она и ловким движением выхватила ложку из моих рук. – Отвечай!
– Родная… Может, ты, задавая этот вопрос, думала, что я скажу тебе: «Весь этот день я буду миллион раз говорить, что люблю тебя, но ты ошибаешься».
– Ты что, меня больше не любишь? – обиженно спрашивает она.
– Я тебя безумно люблю. Ты половина одного целого – моей жизни.
– А вторая половина кто? – взволнованно спросила она.
– Вторая половина – это я сам. Ты и я – вместе получается одно целое. – Я взял её руки в свои и медленно поднёс к губам.
– Интересно, и кто же из нас лучшая часть? – лукаво спросила она.
– Вот скажи мне, – спросил я её, – почему женщинам все время всего мало?
Отпускаю её руку и чувствую, как по лбу у меня катятся крупные капли пота – от волнения или мёд вызвал реакцию, вытер лоб салфеткой и продолжал:
– Где логика? – несколько раз постучал пальцем по столу.
– Женская логика – это как женские усы, – она слегка обиженно улыбается, – просто мне непонятно, почему не скажешь, что любишь меня? –Её губы плотно сжимаются.
– Я скажу, – заверил я, выглядывая в окно, словно в поисках подходящего слова, – но не миллион раз. Только один. И ещё. Знаешь правило?
– Какое? – Она беспокойно заёрзала на стуле.
– Правило слов «Я тебя люблю»?
– Нет. – Она посмотрела на меня так, будто видит впервые. – Ну и…?
– Эти слова говорят не больше одного раза в день…
  – У любви нет правил, есть только поступки, – начала она говорить тихим голосом. – Мне иногда кажется, что ты неправильно выбрал профессию, надо тебе быть учителем…
– Даже не пытался, сразу после школы устроился на работу в иностранную компанию. Потом мне всё это надоело, маленький город, маленькая компания. Наполеоновские планы, вот и отправился покорять Москву.
Пока я говорил, она замерла, точно чуткое животное, заслышавшее тревожный шорох. Затем, повернув ко мне лицо, сказала:
– Если ты решишься улететь на родину, я полечу с тобой. Вот что ценит любовь… Поступки…Сказав это, она зевнула, потянулась и стала вдруг совершенно спокойной, словно мне не грозила никакая опасность .
 
 
Глава 16
 
Время шло к вечеру. Я был в гостях у своего друга Давида, человека довольно привлекательной внешности. Он высокого роста, у него смуглая кожа, тёмные волосы, пронизывающий взгляд. Мы сидели в комнате, и он рассказывал всю свою жизнь в мельчайших подробностях, не упуская ни одной.
Внезапно в комнату ворвался осенний ветер. Занавески вздулись, как паруса, дверь в комнате скрипела. Давид встал, закрыл окно, затем повернулся ко мне.
– Ни сигарет, ни алкоголя, ни секса… И зачем мне такая жизнь? –пробормотал он, пожимая плечами. – Уже месяц… ничего. – Представляешь?
– Представляю, – отвечаю я, глядя на его широкие плечи.
– Ни черта ты не понимаешь! – со вздохом сказал он. – Ни черта! Ты семейный человек, у тебя ценности другие... А я даже представить не могу, как обходиться без этих трёх вещей…
– Почему же ты не такой, как я? Или каким ты меня считаешь...
– Не могу.
– Не можешь или не хочешь?
Он снова пожимает плечами.
– Жду, – настаивал я. – Но Давид молчал. Я наступал снова:
– А что тебе мешает быть таким же? По-моему, у тебя все данные для этого есть. Ты не хочешь даже попробовать. Что с тобою случилось …
– Ты думаешь, у меня получится?
– Да брось, Давид, – я махнул рукой. – Ты взрослый человек, умный, харизматичный. У тебя свой бизнес... остаётся только вера в себя …
Он прервал меня на полуслове и раздражённо заговорил густым басом:
– Бизнес – это когда ты отдыхаешь, а на тебя другие работают. А я сам покупаю машины, сам же и продаю. Это немного другое, прошу не путать.
– Согласен. Но ты все равно свободный человек. Независимый. Пока ты свободен – ты непобедим. Это очень важно. Ты можешь, и у тебя получится, я уверен.
После моих слов он сел в кресло, молча взял журнал со стола и начал листать. По его лицу было видно, что он думает о чем-то важном, хотя и руки, и глаза заняты совсем другим. Я спросил:
– Как насчет твоего расписания? Недавно ты говорил, что хочешь научиться тратить меньше времени на то, чтобы представляться кем-то другим, и больше времени на то, чтобы быть самим собой.
– Правда? – Он посмотрел на меня так, будто не мог вспомнить.
– Конечно. Ты даже показал мне дневник, я помню, он был синего цвета, с надписью «Дневник Давида».
–А-а-а… – он отложил журнал и поднялся. – Вспомнил! Так это когда было-то? Ровно год назад... – сказав это, он встал у окна, закрыл глаза и начал рассеянно водить пальцем по старой зелёной пепельнице.
– Да, год назад – это очень давно... – я тоже встал и ткнул пальцем в висящий на стене календарь. – Посмотри сюда – вот месяц октябрь, и какое сегодня число?
Давид повернулся ко мне всем телом, непонимающе смотрел на меня:
– Шестнадцатое…
– Вот именно! Половина месяца уже позади, и то, что прожито, уже не вернёшь. Понимаешь?
– Понимаю, – ответил он, – но при чём здесь это?
– Это я к тому, что, кажется, ещё недавно мы с тобою отмечали у нас Новый год. А вчера увидел, как первоклассники спешат в школу с букетами. Всё так быстро проходит… Мы не успеем оглянуться, как постареем, а ты всё ещё не стал самим собой. Чем старше становишься, тем быстрее проходят дни...
– Ну всё, хватит философствовать! Хреновый из тебя философ! – он второй раз прервал меня. – Только недавно думал – как же давно мой отец прекратил учить меня жизни, и как же мне от этого хорошо. Просто кайф! И ты сегодня, как назло, начинаешь читать мне нравоучения... А мы с тобой, между прочим, почти ровесники.
– Я тебя не учу, да и учитель из меня, как из тебя – стюардесса, – улыбаюсь, чтобы смягчить обстановку. – Просто делюсь своими мыслями. Только и всего.
Мы замолчали, затем  оба перешли на кухню, и он нажал кнопку чайника, достал несколько пакетиков чая Greenfield. Обернулся ко мне:
– Завариваю чай, ты будешь?
– Да
– С сахаром?
– Нет, без сахара.
Чайник закипел. Давид бросил в каждую кружку по пакетику чая, налил кипятка. Мы сели за стол.
– Давид, ну где же всё-таки твой дневник?
– Вижу, ты не отстанешь... – он почесал затылок. – Выбросил я его в Москву-реку. Терпеть не могу дневники, ненавижу...
– Ну и зря! Никогда больше этого не делай, – назидательно предупредил я. – Дневники – это уроки жизни, они напоминают о том, где и когда мы ошиблись и получили взамен огромный опыт. Каждая буква написана кровью и потом, каждая буква – частичка прошлого, и, что бы ни говорили о прошлом, – оно святое для нас. Перечитывая эти записи, ты узнаёшь себя лучше, чем знал до этого. Или ты боишься, что кто-то ещё прочтёт и узнает о тебе всё?
– Я не боюсь ничего, – повысил он голос.
– Кажется, – продолжал я, не обращая внимания на его раздражение, – ты боишься…
Он покраснел и съёжился. Потом сделал несколько больших глотков чая. Выражение его лица смягчилось, и он начал:
– Моё прошлое принадлежит мне, и только мне. Просто не хочется, чтобы об этом знал широкий круг людей. Скажи мне, а ты свой дневник хранишь?
– Да, храню его до сих пор, и думаю, что это правильно. Я принимаю своё прошлое, сколько бы в нем ни было неудач и слёз, примирился с ним.
– Что ж, это похвально… – вздохнул он. – Но возможно ли вернуться назад и выбрать другой путь? Ты вот сможешь?
– Нет. Не смогу, и, вообще-то, не хочу. Если изменить хоть один день из моей прошлой жизни, тогда придётся изменить и меня. В отличие от других людей, моё прошлое живо для меня. В нем есть всё...
– А я бы… – Давид отпил пару глотков, его массивный кадык медленно двигался вверх-вниз, – поменял бы несколько вещей. Понимаю, что говорю глупости, но все-таки эта мысль сидит у меня внутри уже давно, – он поставил кружку на стол. – Даже не знаю… Наверное, меня как-то не так воспитали, – продолжал он, задумчиво прикусывая нижнюю губу.
– Ты думал, что, выбросив дневник, забудешь обо всем?
– Да, – признался он коротко.
– Так не бывает. Прошлое ушло навсегда, и нам с тобой необходимо это принять как должное. Однако, думаю, тебе надо изменить отношение к своему прошлому, и даже, может быть, полюбить его...
– Как его можно полюбить? Ты что-то мудришь…
– Относись к прошлому как к красивой женщине, когда-то любившей тебя. Воспоминание о ней обязательно вызовет у тебя улыбку. Мысленные возвращения в прошлое должны сохранять в себе частичку счастья, какими бы они ни были. Тогда и будущее твоё будет прекрасным...
Давид молча достал пачку сигарет, вытянув одну, щелкнул зажигалкой с изображением голой женщины, прикурил и глубоко затянулся. Он нервно постукивал ногой по полу, видимо, обдумывая, что ответить.
Я взглянул на часы, висящие слева от двери в кухню. Они показывали 18.17.
Давид сел и заговорил:
– Из высохших фруктов сок не выжмешь. Последний год я отчаянно старался склеить разбитый вдребезги свой мир. Как же она могла со мной так поступить? Не представляю... – Я постарался возразить на его нытьё:
– Давид, то, что она тебе изменила, не говорит о том, что все женщины такие. В нашем мире всё разное, посмотри на цветы – один красивее другого! Посмотри на животных… Все отличаются друг от друга. Может, это не очень хорошее сравнение. Она тебе изменила, значит, она тебя не любила. Вот и скажи мне, – стоит ли так часто говорить и думать о ней?
– Нет, не стоит, – Давид  сделал нетерпеливое движение, задев стол, и чашки чуть не опрокинулись. – Джавад, знаешь, что мне всегда говорил мой отец?
– Говори. – Кажется, и правда воспоминание о ней причиняло ему боль, раз он так резко сменил тему, подумалось мне.
– На следующий день после того, как мне исполнилось десять лет, отец вернулся с работы очень рано. Мы тогда жили в Санкт-Петербурге. Он уговорил меня под предлогом хорошей погоды пойти в Летний сад. Я сам не люблю гулять по паркам. Не вижу в этом смысла… Мы немного прошлись и присели на скамейку в безлюдном месте. Там была такая тишина – кроме пения птиц, вообще ничего не слышно…
Я широко раскрыл глаза в ожидании продолжения. Думалось о том, насколько сложен и в то же время прост характер каждого человека. Пауза затянулась, а я все ещё ждал, думая о его характере, когда же он наконец заговорит.
– В то время, помню, я любил слушать его спокойный, тихий голос, – Давид улыбался своим воспоминаниям. Через несколько минут отец спросил у меня:
– Давид, ты уже считаешь себя взрослым?
Я молчал, не понимая, что он имеет в виду.
– Ну, ты считаешь себя взрослее, чем твой брат, Роман?
– Да, – ответил я поспешно.
– Поэтому с сегодняшнего дня ты не должен терять ни одной минуты впустую. Тебе нужно планировать свой день по часам и минутам. Утром – завтрак, потом в школу, после школы – чтение, спорт, вечером – игра в шахматы… Жизнь – не сказка, ты должен уже это понимать и быть готовым к ней. Готовиться с помощью книг, спорта и шахмат... –
Давид, вздохнув, допил чай. – Сейчас мне даже смешно вспоминать эти его слова, будто я до этого не читал никаких книг.
Я, в свою очередь, тоже вспомнил отца, свои разговоры с ним... Говорят, что, если во взрослой жизни человеку не помогают советы отца, значит, отец его не воспитывал. Во взрослой жизни мне не хватало его рядом, общения с ним, его мудрости. Мы очень давно не разговаривали. Внезапно осознал, что уже не помню голос отца. Помню только его пристальный взгляд... Взгляд, который отпечатался в моей памяти навеки...
– Книги, спорт, шахматы, – повторил ещё раз Давид задумчиво.
– А дальше что было?
– После этого разговора мы вместе с отцом стали составлять мой график на каждый день. Так я прожил ровно четыре года, но, когда мне исполнилось четырнадцать, отказался от графика. Помню, ещё и бабушка моя ругала отца, считая всё это планирование ерундой. Ведь ты согласен, что не имеет особого значения, каким образом десятилетний ребёнок будет планировать свой день? – он вопросительно посмотрел на меня.
– Не знаю. Скажи мне, как отец принял твой отказ?
– Ты знаешь, всё повторилось, как в первый раз – поход в Летний сад, та же скамейка, такой же разговор, только ещё более долгий… Отец говорил: «Сынок, мне кажется, ты ещё не готов к взрослой жизни. Продолжай придерживаться плана, это тебе поможет...» А потом… – Давид опять замолчал.
– Рассказывай дальше, мне всегда интересны разговоры между отцом и сыном, – потребовал я.
– Я отцу говорю: «Папа, я не хочу никакого «потом». Хочу немедленно, хочу, чтобы всё, чему меня научили книги, спорт и шахматы, пригодилось мне сейчас, сегодня, ну максимум, завтра! А «потом» – когда наступит этот день?» «Скоро», – отвечал он. Но этот день так и не наступил... Вот мне уже тридцать, а отцовский план ничем мне не в жизни не помог. Мои друзья гуляли на всю катушку, наслаждались детством, а у меня был график. Так хотелось быть вместе с ними, особенно взобраться по верёвке на вышку и нырнуть в речку какую-нибудь… Но мне не разрешали проводить время с ровесниками во дворе, я мог только играть в шахматы с Ромой, хотя он не знал даже, как ходит конь. Читал книги исключительно сидя, так как лёжа можно испортить зрение, а спортом занимался только дома, поднимая гири...
– Не разрешали играть с другими ребятами? – удивился я.
– Родители хотели казаться богаче их всех, поэтому и не разрешали. Якобы они не моего круга…
– А на самом деле вы были бедными?
– Нет, но и не богатыми. Недостатка вроде ни в чём не было, особенно в еде, но и никаких излишеств тоже. Отец работал фельдшером. И всё время говорил – учись хорошо, станешь доктором, будешь зарабатывать деньги, много денег... Он общался с докторами и видел, какие деньги они имеют.
– Может, так и есть. Мой отец доктор, мне это знакомо.
– Почему-то наши отцы думают, что если им в жизни помогло чтение книг, то детям тоже поможет. Хотя я что-то не видел, чтобы сам отец много читал... И ты тоже, Джавад, ты такой же, как мой папа, – он посмотрел мне в глаза. – Хоть мы с тобой и ровесники, ты думаешь так же, как старики: если тебе помогло это лекарство, то и всем остальным поможет. Не может быть одинаковых правил для всех, не может!
Тут я понял, что друг в чём-то прав, и почувствовал себя неуютно, даже заёрзал на диване.
– Ещё отец очень большое значение придавал еде, – продолжал Давид, – всегда твердил, что если дома есть еда, то уже всё хорошо. Больше всего любил мясо, особенно жареное. По воскресеньям мы обычно ели жареную картошку с кониной, родственники присылали из Казани. А по будням – шпинат, макароны, рис, гречку, но всегда с мясом. На завтрак – почти всегда сосиски с яйцами. Меня до сих пор от них тошнит.
– Зря ты так, – ответил я, – в то время у многих людей и этого не было. Люди голодали, еле-еле сводили концы с концами! А ты сидишь и жалуешься,что вас заставляли много кушать. Хотя человеку вообще свойственно жаловаться… Недавно я начал задумываться – как же Богу сложно с человеком! Ведь мы все время жалуемся, даже на погоду. Когда солнце греет – жалуемся на жару, когда идёт дождь – на холод и сырость, плюс на плохие дороги и правительство... Короче, вечно нам что-то не так.
– Знаю, сам такой же. Просто мой мозг уже не принимает никаких изменений образа жизни. Хоть и пытался год назад начать все сначала…
– Ты извини меня, Давид, я уже сказал, что не собираюсь тебя учить, просто делюсь опытом. Хоть и солидарен с твоим отцом в том, что спорт и книги полезны всем.
– Ох, опять ты за своё! Вот своего ребёнка я буду воспитывать по-другому, посмотришь... – он встал.
– Посмотрю, конечно. А ты бабушку с дедушкой своих помнишь?
– Смутно, – он улыбается, – бабушка часто говорила: «Я вас всех похороню». Умерла, когда ей было семьдесят три. Инфаркт. Мне нравился её дом, он был маленький, но уютный. Помню, мы часто ходили к ней в гости, на пирожки. Представляешь, я её лица уже не помню, а вкус пирожков вспоминается до сих пор. Наверно, бабушки откуда-то это знают, поэтому так любят готовить для внуков.
– Наверно, – отвечаю я, вспоминая свою бабушку, больную,  беспомощно лежащую в постели. Придётся полететь к ней, повидать перед смертью, подумал я.
– Ещё помню, – говорит он, – от дедушки всегда дурно пахло, и я часто у мамы спрашивал, почему. Она никогда не отвечала. Родители могли болтать о чем угодно, только не о нем. От него веяло запахом страха: именно так говорят, пахнет старость. Но, несмотря ни на  что, он  был для меня самым лучшим.
С улицы в окно влетела муха и принялась с жужжанием кружить над столом. Мы оба переключились на неё.
– Зря ты прилетела сюда, – обратился я к мухе. – Тебе надо вон туда, – я махнул рукой в сторону улицы. Муха, чувствуя безнаказанность, начала жужжать все нахальнее.
– Ничто так не раздражает, как наглая жужжащая муха, – сказал Давид и резко взмахнул рукой, – вот, я её убил. Можешь продолжить свою философскую беседу.
Я взглянул на лежащую на полу безжизненную муху.
– Ну и реакция! Я даже не успел увидеть, как ты ударил.
– Быстрый, как пуля! – ухмыльнулся Давид. – Честно говоря, сам не ожидал, что попаду! Но что-то я проголодался, – он погладил себя по животу, – желудок бурчит, как старый недовольный дед. А ты?
– А что у тебя есть?
Давид достал из холодильника остатки вчерашней еды: жареную картошку и два куска жареной курицы, плюс кетчуп и немного сыра.
– Будешь?
– Потерплю до дома. Я вообще не могу есть остывшую картошку и мясо.
– А я, наоборот, люблю вчерашнюю еду. Сейчас подогрею.
Пока Давид возился с микроволновкой, я мелкими глотками пил свой остывающий чай.
– Ну вот, – он сел за стол, поставив перед собой тарелку, – раз ты, мой друг, не хочешь, значит, все моё. – Он перевернул бутылку с кетчупом, и красная жидкость, словно густая кровь, выплеснулась на еду...
 
 
Глава 17
 
Я шел домой, чувствуя дуновение прохладного ветра в спину. Съёжившись, я застегнул куртку, ускорил шаги. Стало совсем темно, сеял мелкий дождь, различимый только в свете уличных фонарей. По пути я зашёл в магазин. Надо чем-нибудь побаловать Викторию, клубники, что ли, купить? Мне нравилось смотреть, как она радуется... Пройдя мимо рядов, полки которых ломились от разнообразных товаров, остановился возле фруктов и взял корзинку с клубникой, затем немного задержался возле сырного отдела, но, махнув рукой, пошёл к кассе. Глаза разбегаются от изобилия  товаров, так что очень трудно что-то выбрать, все равно в итоге возьмёшь то, что уже пробовал…
Очередь у кассы была небольшая, я оказался четвертым, но все равно казалось, что люди двигаются слишком медленно. Хотелось быстрее добраться до дома, встать под горячий душ, а потом напиться чаю.
– Молодой человек! – раздался за спиной грубый, хриплый женский голос. Обернувшись, увидел сзади женщину лет шестидесяти-семидесяти: очень худая, нос длинный, как у Буратино, морщинистое лицо, мешки под глазами. Грязная одежда, седые волосы торчат в разные стороны.
– Вы мне? – Я растерянно оглянулся вокруг: сзади меня стоял солидный мужик в свежевыглаженном костюме, с тортиком в руке, за ним еще несколько женщин.
– Да, тебе! Куда лезешь без очереди? – Она, прищурившись, смотрела на меня.
– Нет, я подошел и встал последним, четвёртым по счету, – устало возразил я, отворачиваясь от неё.
– Ничего подобного, четвёртой я стояла! – повысив голос, сказала она, затем подошла ко мне ещё ближе, нос у неё действительно был очень длинный. – Только на минутку отошла за творогом, – она потрясла пачкой у меня перед глазами. – Так что вставай туда, – показала в конец очереди, – и не возмущайся!
Как будто я возмущался! От таких людей надо бежать подальше, нервы целее будут. Их хлебом не корми, только дай прицепиться к кому-нибудь.
Теперь старушка злобно уставилась на меня, словно ждала чего-то грубого от меня в ответ.
– Ну ладно, проходите. Я не тороплюсь, – тихо бормочу и отхожу от кассы, уступая ей свое место. Она сделала шаг, на секунду оказавшись совсем рядом, наши взгляды встретились. Её глаза были совсем пустые, бессмысленные, и меня это почему-то поразило. В таком возрасте, казалось, взор должен отражать если не мудрость, то хотя бы жизненный опыт...
– И не «ладно», а «так и должно быть»! – фыркнула она презрительно. – Понял? Чурбан несчастный...
Признаться, я не знал, как вести себя, только потому, что женщина была почти ровесницей моей бабушке. Тут я, сделав паузу, опустил глаза и,  набравшись смелости, спокойно сказал, чувствуя, как щёки мои краснеют, а уши начинают гореть:
– Надеюсь, вы знаете значение слова «чурбан»? – Такого со мной ещё не было...
– Чурбан – это ты, очень похож! – Женщина насмешливо улыбается, и я вижу её черные гнилые передние зубы, с такими зубами не улыбаются. – А что, не нравится? – Она облизнула губы, как будто нарочно показав мне красный воспалённый язык.
– Нет, не нравится, – отвечаю я, – кому это понравится?
– Тогда отправляйся к себе домой, там тепло, и чурбаном никто называть не будет.
– Не могу, – говорю я  отворачиваясь от неё со сжатыми кулаками, ещё раз напоминая себе, что женщин бить нельзя.
– Это почему же? Выгнали? Небось, ты вор или бандит? В милицию бы тебя отвести…
Внутри у меня все сжимается от её слов, и я вздыхаю, и, выпуская из себя всю злость глубоким воздухом, говорю:
– Потому что, чтобы поехать туда, где я родился, нужна виза (сам не знаю, почему я соврал ей), а у меня её нет. И вообще, что вы прицепились ко мне? 
– Да не обращай на неё внимания, – решил поддержать меня стоящий рядом мужчина, – старая дура, прости господи...
Женщина с гнилыми зубами не удостоила его даже взглядом.
– Понаехали в наш город, – пробурчала она, отвернувшись от меня.
– Ваш?! – Я ещё больше разозлился, кулаком вытираю пот со лба.
– Да, наш! Мой! – тявкнула она.
– Да Москве больше 850 лет, а вам, женщина, сколько? Лет семьдесят? Каким образом она ваша? Или вы праправнучка Юрия Долгорукого? – говорил я уже ей в спину, к этому моменту она уже расплатилась и, схватив свой творог, поковыляла к выходу.
Настроение у меня испортилось. Вспомнил, как Давид сегодня убил муху у себя дома, и подумал, что иные  люди хуже, чем мухи. Муху прихлопнешь – и нет проблем. А с людьми все гораздо сложнее. Прожив столько лет, встретившаяся мне тётка так и не узнала, что такое счастье. Вы спросите, почему? Потому что, если человек хоть раз почувствовал себя счастливым, он никогда не унизит и не оскорбит другого. Как правило, люди не понимают и не хотят понимать других, пытаться ощутить, что происходит с человеком после сказанных в его сторону обидных слов, их не волнуют чьи-то переживания, настроения, радости и печали, и вообще им наплевать на других людей.
Оплатив клубнику, я прошёл мимо кассы медленными шагами и остановился у выхода.
У моей бабушки была статуэтка в виде трёх обезьянок: «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла», но не видеть зло, кажется, невозможно, если оно так и стоит перед глазами. Хоть я и ищу всегда в людях хорошее, в этой женщине так и не смог ничего разглядеть. Грубость и хамство, если и работают, то только против нас. Если бы об этом узнал Давид, он бы сказал что-нибудь вроде: «Не представляю, как ты еще можешь вежливо с ними разговаривать» или «Я бы на твоём месте послал бы её на три буквы». А я бы ему ответил, что просто умею сдерживать дурные эмоции и не позволяю им управлять собой, всё очень просто...
– Тысяча извинений, – чья-то рука опустилась мне на плечо, – я повернулся и увидел мужчину из очереди. – Простите, что вмешиваюсь. Вы меня не знаете, и я вас тоже, но я хочу вам дать один совет.
– Да, конечно, – слегка удивлённо ответил я.
– Я случайно обратил на вас внимание в магазине, сначала сам не понял, почему, а потом понял, что у вас лицо по-настоящему счастливого человека. Это так редко встречается... У вас было хорошее настроение, вы словно летали по магазину. Торопились, наверное, к любимой женщине?
Я растерянно кивнул головой, не понимая собеседника.
– Ну вот. Все это мне знакомо, точно так же когда-то я тоже спешил домой, – он глубоко вздохнул.
Мы оба замолчали.
– Полагаю, вы немного в шоке, – продолжил незнакомец, – зашли в магазин и вдруг стали объектом внимания посетителей из-за оскорбления этой женщины.
– Да, есть немного. Я не то чтобы в шоке, просто испортилось настроение...
– Мне хорошо понятно ваше состояние: какая-то незнакомая женщина оскорбила вас и исчезла. – Я напряжённо выпрямился, но ничего не сказал. –Мудрость Соломона – «но и это пройдёт» – все ещё актуальна.
– Уже прошло, – я вежливо улыбнулся, хотя терпеть не могу улыбаться, когда не хочется. Мне это никогда не удаётся. – Кажется, настроение – это единственное, чего не скроешь.
– Это точно, – он улыбнулся мне в ответ. – Мой вам совет: выбросите все плохие мысли из головы.
– Но как? – пожал плечами я.
– Обыкновенно. Сбросьте все: печаль, грусть, плохое настроение, как змея сбрасывает старую кожу. Все, что было, уже стало историей. А то, что стало историей – когда-то забудется. Забудьте ... – он вытянул руку. – Прощайте
Я молча сжал его руку и вышел на улицу. Затем посмотрел ему вслед, как он широкими уверенными шагами уходит прочь. Лицо его так и не запомнил, только густые седые волосы. И слова: «Сбрось с себя грусть, как змея сбрасывает старую кожу». Что это было? Сочувствие? Если бы всё было так просто… По команде всё забыть не получается. А есть вещи, которые остаются в памяти навсегда. Можно забыть плохой день, но в подсознании останутся какие-то его моменты, которые действуют как катализаторы и запускают в нас какие-то процессы, и обо всём этом наш разум не имеет ни малейшего понятия. Случилось с тобой что-то, пусть даже пустяк, на первый взгляд прошла одна минута – но ты уже стал другим. Вот так...
Поневоле приходят мысли: быть может, оставить свою работу, взять  Викторию и уехать из Москвы? Начать новую жизнь?
С момента моего возвращения в Москву три года назад я не покидал город . . До сих пор не могу забыть тот случай, когда мой родной брат предал меня, подставил перед семьей. Признаюсь, внутри меня есть какой-то страх. Каждый звонок с родины напоминает мне о том дне, и рана никак не затягивается. Боюсь возвращаться туда. Вдруг если уеду – по возвращении не найду того, что у меня здесь есть? Или опять получу сюрприз от своего «родного». Нет уж, лучше останусь здесь, в Москве, среди широких дорог и высоких каменных домов…
Раскатистый удар грома внезапно вернул меня к реальности. Я со всех ног побежал домой и еле успел заскочить в подъезд – за спиной уже стучали крупные капли дождя. Открыв дверь, я сразу же увидел Вику  – она сидела в гостиной лицом к двери. Свет был потушен, только слабый отблеск фонарей за окнами отражался в её глазах. Увидев меня, она вскочила и подошла к шкафу, открыла его и принялась судорожно рыться на полках в поисках чего-то. Как же всё это было мне уже знакомо! Люди, долгое время живущие вместе, часто настолько хорошо знают друг друга, что один может закончить фразу, начатую вторым. Мы жили вместе вроде бы ещё не так уж долго, третий год, но почему-то, когда я шёл домой, то уже знал, что она меня встретит именно так.
– Ну, куда, куда я её положила? – недовольно повторяла Вика, прищелкивая языком и не глядя в мою сторону. – Никогда я не привыкну к этой комнате, к этой мебели… – она негромко хлопнула дверью от шкафа.
– Добрый вечер, – говорю и прохожу на кухню.
– Вообще-то сейчас уже ночь, а не вечер, – раздался вслед её капризный голос.
Я промолчал, помыл руки и вернулся назад. Вика стояла спиной к шкафу, скрестив руки на груди. Я молча подошёл, поцеловал её в висок и сел в кресло.
– Что ты ищешь, милая?
– Пижаму.
– Посмотри в зеркало, может, найдёшь, – я не мог удержаться от смеха, потому что она уже была в пижаме.
– В зеркало?
– Да.
Пауза в несколько секунд.
– Издеваешься?! – усмехнулась она, сердито косясь на меня. – Мало того, что я сижу дома, беременная, и жду тебя до одиннадцати ночи, и ты еще прикалываешься... – в голосе её слышится наполовину упрек, наполовину разочарование.
– Во-первых, – улыбаюсь, – ещё нет одиннадцати. Всего пять минут одиннадцатого. Во-вторых, пижама уже на тебе... Посмотри внимательнее.
Она недоверчиво поджала  губы.
– Да ты посмотри, во что ты одета, посмотри! 
Оглядев себя и убедившись, что я прав, она  ещё больше разозлилась.
– Не повышай на меня голос. Я вообще-то могу обидеться...
– Ах, ну сколько можно обижаться? – устало сказал я, уронив голову на руки.
– Пока я беременная, буду обижаться каждую секунду. А ты как думал? Терпи. И где ты был? Говори быстро! – Она встала рядом.
– Навестил Давида. Потом зашёл в магазин и задержался. Купил тебе клубнику, она там, на кухне.
– Видела. Но что за дела по ночам?
– Обычные дела… Что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение? Может, спеть или станцевать?
– Возвращайся домой хотя бы до девяти часов вечера, тогда ни петь, ни танцевать не придётся. Буду встречать по-другому, улыбаясь в тридцать два зуба, – успокоилась Вика.
– Постараюсь, но не могу обещать. Каждое утро, выходя на улицу, я не знаю когда  вернусь. Жизнь – это не швейцарские часы, она не может всегда идти по расписанию.
– А жаль… – ответила она. – Не говори со мною афоризмами, будь проще и приходи домой до девяти.
– А что, после девяти твоё хорошее настроение засыпает?
– Неважно, – она смотрит на меня с подозрением, склонив голову набок и прищурившись. – Ты правда был на работе?
– Можешь сколько угодно сверлить меня взглядом, добавить мне нечего, – усмехаюсь я.
– Да? Так я могу пытками добиться от тебя правды, – говорит она, уперев руки в боки.
– Когда-то я это уже слышал от тебя, – почувствовав её настроение, я встал и обнял её, из-за живота это получилось сделать с трудом, - ты же моя половинка. Мне никто не нужен, кроме тебя, ты моя единственная любовь... – произношу я на выдохе и гляжу на неё. – Она широко раскрыла глаза, кажется, ожидая продолжения.
– У тебя такой несчастный вид, – говорю, обнимая её сильнее, – ты выглядишь огорчённой.
– Да... во всём виноват ты.
– Мы с тобой самая счастливая пара. Ты... не гневи Бога, – продолжаю я, стараясь подобрать нужные слова, – если я опаздываю домой, значит, я занят на работе. Не накручивай себя, думая: что, он где-то, с кем-то?
– А ты меня правда не обманываешь? – тихо спросила она, положив голову мне на плечо. – Ты меня любишь по-прежнему?
– У меня даже в мыслях этого не было, зачем мне тебя обманывать? – отвечаю вопросом на вопрос. – Ты единственный человек, который знает, что творится у меня в душе…
– Ты меня любишь? – настаивает она.
Не слышит она в моём голосе искренность и любовь, грустно подумалось мне.
– Ну конечно, люблю. Моя любовь к тебе не знает границ, только она заставляет меня расцветать и жить полноценной жизнью!
После этих слов она обняла меня сильнее, и я почувствовал, что она успокоилась. Краем глаза я увидел, что на её лице появилась улыбка.
– Мне было очень одиноко без тебя... – прошептала она.
– Но я же никуда не исчез, – тоже шёпотом ответил я, – всего-навсего пришёл домой чуть позже обычного. И вообще-то я голодный...
– Приходили гости, осталось немного еды и для тебя, – она отодвинулась, – курицу для них готовила.
– Наверно, с картошкой? – эта курица сегодня меня словно преследует. – А кто приходил?
– Конечно. А приходила твоя сестра двоюродная Айдан с мужем. Сказала, что якобы проезжали мимо и решили зайти. Тебе звонила, но ты был недоступен...
Мы прошли на кухню.
– У меня телефон разрядился, – я достал телефон и показал ей на всякий случай, – поэтому ты и не смогла дозвониться.
– Я так и подумала...
– И давно они ушли?
– Часов в девять, сказали, что зайдут ещё как-нибудь.
Я сел за стол.
– Дай мне, пожалуйста, чаю и немного сыра с хлебом.
– А курицу? Я уже грею...
– Не хочу...
– Ты что, расстроился? Из-за того, что они приходили?
– Нет, почему... Всё нормально.
Виктория поставила на стол тарелку с маленькими ломтиками брынзы и налила мне стакан чая, затем аккуратно положила несколько кусочков чёрного хлеба, разгладила уголки скатерти. Я наблюдал за ней, думая, что мы очень похожи, но не внешностью, а мыслями, душами…
– А что тогда? У тебя нет настроения, я же вижу.
– Да ничего, забудь, – махнул рукой я, глотнув обжигающего чаю с чабрецом, – лучше положи мне немного сахара. – Я подвинул стакан в её сторону.
– Рассказывай, – она села напротив меня и принялась, не отрывая от меня глаз, бросать в мой стакан кусочки сахара – раз, два три...
– Достаточно, не так много. Много сахара на ночь вредно, – говорю мягче, чтобы не раздражать её. И всё-таки слышу в ответ:
– Не кричи на меня. Сама это знаю.
– Дай мне варенья, лучше айвового. Второй стакан буду пить с вареньем.
– Сейчас, – она подвинула стул к шкафу. – Варенье, оказывается, стоит на верхней полке.
– Стоп, – останавливаю я её, – куда ты с животом? На стул хочешь влезть?
– Ты же просил варенье...
Я встал, взял с верхней полки варенье и поставил на стол.
– Вот и всё, проблема решена.
– Очень хорошо, теперь садись и объясни мне, зачем приходили твои родственники?
– Ты же с ними общалась, должна знать ты, а не я, – усмехнулся я.
– Если честно, я так ничего и не поняла, – ответила она. – Они могли бы позвонить заранее и договориться, чтобы ты тоже был дома. Я бы что-нибудь вкусное приготовила для них...
– Ну да...
Я задумчиво жевал брынзу, мой мозг лихорадочно работал и, кажется, приближался к пониманию, почему они пришли к нам. В задумчивости я отхлебнул глоток чая, теперь уже сладкого. Вика  встала, чтобы тоже налить себе чай, и её глаза вопросительно скользнули по мне в ожидании ответа. Я молчал, не хотел говорить о том, что пришло в голову.
– Ты скажешь что-нибудь?
– Не уверен, что прав, но всё-таки скажу. Понимаешь, мне кажется, они пришли, чтобы посмотреть на нашу квартиру, какая она: с ремонтом или нет, сколько комнат и все такое. Некоторым людям интересно даже, какой подъезд в доме…
Жена рассеянно внимала моим словам.
– Для таких людей, – продолжал я, – это как ритуал. Купил родственник квартиру – надо обязательно пойти посмотреть и найти недостатки. А потом всем рассказывать...
– Мне кажется, ты прав, – согласилась она. – Айдан, когда вошла, вся скривилась и первое, что спросила: почему первый этаж? Почему две комнаты, а не три? А я, как дура, молча хлопала глазами. И даже на тебя начала злиться: а почему мы, собственно, выбрали  квартиру на первом этаже? И почему она двухкомнатная? Потом увидела тебя и забыла об этом...
– Пришли в гости, забраковали всё и ушли. Испортили тебе настроение. Таким людям наплевать на всех, они слепы по отношению к себе и ищут недостатки только у других. Но бывает и хуже. Истинную суть вещей глазами увидеть трудно, её надо почувствовать, а эти люди видят все поверхностно. Какая разница, на каком этаже наша квартира, если здесь царит любовь? Если каждый уголок пропитан любовью? Единственная вещь, которая нас не обманывает – это наш внутренний компас – сердце. Вот чем можно почувствовать и даже увидеть то, что глазами невозможно... А эти люди не слушают свое сердце.
– Зависть притупляет все чувства...
– Вот именно. Теперь ты меня поняла? Эти люди без спроса лезут в чужую жизнь, а ведь их туда никто не приглашал. Но самое смешное знаешь что?
– Нет, не знаю.
– У этих людей нет ничего своего. Нет квартиры, своего дела, любви, даже собственной жизни – живут, обсуждая чужие. Они во всём найдут минусы, даже в плюсах. А сами при этом живут вшестером в одной комнате.
Я вытер тарелку последним кусочком хлеба и проглотил его, допил чай, встал из-за стола и, пройдя в гостиную, откинулся на спинку кресла перед телевизором.
– Ты уже всё? – спросила она вдогонку. – Сам попросил варенья и даже не тронул его.
– Расхотел.
– Ну как хочешь, – она пришла за мной с кружкой чая в руке.
– Знаешь, что самое смешное? – спросил я. – Если бы мы жили на последнем этаже, эти люди бы спросили, почему мы выбрали последний этаж, ведь в доме же нет лифта...
Виктория молча пожала плечами и села рядом.
– Что молчишь? – спросил я.
– Так, ничего. Просто думаю: а что, если бы наша квартира была на втором этаже, что бы они тогда придумали?
Я улыбаюсь:
– Они сказали бы – почему второй этаж, ведь обычно на втором этаже проходит газовая труба, и воры могут забраться к вам в дом. Как сказала однажды Маргарет Тэтчер: «Если бы те, ктоменя критикует, увидели, как я шагаю по волнам Темзы, они сказали бы: это только потому, что она не умеет плавать...»
– О! Наша квартира…Это целая эпопея. Когда мы начали с Викой жить одной семьёй, наша маленькая, съёмная каморка была тем шалашом, в котором поселилось огромное счастье. Но, по мере того, как всё более успешно шли мои коммерческие дела, я стал задумываться о своём доме, особенно когда Вика обрадовала меня скорым пополнением семьи. Приобрести в Москве собственную квартиру – дело архисложное. Но! Не будь паникером! – приказал я себе. – Трезво взвесь все обстоятельства. Во-первых, у Вики прекрасная двухкомнатная квартира. Правда, она в подмосковном военном городке, однако найдутся же люди, которые захотят её купить. Во-вторых, мы с Викой работаем и она очень умело ведёт хозяйство. В-третьих, у нас есть друг, дядя Борис – замечательный опытный риэлтор. Он обязательно проявит свой талант! Я всё хорошо обдумал и ринулся в бой. Важно не само сражение, важно выиграть его. Нас было трое бойцов – дядя Борис, я и ужасно страдающая от токсикоза Вика. Мы отчаивались, унывали от неудач, колесили по всей Москве, и наше упорство было вознаграждено. Да, квартира располагалась на первом этаже. Но какая! Две просторные комнаты, большая кухня, из которой Вика сделала столовую, множество подсобных стенных шкафов, антресоли, большие окна, выходящие во двор с детской площадкой и старинными липами. Вся эта красота находилась в одном из тихих центральных переулков, в двух шагах от метро.
Гордости нашей с Викой не было предела.
 
 
Глава 18
 
Я лежал неподвижно, старался дышать глубоко и медленно, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Мне приснился кошмар... В комнате были слышны только два звука – моё сердцебиение и тиканье часов. Опершись на локоть, я приподнялся на кровати, лихорадочно осматривая комнату, словно в поисках чего-то незнакомого, и ничего не находил. Вика  безмятежно спала на правом боку, подложив ладонь под щеку, как ребёнок. В последнее время это бывало редко. Она всю ночь напролёт стонала, бормотала что-то, ворочаясь с боку на бок. Время показывало начало пятого  утра. Неужели кто-то ещё может просыпаться в такую рань? Разве раньше мне снились кошмарные сны с участием родственников? Что со мной? Давно мне не было так плохо… Пальцы не слушались, спина словно одеревенела.
Во сне я видел себя в юности, лет тринадцати-четырнадцати. Какая-то победительная сила гонялась за мною, мне было страшно. К тому же дул сильный ветер, и я, дрожа от страха, стоял на краю скалы, босой, чувствуя, как острые камни впиваются в ноги. Вспомнив об этом, невольно пошевелил пальцами ног, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке. Я был чем-то сильно напуган: за мной вроде бы гнались какие-то люди. Затем упал со скалы, успев в последний момент судорожно схватиться за чахлое дерево, которое росло в расщелине скалы, чуть ниже края. Внизу стояли мои родные,  только лица у них почему-то были размытые, они стояли и молча смотрели на меня, будто в ожидании того, что будет дальше. Я изо всех сил схватился за дерево, понимая, что если упаду, то это будет конец. На моё счастье, оно крепко пустило корни…
Пальцы все ещё ныли – уже наяву, а не во сне, левую ногу я не чувствовал. Очень хотелось по нужде, но я не мог встать. Странно – упал во сне, а ноющая боль в левой части спины почему-то была реальной. Таким же явным, как физическая боль, было чувство одиночества и отчуждённости. Ощущение, что всем было наплевать на меня и на то, что я мог упасть и умереть. Какой непонятный жуткий сон, подумал я.
Постепенно нога начала возвращаться к жизни, позвоночник вроде тоже стало отпускать.
Я вытер пот со лба краем одеяла, осторожно встал с кровати и в темноте добрёл до ванной. В зеркале над раковиной смутно белело моё лицо. Почему-то оно показалось мне ассиметричным, левая половина больше, чем правая.
Выйдя из ванной, прошёл на кухню, прислонился лбом к прохладному стеклу окна, чтобы остыть. Во дворе заводил машину Олег, сосед со второго этажа, огромный волосатый парень, которого боялись все маленькие дети, особенно когда он был небритый. Но малыши были единственными, кто боялся, потому что таких добродушных людей, как Олег, было ещё поискать.
Он достал сигарету, чиркнул спичкой, затянулся и выпустил себе под нос облако дыма. Принялся ходить вокруг машины, внимательно осматривая её. Что он хотел там увидеть, непонятно, ведь на улице темно, к тому же уличный фонарь не горит.
Два раза Олег обошёл вокруг машины, затем пнул несколько раз заднее правое колесо, что-то пробормотал, бросил окурок, придавив его ботинком, и сел за руль.
«Странный какой-то... Чего ему не спится в такую рань?» – подумал я, отходя от окна.
Я снова лёг в надежде заснуть. Моё сознание металось от одной мысли к другой и, в конце концов, опять вернулось ко сну, который видел. Перед глазами встало лицо отца. Интересно, вспоминает ли он меня так же часто, как я его? Думаю, нет. Ведь что ему мешает набрать мой номер и просто спросить: «Сынок, как ты там? Как твои дела? Скучаешь ли ты о нас, по родным краям или по родному дому?» Но нет, он не звонит. Наверное, у него, как и у всех, есть своя правда. Ведь мы во взрослой жизни так ни разу и не поговорили по душам. Не говорили, как сильно мы нуждаемся друг в друге. Жизнь проходит, а мы всё ещё ждём, сами не зная чего...
С самого рождения меня не ждали. Помню, как бабушка рассказывала, что схватки у мамы начались рано утром, в праздничный день. Никого из врачей не было, пришлось отвезти её в соседнюю деревню (тогда они ещё жили в деревне). Там местная акушерка, женщина без диплома, но с огромным опытом приняла роды, которые для мамы обернулись долгими мучениями. Вокруг моей шеи обвилась пуповина, и пришлось долго освобождать меня от неё, будто она знала, что меня никто не ждёт. Бывает ведь и наоборот – лёгкие роды: как говорится, словно ангел родился... Явно не мой случай. Говорят, я был тираном, настоящим деспотом для мамы в первые четыре года жизни. Мама сама рассказывала, что качала меня ночи напролёт, расхаживая по дому. Когда сосал молоко, я впивался дёснами в её грудь, словно хотел прокусить насквозь. Мама даже жаловалась отцу, мол, Джавад её убивает. «Однажды ты вернёшься домой с работы и найдёшь меня мертвой, я тебя уверяю», – говорила мать отцу. А папа, будучи умным человеком и зная, что каждый ребёнок – индивидуальность, и на свете нет ничего вечного, отвечал ей так: «Это бывает со всеми детьми – чем дольше роды, тем капризней малыш. Всё пройдёт, придёт время, ты тоже поймёшь это. Зато будет что вспоминать».
Ещё мама рассказывала, что говорить я начал в три года и всё время болтал о планетах: Марс, Юпитер, Венера – других я тогда не знал. От других планет я перешёл к Земле и по ночам делился с родителями какими-то выдуманными мной историями, в обмен на которые папа тоже рассказывал мне сказки. Из них я запомнил только одну, и ту не полностью. «Давным-давно жил на Кавказе один падишах. У него было три сына. Старший сын был избалованным маменькиным сыночком. Средний любил что-нибудь мастерить, поэтому отец отдал его в обучение к кузнецам. Младший сын, Махмуд, всё время читал. Никто никогда не видел от него ничего плохого. Ну и хорошего тоже, так как в нём совсем не было ни силы, ни отваги. Всё, что ему было нужно, – это книги и тишина. Через некоторое время случилось так, что невесту его украл дев, огромное одноглазое чудовище. Он собрал всё свои любимые книги и отправился в путь на поиски любимой. Все смеялись над ним – ведь воин должен брать с собой доспехи, меч и щит, а тут книги...  Шёл он семь дней и семь ночей. Дойдя до большой горы, решил отдохнуть, достал из куржуна еду, быстро поел и сразу уснул. Проснувшись посреди ночи,  услышал сильный шум – это приближался дев: большой, страшный, с одним глазом... Махмуд быстро вскочил и залез на дерево, решив подождать и посмотреть, куда пойдёт чудовище. Дев вошёл в пещеру и исчез там. Махмуд не спускался с дерева до рассвета, понимая, что под утро хищные звери обычно выходят на охоту, и он мог бы стать хорошим завтраком для них. А до утра оставалось уже недолго…»
Дальше я не очень хорошо помню эту сказку. Потом, кажется, Махмуд  идет в пещеру и начинает искать свою любимую. Там было сорок комнат, в одной из которых он  нашёл её подвешенной за волосы… и спас. Помню, что часто представлял себя на его месте: как сам освобождаю любимую девушку.
Сейчас, во взрослом состоянии, всё понимаю иначе. Например, у наших родителей в голове, как правило, уже есть готовый образ, как должны сложиться отношения между ними и детьми. Всё предопределено изначально, и другого сценария они не принимают, особенно когда выросший ребёнок пытается стать свободным...
– Ты что не спишь? – услышал я голос любимой.
– Я… это... – я запнулся, не зная, что сказать.
– Спи, я тебе буду сниться, – она медленно повернулась лицом ко мне, не открывая глаз.
– Если бы ты знала, как я хочу видеть тебя каждую ночь во сне... – я прошептал это и почувствовал, как её ладонь ищет мою. Протянув руку, поймал её и наши пальцы переплелись.
– Только во сне?
– И во сне, и наяву. Всегда и постоянно.
– И всё-таки, – она отпустила мою руку и начала гладить по голове, – какие мысли занимают эту умную голову? – спокойно спросила она.
– Час назад проснулся и никак не мог снова уснуть. Во сне видел родителей, – я не стал рассказывать ей весь сон, чтобы не пугать. Вот думаю, хотят ли они видеть меня? – я отвернулся от неё, но она потянулась ко мне и обняла. Мое сердце точно обручем сжали, так сильно оно болело.
– Конечно, хотят. Расскажи мне свой сон.
– Уже не помню, в памяти только обрывки остались. Если их сложить, все равно картина не будет ясной.
– Родителей не выбирают, – заговорила Вика тихим убеждающим голосом, – мы рождаемся, и нам говорят: вот это папа, это мама, братья и сёстры, если они есть. Сначала мы их просто любим, разочарование приходит потом, во взрослой жизни. Взрослея, мы начинаем всё больше замечать их недостатки, хотя кто из нас идеален? – продолжала говорить она. – Идеальных людей нет, но, с другой стороны, детям нужны идеалы, нужен образец для подражания. Поэтому, может, лучше не знать некоторых вещей, чтобы не разочаровываться в родителях? Но мне не довелось ничего этого испытывать. С самого своего рождения я не знала родительской ласки. Ты же знаешь ….
– Моя любовь к тебе такая верная и сильная,что ты никогда не будешь страдать из-за своего сиротства. – Я крепко обнял её и нежно поцеловал. – Ну а мои родные… У нас сложились непростые отношения.
 
– Три года мы не общаемся, и я уже привык к тому, что их нет рядом. Но не думать об этом не могу. Они все время в моих мыслях. Я очень  часто возвращаюсь в детство, где мы были вместе. Хотя они, наверно, даже не думают об этом...
– Время все расставит на свои места, надо только дать событиям созреть.
– Знаю, но сколько надо ждать? Иногда очень хочется проснуться под звон посуды, которую мама доставала из шкафа, чтобы накрыть стол к завтраку. Почувствовать аромат свежего хлеба, чая из самовара. Услышать отцовские шаги, как он, полусонный, идёт на кухню и спрашивает у мамы, что на завтрак... В общем, чтобы мой день начался с давно привычных ритуалов.
– Жизнь проходит, мы меняемся, и наши привычные ритуалы тоже. Милый, ты совсем взрослый… Ты – глава семьи. Это огромная ноша на твоих плечах. Ты должен быть сильным, умным, – продолжала она. – А недоразумения… они очень часто возникают между близкими людьми. Это ничего не значит. Наша любовь никуда не исчезает. Мы возмущаемся, раздражаемся, но любви-то меньше не становится. Вот посмотри, ты вчера пришёл домой очень поздно, и я обиделась, но высказала то, что было на душе, и простила тебя...
Я мотнул головой.
– Мне очень понравилось слово «простила», а было за что?
– Ну ты же умница, ты же всё понимаешь. А родители – это дело святое. Им нужно дарить любовь, пока они живы. Тебе надо самому сделать первый шаг, Джавад. Уверена, родители ждут этого.
– Мне кажется, им и без меня хорошо, – грустно сказал я.
– Как сильно ты ошибаешься… А жаль…
Напряжённая тишина повисла над нами. Я решил больше не продолжать эту тему. Будучи по своей натуре миротворцем, Вика всегда сглаживает острые углы. А мне кажется, что она меня не понимает, и это огорчает... Мне всегда не хватало внимания мамы, хотя, может, это звучит глупо со стороны взрослого мужчины? Но эту нехватку я остро ощущал с самого детства. Например, когда подавали чай с пахлавой на стол, первому должны были подать мне. Почему-то это было очень важно для меня. Понял, насколько это глупо, только когда вырос. Обычно-то мне подавали в конце, и каждый раз я надеялся, что в следующий раз получу пахлаву первым. За этими мыслями я незаметно уснул.
Меня разбудила Вика.
– Джавад, вставай, завтрак готов.
– Сейчас, – ответил я хрипло. По утрам у меня всегда пересыхает в горле, словно держишь во рту кусок сухой глины. Уже светало. Сбросив  с себя одеяло, я встал с постели и открыл окно. Меня удивило, что я снова увидел Олега, который стоял, прислонившись спиной к машине, и курил, словно никуда и не уезжал. Выпустив последний клуб дыма, он, как обычно, швырнул на землю окурок, придавил его ногой и повернулся лицом к дому. Задрав голову, увидел меня и улыбнулся. Я поднял руку в знак приветствия, наблюдая, как он открывает заднюю дверь машины, достает пластиковые пакеты с продуктами и заходит в подъезд.
Закрыв окно, я пошёл в ванную, умылся, почистил зубы. Сухость во рту прошла. Вика на кухне стояла возле плиты и жарила блинчики.
– Доброе утро.
– Здравствуй, милый. – Вика  повернулась ко мне, вытирая руки о фартук. – Садись. Чаю?
– Да, не помешало бы.
– Сейчас, – она взяла стакан и стала наливать чай, не сводя с меня глаз. – Как спал?
– Хорошо. Осторожней, сейчас через край польётся, – крикнул я.
– Всё под контролем, – она поставила передо мной чай, и мы обменялись улыбками. – Вот твой любимый сыр и блинчики.
– Садись ты тоже.
– Тут немного осталось дожарить.
– Ну просто сядь, посиди, а то потом целый день у тебя спина будет болеть.
– Ничего, женщины намного сильнее, чем кажутся. В нас природная сила, – горделиво заметила она, стоя у плиты спиной ко мне.
– У вас, женщин, чувство самопожертвования развито больше, чем у нас. Поэтому вы сильнее, – ответно заметил я, сделав первый, самый вкусный глоток крепкого горячего чая.
– Может быть… Что значит «у вас, женщин»? И много ли ты женщин знаешь так хорошо? – возмущённо спросила она, посмотрев на меня взглядом, который исключал возможность оставить вопрос без ответа.
– Нет, немного, – пожал плечами я.
– Тогда не говори за всех!
– Хорошо, не буду. Буду говорить за тебя, моя любимая.
Она улыбнулась, аккуратно выкладывая на тарелку стопку блинчиков.
– Кстати, знаешь, что вчера со мной было в магазине?
– Нет, не знаю. Ты же мне не рассказывал.
– В общем, меня обозвали чурбаном.
– Что? Ты шутишь? – она удивлённо посмотрела на меня.
– Нет, не шучу, говорю вполне серьёзно.
Её лицо вытянулось, мне даже показалось, что она готова заплакать. Я вкратце рассказал ей о случившемся со мною вчера в магазине, о мужчине, который посоветовал мне брать пример со змеи, сбрасывающей старую кожу, о том, как я ответил той бабке. Пока говорил, она молча слушала меня.
 – Это глубоко несчастный человек, – наконец сказала Вика. – Счастливые люди не замечают, у кого кожа какого цвета. Старая, наверно, никого у неё нет, живёт одна, не на кого гавкать, вот ты вчера ей и подвернулся. Эти люди пытаются придать себе важности, оскорбляя других. Хотя мне таких людей даже жалко, – тихо и слегка удручённо сказала она.
– Согласен…
 
 Глава 19
 
Неделей позже ко мне в магазин зашёл дядя Борис. Мы сидели в моём магазине, я расположился на стуле, а ему уступил своё удобное кресло, в котором он замер, уставив свой взгляд на входную дверь, при этом не двигаясь и не моргая. Так он просидел несколько минут, лишь изредка глубоко вздыхая и вытирая платком капельки пота со своего массивного лба. Я терпеливо ждал, пока дядя Борис заговорит со мной. Постепенно его лицо стало более спокойным, хотя взгляд оставался настороженным.
Чувствовалось, что ему не даёт покоя какая-то мысль. Мне показалось, он даже постарел: на его висках появилась явно заметная седина, лицо стало бледным, словно сделанное из воска, губы – бескровными, веки опухшими, а на руках заметно проступали вены. За то время, что мы не виделись, он ещё и сильно похудел. «Да, время никого не жалеет, – с горечью подумал я, – оно оставляет неизгладимый след на каждом лице...» В том числе и на лице, сидящего передо мной человека – умного, доброго и при этом несчастного...
– Тебе не кажется, – заговорил дядя Борис, не отрывая глаз от двери, – что в нашей жизни слишком много нельзя? Это в нас с детства вкладывают наши родители, а у кого их не было – тех так же воспитывает наше общество. У нас у всех слишком много запретов, большинство из которых мы даже не осознаём.
– Кажется, – отвечаю я и жду продолжения, всегда ведь интересно послушать умного человека.
Разговаривать с дядей Борисом – это как рыться в старом сундуке с сокровищами. Находишь там самое ценное.
– Нельзя много пить, курить, ругаться, как бы тебе ни хотелось, – он протестующе взмахнул рукой, и я заметил на ней царапину.– Нельзя быстро водить машину, транжирить деньги и, в конце концов, нельзя смотреть на красивых женщин. Моя бывшая жена всегда ругалась из-за этого – мол, ты всегда пялишься на женщин, нельзя так!
– И что вы отвечали?
– Хм… – Пожав плечами, он посмотрел на меня. – Что я мог ей ответить? Женщины – ещё более эгоистичные создания, чем мы, мужчины. Кажется, я это уже говорил…
– Говорили! – откликнулся я, – много раз говорили.
– Ну вот. На мой вопрос: «Кто сказал «нельзя?» она отвечала, что-то типа «так положено» или еще, что нельзя нарушать Божий закон… Каждому мужчине по одной женщине, это же так глупо... А если мне хочется больше?
Я молчал, не зная, что сказать ему в ответ.
– Джавад, – он повернулся ко мне, – чем старше становишься, тем больше тебя тянет к молодым женщинам. Доживёшь до моих лет, сам поймёшь. Каждый раз, встречая молодую девушку, ты в глубине души, с тяжёлым вздохом будешь отказываться от неё, каждый раз вспоминая, как много возможностей упущено безвозвратно… Я уверен, что у всех так происходит. Ещё не встречал мужчину в возрасте, который бы тайком не вздыхал при виде молодой женщины.
Я встаю, нажимаю на оконную задвижку и открываю окно.
– Получается, что одна любовь на всю жизнь – это неправда? Почему тогда нас учат любить один раз и навсегда? – задаю дяде Боре каверзный вопрос.
– Ни один зрелый мужчина, – он на секунду замолчал, – и даже ни одна женщина на самом деле не верит в это. Не бывает так, а если и бывает, то только в книгах или в кино. Каждый из нас понимает, что живёт один раз, и каждый хочет жить в своё удовольствие. Нет никаких «потом», есть только «сейчас». Вот мы с тобой сейчас сидим у тебя в магазине, пользуясь случаем, пока никого нет, болтаем о жизни. Это – единственная реальность, всё остальное мираж. Кто знает, что будет завтра? Или даже через минуту?
– Никто не знает, – как эхо повторил я.
– Ну вот...
– А как жить-то, дядя Борис ? Получается, что человек живёт только в своё удовольствие, и все то, что любящие люди говорят друг другу, – это просто слова?
– Нет, не просто слова… Есть у тебя коньяк?
– Есть.
Я встал, открыл бар и достал бутылку HARDY, налил в рюмку и поставил перед дядей Борисом.
– Вы не забыли, надеюсь, что пить спиртное в этом магазине – это ваша исключительная привилегия? Больше никому этого не позволено.
– Не забыл. И мне это очень нравится.
Он залпом выпил коньяк, затем вытер губы тыльной стороной ладони и поставил рюмку на стол.
– Ещё...
Я снова наполнил рюмку и поставил бутылку под стол.
– Почему под стол? – спросил дядя Борис, по привычке покручивая рюмку в руке.
– Вдруг кто-то из покупателей зайдёт... Как-то нехорошо на рабочем месте пить спиртное. Правильно, правильно, – он машинально покачал головой, – так на чём мы с тобой остановились?
– На том, что слова, которые говорят друг другу влюблённые – это просто слова.
– Пока у них всё в достатке – это не просто слова. Как только меняется привычная жизнь, обстоятельства меняются вместе с ними и люди.
– И что это значит? – я с интересом ждал ответа. Он на минутку задумался.
– Мы с женой жили очень дружно сначала. За пять лет совместной жизни ни разу не поссорились. Она была красивая, высокая блондинка… Мы скучали друг без друга, закончив работу, оба бежали домой. Нам нравилась жизнь, и особенно совместная жизнь. – Он сделал ещё один глоток коньяка. – Мы тогда жили в центре Москвы, в трёхкомнатной квартире. У меня была «Волга», и на тот момент я зарабатывал приличные деньги. По сегодняшним меркам я был миллионером.
– А она где работала?
– На крупном заводе, бухгалтером. Сейчас этот завод по-другому называется... В то время всё было шикарно. Каждый день мы признавались друг другу в любви. Но всё изменилось за какие-то считаные месяцы. Наша совместная жизнь напоминала включатель света, который в один момент резко выключили. Стало темно и пусто.
Я в нетерпении машинально барабанил кончиками пальцев по столу. Дядя Борис вдруг замолчал и покосился на мою руку. Я тут же сунул её в карман.
– Я тогда работал заместителем главы района, и меня поймали на взятке. С должности сразу сняли. Сейчас всё по-другому, за взятки не сажают, – он криво улыбнулся. – Пришлось продать машину и сменить место жительства. Мы переехали в спальный район, в однокомнатную квартиру. Вот тут и начались наши разборки. Каждый день она жаловалась: то ей долго добираться до работы, то ей тесно в однокомнатной квартире, то денег не хватает… Казалось бы, что изменилось? – Он внимательно посмотрел на меня. – Ведь поменялась только обстановка, а не мы... Но изменилось всё и сразу.
– Наверно, вы правы, дядя Борис. Вы не изменились, поменялись обстоятельства, но я уверен, что у вашей бывшей жены есть своя правда. Она, наверное, точно так же рассказывает кому-то вашу историю, но с другого ракурса. Со своей колокольни.
Он молча допил оставшийся коньяк и поставил рюмку на стол. Я продолжал:
– Человек в зрелом возрасте, как правило, начинает замечать то, на что в молодости не обратил бы внимания. Вы ведь, наверно, тоже раньше не думали о том, что всё может так обернуться для вас. Я прав?
– Я бы сказал так: в молодости мы на всё смотрим снизу вверх, а с возрастом начинаем смотреть сверху вниз, поэтому всё выглядит иначе. Почти все мы, – он вздохнул, – в молодости себя чувствуем либо очень неуверенно, либо слишком самоуверенно, тут середины нет.
Он посмотрел на меня задумчивым взглядом, и я ответил ему тем же.
– Хотите сказать, что вы постарели?
– Налей-ка ещё, пожалуйста. Да, конечно... постарел. Старость приходит без стука, к некоторым вообще не приходит. Эх…, – глубоко вздохнул он.
– Не согласен с вами. Если вы все ещё бунтуете, значит, не постарели. Старые люди принимают жизнь такой, какая она есть, а вам всё ещё что-то не нравится. Значит, дядя Борис, есть ещё порох в пороховницах.
Я встал и плеснул ему ещё немного коньяка.
– Спасибо. Значит, я просто становлюсь мудрее.
– Дядя Борис, мне кажется, вы уже родились мудрым. Ведь мудрость – это как девственность, либо она есть, либо нет.
Он задумчиво смотрел на витрину магазина. Я посмотрел на часы, стрелки которых показывали 19.35, через двадцать пять минут надо было закрывать магазин. Затем он поглядел на меня, и я поймал на себе его благородный взгляд.
– Знаешь, Джавад, – признался он, – после развода с женой постепенно исчезла иллюзия любви, дружбы, счастья. Хоть и, – протяжно вздохнув, добавил Борис, – долго отчаянно хотел схватиться за что-либо, но не нашёл ничего. Взрослая жизнь более несчастна,чем детская. С возрастом круг общения резко сужается, как шагреневая кожа. Ты всё меньше и меньше доверяешь людям, если вообще остаётся кто-то, достойный доверия. Запомни, мой юный друг, доверие – это как деньги. Его сначала надо зарабатывать, а уж потом тратить.
– У меня и сейчас таких людей очень мало, – признался я. – А в вашем возрасте, наверное, вообще не останется.
– Только Виктория, – осторожно сказал он. – Знаешь, я не склонен особо доверять женщинам, но она у тебя исключение, даже для меня. Можешь спокойно довериться ей… – На его лице появилась слабая улыбка. – Покачав головой, он медленно добавил: – Жизнь меня учила не доверять женщинам. – Может, это и меня касается? Может, других мужчин  жизнь учит другому...
Он молча посмотрел на меня, затем задержал взгляд на подоконнике, где лежали книги.
– «Портрет Дориана Грея» и «Братья Карамазовы», – поменял он тему.
– Хорошие книги ты читаешь… Только вот жизнь – это не книга, запомни.
– Я люблю читать. Не могу без чтения…
– Когда-то я был таким же молодым и красивым, как и ты. И захотел такой же портрет, как у Дориана Грея, после того, как прочитал эту книгу. Хотел быть вечно молодым, даже был готов продать душу дьяволу. Я не шучу!
– И вы бы согласились? Если бы дьявол предложил вам вечную жизнь?
– Просто так он не предложил бы, конечно…
Дядя Борис  почесал затылок, немного помолчал и сказал:
– Ты знаешь, с возрастом я перестал верить в Бога. Но если бы передо мной появился дьявол с таким предложением, я бы, конечно, подумал, ведь если есть дьявол, значит, есть и Бог. А это многое меняет, – он сделал неопределенный жест рукой, – в общем, не знаю, смог ли я ответить на твой вопрос.
– Так вы разве не верите в Бога?
Дядя Борис без тени сомнения сказал:
– Не верю. Теперь уже не верю. За тебя, мой друг, – он демонстративно поднял рюмку, выпил остатки коньяка и поставил её на стол.
– Благодарю. Расскажите, что там было с вашим портретом, – заинтересованно спросил я, сев на свой стул.
– А было вот что. Я действительно заказал свой портрет и, когда он был готов, спрятал его у себя в комнате. Каждый вечер я брал лупу и внимательно смотрел на него в надежде увидеть какие-то изменения.
– Вы шутите! – Я не верил своим ушам. Как-то не вязался у меня в голове образ дяди Бориса с таким глупым поступком. Хотя… кто знает, книга Уайльда написана настолько реалистично, что в неё можно поверить.
– Нет, правда, я верил в это. В течение двух лет я пристально, каждый вечер изучал портрет. Все это ни к чему не привело, и я его выбросил.
– Ведь и так было понятно, что такого не бывает, – ответил я ему, поднялся и пошёл закрывать кассу. Было уже почти восемь, конец рабочего дня. В магазин зашла посетительница, высокая стройная брюнетка с красивыми чёрными глазами, со вкусом одетая. Она сразу привлекла к себе моё внимание, хоть ей и было явно не меньше сорока. Пальцем она придерживала страницу книги, которую держала в руке.
– К тебе посетитель, Джавад. 
Дядя Борис вышел вслед за мной из кабинета и тоже не сводил глаз с незнакомки. Я подошёл к ней, она, посмотрев на меня, улыбнулась. Улыбка у неё была хорошая, нежная и щедрая, после неё становилось тепло на душе.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила она, все ещё улыбаясь.
– Вам помочь?
– Если позволите, я посмотрю сама, не люблю, когда меня торопят. Создаётся впечатление, что тебе хотят быстро что-то продать.
– Пожалуйста! Я отстранился от неё.
– Спасибо, – она опустила глаза вниз к витрине.
– Если что-то понадобится, позовите меня, – сказал я и ушёл заниматься своими делами. Когда вернулся, то нашёл её за разговором с дядей Борисом.
Он, улыбаясь, восхищёнными глазами смотрел на неё.
– Меня зовут Виктория, – негромко сказала она. Виктория Леонидовна.
– А меня Борис Моисеевич…  хм, вернее, просто Борис. – Он улыбнулся, взял её правую руку и поцеловал тыльную сторону узкой ладони.
– И ещё у вас очень красивые волосы, – добавил он, все ещё держа её за руку.
– Они вам нравятся?
– Роскошные волосы! – Он отпустил её руку и выпрямился.
– Спасибо, – ответила Виктория. – А я недавно хотела их обрезать.
– Вы сделали бы большую ошибку. Волосы придают женщине не только красоту, но и силу.
– Может быть, вы правы, – она поправила прическу, – но иногда хочется что-то поменять. Правда, не всегда получается у женщин что-то поменять, – прошептала она.
Дядя Борис улыбнулся, пронзив её любопытным  взглядом.  Я решил всё-таки дать о себе знать.
– Вы что-нибудь выбрали? 
– Времени не было. Мой собеседник не дал мне ничего посмотреть.
Мы оба взглянули  на дядю Бориса . Он, в свою очередь, с виноватым видом опустил глаза и сказал:
– А давайте я искуплю свою вину? – Он наклоняет голову набок. Лицо его загадочно.
Женщина растерянно смотрит на него.
– Интересно, как?
Я скрестил руки на груди, уже зная, что он предложит.
– Я вас и моего молодого друга Джавада приглашаю в ресторан. Здесь на углу, возле метро «Чистые пруды», есть одно неплохое место. Я угощаю! Что скажете?
– Я не против, – согласился я.
– Сегодня вечером, – Виктория шагнула от нас чуть назад, – я никак не могу. Любой другой день – пожалуйста.
– Прямо совсем-совсем не можете? – начал уговаривать её Борис.
– Ладно, у меня есть немного  времени, – посмотрев на часы, сказала Виктория.
– Очень хорошо!
Дядя Борис, радуясь, как ребенок, взял её за руку. Она не возражала, и тогда другой рукой он приобнял её за талию.
– Джавад, мы ждём тебя на улице.
– Не надо, – вдруг сказала наша новая знакомая , отодвигая его руку. – Я смущаюсь.
– Почему?
– Не надо, и всё.
На свете не на все вопросы есть ответы. Он нахмурился, но так и не убрал руку и повёл её в сторону выхода. Она молчала. Посмотрев на них, я подумал: «Вот отличие взрослых мужчин от молодых. Обнимает незнакомую женщину, даже не задумываясь, мало кто из молодых парней на это решится». Нет предела стариковской смелости.
Мы вышли на улицу и направились в сторону ресторана. По дороге дядя Борис вдруг спросил свою спутницу:
– Вы православная?
– Немного, – она опять отодвинула его руку.
– Это как?
– Ну, трудно объяснить… Во мне смешалось несколько кровей. Но Бог охраняет меня...
– С сегодняшнего дня и я буду охранять вас, если вы не против.
– Вы, кажется, переходите все границы... – смущённо улыбнулась она.
– Границы выдумали люди, чтобы усложнять себе жизнь, – ответил дядя Боря.
После этого никто ничего больше не сказал. Я шел рядом с красивой, элегантной женщиной и радовался тому, что у моей любимой жены такое же замечательное имя – Виктория, и внутренне гордился ее юной прелестью. Дойдя до метро, мы ускорили шаг, обогнали группу из четырёх молодых людей и свернули на Мясницкую улицу, потом направо, в Бобров переулок. Напротив маленького театра  мы остановились, и дядя Борис сказал:
– Вот и дошли ...
 
Глава 20
 
– Тут мы и поужинаем!
Дядя Борис открыл дверь ресторана, деликатно пропустил Викторию вперёд. Не успели мы войти, как тут же пришлось прижаться к стене, пропуская двух пьяных мужчин на улицу.
– Давно я тут не был, – ностальгически вздохнул он. – Кажется, за это время ничего не изменилось.
Виктория молча улыбнулась. Гардеробщик, высокий и худощавый мужчина с сединой на висках, встретил нас с улыбкой на лице, как старых знакомых.
– Как  тут красиво! – с восхищением оглядываясь по сторонам, сказала наша гостья. – Куда теперь?
– Проходите, – Борис показал нам дорогу. – Это единственное место, где всегда можно попробовать отменный французский коньяк или шотландский виски. Настоящий нектар...
– Страсть к алкоголю – это страшная вещь, – заметила Виктория , – и вообще на голодный желудок коньяк не пьётся. Лучше вино, белое сухое.
– Вино надо пить из собственного виноградника, – сказал дядя Борис, – оно уж точно никогда не повредит.
– Вряд ли в Москве найдутся люди, владеющие собственным виноградником, – засмеялась наша спутница.
Мы подошли к стойке бара и стали внимательно осматривать зал в поисках места. Пришлось немного подождать, потом нас посадили прямо в центре зала. Здесь действительно было красиво: светло и уютно, ничего лишнего.
– Кстати, Вика, как вы думаете, можно ли на балконе собственными руками сделать шпалер? – спросил я.
– Можно, – произнесла она уверенно, – было бы желание.
Я улыбнулся. Черноволосый красавец, официант лет тридцати, подошёл к нам с довольной улыбкой и, оценивающе оглядев женщину своими чёрными глазами, улыбнулся ей отдельно.
– Что будете пить? – спросил он, не отрывая глаз от Виктории.
– Ну... – она бросила взгляд на дядю Бориса, – мой выбор, конечно же, вино. Из белого сухого что у вас есть?
– Sauvignon Blang, Fumaio и Chablis, – красавчик быстро перечислил ассортимент.
– Мне бокал «Совиньон Блан», – выбрала Виктория.
– Дайте бутылку, – негромко сказал дядя. А мы пока изучим ваше меню. Посмотрим, чем вы сегодня нас накормите, – добавил он, покачивая головой, вытянув губы.
Мы втроем принялись внимательно читать  меню - салаты, рыба, мясо...
– У них восхитительная кухня, – заметил дядя Борис, – повар из Италии.
Виктория, оторвав глаза от меню, посмотрела на него.
– Во всяком случае, раньше был, честно. Я  его лично знал.
– Ну и замечательно! – улыбнулась Виктория. – Сейчас посмотрим, чем нас удивят  в вашем хваленом ресторане.
– Да, пожалуйста! – кивнул он  и почему-то покраснел.
Я впервые увидел, как он растерялся.
– Вы готовы сделать заказ? – Официант с бутылкой вина в руках появился за спиной у нашей гостьи.
– Да, – ответила она и добавила: – Я, пожалуй, не буду дегустировать. Знаю это вино, оно шикарное. Мне, пожалуйста, томатный микс с бальзамической заправкой.
– А мне мясо, – сказал дядя Борис, – стейк «даллас» на косточке.
– Прожарка «медиум»?
– Да, пусть будет «медиум».
Официант выжидающе смотрел на меня, вежливо улыбаясь.
– Я буду салат капрезе с рукколой.
– Хорошо, – ответил он, налил всем по бокалу вина, забрал меню и быстро удалился.
– Ну что? – сказал дядя Борис, нерешительно посмотрел на Викторию и взял бокал.
– Может, попробуем это ваше знаменитое вино?
– Давайте, – кивнула она. – Вы, кажется, торопитесь?
– Нет, нет. За знакомство, – он пригубил немного вина, поставил бокал.
– В моём возрасте мужчины не торопятся домой... Есть такая поговорка: «кто жизнь понял, тот не торопится».
– Одинокие мужчины не торопятся домой – это я знаю... – заметила Виктория.
– Может, и так, – ответил он уклончиво.
Я сидел молча. Было интересно и чуть забавно наблюдать, как двое взрослых опытных людей пытаются произвести друг на друга впечатление.
– А чем вы занимаетесь? – спросила она, продолжая листать меню.
– Работаю маклером, ну, риэлтором. Помогаю приезжим найти жильё... это очень интересная работа, почти все иммигранты полны энергии. Я от них даже заражаюсь энтузиазмом.
– В иммиграции люди меняются не только психологически, но и внешне. Среда меняет нас всех… А вы в агентстве работаете?
– У дяди Бориса своя база клиентов, – подал голос я. – Накопились за долгие годы работы. И сейчас он, – я посмотрел на него, улыбаясь, – работает дома.
– А вы, я так понимаю, Джавад, в свободное время работаете ещё и адвокатом? – улыбнулась она, закрывая меню.
Честно говоря, я не знал, что ей на это ответить. Ведь она была права, он  взрослый, умный человек, стоит ли мне вместо него отвечать?
– Он мой друг, – возразил дядя Борис, – несмотря на его возраст, мы всегда поддерживаем друг друга. Каждый раз, когда я смотрю на него, вспоминаю наше первое знакомство. Немного наивный и полный энергии, это было мое первое впечатление о нём… – он глядел на меня. – Сейчас вижу в нём мужчину, которого любой отец с гордостью назвал бы своим сыном, вне всякого сомнения. Года проходят, и я всё больше и больше горжусь моим юным другом...
Я опустил глаза, чувствуя, как мои щёки заливаются краской.
– Это я уже поняла... – ответила Виктория.
– Теперь вы расскажите нам, кем вы работаете? – спросил он у неё.
– Лечу душевную боль, – ответила она неторопливо.
– Значит, вы психолог?
– А вы умеете читать мысли? – спросил я, поднимая на неё глаза. Мне стало интересно, ведь мне она совсем не казалась похожей на психолога. Хотя кто знает? Ведь по внешнему виду вряд ли определишь.
– Да, конечно. Наш мир не смог бы двигаться дальше, если бы мы не могли читать мысли друг друга, только вот не все это понимают.
– Расскажите поподробнее, пожалуйста, – попросил я.
– Хорошо. Это доступно не только психологам. Как мы обмениваемся идеями? Как создаётся культура? Передаётся культура?
– Не знаю! – я пожал плечами.
– Мы взаимодействуем с другими людьми, обмениваясь с ними мыслями, намного больше, чем физически взаимодействуем с их телами, – объяснила она. – Приведу вам простой пример, Джавад.
– Давайте.
– Я у вас в магазине на подоконнике заметила книги, хотя и не успела прочесть их названия, – она посмотрела на дядю Бориса. – Благодаря вашему другу, – теперь она улыбнулась… – Но суть не в этом. Кого вы больше всего любите читать? Какого автора предпочитаете?
– Безусловно, Ремарка.
– Ну вот, так как книги – это мысли автора, то вы любите читать мысли Ремарка.
– Наверное, вы правы…
– Читая книгу, вы узнаёте мысли автора. А он, в свою очередь, писал её в надежде, что она позволит людям изменить ход своих мыслей к лучшему. Вы должны понять, что речь идёт не только о Ремарке. Любой автор, написав книгу, хочет повлиять на мысли читателя, донести ему что-то важное.
– Я вас понял. Таким простым языком ещё никто мне не объяснял психологию, всё ясно и в то же время очень доступно.
– Стоп. – Дядя Борис положил свою правую руку на стол, и я опять заметил царапину на его руке.
– Уроки психологии оставим на потом, если вы не против?
Он посмотрел на Викторию .
– А если хочется здесь и сейчас? – спрашивает она.
– Тогда давайте выпьем. Я больше капаю себе в глаза, чем вы пьёте, – он поднял бокал, рассматривая вино на свет, и его губы искривились, – не люблю я вино.
– Это напиток богов... – тихо возразила гостья.
Мы все дружно чокнулись. Виктория и я, пригубив немного, поставили бокалы на стол. Признаться, вино мне понравилось. Я такого никогда не пил. Он, выпив до дна, облизнул губы и добавил:
– Это негазированный лимонад с малым градусом, а боги не любят лимонад, его больше предпочитают французы.
– Французы считаются гурманами, – живо добавил я.
– Да ну их…
Помолчав, дядя Борис добавил:
– Не люблю я их. Они… – он немного помедлил, подыскивая слово, – слишком надменные.
– Вино не любите, а вместе с ними заодно и французов тоже…  А что же вы любите?
– Я люблю что-то покрепче: водку, коньяк... и красивых женщин!  Градусы и женщины завышают самооценку любого мужчины!
У Виктории почему-то сделался такой вид, будто она собиралась в следующее мгновенье выплеснуть вино в лицо дяде Борису .
– Позвольте не согласиться с вами. Я почему-то думаю... – потерев рукой подбородок, я немного помолчал, – думаю, ни одна женщина не может завысить самооценку мужчине, если её изначально у него нет. И ещё,  женщины живут двумя жизнями. Одна явная, другая скрытая. Чаще всего им нравится скрытая жизнь, простите за вульгарность. Но мне кажется, что они все изменницы...
– Так низко отозваться о женщинах может только тот мужчина, который сам изменяет своей женщине, – возмущённо сказала, прикусив нижнюю губу, Виктория и отвернулась от него.
Я засмеялся и понял, что это нелепо. Наступила тишина, люди вокруг говорили вполголоса, слышно было только, как один из посетителей громко чавкает.
– Вы не ответили. Что скажете насчет моих последних слов? – спросила Виктория  обиженно. Похоже, она решила добить его.
«Женская солидарность включилась…» – подумал я.
– Ну, – он, сморщив лоб, чуть подумал и наконец ответил: – Я же мужчина.
– Вижу, – ответила она, – но это не даёт вам права обобщать. Женщины как звёзды на небе, – она вытянула свою лебединую  шею, будто собралась улететь, – каждая по-своему яркая и красивая, они все похожи друг на друга, но всё равно разные.
– Я всего лишь хотел сказать, – оправдывался он, – мужчины должны пить крепкие напитки, выше 40 градусов. И ещё, что немаловажно, в жизни у каждого мужчины, конечно же, должно быть много женщин.
– Вот чему вы учите молодёжь? – смотря на него в упор, произнесла Виктория. На её лице я заметил обиду, обиду за всех женщин. – Градус повыше, женщин побольше, вот и жизнь удалась?
– Я никого не учу ничему плохому, и вообще, научить никого невозможно, если человек сам этого не захочет.
Обернувшись, он начал глазами отыскивать официанта.
– Наверное, мы с вами говорим об одном и том же, – сказала наша собеседница, – только на разных языках. Профессия накладывает отпечаток. Не люблю, когда взрослые оболванивают молодых, как им вздумается, тем более когда речь идёт о таких серьёзных вещах, как отношение к женщинам, что может быть более важно для мужчин…
– Согласен, – ответил он. – Джавад, хоть и не мой сын, – он тяжело вздохнул, – он мне близок как друг, сын, брат. Просто так сложилась судьба. Когда в моей жизни были трудные времена, мы познакомились и подружились.
– А затем, – я прервал его, – в моей жизни настали трудные времена, и дядя Борис мне помог: словами, советами. Иногда одно правильное слово заставляет задуматься и делать правильные выводы.
– Рада за вас, – она подняла бокал, – давайте выпьем за взаимопонимание. За вашу дружбу. Ведь на свете только две вещи неподвластны времени: любовь и дружба.
Мы ещё раз чокнулись, и тут как раз появился официант с нашим заказом.
– Вот томатный микс, очень вкусный, – он поставил тарелку перед Викторией. Вам, – он поставил перед дядей Борисом стейк, – «медиум», как просили. А вам, молодой человек, капрезе с рукколой. От шеф-повара, специально для вас.
Я почувствовал острый голод и вспомнил, что с полудня ничего не ел. Из своего опыта я чётко заключил: если перед голодным человеком поставить еду, то он будет есть, даже если рядом будет лежать мертвец.
Официант улыбнулся во весь рот, и я заметил, что у него не хватает одного зуба. Эта его улыбка и застрявший на Виктории взгляд уже начинали меня почему-то нервировать.
– Что-нибудь ещё?
– Нет, – я хотел, чтобы он поскорее исчез. – Если что, мы закажем. Спасибо.
Он кивнул и ушёл.
– Ну что, всем приятного аппетита!
– Кстати, – заговорил дядя Борис с набитым ртом, – Виктория, вы чуть раньше сказали про вино – напиток богов.
Их глаза встретились. Женщина  на секунду застыла с полуоткрытым ртом. 
– Я знаю людей, – продолжал он , не обращая внимания на молчание Виктории, – которые верят в Бога, без всякой мистики или чего-то подобного. Они никому не навязывают своего мнения, просто живут в соответствии со своей верой.
– Да, это так, – она взяла бокал своей изящной рукой. – Почему такие люди, которые действительно верят в Бога, никогда не пытаются чему-то научить других? Тогда как так называемые верующие напоказ вечно пытаются донести до остальных какую-то истину...
Сделав маленький глоток, Виктория  добавила:
– Как будто истина в религии… Ведь атеисты не осуждают верующих, они просто не верят в существование Бога, вот и всё.
– Давайте поменяем тему, – сказал дядя Борис. – Бог и религия – вечные темы для обсуждения.
– Только почему-то эта тема возникает всегда с бокалом спиртного в руке, – сказал я.
Виктория потянулась за лепешкой фокачча, отломила кусок и, откусив чуть-чуть, ещё раз пригубила вино.
– Люди, как правило, боятся Бога только ночью, – продолжил дядя Борис, – днём они про него забывают.
– А вы-то сами верите в Бога? – спросила Виктория.
Слегка нахмурившись, он молча заёрзал на месте.
– Слишком долго думаете... – улыбается она, – значит, не в глубине души сидит вера в Бога.
Он вздохнул и посмотрел на неё беспокойным взглядом, затем сказал:
– В моей душе вся любовь к Богу давным-давно пересохла. На мой взгляд, Бог – это иллюзия. Каждый выдумывает для себя своего Бога и верит в него.
Вика внимательно слушала, застыв с бокалом в руке.
– Вы частично правы, – она поставила бокал на стол, – но нельзя отрицать существование Бога. Он есть в каждом из нас, только некоторые его не чувствуют. Любовь, вера, совесть, надежда – это всё ветви одного дерева под названием Бог. Если в нашей душе есть Бог, значит, есть и всё остальное.
Дядя Борис пристально посмотрел на неё, прикусив губу. Замерев, я внимательно слушал.
– Одумайтесь, – она провела ладонью по волосам, – ведь кто-то создал этот безумный мир?
– Когда-то я тоже его любил, – с досадой сказал он сквозь зубы.
– Понятно...
Мне хочется слушать Викторию Леонидовну. Кажется, она говорит моими словами.
– Получается, – говорю я, – если ты веришь в Бога, то в тебе живут все прекрасные чувства, такие, как вера, любовь и надежда?
– Всё верно, – с нежной улыбкой согласилась она.
Дядя Борис поморщился, а я почувствовал себя провинившимся ребёнком.
– Не знаю, не знаю, – сказал он, покачав головой, – ведь каждый считает правильным то, во что верит. Давайте выпьем за веру?
Мы снова чокнулись, я немного пригубил и посмотрел на часы. Они показывали половину одиннадцатого. «Поздно», – подумал я и решил идти домой. Представил, как жена в пижаме нервно ходит взад-вперёд по комнате и время от времени, вытянув шею, смотрит в окно в ожидании меня.
– Если вы позволите, – извинился я, – мне пора домой. Жена ждёт, она у меня беременная.
– Нет, нет, ещё так рано, – сделав большие глаза, запротестовал дядя Борис. 
– Опоздала! – вдруг воскликнула Виктория. – Я же говорила, у меня всего два часа. Надо идти, меня ждут. И вы, Джавад, – она посмотрела на меня, – больше не заставляйте ждать так долго беременную жену.
Она торопливо встала.
– Официант! – крикнул я. – Счёт, пожалуйста.
Черноволосый красавец принёс нам счёт через считаные минуты. Расплатившись, мы дружно встали и спустились в гардероб. 
– Позвольте, я помогу вам надеть плащ, – галантно предложил дядя Борис.
– Мы ещё увидимся?
Виктория молча одевалась. Он взял её руку, поднес к  губам и нежно поцеловал.
– Не могу, – ответила она с улыбкой, видимо стараясь не обидеть его. – Я бы сама этого хотела, но не могу!
– Чёрт возьми! Как только мне кто-то понравится, все идёт не так, как нужно.
Дядя Борис выглядел обиженным мальчиком. Я улыбался. Мы все вышли на улицу, и порыв ветра чуть не сорвал шляпу с его головы. На улице шёл дождь.
– Ну что, – он ещё раз взял её руку и поцеловал, – прощайте.
– Прощайте, – ответила она и пошла прочь. Дядя Борис и я направились в другую сторону. По дороге домой я запрокинул голову, и крупные капли дождя падали мне на лицо. Они казались мне тёплыми и солоноватыми. Я был счастлив...
 
Глава 21
 
В середине октября Орхан приехал погостить к родителям. Как же уютно в отцовском доме! Можно валяться в своей комнате, или сидеть у камина, или в маленьком садике во дворе. Мама постоянно чем-то угощает, и главное – родители любят тебя безгранично, ничего не требуя взамен. Орхан растянулся на диване в своей комнате, зажёг сигарету и задумался. Мягкий, обволакивающий аромат табака всегда помогал ему расслабиться. Он мог часами дымить, погрузившись в размышления. Чаще всего в них присутствовали оправдания себя и своих поступков – обманывать женщин, выманивая у них деньги, пользоваться ими ради своей выгоды – в общем, всего того, что у него лучше всего получалось. Он никогда не пробовал жить по-другому и, наверное, не смог бы вести себя иначе. В двадцать пять лет он стал альфонсом и был им по сей день.
Сейчас ему тридцать три, и так же, как и раньше, нужны быстрые деньги, деньги для роскошной жизни, жизни на полную катушку, но только за чужой счёт. Будучи по натуре очень расчётливым, он знал, что любая профессия поддерживает человека, а простая работа лишь кормит его. И чтобы жить, как он хочет, ему надо что-то для этого делать, руками или головой, и делать немало, а это не для него. Да и вообще, зачем себя утруждать, когда вокруг так много наивных женщин, готовых на всё взамен на чувства? Ведь можно, как хамелеон, меняться в каждой ситуации, с каждой женщиной. Пара ласковых слов, иногда признание в любви – и вот ты уже получаешь всё то, чего другие добиваются тяжким трудом. Главное – всё это с удовольствием, он же ничего плохого не делает этим женщинам, наоборот, только хорошее. Иначе они не встречались бы с ним. Всё по обоюдному желанию и с удовольствием, значит, на нем нет никакого греха…
Дверь в его комнату заскрипела.
 – Орхан?
Это была мама.
 – Ты что лёг спать в такое время? – она вошла в комнату. – На улице прекрасная погода!
Мама была маленького роста, хрупкая седоволосая женщина, всегда хлопотливая и добрая. Из-под стёкол её очков блестели тёмно-карие глаза.
 – Меня погода не интересует, – буркнул он.
 – Чего это ты такой злой сегодня?
 – Просто задумался...
Он вяло открыл и сразу же закрыл глаза.
 – У тебя какие-то проблемы? – она осторожно села на край дивана.
– У меня? – он приподнял голову и посмотрел в её сторону. – Какие проблемы у меня могут быть, мама? – усмехнулся он.
 – Мало ли что… Проблемы бывают у всех, вон наш сосед Тофик вчера домой не пришёл, оказалось, что напился, сел за руль и полиция его остановила. Его забрали и продержали до утра .Так ему и надо! – произнесла она с возмущением, покачав головой.
 – Ничего, возьмут денег и отпустят. Классика жанра наших правоохранительных органов. Они, мама, специально сидят возле ресторана и ждут, при этом останавливают каждую машину. В некоторых ресторанах даже есть их люди, так называемые стукачи. Сначала наливают, потом сдают уже выпивших гостей в полицию. Бросают в тёмную камеру, сидишь там голодный, замёрзший, в полной темноте. Затем они забирают последние деньги и заставляют писать заявление, что, мол, больше не буду, извините, простите... Это старый приём наших гаишников. Милиция стала полицией, но работают, как и прежде, отвратительно... – фыркнул он.
 – Не нам это решать, – торопливо сказала мама.
 – Загнивающая система... – скривился он.
–Я тебя как мать прошу, ни с кем не обсуждай эту тему, – она успокаивающе погладила его по ноге. – Сейчас все стукачи. Донесут кому надо, и начнутся у тебя проблемы. Обещай мне, что не будешь обсуждать!
 – Не волнуйся, мама, – ответил он спокойно.
 – Молодец, ты у меня самый умный… может, у тебя ноги болят, и ты поэтому лежишь?
Мама, подняв его ноги, положила их к себе на колени и начала массировать.
– Сейчас все пройдёт... – успокоила она своего любимца.
 – Да не болят они!
 – Я поняла, ты влюбился! – улыбнулась мать и внимательно поглядела на сына.
 – Да нет же! – он приподнялся и сел. – Нет. Просто задумался. Что, мне даже думать нельзя в твоём присутствии?
 – Мой сыночек, ты почему-то не в себе сегодня? Если даже ты влюбился, что в этом плохого? Ты что, не любишь девушек?
 – Очень люблю, а как же, – он положил сигарету в пепельницу. – Проблема в том, что все девушки хотят побыстрее выскочить замуж. Найти какого-то лоха и жить за его счёт. Поэтому я к ним отношусь очень настороженно.
 – Правильно думаешь, все девушки хотят быть счастливыми, –улыбнулась она. – А осторожность ещё никогда никому не вредила.
 – Пусть строятся в очередь! – он встал и гордо выпрямился. – Я ещё подумаю, выбирать или нет. Женюсь ли я вообще? Сначала посмотрю на них, узнаю, что они из себя представляют, что им нужно, а потом решу.
 – Точно, пусть выстраиваются в очередь. Ведь ты у меня такой умный, мужественный, образованный. Где найти второго такого, как ты?
Орхан задумчиво посмотрел на мать и заметил, что из-под её платка выбиваются седые волосы. Он взял сигарету и закурил, глубоко, с наслаждением затягиваясь.
– Нигде! – сама себе ответила мама. – Женщин надо выбирать с умом сынок. Никогда не поддавайся страсти, умная женщина – это сокровище. Какой красотой бы она ни обладала, уже через пару месяцев вся красота уйдёт на второй план. И останется только ум. И ещё… – она подняла с пола брошенную им спичку. – Она должна любить тебя больше, чем ты её, не забывай мои слова… Да потуши ты эту гадость!
 – Ох! – недовольно вздохнул он, всё-таки затушив сигарету. – Откуда тебе всё это знать?
 – Жизнь прожила, мне почти шестьдесят. Опыт огромный за плечами. Ты думаешь, что я ничего не знаю о жизни? Я вырастила вас двоих.
 – Во-первых, не шестьдесят, а пятьдесят два. Во-вторых, откуда ты всё можешь знать? Тебя выдали замуж за папу, не спросив твоего мнения: вот тебе жених, выходи замуж за него. Как хочешь, так и живи, главное, что тебе желают счастья, – он громко засмеялся.
– Несчастья не надо желать, – она посмотрела на него внимательно, с грустной улыбкой, – оно само находит людей. Некоторые называют это судьбой.
 – А что, – он пожал плечами. – Мне бабушка рассказывала, что, мол, когда тебе сказали, что ты выйдешь замуж, ты промолчала.
 – С твоей бабушкой по-другому невозможно было. Раз она сказала, значит, других вариантов нет, и протестовать бесполезно. По-твоему, я должна была прыгать от счастья? Или ругаться с ними? Нас воспитывали по-другому, для нас наши родители были как боги. – Она быстро прошептала молитву на арабском.
– Да разве это жизнь?
 – Прекрасная жизнь! – ответила она.
 – Скорее, досадная ошибка, – с насмешкой сказал Орхан.
 – У меня, – она встала, – прекрасные дети, мы живём тихо и спокойно, а что еще нужно для полноценной жизни?
 – Для полноценной жизни, – он приблизился к маме, обнял и поцеловал её в лоб, – нужны деньги мама, деньги. Все остальное продаётся. Возвращаясь к твоему вопросу, – он еще раз поцеловал её, – люблю ли я девушек? Конечно, люблю, меня интересуют ДД, – сказал он с ухмылкой.
 – Это что? – с расширенными от удивления глазами спросила она.
 – Это, мама, деньги и девушки.
 – Да ну тебя, – она оттолкнула его. – Ты можешь не думать о деньгах?
 – Нет, не могу!
 – А ты попробуй.
 – Ага, легко тебе говорить, мама. В наше время очень трудно жить без денег...
 – Сынок, ты знаешь, какое первое слово ты сказал? – прервала мать его.
 – Мама?
 – А вот и не угадал!
 – Тогда папа?
 – Да нет же. Деньги! – она широко улыбнулась. – Мы с твоим отцом  очень долго смялись. Надо же, у всех детей первое слово мама, папа, баба (дедушка), а у тебя – деньги.
 – А ты мама, предлагаешь мне не думать о деньгах! С малых лет думаю о них, вот какой я умный! – Он усмехнулся, покачав головой.
 – Очень умный! – она погладила его по голове. – Каждому своё, ты молодой, полон сил, может, и правда, ты должен думать о деньгах? Мне вот достаточно, что вы есть у меня.
 – А мне нет! Я хочу большего, – он широко развёл руки в стороны, – вот столько. Маленькие дела меня не интересуют.
Мама молча вздохнула.
 – Хочу чего-то масштабного... – добавил он
 – Тогда дерзай, – ответила она, – иди работай.
 – Время не пришло ещё, не торопи меня, мама. Ты всегда куда-то торопишься...
 – Эх… – махнув рукой, мать решила поменять тему. – Ты в курсе, что бабушка в больнице?
 – Правда? – он взял ещё одну сигарету и, сделав затяжку, потушил её. – А что с ней?
 – Инсульт... – мама понизила голос.
 – Что врачи говорят?
Орхан сел, опустив края губ, его лицо сделалось грустным.
 – Она уже такая старенькая... – глаза мамы наполнились слезами.
 – Не плачь, ради Аллаха! Сама же сказала, что она уже старая, все мы смертны… – грустно вздохнул Орхан.
 – Какая разница? Сколько бы ей ни было лет, она моя мама. И никогда не перестанет ею быть, никогда…. – она набрала в грудь воздуха и задержала его на несколько секунд, словно задохнувшись, потом шумно выдохнула.
 – Понимаю… А её дом сейчас пустует? – спросил он озадаченно.
 – Да, конечно. Раз она в больнице, значит, дом пустой, сыночек мой.
 – Пустой, значит, – прошептал он про себя и спросил: – Давно она в больнице?
 – Три дня назад положили, врач сказал, что опоздали. Надо было сразу обращаться, хотя – она задумалась, – он же и сказал, что она слишком старая для лечения.
 – Почему я был не в курсе, что она в больнице?
 – Я тебе звонила много раз, но ты не поднимал трубку. Несколько раз номер был недоступен.
 – У меня была встреча, очень серьёзная. Не смог ответить, а потом забыл перезвонить. И ещё, у меня новый телефон, не до конца в нём разобрался.
 – Я так и поняла... Позавчера позвонила Джаваду.
 – Джаваду? Зачем? – он резко повернулся и посмотрел на неё.
 – Как зачем?
Она достала из кармана сухую тряпку и принялась вытирать пыль со шкафа.
– Бабушка умирает. Он любит её...
 – Разве? – переспросил он удивлённо.
 – Конечно. Что за вопросы? А ты, что, не любишь её?
 – Люблю, – глаза у него забегали. – Я люблю, – повторил он. – А он нет.
 – Да конечно, ты у нас любвеобильный парень. Всех любишь...
 – Он же, как уехал тогда, ни разу не позвонил, совсем не приезжает к нам. Не помогает... А ты всё время звонишь, спрашиваешь, как он там живёт... Мог бы хоть раз за эти годы позвонить бабушке.
 – Нам не нужны его деньги! Отец, слава Богу, работает, зарабатывает неплохо, и мы ни в чём не нуждаемся.
 – Это вы не нуждаетесь, – громко сказал Орхан, – а я нуждаюсь. Пусть помогает, зря вырастили его? Тогда зачем он нужен?
 – Тебе нужны деньги – иди работать. Мы двое – отец и я – живём в достатке. Крыша над головой есть, холодильник не пустой, и на этом слава Аллаху. А ты у нас безумный мечтатель, мечтаешь о масштабном, лёжа на диване.
 – И пойду, – ответил он, – только не торопи меня. Ради всего святого на свете, я так устал.
 – Ладно, – уступила мама, понимая всю бесполезность разговора с сыном  о работе.
 – Уже три года, как он уехал в последний раз в Москву, и так и не вернулся.
 – Последний раз, между прочим, мы поругались из-за тебя, он, кажется, обиделся на нас.
 – Ну и пусть! Он нам не нужен... – проворчал он.
 – Ещё как нужен, мне нужен. А ты в курсе, что он женился там? Скоро я стану бабушкой, а ты, – она посмотрела на него, – станешь дядей. Жену его зовут Виктория. Образованная, врачом работает… Хорошая девушка, хоть мне и кажется, что она немного артистка.
 – В каком смысле?
 – Когда я звоню, она очень мило общается со мной, всегда про всех спрашивает. Про тебя тоже спрашивает. Но когда я звоню, Джавада никогда не бывает дома. Ни утром, ни вечером… Как-то мне всё это странно.
Протерев шкаф, она спрятала тряпку в карман халата.
 – Что в этом странного? Просто спрашивает, это же не означает, что она на самом деле беспокоится.
Орхан подошёл к открытому окну.
 – На улице и правда прекрасная погода.
 – Ладно, – сказала мать, – жизнь всё покажет. Джавад мой сын и твой единственный брат, не забывай об этом.
Она начала рыться в его дорожной сумке.
 – Вся одежда грязная?
  – Кроме рубашки и зелёного свитера. Высохнет до завтрашнего утра? –
В отражении окна он поглаживал пальцами лицо.
 – А что, ты снова уезжаешь? – в полном недоумении спросила мать.
 – Да. Кое-какие дела остались, рабочая неделя начинается, к выходным вернусь. Скажи, мама, я всё не могу вспомнить, откуда у меня этот шрам? – он показал на свой подбородок.
 –Тебе было шесть лет, и мы были у бабушки, ты встал на стол и начал ходить туда-сюда, а потом упал прямо на бабушкин сундук, ударился подбородком.
 – Что-то я не припоминаю этого, – он почесал шрам, – а почему  упал?
 – На столе лежала банановая кожура, и ты вместо того, чтобы её обойти, решил испытать судьбу, наступил на неё и упал на сундук.
 – Кто её туда положил?
 – Джавад, он поел банан и положил кожуру на стол. Вы ещё маленькие были, ему четыре, тебе шесть.
 – Гадёныш мелкий, – буркнул Орхан.
 – Прекрати! Кто знал, что так получится? Он этого точно не знал.
 – Откуда знаешь? Уверен, что он нарочно положил туда кожуру, щенок... Всю свою жизнь этот шрам мне мешает жить, и вдруг я сегодня узнаю, что это подарок от  него. С ума сойти, поверить не могу! Как можно было так поступить со мной...
После каждого слова Орхан выдерживал паузу, словно старался одновременно обидеть маму и обозвать брата.
 – Орхан, я твоя мать, – произнесла она, первый раз в жизни таким тоном, словно хотела напомнить ему о священном долге перед матерью и перед Богом.
 – Знаю, – сказал он севшим от злости голосом, прикусив зубами кулак, и решил вспомнить ещё что-нибудь, то, что бы очернило брата, но не смог. В голове было пусто.
 – Закрыли тему, – твёрдо сказала мать, – вы оба дороги мне, и я не позволю одному очернять другого.
Её слова будто рассеялись в пустоте. Он молчал как немой.
 – Сынок, – через минуту снова заговорила мама, – ты есть будешь?
 – Не помешало бы, – ответил он сухо.
 – Я приготовила суп из баранины с рисом и алычой.
 – Суп? – наморщив лоб, спросил он, снимая с себя кофту.
 – Очень вкусный.
 – Нет. Я не люблю суп. Пока его ешь, устаёшь каждый раз, отправляя ложку в рот.
Он рухнул на диван.
 – Я буду спать. Встану, пожаришь мне котлет или рыбу.
 – Рыбы нет!
 – Почему?
 – Потому что нет, папа ещё не ходил на рынок.
 – Пока я сплю, пусть сходит, всё равно ещё рано. Сегодня воскресенье, на рынке большой выбор. Я, что, каждый день что-то прошу у вас?
 – Ладно, – она накрыла его одеялом, – я передам отцу твоё пожелание. Спи, мой сынок, когда проснёшься, всё будет готово. Сейчас пойду, почищу твою обувь.
 
 
Глава 22
 
Орхан читал письмо, повернув подвесную лампу так, чтобы она освещала лист бумаги в его руках. Пару раз он поднимал голову и смотрел в окно отсутствующим взглядом. После ухода мамы он несколько раз ложился в постель, проваливался в сон и снова просыпался. Часы и минуты в отцовском доме тянулись медленно, день словно и не собирался уходить. В сотый раз пробежав глазами письмо, он смял его и бросил на пол. В ушах всё ещё звучал хриплый голос Пари.
«Пошёл вон, псих несчастный», – вот так она ответила ему. Ровно десять лет назад.
 – Ладно, – он быстро встал, в очередной раз подошёл к окну и принялся  барабанить пальцами по стеклу. – Надо же! Каким я был дураком! Признаться в любви женщине! Ой, дурак ... – он шлёпнул себя ладонью по лбу. – На свете полно людей, половина из них женщины, и половина от этой половины – глупые женщины, готовые ради меня на всё.
 – Молодость... – он скрипел зубами. – Я сейчас показал бы тебе, от кого ты отказалась!!! Кого ты послала тогда... Мне давно надо было пойти к ней и послать её! Прошло больше десяти лет, а я все ещё не сделал этого. Долги надо отдавать, – невесело усмехнулся он.
Орхан открыл окно. Прохладный осенний ветерок погладил его по лицу. Он высунул голову и посмотрел на улицу. Солнце давно спряталось.
– Никого нет, наверное, никто не в курсе, что я приехал… Сейчас почти десять  часов… Да, надо пойти прямо сейчас и вернуть ей долг, а почему бы и нет? – забормотал он.
Достав из шкафа куртку, он оделся и спустился по ступенькам на первый этаж, сунул ноги в кроссовки.
– Куда ты, сынок? – вышла из кухни мать.
– Я? – он растерянно улыбнулся. – Пойду погуляю. Такая погода хорошая...
– Отец был на рынке, как ты и просил, я пожарила тебе рыбу. Ждали тебя, чтобы поужинать  вместе, а ты так и не спустился к нам…
– Спал, устаю в последнее время. Только в этом доме и могу отдохнуть, – он тяжело вздохнул. – Много дел и забот у меня, постоянно голова чем-то забита, а отдыхать могу, только когда сплю, ни о чём не думаю… Утром позавтракаю с вами. А где сейчас отец?
– Вызвали на работу, авария. И чуть не каждый день что-нибудь такое, все время вызывают, страшно-то как...
– Ну, работа у него такая, – равнодушно произнёс он.
– Сынок! – с упрёком сказала мама. – Ты  даже не представляешь себе, как много аварий  в нашем маленьком городе, все с участием молодых парней, уму непостижимо. Каждый день по две-три  аварии...
– Это, мама, потому что все купили себе права, а затем ещё взяли  кредит  и купили себе «ладу»... Ездят как хотят, идиоты…
Он застегнул куртку.
– Всё равно жалко их…Ты есть не будешь?
– Не хочу, – он неуклюже обнял мать. – Ты самая лучшая мама на свете. Я это знаю с детства.
Он поцеловал её в лоб.
– Всегда всем говорю, что моя мама воспитала в нас терпение и доброту. Но с другой стороны… – он пристально посмотрел на неё. – Кто ещё, если не ты?
Она молча обняла его.
– Мне надо идти...
– Хоть бы попробовал рыбу... – она не отрывала от него озабоченного взгляда. – Похудел очень сильно, стал как сухой французский багет. Такой же тощий и длинный.
– Ну ты даёшь, мать! – Он от души расхохотался, откинув голову. – Откуда ты такие слова знаешь?
– Позавчера по телевизору показывали Францию, Париж, их культуру, вот я и увидела впервые их хлеб, со странным названием. Ещё мне понравилась эта башня, название забыла. Кажется, Эйфит...
– Эйфель, – поправил сын.
– Точно, теперь запомню. Эйфель, эй-фель, – повторила она два раза.
– Запомни, – он почесал затылок и выпрямился, порываясь уйти.
– Сынок, – мать смотрела на него умоляюще, – попробуй хоть один кусочек, пожалуйста.
 – Потом... – Он взял яблоко из вазы на столе и вышел на улицу.
Октябрьский воздух был прохладным, на небе не было ни единого облачка. Погода действительно была отличная. Откусив кусок яблока, он  принялся медленно, с удовольствием жевать сладкую, сочную мякоть.
На небе виднелись звёзды, слабый лунный свет пронизывал решётку  забора. Соседская собака вдруг громко залаяла, звеня цепью. Орхан вздрогнул. Накинув капюшон, он поспешно пошёл по улице. В темноте навстречу ему шёл сосед, парикмахер. На его бледном лице резко выделялись чёрные густые усы. Увидев Орхана, он лукаво улыбнулся, кивнул головой в знак приветствия и пошёл дальше.
С центральной дороги он свернул на узкую тропинку в надежде срезать путь, затем перешёл на противоположную сторону. Оглядевшись вокруг, он с удивлением понял, что, кроме него, на дороге никого не было. На горизонте вдруг показались ярко горящие огни. Словно фонари сорвались с места и летели к нему навстречу.
Едва успев, Орхан резко бросился в сторону. Рядом с ним остановился чёрный «шевроле круз». Орхан от неожиданности замер, наблюдая, как из машины выходит совсем не знакомый ему парень, довольно крупный, с тяжёлым квадратным подбородком. Он открыл заднюю дверь и приказал:
– Садись.
Побледневший Орхан, не моргая и тяжело дыша, смотрел на незнакомца. Улыбка исчезла с его лица.
– Садись же. Что стоишь, как пень, – сердито повторил незнакомец, подталкивая его в сторону открытой двери.
Он качнулся на месте.
– Кто ты? – спросил Орхан настороженно.
– Твой друг, – парень расстегнул куртку, показав кобуру, – садись, последний раз тебе говорю!
Он сел в машину, и она сразу же резко тронулась с места. Всю дорогу оба молчали, только тихо мурлыкало радио. Никогда раньше ни одна дорога не казалась ему такой длинной. Он дрожал от страха и чувствовал, что ему становится всё труднее дышать. Прежде такого с ним не случалось! Он снял капюшон и опустил стекло, чтобы впустить внутрь побольше воздуха…
– Вот и приехали!
Новый знакомый (Орхан так и не знал его имени) быстро вышел из машины и открыл заднюю дверь. Для такого крупного человека он двигался очень быстро, и это удивило и ещё больше напугало.
– Выходи.
Он медленно вышел из машины, оглядываясь вокруг. Они стояли у больших чёрных ворот, за которыми виднелся трёхэтажный дом, напоминающий крепость. Было тихо и темно. Увидев дом, он понял, куда его привезли, и принялся судорожно глотать воздух.
– Пошли, – незнакомец снова толкнул его. – Вон туда. Ты бы видел себя сейчас – трясёшься как осиновый лист. Тебе не надоело всё время скрываться?
– Я не скрываюсь! – прохрипел он сдавленным голосом.
– Закрой свой рот, болван! Не заставляй меня убивать тебя прямо здесь. Иди! – он толкнул его ещё раз.
Полковник Усубов стоял во дворе, курил сигарету, от которой спиралью завивался дым. Глубоко надвинутая фуражка почти скрывала его мрачные, выпуклые, как у рака, глаза. Затягиваясь, он мечтательно закрывал глаза, словно прислушиваясь к дыханию маленького города.
Докурив, он выбросил окурок, не спеша поставил правую ногу на стул и принялся завязывать шнурки, потом, всё так же не торопясь, перешёл к левому ботинку. Покончив со шнурками, он выпрямился и, наконец, посмотрел на них.
– Эй, Рома! – крикнул полковник. – Скажи, пусть нам чаю нальют. И тащи во двор стул, мы посидим, поговорим здесь. Думаю, нам есть что обсудить.
Спутник Орхана прошёл в сарай и уже через минуту вышел с двумя стульями на руках, поставил их рядом с полковником и направился в сторону дома. Орхан растерянно взглянул ему вслед и в одном из окон заметил чёткий силуэт женщины. Лица он не мог разглядеть, но по фигуре сразу узнал девушку, которая когда-то была его... Двадцать пять лет, красивая, из богатой бакинской семьи. Он познакомился с ней в одном очень модном ночном клубе в Баку. Всё было как обычно: встречи, любовь, страсть, все возможные и невозможные обещания, затем разлука... Во рту у него стало сухо, словно в пустыне, лицо позеленело и стало мрачнее тучи.
Полковник, прищурившись, проследил за его взглядом и вдруг спросил:
– Как поживает отец?
Этот странный и неуместный вопрос застал Орхана врасплох.
– Хороший мужик твой отец, – продолжал полковник, – достойный, грамотный, а главное – честный. Вот что ценится в мужчинах, да и вообще в людях... Садись, – он показал рукой на стул.
Орхан опустошённым взглядом оглядел двор, затем уселся на стул.
– Ты не ответил, – не отставал полковник.
– Его час назад вызвали на работу, – сухо и безжизненно сказал он.
– Да я всё знаю. Очень серьёзные люди звонили из столицы, просили, чтобы лично контролировал эту аварию. Так что после разговора с тобой, братец, собираюсь идти на работу. Тут-то меня все знают, от врачей до виновников этого происшествия. А твой отец – самый грамотный травматолог в нашем городе, к тому же заведующий отделением. Вот я и посоветовал его...
Орхан молча кивал головой, а в ней  металась только одна мысль: как бакинка Туркан оказалась в доме у полковника? Ведь за всё время общения с ней она ни разу не упоминала его имени... ему казалось, что весь город ополчился против него в лице сидящего напротив мужчины.
– Ты что всё время молчишь? – спросил Усубов. – Это меня раздражает!
– А, да-да. Работа у отца такая…
Не придумав, что ещё сказать, Орхан замолчал.
– Достойная работа, – согласился  Усубов. – Я очень уважаю докторов, они помогают людям, – он вздохнул. – Да, братец, уважаю. А всё потому, что они делают большое дело. Понимаешь? Достойное дело! А я люблю серьёзных людей.
Орхан смотрел на дом в надежде ещё раз увидеть силуэт девушки. Может, он ошибся, и это не она?
– Ты! – повысив голос, произнёс полковник. – На меня посмотри!
Он ткнул пальцем в его сторону.
– Кажется, ты не до конца понимаешь своё положение.
После этих слов Орхан нервно заёрзал на стуле, затем напряжённо выпрямился, словно первоклассник за партой.
– Вот молодец, братец. Так-то лучше. Я тебе вот что скажу. Ты, кажется, не на правильном пути. Как старший говорю: ты неправильно ведёшь себя, и вообще неправильно мыслишь. Вот пригласил тебя к себе домой, чтобы поговорить. А мог бы в полиции допросить. Ты хоть понимаешь, почему я привёз тебя сюда?
Услышав слово «полиция», он до боли сжал руки, хотел что-то сказать, но от волнения слова не шли к нему.
– Я вот, – продолжал между тем полковник неторопливо, – люблю правду-матку. Как на войне – всегда понятно, кто враг, а кто свой. Почему-то уверен, что после нашего разговора ты станешь другим. Изменишься в лучшую сторону, а мне не придётся тебя арестовывать.
Слово «арестовывать» подействовало на Орхана как внезапная пощёчина. Он резко встал и принялся ходить вокруг своего стула, затем остановился, нервно постукивая ботинком.
 – Как это – арестовать? За что?! – он в изнеможении снова сел, бессильно опустив руки.
– Волнуешься – это хорошо, значит, не всё для тебя потеряно. Этот день, братец, должен запомниться тебе навеки. После сегодняшнего дня ты просто обязан будешь серьёзно подумать о своей жизни. Ты должен понять, что твоя сладкая жизнь может быстро показать тебе свои когти, что всё может закончиться молниеносно. Ты думаешь, я не знаю, за что тебя задержали на границе? Провозишь запрещённые товары, а потом продаёшь их здесь втридорога? Если бы не твой отец, которого все в городе уважают, опозорил бы ты свою семью. Тебе скоро сорок, и это середина твоей жизни, пойми ты это, наконец! Ты должен подумать прежде всего о своей дальнейшей судьбе, о родителях! Что с ними будет, если ты попадёшь в тюрьму?
– Я… я не хочу в тюрьму!
– Вот это правильно, – полковник встал.
– Да и было бы за что, – продолжил Орхан, запинаясь.
– Есть за что, – Усубов подошёл к нему, опустил обе руки на его плечи и сжал их, – есть за что, братец. На твоей совести накопилось много неблаговидных поступков, за которые сурово наказывают. Иначе тебя бы здесь не было. Долго думал, где с тобой поговорить, – он нагнулся и заговорил почти шёпотом. – Всё это только из уважения к твоему отцу.
Он выпрямился.
– Мой отец мне всегда говорил, – продолжал  полковник, – сынок, никогда не обижай женщин, не оскорбляй их, и Боже тебя упаси от того, чтобы брать у них в долг. – Для пущего эффекта полковник делал паузу после каждого произнесённого слова.
– А всё потому, что всё тайное рано или поздно становится явным, и тогда всё, – он убрал руки, – всё поймут, что ты обманул женщину, взял у неё деньги и не вернул. Это как неравный бой – ты же мужчина, а она женщина. Стыдно должно быть тебе, стыдно, – он протяжно вздохнул. – Даже не представляешь, как мне жаль, что ты в молодом возрасте тратишь свою жизненную энергию, силы, своё сердце впустую. Ты их, всех своих женщин, обманываешь, ты не наслаждаешься ими…
Орхан нервно тёр ладонями колени. Попытавшись собраться с силами, он сказал:
– Это было давно, сейчас всё не так. Хочу жениться, очень скоро женюсь. Вас тоже пригласим на свадьбу.
Он встал.
– Сядь, – велел полковник, – пока я не разрешу, не вставать. Разговор ещё не закончен. Если будет у тебя свадьба, то я обязательно приду, будь уверен, – он усмехнулся. – Теперь послушай меня внимательно. Каждый мужчина ищет в женщине своё, вот, по мне, нужно, чтобы моя женщина понимала меня, не задавала нелепых вопросов и умела готовить. Тогда я тоже буду понимающим, это как разговаривать на одном языке. Но ты же ищешь другое – деньги! Знакомишься, входишь в доверие, а дальше начинаешь доить её, как корову. Не по-мужски это, братец, не по-мужски.
– Это неправда! – ответил Орхан тихо, обижаясь, что его не хотят понять.
– Правда, братец! Главное в том, что ты думаешь, никто об этом не знает. А если, не дай Бог, кто-то узнает? Например, я? Ты же знаешь, как моя фамилия действует на людей в этом городе. А ты сидишь в моём доме и ещё протестуешь.
– Простите...
– Твой  отец – умный человек, значит, и ты должен быть умным. Это закон Аллаха, Божий закон, – продолжал он, – люблю вашу семью за образованность, грамотность… В нашем городе таких мало!
– Мы стараемся не быть похожими на местных.
Орхан говорил так, словно это были его заслуги, а вовсе не отца.
– Это он старается, не ты! – сказал полковник раздражённо.
У Орхана дрожали руки, но он совсем не ощущал их, будто тело потеряло связь с мозгом.
 – Как ты думаешь, Орхан, что нужно для самоуважения?
Он молчал.
– Для самоуважения, – продолжал Усубов, повысив  голос, – достаточно каждый день вечером перед сном думать о том, что день прошёл не впустую, и ты был полезен людям. Я прав?
– Да, вы правы, – он опустил голову на грудь и тяжело вздохнул. Сердце сильно щемило.
– Ты так же считаешь? – уточнил полковник, не сводя с него глаз.
– Да. Думаю, что… Что для самоуважения нужно приносить добро людям…
– А не обманывать их! – прервав его на полуслове, добавил Усубов. – Особенно женщин! – он вдруг ударил кулаком по столу. – Не зли меня. Ты лицемер!!! Мне говорила Туркан, что ты, как хамелеон, можешь менять цвет своей шкуры. Теперь я сам убедился в этом. Я могу тебя сейчас же отправить за решётку, будешь гнить там до конца своих дней!
Произнеся имя Туркан, полковник спрятал руки в карманы и пронизывающим взглядом посмотрел прямо в его глаза. Орхан с тоской  подумал, что этот разговор никогда не закончится. Он в очередной раз в растерянности сжал руки. Его лицо из зелёного стало белым.
– А Туркан ваша родственница? – спросил он, медленно подняв голову.
– Это уже не твоё дело. Послушай, раз ты такой смелый, почему днём из дома не выходишь? Ждешь, пока наступит вечер? Ты думаешь, о других твоих проделках я ничего не знаю? Ведь ты альфонс! Хитрый, ловкий альфонс! Какой ужасный позор для мужчин ! – Усыбов презрительно плюнул и махнул рукой. – Вообще, мне уже пора на работу. Тебе даю ровно две недели, чтобы ты вернул деньги Туркан, иначе мне придётся тебя посадить. Это для меня вопрос чести…
Он достал из кармана  сложенный лист бумаги и протянул Орхану.
Тот взял, но тут же от волнения уронил его. Затем попросительно посмотрел на полковника и только после его кивка поднял лист. Дрожащими руками  развернул бумагу и тут же узнал свой почерк. Читать не имело смысла, теперь всё было понятно. Орхан сглотнул слюну в надежде обрести голос, но не смог, паника охватила его окончательно, и в горле словно встал ком.
– Десять тысяч манатов, – сказал полковник. – Я не хочу знать, на что ты потратил эти деньги. Просто верни ей всё, иначе я тебя арестую. Второй раз тебя заберут из дома, и скрыться будет невозможно. Я предупредил тебя, и моя совесть теперь чиста перед твоим отцом . Дальше ты должен решать проблему сам. Пока родители ничего не знают, решай, братец, решай. Между прочим,  у меня есть заявление. Ты сядешь лет на семь, а то и восемь, как мошенник.
– Это Туркан написала? – в отчаянии спросил Орхан глухим голосом.
– Ну не я же. Конечно, она. – Полковник поправил фуражку. – Чаю нам так и не подали, ну ничего, дома напьёшься. Теперь тебе есть о чём подумать. Ты не мальчик, должен был знать, рано или поздно всё становится явью. Это истина.
Усубов, закончив разговор, посмотрел на него презрительно-торжествующим взглядом победителя.
– Я могу идти? – прошептал Орхан онемевшими губами.
– Иди. Главное, не забывай, что у тебя есть только две недели, и они очень быстро пройдут. – На губах полковника появилась еле заметная улыбка.
Орхан вернулся домой посреди ночи, дверь открыл своим ключом. Поднявшись к себе в комнату, он схватился за голову обеими руками и сел на диван. В такой позе он просидел долго, затем нехотя разделся и лёг. Но не прошло и часа, как он снова встал и принялся нервно ходить взад-вперёд по комнате. Чем больше он думал, тем тревожней становилось на душе. Его охватил сильнейший страх. До рассвета он стоял посереди  комнаты, не шевелясь, и с трудом уснул только  утром.
 
Глава 23
 
Орхан открыл глаза, когда мама вошла в комнату, что-то пробормотал в полусне и снова уснул до половины двенадцатого. Потом долго лежал неподвижно, лицом к спинке дивана. Болела голова, в ушах шумело. Все мелкие подробности вчерашнего дня крутились у него в голове, как киноплёнка: разговор с полковником, угрозы, предупреждения… Ему казалось, он будет помнить каждую секунду, каждое слово до конца своих дней. И до конца своих дней будет его ненавидеть...
Немного позже он, собравшись с силами, поднялся. Вздохнув, он почему-то вслух сказал:
 – Да, моя жизнь в дерьме, а другой у меня нет… Ну, ничего, полковник, мы с тобой ещё встретимся! Я тебе ещё покажу, что значит унижать меня…
Сегодня в отцовском доме стало холодно, а ещё только вчера было так тепло…
С лестницы донеслись шаги, и через несколько секунд появилась мама, держа в руках стакан чая с чабрецом. Она подвинула к дивану стул и поставила на него стакан.
 – Сынок, вот чай, сейчас принесу ещё варенье, кизиловое, домашнее, как ты любишь. Отец всегда говорит, кизиловое варенье – лекарство от всех болезней. Ты вот вчера ушёл голодным и простудился, – она похлопала рукой  по его коленям, – выпей, сынок.
С этими словами она вышла. Орхан смотрел на уходящую мать, а его мысли уносились в прошлое, в раннее детство. Он вспомнил, как мать ухаживала за ними, когда они болели, как она не могла уснуть, пока они, дети, не спали. Сейчас маму можно было узнать только по глазам и по голосу, под звук которого он засыпал, когда она пела им колыбельные на ночь. Это прошлое теперь казалось ему таким светлым и радостным. «Быть может, – подумал он, – детство даётся нам, чтобы, повзрослев, было о чём  вспоминать? О чём-то хорошем?»
У него потекли слёзы, он подумал о своём безвыходном положении, о том, чего он мог бы достичь, но почему-то не сделал. Вернулась мать и сразу заметила в глазах сына слёзы. Лицо её побледнело. Дрожащей рукой она поставила на стул кизиловое варенье, обняла сына и принялась гладить по волосам. От волнения она не могла выговорить ни слова.
Вдруг мать упала на колени и, рыдая, начала целовать сыну щёки, лоб, руки, плечи.
– Ну, мам, – хриплым от волнения голосом сказал он, – перестань, всё хорошо. Просто вспомнил детство, ну, я же говорю, всё хорошо! – Он отодвинул её от себя и встал.
 – Отец дома?
– Он на работе. Как всегда, приходит поздно вечером.
– Если усну, обязательно разбуди меня, – попросил Орхан мать. 
 – Сынок, – она все ещё стояла перед ним на коленях, – что с тобой? Ради Аллаха скажи, может, ты чем-то серьёзным заболел? Скажи, прошу тебя! – она снова начала целовать его руки.
 – Прекрати!
Он резко отдёрнул руки.
 – Пойми же, наконец, просто вспомнил детство, потом бабушку, вот и прослезился немного. Всё!
Мать, встав с колен, села на краешек дивана, озабоченно глядя на хмурое лицо сына.
 – Правду говорю, мама! Я поздно вернулся, плохо спал… И ещё, – он подвинулся к ней ближе, – я же давно не спал дома, отвык просто...
 – Ты меня обманываешь, – мать закрыла лицо руками и тихо заплакала, – ты забыл, что материнское сердце не обманешь сынок, не обманешь, –повторяла она, рыдая и вытирая слёзы ладонями.
Орхан быстро отошёл к окну. Его сонное лицо стало злым, он сжал кулаки подняв обе руки над головой и крикнул:
– Уходи, мать, уходи!
Стиснув зубы, он ударил кулаками о подоконник. Мать печально поглядела на него, затем молча встала и, тихо прикрыв дверь, вышла.
Орхан ещё некоторое время метался по комнате, бормоча: «глупая, глупая женщина, где твои мозги...» Немного позже, успокоившись, он напился чаю, затем проверил телефон – не написала ли Сабина или Наргиз. От Наргиз было одно сообщение: «Мы будем в Грузии через два дня, целую, люблю».
Сабина тоже писала о своей любви к нему: «Я сегодня ночью видела тебя во сне, мы с тобой качались на качелях около огромного замка. Вокруг было множество белых роз, они были такие красивые, как мы с тобой. Этот сон дал мне веру, что мы в конце концов будем вместе… Кстати, я ещё вспомнила, любимый, – замок был на берегу моря. Люблю, целую. Жду тебя в Баку».
Прочитав сообщение, он не стал отвечать. Бросил телефон на диван, вышел из комнаты и спустился вниз. Мать беззвучно плакала на кухне, сидя за столом и опустив голову на руки. Тишину нарушало только тихое бульканье кипящей в кастрюле воды.
Он, не оборачиваясь, прошёл мимо, вышел во двор и с озабоченным видом обошёл его несколько раз. Погода была ясная, осеннее солнце светило ярко, словно в первый день весны. На улице возле своей машины курил сосед Тофик, здоровый, под метр девяносто, заплывший жиром парень с флегматичным, совершенно безо всякого выражения лицом. Судя по этому лицу, если Тофик когда-то и мог о чем-нибудь глубоко задуматься, то давно уже потерял эту способность. От него постоянно воняло табаком и почти постоянно перегаром. Как раз недавно за пьянку его забрали в полицию. Пил он исключительно дешёвую водку, на что-то более приличное денег не было. Он развозил по городским магазинам цветы, его белый фургон «москвич» знали все, благодаря надписи «Flowers» – это была единственная машина в городе с надписью на английском.
Приоткрыв дверь на улицу, Орхан убедился, что Тофик один и поблизости никого нет, и только тогда вышел.
 – А, салам, сосед, – увидев его, поздоровался Тофик, – сколько лет, сколько зим!
 – Привет, да нет, я часто приезжаю к родителям, только вот времени никак не хватает встретиться с друзьями детства, – начал оправдываться Орхан.
 – Вот не ожидал тебя увидеть, особенно сегодня, – продолжал Тофик. – Помнишь, как мы с тобой мяч гоняли? – Тофик, обняв его, слегка потряс за плечи и отпустил. – А помнишь, как мы... – он почесал голову и, немного подумав, сказал:
 – Совсем забыл, что хотел сказать, вот дырявая голова!
 – Ничего, друг мой, это неважно. Все равно я рад тебя видеть, Тофик. А ты что? Не работаешь?
Тофик удивлённо поднял брови.
 – Я имею в виду, что ты в это время не на работе, – уточнил Орхан. – Кажется, самое время развозить цветы, женщины ждут тебя, – он насмешливо улыбнулся.
 Тофик фыркнул:
 – Пусть ждут... а у меня голова болит, мне не до них.
 – Ну, это очень серьёзная причина, – Орхан дружески похлопал его по спине, – твоя голова – вещь ценная, береги её... Есть у тебя сигарета?
Тофик достал из пачки «Viceroy» одну сигарету, из кармана – зажигалку и передал ему.
– Благодарю, – он зажег сигарету и передал зажигалку обратно. Вдруг его лицо сморщилось, он отвёл руку с сигаретой от лица и два раза чихнул. – Извини.
 – Будь здоров! Это к хорошему. Проверено много раз, – чуть посмеиваясь, произнёс Тофик. – Бывает, думаю о чем-то серьёзном, и вдруг рядом кто-то чихает два или четыре раза. Значит, я могу на сто процентов быть уверен, что у меня всё получится. А если один, три или, не дай Аллах, пять раз, тогда понимаю, что ничего не выйдет, и начинаю ненавидеть человека, который чихнул, – со значительным выражением лица сказал он. – Только никак не могу уловить, почему так получается? Наверное, главное – это вера, если ты веришь, значит, всё у тебя получится.
 – Умный ты, – улыбаясь, сказал Орхан, – очень умный, надо же до этого додуматься! Ну, у тебя, брат, голова! Слишком уж она умная, может, поэтому и болит.
 – Конечно, – Тофик, довольно улыбаясь, опёрся локтями о крышу машины, – мой отец тоже говорит, что я умный. Только вот приличную работу не могу найти. Понимаешь, зачем какой-нибудь компании такой умный парень, как я? А мне хочется найти хорошую работу, зарабатывать достаточно денег и тратить их. А то бедность уже достала. Ещё и племянницы на моей шее. Каждый день угощаю их чем-нибудь. Вчера вот купил мандарины, ты же знаешь, лакомство не из дешёвых. Хотел их порадовать.
Орхан молча курил, держа сигарету между указательным и средним пальцем левой руки. На языке у него вертелось: «идиот безмозглый», но вместо этого он сказал:
 – Тофик, ты, значит, жертвуешь собой ради племянниц? Ты хочешь зарабатывать больше денег ради них?
 – Да, – ответил тот уверенно.
 – Это большая ошибка, Тофик, поверь мне. Ты ценишь их слишком высоко, а это всего лишь маленькие девочки, они всё равно ничего не понимают в жизни.
– Для них это-то и есть жизнь: сладости, мандарины, подарки, качели, они живут этим. Они так радуются, когда я им что-то покупаю, ты бы видел.
Поняв, что разговор никуда не приведёт, Орхан воскликнул:
– Да ты герой!
– Да перестань... Это обычное дело, – парень  покачал головой. – Они растут без отца, поэтому я обязан им помочь. И  мать их очень любит. Тут и говорить нечего. Кстати, твоя мама, – продолжал Тофик, – говорила моей, что ты нашёл какую-то работу в Баку? Серьёзная работа у тебя там?
Орхан сделал длинную затяжку, раздумывая, какую легенду придумать. Наконец он заговорил:
 – Знаешь, Тофик, сначала я работал на нефтяных вышках, потом меня назначили начальником отдела по работе с иностранными компаниями. Теперь я сижу в офисе, стучу по клавишам компьютера, – он выбросил сигарету.
 – А вернуться в родной город не хочешь?
 – Это дело нехитрое, – Орхан вздохнул, – вот, брат, я сейчас приехал навестить родителей. И что мне здесь делать? – угрюмо добавил он.
 – Найдёшь работу, – начал рассуждать Тофик, – и папа твой поможет, его все знают и уважают в городе. Тебе-то повезло больше, чем мне…
 – Нет, пойми, даже если я и найду тут работу, и до конца своих дней буду трудиться, не покладая рук, я никогда не смогу жить так, как хочу. Мне, брат, нужен настоящий заработок, который даст мне роскошную жизнь, а жалкие подачки на сигареты и на хлеб мне не нужны. Это моя мечта, а осуществить мечту можно там, где есть просторы для этого. А этот несчастный город с несчастными жителями мне не нужен, – закончил Орхан и рассмеялся.
На улице по-прежнему никого не было. Мимо них прошла только женщина с мальчиком лет десяти.
 – Ты можешь не висеть на мне? – раздраженно говорила мать сыну. – Мне и так тяжело, убери руку!
Оба молча провожали их взглядом, пока те не скрылись за углом.
 – Как эти люди тут живут всю жизнь? – усмехнулся  Орхан. – Ладно ещё неделю, ну месяц, ладно, год можно вытерпеть. Что тут можно делать? Ходить целый день туда-сюда, глазеть из окна на улицу. А потом что? Скажи, брат? Скукотища...
 – Это пока ты не женился. Вот женишься… да тебе, кажется, уже и пора. Найдёшь непыльную работу – и всё, жизнь удалась... Мне вот нравится наш город, я тут знаю каждый камень, каждую тропинку, каждый дом, каждого человека в лицо. В общем, не представляю своей жизни нигде, кроме нашего города.
 – Это потому что ты ничего другого не видел, – раздражённо ответил Орхан, – вот и вся причина. Послушай, а ты сам почему не женишься? Раз мне советуешь.
 – Девушку достойную не могу найти. Есть одна богатая на примете, у её отца много продуктовых магазинчиков в городе. Только вот я ей не нравлюсь. – Тофик засмеялся, показывая пожелтевшие от курения зубы. Орхан покачал головой:
– Ну, наверно, она не видит в тебе мужа, думает, ты не заслуживаешь её. Найди другую, их полно – как собак нерезаных.
 – Я не могу сказать, что мне многие нравятся, да и опыта особо нет, –ответил Тофик, – пусть мама выбирает. Кого выберет, на той я и женюсь.
Орхан хотел  было возразить, но Бог знает, чем этот разговор мог закончиться, поэтому он только молча улыбнулся.
 – Послушай, ты когда в Баку уезжаешь?
 – Ближайшим рейсом. Надо на работу.
 – Ой, как жаль! Завтра утром хочу поехать порыбачить на Куре, могли бы с тобой махнуть. В прошлый раз я вот такую поймал, – он развёл руками, показывая величину рыбы, и облизнулся, – жирная, вкусная…
– Ты знаешь, я бы с удовольствием, но, во-первых, я буду в Баку, во-вторых, моя бабушка категорически против любой охоты. – Орхан резко сменил тему. – Послушай, Тофик, тебе фамилия Усубов что-то говорит? – спросил он вполголоса, осторожно оглядываясь.
Услышав фамилию полковника, Тофик побледнел. Он подошёл ближе к нему и быстро, шёпотом сказал:
– Тихо! Нельзя так громко произносить эту фамилию, ты что, не знаешь, что тут почти в каждом доме его люди? Ты не в курсе, что здесь даже воздух пропитан сплетнями? Буквально два дня назад меня забрали в полицию, до утра провалялся на полу в камере, а утром меня выпустили только после того, как отдал триста долларов, – между прочим, все свои сбережения.
Орхан, несколько раз нервно моргнув, сглотнул и прислонился к каменной стене.
 – Что случилось-то? – спросил Тофик.
 – Ничего, просто так спросил. Меня друзья из Баку попросили узнать. Я-то давно здесь не живу, думал, может, ты что-то интересное расскажешь.
 – Расскажу, конечно. – Тофик подошёл к нему и зашептал на ухо, теперь уже медленно. – В этом маленьком городе всё принадлежит ему, даже мы с тобою. Хозяин города может посадить любого, может наказать каждого, вот так. Кличка его «Чёрный полковник».
Закончив говорить, Тофик отодвинулся.
 – Понял, – Орхан был напуган.
 – Меня, брат, беспокоит твоя чрезмерная доверчивость и наивность, – продолжал Тофик, все ещё шепотом, – которыми могут воспользоваться люди менее благородные. Ты, наверно, все ещё не понимаешь, что в мире есть тёмная сторона. Очень часто полковник наш наказывает людей не за то, что они сделали, а за то, что сказали, за слова всего лишь. Он очень богатый человек. Однажды моему клиенту, имя я тебе не скажу, довелось быть у него дома, трёхэтажный дом, представь себе! Дверные ручки золотые, не позолоченные, а именно золотые... – Он выбросил окурок, вынул из кармана носовой платок, отвернулся и высморкался.
Орхан, совсем подавленный, закусил губу.
 – Точно тебе говорю, это не человек, а монстр, даже не знаю, – Тофик запнулся в поисках подходящих слов, потом добавил: – Настоящий тиран.
 – Какое-то безумие! – в отчаянии  воскликнул Орхан .
 – Тихо, успокойся! – попытался урезонить его Тофик, но Орхан даже не посмотрел на него и гневно продолжил:
 – В этом городе, кроме него, есть много уважаемых людей! Он никто и звать его никак!!!
Тофик неожиданно схватил его за горло и прижал к стене.
 – Тихо, ты что, с ума сошёл?
 – Убери руку, – хрипло прошептал Орхан.
 – Спокойно! – скомандовал Тофик, – иначе я тебе язык оторву! Ты, болван, ты понимаешь, что нас могут прямо из дома забрать в полицию? И никто нам не поможет, даже твой отец.
 – П-понимаю, – заикаясь, ответил он отодвигая его руку.
Тофик отпустил его и торопливо зашагал домой. Громко хлопнула железная дверь. Через несколько секунд на улицу вышел отец Тофика, высокий старик с длинной седой бородой и бородавкой на носу, похожей на муху. Он отсутствующим взглядом оглядел улицу и вернулся в дом. Орхан машинально кивнул ему и, зомбированный, пошёл прочь.
Вечером, дождавшись отца, Орхан поужинал с ним к удовольствию матери и, когда она ушла, глубоко вздохнув, сказал :
– Отец, мне очень нужна твоя помощь.
Отец долго, изучающие смотрел на сына, догадываясь, что предстоит серьезный разговор.
– Чем я могу помочь тебе?
Орхан крепко сцепил пальцы и, стараясь сдерживать волнения,  заговорил:
– Отец, ты знаешь, что у меня в Баку есть небольшой бизнес: я покупаю старые машины, довожу их до кондиции и продаю. Всё, как ты понимаешь, на законных основаниях.
– Я знаю только, что ты чем-то занимаешься, но чем именно – понятия не имею. Ты никогда не посвящал меня в свои дела, – немного обиженно ответил отец
– Прости меня... Но ты врач и так далёк от коммерции и от всяких железок. Я был доволен тем, что обеспечиваю себя, и надеялся вскоре обзавестись своим домом, своей семьёй…
– И что же случилось? – нетерпеливо поинтересовался отец.
– Понимаешь, любой бизнес, особенно в большом городе, это ходьба по минному полю: не угадаешь, где рванёт .
– И у тебя рвануло?.. – с горечью спросил отец.
– Да, – признался Орхан и закрыл лицо руками. Собравшись с силами, он продолжал:
– Появилась возможность купить приличный салон в центре города, сделать там европейский ремонт, нанять толкового менеджера. Всё это стоило больших денег. Конечно, у меня были накопления, но их совсем не хватало до нужной суммы.
– Сколько бы тебе потребовалось денег?
– Пятьдесят тысяч манатов.
Услышав эти слова, отец отшатнулся:
– Столько я за десять лет не зарабатываю, – ошеломлённо сказал он.
– Отец, в бизнесе это не такие уж большие деньги. Да и салон постоянно будет приносить солидный доход. Прошу тебя, помоги мне… 
– И что сделал ты?
– Продал свою мастерскую, одолжил у друзей, и вот тут я совершил непоправимую ошибку. Я занял деньги у малознакомых мне людей на короткий срок и под большие проценты. Они оказались мошенниками и стали всячески шантажировать меня расправой. – Орхан говорил всё, что в приходило в голову, лишь бы отец не отказывал ему.
– Сколько нужно денег, чтобы они оставили в покое тебя? – решительно спросил отец.
– Десять тысяч манатов, – низко опустив голову, прошептал Орхан.
Наступило долгое молчание. Наконец отец встал и положил руку на плечо сына.
– Ничего, Орхан. Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. А сейчас пойдём чай пить, мать заждалась уже. Только вот о нашем разговоре никому ни слова.
Утром, когда Орхан спал, отец надел свой единственный костюм для особых торжеств с наградными колодками и отправился в городской банк. Как почётному гражданину ему выдали нужную сумму под залог дома.
Хорошо упаковав купюры в плотную бумагу, он молча передал пачку Орхану.  Ни слова не говоря друг другу, они обнялись. В глазах отца сияла гордость. Орхан, зная, что его никто не видит, плутовато улыбнулся.
Рассчитавшись с долгом, вечером уехал в Баку.
 
 
 
 
Глава 24
 
 
Был яркий солнечный день, с самого раннего утра в парке собирались юноши, девушки и дети. Издалека доносился их весёлый смех. На часах была половина девятого, я сидел и читал «Мастера и Маргариту», лишь изредка поднимая голову в надежде, что Вика проснётся и мы вместе попьём чаю. Через некоторое время у меня стали слипаться глаза, я встал и открыл окно для того, чтобы отрезвиться прохладным осенним ветерком. Затем, отложив книгу, начал будить жену.
– Вика… – Она молчала .
– Вставай... – отозвался я тихо, еле сдерживая себя. Она спрятала голову под подушку и медленно завертелась под мягким одеялом.
– Пора вставать... 
– Закрой! – сказала она сонным голосом.
– А ты вставай! – потребовал я.
– Какой ты нехороший… Закрой окно. Мало того, что не даёшь мне выспаться, так ещё и открываешь окно. Холодно мне... закрой.
– А я есть хочу, между прочим. С семи утра жду, когда ты проснёшься, вставай. Мне скоро на работу.
– Уф-ф...
– Вот именно, уф-ф, – повторил я, поцеловал её плечо и направился в ванную. Утренний душ помогает мне сосредоточиться, и я прямо под тёплой водой планирую свой день. К моменту моего выхода Вика уже была на кухне. Я прошёл мимо нашей комнаты и увидел, что всё убрано, кровать была накрыта воздушным одеялом, по бокам стояли тумбочки с лампой. Простота и спокойствие – так можно описать обстановку, которая окружала нас. Свежий ветерок, долетавший из парка сквозь открытое окно, придавал комнате домашний уют. Я зашёл в комнату, закрыл окно и прямиком отправился на кухню. В воздухе царил невероятный запах, пахло очень вкусно и аппетитно. Закрыв глаза, я вдохнул воздух и понял, насколько сильно голоден. Вика стояла у плиты, мурлыкая что-то себе под нос. Поверх её шерстяной пижамы был надет белый фартук. Волосы её были скручены в тугой узел.
– Вот это другое дело, – улыбнулся я и поцеловал её в шею.
– Милый, я уже на работе, а ты все ещё дома, – улыбнулась она ответно и показала на свой фартук. – Всё-таки я не правильно выбрала профессию, надо было идти учиться на кулинара .
– Надо было, ведь это чудесная работа – готовить еду на тёплой кухне, особенно осенью.
– Круглый год...
– Наверное, в этом есть своя тайна или свой секрет! Уверен, надо любить готовить еду, а не хотеть. Ты любишь готовить так же сильно, как я люблю тебя. В этом и секрет...
– Хотел сказать: так же, как я люблю жизнь? – улыбнулась она.
– Ты и есть моя жизнь! – пылко ответил я. Она склонила голову набок, и её взгляд устремился прямо мне в лицо. В её глазах я заметил удивление и гордость за себя. Кажется, она не готова была к такому продолжению разговора.
– Ты моё настоящее и моё будущее....  – В этот момент я задумался, а знает ли она, что сейчас она для меня дороже отца и матери, дороже Родины и целого мира ? Она посмотрела на меня, будто ожидала от меня действий, соответствующих этим словам. Я, в свою очередь, зачем-то поменял тему: в такие моменты главное вовремя остановиться.
– Что ты печёшь?
– Готовлю блинчики, которые ты любишь .
– Божественный запах! Я правильно поступил, когда женился на тебе. Буду сытым до конца своих дней. – Она улыбнулась, но ничего не ответила. –Долго ещё? Есть хочется...
– Тебе вечно есть хочется! – лукаво заметила она. – Готово, приглашаю к столу. Садись.
– Сейчас. – Я встал перед окном и начал наблюдать за детьми, которые играли в парке. Их счастливый смех раздавался настолько звонко, что его невозможно было не услышать.
– Сядь, – пригласила она, – а то блинчики остынут.
Я сел. Вика вытерла руки кухонным полотенцем и облокотилась на стол.
– О чём ты задумался с утра? – участливо спросила она.
– О том, как хорошо иметь свою квартиру. Когда приобретаешь квартиру в Москве, этот город становится твоим, – заметил я и взял горячий блинчик.
– Когда я впервые приехал в Москву, мне казалось, что все москвичи похожи друг на друга как две капли воды. Сейчас я начинаю различать их. И ещё я всё время вспоминаю очень смешную историю. Как-то зашёл в торговый центр в поисках туалета, а он работал до девяти вечера, а на часах было уже без пяти минут. Захожу в туалет, а там уборщица, толстая женщина с красными щеками, похожая на кухарку, крикнула мне: «Закрыто!» Я, не обращая на неё внимания, зашёл в кабину. Она за мной, крича мне вслед: «Я сейчас тебя закрою здесь, будешь куковать до утра». Тогда я понял, что с этим народом нужно уметь договариваться…
Вика долго смеялась, потом заговорила:
– Да, мы, москвичи, такие. А ещё я всё время думаю, для чего люди приезжают в Москву?
– У всех иммигрантов есть только одна мечта – разбогатеть, в Москву отправляются за деньгами. Разве в двадцать первом веке может быть иная причина?
– Не знаю, – тихо ответила она, пожимая плечами. – Россия – это спокойная Родина всех бедных людей. Думаю, именно поэтому люди приезжают сюда, – добавила она, наливая мне чай.
Я не переставал удивляться, сколько у человека врождённого ума и наблюдательности? И ещё, она сегодня как никогда слушала меня, не требуя никаких доказательств.
– Мы с тобой мечтали, – продолжал я, – лишь об одной единственной комнате, с маленьким окном, пусть даже без дивана и без кресла. Теперь у нас есть своя квартира, почти в центре города…
– Даже без кровати, – подняв взгляд и улыбнувшись, сказала она.
– Да, даже без неё, мы готовы были спать на полу, есть из одной тарелки, для нас главное быть вместе. У нас с тобой не было ничего, кроме любви друг к другу, – улыбнулся я. – Самые простые вещи нас не интересовали, близости друг к другу было достаточно.
– Ага, чтобы дом был без лифта, со старыми лестницами, с крысами в подвале, – прищурив глаза, она обернулась ко мне. – Помню, как мы клеили обои, покупали мебель .... – вздохнув, она продолжала говорить. – Каждую ночь, засыпая, я предоставляла себе зал, каким он будет. А ты меня дразнил, что у нас нет денег, мы не сможем купить мебель, а я как дура верила , хоть и знала, что всё давно уже оплачено. Ещё мысли о том, что мы с тобой строим дом, давали мне силу и здоровье. Я чуть сознание не потеряла, когда  впервые увидела нашу квартиру, – прошептала она, прикрывая глаза, будто боролась с воспоминаниями. – Кажется, я до конца жизни не забуду это. – Она обернулась. – Но мы были счастливыми и в «шалаше», в тесной однокомнатной квартире. Варили вместе дешёвый кофе, экономили каждую копейку, вместе гуляли и я читала тебе книги вслух. А ты всегда прикидывался таким маленьким, капризным мальчиком. Потом мы долго молчали, хотя… – лицо её сияло радостью, а губы расплылись в улыбке, – я молчать долго не могла... Мне хотелось говорить и говорить с тобой про всё на свете…
Счастливые мы, подумал я.  Мне нравится, как она спит, сидит, разговаривает, готовит и даже капризничает. Я люблю в ней всё, целиком. Живя с ней, я понял одно: ни деньги, ни работа, ни путешествия не сделают человека счастливым, только человеку дана такая способность по отношению к другому.
– Милый, может, тебе яичницу приготовить?
– Нет, блинчики мне больше нравятся, – ответил я и сделал глоток чая- Твои блинчики – это вкуснейшее угощение, которое я когда-либо пробовал.
– Иногда, – она села напротив меня, – я думаю, что случилось бы со мной, если бы с тобой не встретились?
– А ты не думай об этом, это бессмысленно! Это равносильно тому, что ты будешь думать, а что, если бы я не родилась на свет? Всё именно так, как должно быть, иначе мы бы с тобой сейчас не жили под одной крышей. Всё было решено за нас.
– Ты прав ! – подтвердила она и засмеялась.
– А ты помнишь, как ты меня угостил во французском кафе горячим шоколадом на старом Арбате? Я не хотела его, а ты меня долго уговаривал, в конце концов убедил, и с тех пор я люблю горячий шоколад. Он был больше похож на какао, только намного гуще и насыщенней.
В недоумении от этого неожиданного воспоминания я на минуту нахмурил брови. Подумалось, что есть простые на первый взгляд вещи, но они не забываются.
– Помнишь? – уточнила она.
– Помню, – ответил я, и после моего ответа почему-то наступила долгая тишина. Несколько раз мы обменялись незначительной улыбкой и долгим взглядом. Я заметил, как она два раза дрогнула плечами, а потом спросила: – Вчера во сколько ты вернулся домой?
– Не знаю, ты спала.
– Долго ждала я тебя, потом не выдержала и уснула. Где был? – Она сверлила меня глазами, а я уже успел подумать, что она не требует от меня доказательств.
– Мы сидели в кафе с дядей Борисом и разговаривали допоздна. Он мудрый человек. И мы с тобой самые близкие ему люди. А говорили просто о жизни. Он знает столько забавных историй! И ещё, если бы не он, то вряд ли мы жили бы в такой замечательной квартире.
Я смеюсь.
– Смешно тебе… ты, верно, вспомнил что-нибудь интересное? –  неспокойно спросила она.
– Нет, пустяки. – Я почему-то почувствовал себя виноватым перед женой, внутри у меня что-то неспокойно царапалось.
–  Кажется, вам было весело и вы говорили о женщинах… – произнесла она, и наши глаза встретились.
– Да нет же… – Я пожал плечами кажется и уже был готов просить тысячу извинений за то, что так поздно вернулся и не рассказал Вике о вечере в ресторане.
– Могу сказать только одно - с грустным изумлением воскликнула она.
– Твой дядя Борис – самый настоящий ненавистник женщин. Только я для него исключение. Ко мне он внимателен и очень добр.
– Мне кажется, – начал говорить я медленно, – у многих мужчин есть своя причина осуждать женщин.
– Нельзя. Нельзя обвинять  всех женщин!!! – повысила голос она. –  Если ему не повезло – это не означает, что всем не везёт. Понимаешь, беда в том, что женщины ради мужчин меняются, если любят, а мужчины нет.
– Ерунда всё это. – Я сделал последний глоток, осушив стакан до дна. На мой взгляд, такой мужчина просто ожидает от всех женщин худшего, не верит им, ждёт от них подлости или измены... Вообще, мне жаль дядю Бориса, и я буду век ему благодарна за то, что он сделал для нас. – Она улыбнулась и встала, чтобы налить мне ещё чаю. – Беда в другом. Жизнь слишком короткая, чтобы жить всегда беспокойно, – продолжала говорить она. – Если ему не повезло с первой женой, пусть попробует ещё раз. Надо уметь забывать всё плохое, оставив его в прошлом. – Она поставила стакан чая на стол, и мы оба молчали. Я начал маленькими глотками пить горячий чай. Прошло минуты три, и я заговорил:
– Нет ничего хуже для мужчин, чем навсегда потерять возможность выразить свои чувства женщинам, хотя, может, и легче жить так бесчувственно... Мой отец говорил мне, что выражать свои чувства – это не по-мужски, как бы показывать свою слабость. Если бы я послушал его, наверное, так и не научился отстаивать свое мнение. Но в итоге я всё-таки понял, какую цель он преследовал.
Вика наморщила лоб, словно мои слова сбили её с толку.
– Он хотел из меня сделать детского хирурга. По его мнению, я должен был иметь стальные нервы.
– Ты не смог бы, – заметила она, – работать детским хирургом. Я с трудом проходила детскую хирургию, каждый раз со слезами на глазах. Это так больно. – Глаза её затуманились.
Я вспомнил недавнюю встречу с незнакомым человеком. Позавчера, днём, в Москве, около станции метро Чистые пруды, я встретил мужчину. Он был крупным, высоким, и, судя по седине на голове, ему было лет шестьдесят. Мужчина отчётливо напоминал мне моего отца: загорелый, с широким лицом, глаза круглые и большие. Я остановился и долго наблюдал за ним, мне хотелось догнать его и просто поговорить с ним, но я не смог. Закрыв глаза, точь-в-точь я увидел отца таким, каким его лицо отпечаталось  в моей памяти. Такие встречи всегда застают меня врасплох, и я с тоской вспоминаю о том мире, который когда-то утратил. Любая мелочь, напоминающая мне об отцовском доме, просто бесценна. Иногда это суп , который мама готовила с алычой , иногда это старая «Волга» чёрного цвета, а иногда камин... Немного позже зазвонил мой мобильник, и я торопливо схватил его, подумав, что звонят по работе. Номер не определился.
– Я вас слушаю!
– Джавад, это я, мама...
Мне показалось, что голос мамы был натянутым, и я почти беззвучно прошептал: 
–  Да, понял. Все хорошо? – Руки и губы мои дрожали …
– Не совсем… С бабушкой... плохо... мы ждем тебя, – раздавалось сквозь перебои связи. Затем в воздухе повисло тягостное молчание и связь прервалась, я успел только сказать: – Ладно, я сегодня же прилечу. – Слёзы навернулись на глаза. Вика уже стояла рядом и медленными движениями гладила мои волосы.
 
 
 
 
Глава 25
 
Луна, огромная и чистая, поднялась над Каспийским морем. Было так светло, словно все звезды на небе разом открыли глаза.
Они лежали на полу, на старом бабушкином паласе. Дверь и окно были распахнуты настежь. Орхан, закрыв глаза, думал о разговоре с полковником. Наргиз медленными движениями гладила его лицо, лоб, волосы…
– Милый, ты сегодня на себя не похож, – прошептала она, – какой-то неразговорчивый… Не соскучился?
– Просто устал, – коротко ответил он, слегка приподняв веки.
– Я тоже устала, – вздохнула она.
Могла ли  представить свою жизнь такой, – думала она, – все должно было быть по-другому. Большая, взаимная любовь, без измен, без обмана. Ведь я об этом мечтала...
– В последнее время я очень боюсь, – призналась она. – Кажется, вот-вот всё выплывет наружу. Муж узнает, что я изменница, и это будет конец для нас обоих. В Иране меня бы камнями забросали, здесь у нас такого, слава Богу, нет. У нас убивают по-другому, тихо, спокойно, чтобы никто не узнал о таком позоре семьи... Она приставила указательный палец к виску: – Бах! И всё. Потом бросят в море, на корм рыбам… 
Недолго подумав, Орхан нежным жестом убрал волосы с её лица, потом сказал:
– Давай сбежим?
Её будто пружиной подбросило.
– Ты с ума сошёл? – вскрикнула она. – Куда? И как я могу так поступить, все будут указывать пальцем  на моего сына и говорить: «Его мать сбежала с любовником!» А муж… Ты его не знаешь. Он богатый влиятельный человек, он нас найдёт...
Наргиз подошла к окну. Орхан последовал за ней, взял в свои ладони её лицо, заглянул в глаза, будто пытаясь найти в них ответ на свой вопрос.
– Нет, это ужасный план, – упавшим голосом вновь заговорила она, – что скажут мои родные?
– Неважно, что они скажут, важно, что мы будем вместе. Я хочу, чтобы у нас был свой дом, своё поле, где мы будем пахать, сеять… Это и будет нашим счастьем. Мы с тобою будем вместе! Представь на минуту – тебе больше не придется изменять мужу, я буду твоим мужем! Мне так хорошо становится на душе, как только подумаю об этом, сердце так и колотится, –он обнял её и поцеловал в губы, – только ты и я...
Наргиз медленно, с трудом роняя слова, заговорила:
 – Я не смогу. Семья, сын, родители…
Орхан зажёг сигарету, затянулся, выпустил клуб дыма, затем смял пустую пачку и сунул её в карман джинсов.
– Наргиз, ты слишком чувствительная, нельзя так серьёзно относиться к жизни. Она ведь интересна именно переменами. Что бы ты ни сделала, всё равно найдутся люди, которые тебя осудят. А как же любовь? Скажи, ты меня любишь?
– Орхан, – запнулась она бессильно. – Люблю...
– Любовь сильнее разума, это закон природы.
– Это жестоко по отношению к близким, – ответила она.
– Жизнь жестока по отношению ко всем. У детей отбирают игрушки, школьников насильно заставляют учить алгебру, девушек насильно выдают замуж... В конце концов, мы все жестоки, так немногим больше, немногим меньше – какая разница? Ведь едим же мы трупы животных, которых сами и убиваем.
Слова Орхана поколебали уверенность Наргиз и, почувствовав это, он решил наступить снова:
– Я сам долго думал об этом. Сам процесс женитьбы и брачная жизнь, новая мебель, новая посуда, новая квартира, беременность жены, – всё это раньше пугало меня. Я не мог решиться, но теперь готов, но только с тобой! Быть может, ты думаешь, почему именно с тобой? Я отвечу. Часто мужчины боятся – а что, если (так обычно и бывает) после свадьбы она окажется не той, кого я знал, будет ревновать, закатывать истерики, требовать от меня чего-то непонятного? Наконец-то встретил женщину, с которой я не боюсь ничего этого, которая меня любит со всеми моими недостатками. Помню, как впервые взглянул в твои глаза и увидел в них твою душу... Ощущение ошеломило меня, словно я раньше был пьян, а теперь протрезвел, никогда прежде я не верил в божественное… Наша встреча была предначертана…
Она молчала, кусая высохшие от волнения губы, сердце неистово колотилось. Казалось, что не хватает воздуха, и она шагнула через невысокое окно прямо во двор, чтобы подышать.
Орхан курил, обдумывая свой план. Единственным выходом из положения было уехать из страны с человеком, у которого есть деньги. А там видно будет, останется он с ней или нет. Подумав, он тоже вышел во двор.
Лицо Наргиз было залито слезами. Орхан обнял её.
– Знаешь, Орхан, иногда ты меня пугаешь, – вздохнула  она. – Вот сейчас особенно. Ты сегодня совсем другой, отношение твоё ко мне как будто изменилось в лучшую сторону. А мне становится ещё страшнее – вдруг это игра?!
Она высвободилась из его рук.
– Какая игра! Когда приходит любовь, все игры заканчиваются, - убежденно сказал Орхан. – Я много женщин встречал за свою недолгую жизнь, но то, что испытываю к тебе, ни к одной из них не испытывал. Я каждый раз пьянею от твоей любви… – он говорил очень медленно, обдумывая каждое слово. – Сначала не понимал, что это – любовь, страсть или просто секс. Сейчас я осознаю, что люблю тебя! Ты смогла растопить моё каменное сердце, только ты смогла околдовать меня. Признаюсь, я долго не понимал этого…
Орхан искоса посмотрел на Наргиз и снова обнял ее. На этот раз она крепко, всем телом, прижалась к нему.
– Ты правда так сильно  любишь меня? – спросила она требовательно.
– Правда, люблю! Меня к тебе тянет какая-то неподвластная мне сила. Когда ты рядом, ничто уже не зависит от меня. Я сам себе не принадлежу.
Наргиз прекрасно понимала всё значение того, на что он просил её решиться: бросить семью и уехать в никуда. Но понимала и то, что это единственный шанс быть вместе с Орханом, которого она любила без памяти…
– Я уже старая для тебя, – вдруг сказала она, глядя на него, – старше на пять лет.
– А я старше тебя на двадцать пять лет, – возразил он и добавил: – По опыту.
– По хитрости тоже, – слабо улыбнулась она, отодвигаясь от него.
Он, самодовольно улыбнувшись в ответ, выпрямился и, склонив голову набок, спросил:
– Разве у любви бывает возраст?
Она пожала плечами.
– Я сама всё время ищу перемен, и в то же время боюсь их. Позавчера вечером с мужем поссорилась, из-за сущей мелочи. Он уже уснул, а я всё плакала, не могла успокоиться… Проснулась, услышав утренний азан. Встала на колени и начала молиться Аллаху, чтобы он показал мне верный путь, избавил наконец-то от такого мучения – жить под одной крышей с этим человеком. Достаточно уже натерпелась... Теперь я поняла, что Аллах услышал меня, теперь я буду счастлива до конца жизни…
Он обнял её и притянул  к себе.
Потом они сидели на берегу моря, долго разговаривали, как свойственно всем влюблённым. Наргиз мысленно благодарила судьбу, что она свела их, что сегодня Орхан предложил ей быть вместе навсегда. В своих мечтах Наргиз склонилась на сильное плечо своего любимого и заснула.
Приближался рассвет. Орхан смотрел на сладко спящую Наргиз, и внезапно ему стало жаль ее. Ведь все, что ей нужно – это счастье. Каждый человек, кем бы он ни был, стремится к этому. И каждый находит его по своему – кто-то в чашечке кофе или бокале вина, а кто-то – уснув на песке рядом с самым дорогим человеком ...
Он достал телефон и прочёл последнее сообщение от Сабины: «Орхан, ну что с тобой!? Почему ты молчишь?» Несколько раз пробежав глазами текст, он решил ответить: «Молчание – тоже ответ своего рода. Вот только ты не понимаешь этого». Затем вынул из телефона сим-карту, сломал её и бросил на песок.
 
Глава 26
 
 
 
По дороге в аэропорт Вика сказала: «Мне будет спокойнее, если буду рядом с тобой». Как будто я на войну уезжал. Потом в первый раз в жизни сделала мне замечание, что я говорю «ложить» вместо «класть», и, наморщив лоб, добавила: «Очень часто ты говоришь «сколько много» вместо «как много».
– Ладно, займусь грамматикой с твоей помощью, – с улыбкой ответил я. Повезло мне с женой: и умная, и не скучно с ней в то же время. В душе я радовался тому, что Вика, несмотря на своё положение и самочувствие, настояла на совместной поездке ко мне на родину.
В самолёте рядом с нами села семейная пара толстяков с тройными подбородками. От мужчины пахло чесноком и дешевой водкой. Скрестив на груди руки, он откинулся на спинку кресла и сразу захрапел. Какой-то пассажир из переднего ряда громко потребовал у бортпроводницы кофе и принялся громко рассказывать ей, что он, оказывается, кандидат на получение Нобелевской премии в области медицины и такого, как он, на всем Кавказе больше нет. Слова про Нобелевскую премию, казалось, девушка восприняла с иронией, но она, тем не менее, была профессионально любезна. Мужчина принялся объяснять свою значимость в надежде, что стюардесса его поймет. Сидевший рядом парень, в конце концов, не выдержал:
– Слушай, раб Нобелевской премии! Не мучай девушку, её работа –  подавать чай-кофе и еду, и ей всё равно, кто ты – лауреат или на рынке помидорами торгуешь!
После этих слов его сосед умолк, а бортпроводница расплылась в улыбке. Остальная часть полёта прошла относительно спокойно.
Домой к родителям мы ехали на вечерней электричке, полной усталых людей, возвращавшихся с работы. Поезд ехал медленно, останавливаясь на  каждой станции. За окном мелькали дома, улицы, машины, горы... Вика с интересом смотрела на все и задавала кучу вопросов, как маленький ребёнок. Но по мере того, как мы приближались к дому, на душе становилось все тревожнее, постепенно меня охватил почти физически ощутимый страх…
У входа в наш дом я несколько секунд помедлил, переводя дыхание. В нерешительности я даже закрыл глаза на полминуты, прежде чем толкнул дверь.
Мама стояла спиной ко мне, глядя в окно, сцепив руки за спиной. Казалось, она о чём-то глубоко задумалась и даже не почувствовала, как мы вошли.
– Мама! – позвал я тихим голосом, подходя ближе и обнимая её.
– Сынок! – воскликнула она, полуобернувшись и тоже обняв меня. 
Мать целовала мои щеки, плечи, руки, говорила какие-то слова, но я не запомнил ни одного. Разве можно запомнить слова, произносимые в первые минуты встречи сына с матерью после долгой разлуки? Те несколько минут с тех пор незабываемы...
Отпустив меня, мать со слезами на глазах обняла Вику, расцеловала и погладила её по животу.
– Мои дорогие приехали, – радостно восклицала она, вытирая глаза ладонью, – ждала, ждала, думала, не дождусь. Три года как  виделись последний раз, ни капельки не изменился, только вот чуточку похудел, – она погладила меня по плечу. – Я скучала по тебе, сынок, очень скучала. Мне так хотелось увидеть твою жену. Слава Аллаху, дожила до этого дня. Какая она у тебя красивая!
Вика от маминых слов смущенно улыбалась и вытирала бегущие по щекам слезы, и я, счастливый, услышал, как она прошептала:
– Здравствуйте, мама…
А я, в свою очередь, глядел на мать, и мне казалось, что она очень изменилась: ссутулилась, волосы поседели. При виде этого мне стало грустно и сердце моё наполнила жалость.
Но долго думать об этом мне не пришлось – пришёл отец, мы обнялись и пожали друг другу руки, отец посмотрел на меня так, словно в то мгновение он гордился мною. Мне почудилось, что он вот-вот он расплачется, и я снова обнял его. Чтобы не видеть его лица, я подвёл к нему Вику. Оставив их, я пошёл к себе в комнату.
Там повсюду царили мои книги, комната напоминала библиотеку. Одну стену от пола до потолка полностью занимали потемневшие книжные полки, стопки томов лежали на полу. Запах книг вызвал приступ ностальгии. Вспомнилось, с какой жадностью я их читал… Неповторимая юность, когда жизнь кажется такой лёгкой и длинной...
Опустившись в глубокое кресло, я долго сидел, глядя в одну точку, ни о чём не думая. Время от времени перед моими глазами проплывали картины из детства – отчётливые, красочные, лучезарные, будто во сне. Очнувшись, я спустился вниз и вошёл в бабушкину комнату. Она лежала на постели с закрытыми глазами и тяжело дышала.  Её лицо было спокойным, как у человека, который сделал всё, что нужно было сделать, и доволен результатом. Она была готова уйти в иной мир, тот мир, о котором люди, будучи молодыми и здоровыми, редко вспоминают…
Бабушка меня узнала, я поцеловал её руки . Потом подвёл к ней Вику. Бабушка слабо улыбнулась и приподняла руку как бы в знак благословения. Вика опустилась перед бабушкой на колени, я тоже встал рядом с ней и почувствовал, как нас обоих накрыло облако божественной благодати нерасторжимого союза единой семьи.
Мать позвала нас ужинать. В центре стола красовалось блюдо с рисом и двумя жареными цыплятами в окружении множества тарелочек с домашними соленьями и сливочным маслом. Я был безумно счастлив наконец-то оказаться дома. Рука Виктории под столом нашла мою руку, мы обменялись крепким пожатием. Она кинула на меня быстрый взгляд, глаза её сияли.
– Как у тебя дела в Москве? – спросил отец.
Я молча пожал плечами.
– Тут мне недавно один пациент сказал, что встретил тебя в Москве, и ты его не узнал, продолжал он. – А я ему говорю: «Послушай, мой сын ведь не всех моих пациентов знает». Кстати, – отец, улыбаясь, посмотрел на мать, – где Орхан? Набери ему, скажи, что брат прилетел, обрадуй.
– Конечно-конечно! – радостно согласилась мать и быстро пошла в свою комнату за телефоном. В это время кто-то позвонил в дверь. Мама открыла её и нам было видно, что там, в прихожей, появился незнакомый парень. Он о чём-то тихо поговорил с мамой и ушёл. Пожимая плечами от непонимания, мама подошла к отцу и протянула ему конверт.
– Этот незнакомый человек сказал, что от Орхана, – дрожащим голосом прошептала мать.
Отец раскрыл конверт, достала небольшой листок, прочитал его. Мать, не выдержав, кинулась к нему :
– Что с Орханом?
– Не беспокойся! Он жив и здоров, вот только у него появились новые планы. Почитай сама. – Он передал бумагу маме.
Мать бегло посмотрела на листок , затем прочла вслух: «Я уезжаю на неопределённое время. Как устроюсь на новом месте, напишу. О моём отъезде прошу никому не говорить. Надеюсь, что все хорошо устроится. Благодарный ваш сын Орхан».
– Ничего не поняла, – упавшим голосом сказала мать.
Наступило молчание, мы все глядели друг на друга озадаченно, не понимая, что происходит. Через мгновение отец сказал:
– Он взрослый человек и волен поступать так, как считает нужным. –Мать с Викой встали и я тоже, отец улыбнулся, обнял всех нас и бодро сказал:
– Главное, он жив и здоров . А жизнь наша – замечательная… Пойдёмте -ка все к столу и мама угостит нас чудесным ароматным чаем с чабрецом.
Мать улыбнулась и пошла на кухню, а мы с Викой тихонько заглянули к бабушке. Она спала. Лицо её было спокойно и удивительно прекрасно, как лицо человека, прожившего очень большую жизнь, наполненную трудом и страданиями, заботой о близких, о хлебе насущном, о честном имени своего рода. В столовой мама раскладывала на тарелочках сладости, любимые мною с детства. В красивой керамической чаще янтарно светился мёд. В комнате стоял душистый запах чабреца – запах моего родного дома, моей дорогой семьи. Я поймал себя на мысли, что именно этот запах – моё лекарство, помогающее переосмыслить всё то, что происходит у меня в жизни. Я вдыхал его полной грудью и с горечью думал о том, каким же был глупцом, заносчивым эгоистом, что столько времени не переступал порог дома, где я родился, где живут и любят меня отец, мать, бабушка, те, кому я подарил бесценное своё сокровище – Викторию, которую они приняли как родную дочь.
Да будет мир этому дому.
 
Эпилог
 
Как мы и ждали, у нас родилась дочь. Здоровенькая, красивая. В память о Викиной маме мы назвали её Светланой. Это имя понравилось и моим родным, и друзьям. Виктория оказалась строгой и разумной матерью . Бабушка прожила ещё полгода. Она плохо двигалась, но голова у неё была ясная. Она очень гордилась, что на нашем жизненном дереве появилась новая веточка-Светочка. Ушла от нас бабушка тихо, как человек засыпает, выполнив всю работу. Проводить её в последний путь я смог только один. Там, на похоронах, я увидел близкого друга Орхана. Он рассказал мне по большому секрету, что брат мой в Турции, живёт в небольшом курортном городке. Он познакомился там с хозяйкой маленького отеля, которая хорошо приняла его. Орхан помогает управляться с делами, но она держит его в ежовых рукавицах. Что ж, каждый сам выбирает дорогу , по которой ему идти.
Когда нашей дочке исполнилось полтора годика, Вика завела со мной разговор о том, что ребёнок не должен быть один. Светочке нужны сестрички и братики... Услышав это из уст Виктории, я взмолился в порыве благодарности: – Какая же мудрая у меня жена…