Свидание

               Как только небольшой скверик озарился лучами утреннего солнца, густая тень, царившая там, съежилась, разошлась прорехами, затрепетала прозрачными кружевами.  Дорожки, лавочки, люди под этим живым узором закачались, заструились и сами стали похожи на зыбкие воздушные тени.
   
               Сергей Иванович, сдерживая нетерпение, неспеша подошел к условленному месту под раскидистым кленом. Там на скамейке уже сидели двое его товарищей.
 
              Петруша - тщедушный лысый старичок с вечно слезящимися голубыми глазками, в потертом желтом костюме с обтрепанными обшлагами.   Резная тень от клена пробегала по Петрушиной фигуре вверх-вниз, вверх-вниз, отчего казалось, что старичок находится в беспрерывном суетливом движении.

              Второй - Андрей Андреевич - сухопарый старик в панаме и солидном сером костюме, сидел в густой тени, откинувшись на спинку скамьи. Насупленные брови, прищуренные глаза и плотно сжатые губы придавали лицу выражение брезгливого презрения к миру. Его темная фигура контрастировала с Петрушей своей монументальной неподвижностью.

             Сергей Иванович чуть приподнял шляпу в знак приветствия.
 
             Андрей Андреевич ответом не удостоил.
 
             Петруша закивал, забубнил, вытирая мятым носовым платком слезящиеся глаза:               
- Садись, Сережа. Вот мы и в сборе. Как думаешь, придет сегодня?

             Сергей Иванович опустился на скамейку подле Петруши. Большую черную трость разместил между ног, сложив на ней ладони. Его прямой торс и чуть вздернутый подбородок выдавали военную выправку. Зеленая форменная рубашка застегнута на все пуговицы, на уровне третей пришпилен зажимом форменный галстук.
 
- Давно сидите, черти старые?
 
- И тебе здравствовать, Сережа. Скучали по тебе, - Петруша мелко зачихал, разбрызгивая слюну, снова достал платок и шумно высморкался.

Сергей Иванович отодвинулся на край скамейки.

- Ты, Петр, не дыши на меня, всякая зараза от тебя летит. В прошлый раз сидел с вами, так потом в ухе стреляло.

- Не греши на меня, Сережа. Это аллергия - вон глаза как слезятся. Что-то цветет. Сосед на ночь форточку открывает, так меня либо продует, либо пыльца налетит – утром глаза не разлепить. А говорить бесполезно – на зло сделает. Сволочь. Не спроста его сюда упрятали.

- А тебя просто так здесь держат? Молчи уж, агнец божий. Сбросили родственнички как ненужный балласт, вот и пожинай.
 
- Я, Сережа, отвечать тебе не буду - дескать, на себя посмотри. Помолчу лучше.
 
- И помолчи. Я тут по доброй воле. Мне нравится – подъем, процедуры, обед, все по распорядку, как в армии, как я привык. Так что не ровняйся. Я не от безысходности, я осознанно и по доброй воле. Как прожил всю жизнь – открыто, ясно, так и умереть хочу – на полном законном основании и в положенном для этого месте. И одалживаться ни у кого не хочу. Да и не у кого. А ты только липнешь ко всем. Отодвинься!.. Андрей, ты там заснул, что ли?

- Не трогай его. Он не в настроении сегодня.
 
Со стороны Андрея донеслось легкое шуршание.

- А, ну ладно. Как хочешь. Я, знаешь, тоже особым желанием не горю, - Сергей Иванович насупился и стал смотреть на проходную в конце аллеи.

               Пол часа просидели в молчании. Петруша задремал и все больше наваливался на Сергея.

- Может, совсем на меня ляжешь, Петя? А ну, двигайся давай, расселся тут!
 
Петруша обиженно заморгал спросонья, поджал губы и отодвинулся подальше.

Сергей Иванович расставил пошире ноги, покряхтел и вновь уставился на калитку проходной:
 
- Как думаете, придет она сегодня?
 
Петруша поскулил недовольно, но все же ответил:

- Придет. Должна прийти. Да, Андрей?
 
 Андрей Андреевич снова промолчал, лишь сильнее наклонил голову.
 
Сергей, не мигая, словно в прицел, смотрел на проходную.

- Ты знаешь на кого сейчас похож, Сережа? Помнишь, у нас на даче пес жил, Полкан. Так он так же всегда на калитку смотрел, когда хозяина ждал. Ну вылитый ты.
 
- А ты-то на кого похож знаешь? Ученый – огурец моченый. Вечный доцент! Позор и потеха всей вашей кафедры - сорок лет на одном стуле просидел. Сидел-сидел, да так ничего и не высидел, только отсидел. И как это Вера позарилась на такое добро!- Сергей Иванович в сердцах плюнул себе под ноги и растер плевок тростью.

Петруша вскинул светлые бровки:

- Это ты от ревности такой злой, Сереженька. Никак не успокоишься? Пора бы, - он пожевал губами, - И что ты можешь понимать в науке? Там кто позубастее – тот и профессор. Ты бы точно зав.кафедры был. А Андрюша и подавно - проректором, не меньше. А я безобиднее мухи, только терплю и терплю ото всех. Вот Вера, она это понимала, ценила. Она разглядела мою душу, ее тонкую организацию. Не то что вы.

Петруша горделиво запрокинул голову. Носик его покраснел и задергался.
 
- Видали, мученик какой отыскался! Только и умел, что глазки свои закатывать, да стишки бу-бу-бу, бу-бу-бу! Всех баб своих на жалость брал. Поэтому теперь глазки-то и слезятся – перетрудил. Страдалец! «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». Не обольщайся! Вера иллюзий относительно тебя не питала, - Сергей пошарил по карманам, не нашел курева и с досады туже затянул галстук.

 - Ты думаешь, я не понял тогда, почему она к тебе ушла? Все я понял – не захотела из Москвы в захолустный гарнизон уезжать. А мне совесть не позволила ее туда тащить. Понимал – ей здесь с тобой лучше будет, чем там со мной. Я ее любил. А ты – себя.

Петруша шумно сглотнул и спрятал нос в маленькие ладошки. Костлявые запястья его были такими же желтыми, с коричневыми пятнами, как обшлага потрепанных рукавов.
 
- Тебе проще, Сережа, ты сильный. Где тебе понять, как может страдать человек.

Сергей Иванович поморщился, но остановиться уже не мог:

- Да уж не такая салага малахольная. Помню, как ты убивался, когда она от тебя уходила. Страдал он… Низко это - заставлять женщину жить с тобой из жалости, - Сергей сбавил тон и примирительно подытожил, - Жалкий ты тип, Петруша. Эгоист и паразит. Я бы в разведку с тобой не пошел.

Петруша подскочил на месте:

- А с Андреем бы пошел?

- А вот с Андреем бы пошел! Слышишь, Андрей? А вот пошел бы он со мной – не знаю, - Сергей заглянул за Петю, но увидел только неподвижную панаму, - Молчишь? Вот то-то.

Петруша вздернул носик и отчеканил:

- Он тебе не скажет, и в разведку с тобой не пойдет. Он вообще в разведку не пойдет. Ни с кем. Ему никто не нужен, ни друзья, ни любимая женщина.

 Петя придвинулся поближе к Сергею:

 - Вот ты простить не можешь, что Вера от тебя ко мне ушла. Обидно тебе, что она меня предпочла. А знаешь, что хуже, что во стократ обиднее? – он по-собачьи снизу заглянул Сергею в лицо, -  Хуже, когда любимую твою отвергли, выбросили, как тряпку. Вот где оскорбление! Он не ее, он меня этим унизил. Этого я ему никогда не прощу. Ни-ког-да! – Петруша поспешно достал свой огромный платок и шумно высморкался, - Да оба вы! Разве любили вы ее так, как я? У тебя всегда армия была, у Андрея – деньги, а у меня дороже ее ничего не было! Ни-че-го!

Сергей Иванович с раздражением отстранился:
 
- Да перестань же, Петя. Тоже мне, судья нашелся. И отодвинься, не липни. От тебя уже бок чешется, как от экземы.
 
               Еще пол часа прошло в молчаливом ожидании.
 
               Солнце переместилось к зениту, сквозь листья клена все ярче просвечивали его блики, отзываясь резью в глазах.
 
Сергей надвинул шляпу пониже, чуть наклонился вперед:

- Андреич, придет она? Не говорила?
   
Ответом было нервное шуршание.

Петя поерзал, стукнул кулачком по своему колену и решительно произнес:

- Послушай, Андрюша. Раз уж зашел разговор, объясни ты мне, я понять хочу. Почему ты с ней так? Почему столько лет терпел это все? И меня, и Серегу? Она же всю жизнь только тебя любила, все к тебе бегала. За тобой на край света была готова. Только ты не взял ее с собой. Не взял. А ведь она ждала тебя, всю жизнь ждала - и когда с Сережей жила, и когда со мной. А когда ты вернулся, она же решила, что за ней. Меня бросила, собрала чемоданчик и бегом. А ты на порог не пустил. Почему, Андрей? Теперь вот сидишь, ждешь ее тут. А тогда, когда все мог, не пустил. Почему? Я не понимаю, я не в силах это понять, почему?
 
Ответа не последовало.

- Похоже, заснул он, - Петруша нетерпеливо поерзал, снова придвинулся к Сергею и влажно зашептал ему в ухо:

 - Вот ты его уважаешь, в разведку с ним собрался. А почему? За что? За делишки его темные? За миллионы? Казино, рестораны, шалавы канканы пляшут. Много он о тебе вспоминал тогда? Вот то-то. А Вера? Ему даже Вера стала тогда не нужна! Побоку любовь, побоку друзей, все побоку – только деньги, деньги, деньги! А что теперь? Пшик на пустом месте, все просрал, хорошо жив остался. Тут теперь с нами сидит, Веру дожидается. Вспомнил, когда жареный петух клюнул. Так еще и нос воротит. Сволочь! Ненавижу его. Ненавижу! – Петя затряс худым кулачком.
 
Сергей Иванович брезгливо отстранил Петрушу локтем, постучал о землю своей черной тростью и тихо произнес:

- Ну и дурак же ты, Петя. Ну и дурак. Ничего-то ты про него не понял. Ничего. Я за то его и уважаю, что он дважды от нее отказался. На край света не увез, не таскал по баракам да нарам. А мог бы, но думал не о себе, а о том, как ей лучше. А потом в омут гнилой за собой не потащил, не замарал своей любовью, жизнью своей воровской. Пожертвовал он собой ради нее. Как я когда-то. Только я один раз, а он дважды.
    
- Пожертвовал?! Он же всеми нами пожертвовал! Сережа, он же всех нас несчастными сделал, всех четверых! – Петруша замахал перед носом скрюченными пальцами.

Сергей, не глядя на него, продолжал:
 
- Да опять ты, Петя, не то говоришь! Ну-ка, отвечай, что в твоей жизни самое лучшее было?

- В смысле?.. Ты же знаешь, лучше Верочки ничего в моей жизни не было. Я был самым счастливым человеком на свете, когда она была рядом. Я даже…

- Да ясно! Вот и я был целиком и абсолютно счастлив, когда Вера была моей женой. И лучше этого времени не было ничего.
 
- Что же ты армию свою ради нее не бросил? – Петруша неприятно осклабился.

- Дурак ты, Петя. Я понял, что не любит она меня, раз не хочет со мной ехать. Глаза ее увидел несчастные и все понял. И отпустил. Понимаешь? - Сергей нахмурился, - И про Андрея я тебе скажу – в его жизни тоже ничего лучше Верочки не было. И быть не могло. И не спорь! Теперь вот скажи: что самое лучшее в твоей жизни сейчас? Здесь и сейчас?

- Здесь?.. Что ж тут хорошего. Только то, что Верочка к нам приходит. Когда вижу ее, так опять молодой, опять весна в душе, я даже…

Сергей нетерпеливо перебил:

- Понимаешь, Петруша, очень важно, что у нас есть что ждать. И я, и Андрей, и ты живем-то только потому, что приходит к нам сюда эта удивительная женщина. Понимаешь? Она – наше несостоявшееся счастье. Одно у троих, понял ты? Я не знаю, приходила бы она к кому-то одному, ведь ни один из нас не достоин этой женщины, ни один из нас не сделал ее счастливой. Но к нам троим она приходит. Нам есть что ждать, Петя. Не всем здесь так повезло, - Сергей глубоко вздохнул и с силой воткнул трость в землю.
 
- Эк ты завернул. Не знал за тобой… А, может, ты и прав, Сереженька, может и прав. Эй, Андрей! Да проснись же!

Петруша, близоруко щурясь, обернулся к Андрею, но тут его за руку схватил Сергей:
 
- Стойте! Петя, посмотри, кажется, Вера идет? Верочка! – Сергей Иванович вытяну шею.

- Она! - Петруша привстал, пошатнулся и завалился боком на Сергея Ивановича.

- Уйди ты, черт! – Сергей крепко ухватил товарища за локоть и усадил рядом, - Сиди здесь, я пойду встречу.

Он рывком поднялся и, бодро отстукивая палкой, зашагал по дорожке навстречу невысокой женщине в голубом плаще.

                Когда их разделяло всего несколько шагов, Сергей понял, что обознался. Сразу поник, осунулся, развернулся и медленно поплелся назад. Подойдя к скамейке, посмотрел на часы. Было уже четыре по пополудни. Полумрак, в котором сидел Андрей Андреевич, стал еще гуще. Ажурная кленовая тень на солнечной половине скамейки превратила Петрушин костюм в камуфляж.

Прокашлявшись, Сергей Иванович раздраженно доложил:
 
- Обознался. Не придет она сегодня. Пойду. Не хочу тут больше с вами. Голова разболелась. Встречаемся через неделю. Все. Прощайте.

                Сергей протянул руку. Петруша пощупал ее влажными пальцами. Андрей на протянутую руку не отреагировал. Панама совсем закрыла его лицо.
 
- Ты что же, Андрей, и руки не подашь? Ну знаешь! - Сергей побагровел, развернулся и зашагал прочь, стуча палкой.

- Сережа! Стой!

Сергей оглянулся. Петруша держал Андрея за грудки, но тот медленно сползал со скамейки. Петруша растерянно крутил головой.
   
- Сережа!.. Он умер.

                Сергей Иванович дернулся, замер с запрокинутой вверх головой.
 
                В вышине две белоснежные бороздки от невидимого самолета беззвучно разрезали небо пополам. Воздух медленно наливался свинцовой тяжестью от напряжения и, наконец, прорвался тяжелым низким гулом.

                Стая птиц, словно от выстрела, сорвалась с верхушек деревьев и полетела по кругу, оглушительно хлопая крыльями.

                От порыва ветра сквер закачался, закружился. Резная тень от клена забегала по склоненной Петрушиной спине, создавая впечатление, словно он тянул Андрея рывками вверх-вниз, вверх-вниз.

 
                Сергей Иванович как рыба беззвучно хватал ртом воздух. Рванул ворот рубахи, на дорожку отлетели галстук с зажимом и три пуговицы. Задышал. Сгорбился, сразу превратившись в больного немощного старика. Просипел упавшим голосом:

- Как умер?.. Когда?

Петруша белыми от ужаса глазами смотрел то на Андрея, то на Сергея:

- Не знаю. Холодный уже… Сережа! Мы с ним разговаривали, разговаривали… А он был мертвый… Он давно был мертвый! Но он же все время чем-то шуршал?

Сергей Иванович качнулся, шагнул к скамейке, подцепил тростью лежащий у ног Андрея букетик сирени, завернутый в шелестящую прозрачную обертку:

- Это он для Веры… Любил он нашу Верочку. Очень любил.

 Петруша поднял сирень, трясущейся рукой положил букет на колени Андрея Андреевича.
 
Сергей тяжело осел на скамейку подле Пети.
 
- Не дождался наш Андреич, не дождался… Не придет она к нему. Уже никогда не придет, - болезненно сморщившись, Сергей Иванович достал из нагрудного кармана нитроглицерин, положил таблетку под язык себе, другую - в рот Петруше. Тот послушно ее проглотил.

От знакомого шелеста оба вздрогнули, Петруша вцепился в руку Сергея Ивановича.

- Что же это, Сережа? А мы? Мы дождемся? Неужели вот так все и закончится? И ничего уже нельзя ни изменить, ни исправить? И ждать больше нечего? Что нам осталось-то, Сережа?

- Что осталось, Петруша? Помнить и прощать. Помнить и прощать… И ждать. Надеяться и ждать. До последнего вздоха. Как Андрей…

- А она придет, Сереженька? Вдруг она приходила только из-за него?

- Она придет, Петруша. Обязательно придет. Обязательно…

                Петруша всхлипнул и уткнулся в плечо Сергея Ивановича. Тот бережно обнял его тщедушное тельце и погладил как ребенка по вспотевшей розовой голове.

                Резная тень от клена пробегала по сгорбленным фигурам двоих стариков вверх-вниз, вверх-вниз, отчего казалось, что они содрогаются то ли от смеха, то ли от рыданий.

                Фигура третьего старика, неестественно завалившегося на спинку скамьи, находилась в сумраке и была абсолютно неподвижна. Только легкий ветерок шелестел оберткой букетика сирени на его коленях.

                Солнце клонилось все ниже и ниже. Густая тень медленно вытягивалась, поглощая подвижное кленовое кружево и неумолимо подбираясь к двум обнявшимся старикам…