Если завтра война, если завтра в поход

Вопрос первый: почему Германия 23 августа 1939 года заключила с советским Союзом пакт о ненападении?
Принятый в Европе корректный ответ звучит примерно так. Основатель вермахта генерал Ганс фон Сект после Первой мировой войны считал причиной поражения Германии – ведение боевых действий одновременно на два фронта. И с ним соглашались многие немецкие генералы, в основном уроженцы Восточной Пруссии. Их представители и лоббировали в германском руководстве идею улучшения (до определённого времени) отношений с СССР.
Вопрос второй: почему Германия, не закончив войну с Англией, отступив от военной доктрины фон Секта, 22 июня 1941 года вдруг напали на Советский Союз?
Несомненно, побудить к этим действиям политическое и военное руководство Германии могло только обстоятельство, реально угрожающее национальной безопасности.
Кто же мог решиться на войну с Гитлером?
В 41-м необходимым экономическим и военным ресурсом для этого располагали в мире лишь США и СССР.
И если нападение Германии на Советский Союз имело упреждающий, превентивный характер, то, что мы знаем о готовившемся тогда наступлении Красной армии…
Да, в моем, в нашем распоряжении пока нет документов на этот счёт. Однако, у меня, на пример, нужды в них тоже нет. Понимание истории страны как совокупности частных личных историй разного уровня, в которых лично уверен, достаточно исторично.
И не спешите привычно негодовать.
С детства знаю: нападение на Советский Союз не было уж таким вероломным.
Нас просто опередили. Возможно – на несколько месяцев. Именно это стало причиной нашей великой трагедии.
Похоже, 22 июня 1941 года Советский Союз был наиболее уязвим. Его ударные войска лишь занимали исходные позиции для своего скорого нападения, а пограничная защита в основном уже была снята. Конечно, всем известна героическая оборона Брестской крепости, да я слышал, что в Прибалтике находился, верьте не верьте, целый танковый корпус сплошь из тридцатьчетвёрок и КВ, который крушил врага, пока было топливо…
Мой отец работал тогда на военном авиационном заводе. Нападение Германии не застигло заводчан врасплох, ибо с конца 30–х они, точно один организм напряжённо готовились к этой войне. Молодые инженеры, в частности отец и его товарищи, представляли её как масштабную наступательную операцию Красной армии, в результате которой начнётся мировая пролетарская революция.
А мой дед тогда командовал батальоном, только-только передислоцированным из Сибири на литовско-германскую границу в район железнодорожной станции Идрица.
В целом местное население Литвы относилось к новой советской власти и Красной армии, как рассказывал дед, вполне терпимо, даже дружественно, т.е. воевать ему было не с кем, и задач перед ним таких не ставилось. Эта неопределённость, эта неясность военной и политической обстановки сильно нервировали его. Ибо не другой стороне границы, напротив, были немцы, и они, как почти ежедневно сообщали перебежчики  и беженцы, явно готовились к войне. С кем?
Решившись на самостоятельные действия дед (тогда ему было 32 года) заблаговременно отправил жену с детьми к своим родителям в деревню на Волге, что спасло, я считаю мою маму.
Сам он каждый день представлял начальству не только доклады о случившемся на границе, но и предложения о немедленном усилении позиций батальона, хотя это не вызвало ни одного ответа.
Уже на кануне начала войны дед на свой страх и риск выдал бойцам полный боекомплект и приказал окапываться.
Немцы разбомбили станцию, но позиции батальона не атаковали, обошли стороной. Батальной двинулся следом за немцами и через пару недель с малыми потерями вышел в расположение своей дивизии (линия фронта была подвижной).
Однако скоро последовало новое окружение, теперь очень тяжёлое и длительное. Только в середине сентября отряд голодный и скудно вооружённых красноармейцев достиг прифронтовой зоны, где вдруг был обнаружен крупным немецким подразделением, что обещало неминуемую гибель. Дед приказал бойцам отступать через лес в направлении линии фронта, а сам с пулемётом притаился на опушке. Когда все скрылись, он отчётливо понял, ощутил: это его последний бой, его последний день. Было солнечно, жарко и тихо.
Дед молча попрощался со всеми родными, после чего положил под руку пистолет для себя, на случай если ранят.
Показались немцы. Дед терпеливо подпускал их ближе и ближе: боезапас был небогатый, и бой предстоял короткий. На долгий миг время застыло.
Тут-то и случилось чудо, подобное которому он видел только в кино: внезапно и почти неслышно из леса начали появляться нескончаемые советские кавалеристы, заблестели на солнце стальные сабли, немцы ринулись назад…
Из этих рассказов отца и деда и множества других реальных людей я сделал для себя три вывода:
– для политически активной мыслящей части советского общества начало войны с Германией было ожидаемым событием;
– на первом этапе войны советские и немецкие командиры руководствовались схожей, одинаковой тактикой фланговых прорывов и глубоких рейдов в тыл противника;
– значительную роль в морально–психологической подготовке Красной армии и всего советского общества к неминуемой войне играл кинематограф…
О последнем пункте отдельно. Когда я учился во ВГИКе (Всесоюзном государственном институте кинематографии), там я создал картину «Дело жизни Ефима Дзигана». Знаете фильмы этого выдающегося режиссёра?
Самая известная и признанная работа Ефима Львовича «Мы из Кронштадта» (1936) – классика нашего кино. Следующий фильм «Если завтра война» (1938) был очень популярен до войны в среде советской молодёжи. За этот фильм Е. Л. Дзиган получил Сталинскую премию.
«Если завтра война» – это впечатляющая, убеждающая иллюстрация к широко известным тогда словам «первого красного офицера» К. Е. Ворошилова: «Нет сомнений в победе над врагом, вопрос – какой ценой. Я лично думаю (так думает тов. Сталин, так думает тов. Орджоникидзе, так думает весь наш ЦК партии и правительство), что мы должны победить врага малой кровью» (Ворошилов К. Е. Статьи и речи. М., 1936. С. 641).
Поверьте, большой мастер Дзиган решил задачу как большой мастер. Впечатляюще непобедимыми были показаны не только действия воздушного десанта, танковая атака, кавалерийская рубка, но и вся Красная армия, весь Советский Союз.
Усиливала и очеловечивала картину песня Дмитрия и Даниила Покрасов на слова Василия Лебедева–Кумача. Правда, в результате заключения с Германией пакта о ненападении песня эта лишилась важного куплета:

Кто Родине нашей грозится войной,
Тот будет сражаться со всею страной.
Лишь землю родную затронет фашист –
Станет танкистом любой тракторист.

В секретном постановлении ЦК ВКП(б) он был запрещен – временно, до особого распоряжения – исполняться с киноэкрана, по радио, со сцены и в строю. И даже в этом мае песня звучала, по–моему, без него:

Если завтра война, если враг нападёт,
Если тёмная сила нагрянет, –
Как один человек весь советский народ
За любимую Родину встанет.

На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война, если завтра в поход, –
Будь сегодня к походу готов!

Если завтра война, – всколыхнётся страна
От Кронштадта до Владивостока.
Всколыхнётся страна, велика и сильна, –
И врага разобьём мы жестоко.

Полетит самолёт, застрочит пулемёт,
Загрохочут могучие танки, –
И линкоры пойдут, и пехота пойдёт,
И помчатся лихие тачанки.

Подымайся народ, собирайся в поход!
Барабаны, сильней барабаньте!
Музыканты вперёд! Запевалы, вперёд!
Нашу песню победную гряньте!..

Итак, главный враг был назван ещё в 1938–м: фашистская Германия.
Сталин очень любил эту картину и часто показывал её своим иностранным гостям. Что ещё можно и нужно сказать о фильме?
В его основу лёг роман Николая Шпанова «Первый удар». Роман этот предварялся эпиграфом: «…есть войны, которые рабочий класс должен назвать единственно справедливыми войнами: это борьба за освобождение от рабства, от гнёта капиталистов, – и такие войны должны быть, так как иначе, как в борьбе, мы не достигнем освобождения». Ленин В. И. (Т. XXIII. С. 190).
Цитата – адрес.
Да, первоначало Второй мировой войны – это первоначало Мировой революции.
И если мы допускаем, что советское политическое и военное руководство готовилось к войне на чужой территории, то надо ответить: против кого и ради чего?
Ответ давал и даёт «Первый удар» Шпанова, выпускавшийся до войны большими тиражами:
«…Со шкафа раздавались звуки репродуктора. Молодой радист, без гимнастёрки и сапог, ловил Коминтерн. Слышимость была хорошая, без помех.
Динамик чётко выговаривал слова утреннего выпуска Последних известий:
– Сообщение о действиях советской авиации произвело в Европе огромное впечатление…
– В Чехословакии народные демонстрации против немецких насильников…
– Под давлением народных масс во Франции образовано правительство Народного фронта. Гитлер получил отпор…»
Декларированная Ворошиловым тактика ведения войны малой кровью на чужой территории являлась на самом деле стратегией экспорта мировой революции.
Несомненно, И. В. Сталин был внимательным читателем сочинений Л. Д. Троцкого: он не только громил и уничтожал троцкистов как политических врагов, но и смело использовал наработанные троцкистами политические технологии и теоретические установки.
Практика построения социализма в одной стране отнюдь не исключала перспективу мировой революции, и руководство Советского Союза во все времена стремилось к идеологической экспансии. «Железный занавес» изобрёл не Сталин, а Черчилль с целью обезопасить либеральную демократию от распространения «коммунистической заразы».
План экспорта мировой революции Сталин частично реализовал: принципиальным итогом Второй мировой войны стало создание мировой социалистической системы.
Самым мощным оружием Советского Союза на самом деле были не танки или самолёты, а экспорт социальной транснациональной идеологии.
Когда Гитлер понял, осознал это, он принял (единолично) вынужденное непонятное военным политическое решение о немедленном нападении на Советский Союз. Это был шаг на опережение ситуации, слабый шанс на спасение.
Напротив, Советский Союз не спешил вступать в войну: к июню 41-го не было условий для развития мировой революции! Европейские страны сдавались фашистам практически без боя. Гитлер воевал на чужой территории и малой кровью. Период с 39-го по 41-й был моментом мирового триумфа идеологии фашизма. Оставалось ждать, тянуть время.
Допускаю, Сталин надеялся, что после падения Англии, последнего оплота либеральной демократии на Европейском континенте, освободительный поход Красной армии будет иметь мировой революционный резонанс. И тогда с фашисткой Германией произойдёт именно то, что пророчески описал Николай Шпанов:
«…Зажигательные бомбы, сброшенные первыми эшелонами Дорохова, вызвали пожары в военно-промышленных районах. Температура в 3200 градусов, развиваемая бомбами, была достаточна, чтобы воспламенить самые трудно возгораемые материалы. Языки пламени появлялись мгновенно на месте падения бомб, и самолёты удалялись к северу, чтобы сбросить следующие бомбы на Бамберг.
На смену первому эшелону подходили самолёты второго, сбрасывающие фугасные бомбы. Ко времени их падения половина военных заводов была уже объята огнём. Красные столбы пламени с воем устремлялись к небу, вздымая тучи искр и окрашивая чёрный купол неба багровыми сполохами. О том, чтобы бороться с разбушевавшимся океаном огня, не могло быть и речи. Пламя было всюду. Оно возникало всё в новых и новых местах, вырывалось из новых и новых развалин. Стеклянные крыши цехов лопались с жалобным звоном. С гулом горного обвала оползали многоэтажные корпуса. Как жалкие детские игрушки, сворачивались в клубки стальные каркасы горящих самолётов. Раскалённые коробки танков делались прозрачными. Их никто не пытался спасать. Пожарные и охрана бросились в подземелья, спасая самих себя.
Ещё через несколько минут в нюрнбергских домах полопались все стёкла. Волна страшного взрыва докатилась туда за шестьдесят километров. В Бамберге взлетел на воздух завод взрывчатых веществ. Небо пылало. На десятки километров вокруг поля покрылись хлопьями копоти. Толпы обезумевших охранников стремились в убежища. У входов клокотал водоворот потерявших рассудок людей. Электричества не было. Лифты, набитые визжащими от ужаса охранниками, стояли посреди тёмных шахт. На глубину тридцати метров нужно было спускаться по железным лестницам. В полутьме, к которой ещё не привыкли глаза, люди оступались и падали. Их никто не поддерживал.
Но убежища ещё не успели наполниться и на половину, когда над теряющими рассудок толпами пронёсся крик:
– Вода!
Вода появилась на улицах. Сначала её не придали значения. Но когда уровень её течение трёх минут повысился до полуметра, когда по главным улицам уже можно было пройти только по пояс в воде, когда вода потоками хлынула в подвалы, когда вслед за стремящимися в подземелья людьми с грохотом ринулись водопады, – все поняли:
– Плотина!!!»
Рухнувшая плотина и очистительный потоп – это ёмкий образ мировой революции… Однако то, что в 40–х годах XX века должно было произойти, не произошло.
В заключение не могу не указать на один важный, на мой взгляд, нюанс, совершенно не разработанный в исторической аналитике: в книге «Первый удар», которая была издана в 1938-м году, будущая война против фашизма называется «священная».