ЮДИН

Юдин чувствовал, что голова его пуста, как бубенчик, и под куполом черепа звенит одна мысль: «Умираю. За что?» Он встал с дивана, накинул на плечи старый китель и прошёл к чёрной дыре окна. За стеклом он увидел своё отражение: мутные глаза на тёмном лице с бесформенным носом. «Пора», – решил Юдин и трижды ударил в потолок бамбуковой палкой.

В квартире появился верхний сосед Юдина – робкий человек по фамилии Рябов.
– Ну, как? – спросил Рябов, потирая цепкими, как птичьи лапки, руками.
– Трудно. Первый раз умираю – навыка нет! – пошутил Юдин, он умел шутить, особенно в те минуты, когда люди жалели или унижали его.
– В больницу надо лечь... операцию сделать, – сосед по-хозяйски полез в шифоньер и выволок оттуда лучший костюм Юдина с наградной колодкой. Труднее, оказалось, найти в груде разного тряпья чистую рубашку. «Надо Веру попросить, чтобы постирала», – решил Рябов, и хотел было про это дело сказать Юдину, но осёкся...
– Пили вы много! – бормотал Юдин, он с кем-то или сам с собою зло ругался. – Ты чем меня утешаешь, дурак. Это не причина, мало ли людей пьёт... Ты ещё будешь жить лет сорок, а мне умирать! – больной всхлипнул, простонал тихонько и сел у окна в кресло, чувствуя, как в правом боку работают чужие, вредные клетки, разрушая печень, наполняя все тело болью и горечью обиды.
С женой Юдин развёлся давно. Сыну тогда шёл пятый год или четвёртый. Все последующие годы он старался забыть её и ребёнка, вырвать начисто – и это ему почти удалось, особенно в последние годы, когда перестали удерживать алименты, и он освободился от ежемесячных уколов памяти.

А был ли мальчик? Оказалось, что был, что есть – и он, Юдин, должен с ним сегодня встретиться. Совесть безжалостно шарила в тине забытых лет: чем он виноват перед сыном? Чем?! Вспоминалась лишь череда мелких хитростей, на которые он шёл, чтобы алименты не платить со своих дополнительных заработков. Особенно он ловчил в то время, когда копил: сначала на машину, потом на катер с мотором, затем... Сколько сил и средств отняла эта перелицованная его руками, чудо квартира из двух комнат!
Досадно, глупо было бы бросить всё на ветер, на тысячу осколков, в прах... Рябов убеждал его по закону передать все сыну Павлу, и в этом был прав. Это так можно, но можно и не одаривать наследника. Юдин не мог простить жене измены и развода. Эта обида на Татьяну, на её счастье с другим человеком, о котором он только краем уха слышал, но ни разу не видел, желчью разливалась по жилам, смрадным угаром торфяного пожара душила его одинокую жизнь.
Рябов накрывал стол к приходу неведомого гостя, сновал из кухни в комнату, суетился. На кухне из холодильника он достал бутылку «Московской» водки и после мучительных для пьющего человека раздумий поставил назад, положил на полку ближе к морозильнику. Руки его тряслись от нервного озноба.
– Может, ошибается врач?! – выкрикнул Рябов.
– Нет. Я сам знаю, – отозвался из комнаты Юдин.
– Так рано, на взлёте жизни?
– Да, ладно, какой там взлёт, умирать, так умирать. Воздух чище будет? – пошутил Юдин. – Ты на кухне не прячься, а скажи лучше: как с имуществом быть?
Рябов выпил кружку холодной воды из-под крана, провёл по жёлтому безбородому лицу ладонью и после паузы выдохнул с облегчением:
– Павел придёт: видно будет.
– Я думаю, машину тебе подарить?! – улыбнулся Юдин.
– Ты чего, смерти моей хочешь! Я трезвый, когда бываю? – Рябов появился в комнате. – И денег таких у меня нет, чтобы на бензин тратить!
– Зря мы встречу затеяли, не придёт он, увидишь! Вот тогда от машины не отвертишься, подарю, – пригрозил Юдин.
– Я же с ним договорился, Павел уже взрослый человек и потом мне обещал, что в семь, – начал оправдываться Рябов. – Сначала звоню. Татьяна подошла. Ну-у, я как было велено, трубку повесил. Через час опять позвонил, а голос-то мужской!? Я растерялся, он или не он, а потом воздуху набрал, да как рявкнул командным голосом: «Подать, – говорю, – мне Павла Николаевича!» – оказалось, что это он…
Они сидели у накрытого стола и ждали. Слова привычно шли по кругу, с каждым оборотом погружая Юдина в жалость к себе: «Рябов будет жить ещё лет тридцать, – думал он. – Жениться надо было, а не со шлюхами кувыркаться, загулялся на старости лет, не успел, седина в голову – бес в ребро, говорят... И лечиться опоздал! Как было знать, что мне дана короткая жизнь?»
Рябов ёрзал на стуле от неудобства своего положения посредника на свидании отца и сына. Он пробовал закуску, причмокивал, сопел и каждым блюдом оставался недоволен.  Капусту Рябов пробовал особенно тщательно и долго, потом объявил Юдину, что в капусту необходимо добавить сахара, и под этим предлогом скрылся на кухне. Там Рябов открыл кран с водой, плеснул водку в стакан, торопливо ухнул и придержал шумный выдох рукавом пиджака. В этот момент раздался звонок, и Рябов метнулся в прихожую, открыл дверь.

Юдин-младший вошёл в квартиру, почтительно склонил голову и, не протягивая руки, сказал:
– Здравствуйте. Здравствуйте.
Голос его оказался негромок, слово прозвучало осмысленно: было ясно, что это не пустое слово, а наполненное добрым уважением. Высокий ростом, он был по-спортивному строен, на белёсом лице мягко и спокойно светились голубые глаза. Было в нем что-то крепкое, привлекательное. Юдин заметил это, но по привычке относиться к людям недоверчиво, решил: «Лицо глупое. Бабник».
Рябов ухватил Павла за руку и втиснул в комнату. От задумчивости Юдин забыл ответить на приветствие сына. Первая фраза у него прозвучала по-армейски резко:
– Садись! Что-то заждались мы тебя, Павел!
– Мне Рябов звонил и сказал, что в семь. Это, наверное, вы?
– Да, я, – в тон командиру ответил Рябов.
Всхрапывая от боли, Юдин выспросил сына: чем он занимается, как живёт? Оказалось, что учится на четвёртом курсе Уральского политехнического, играет в волейбол за сборную института, недавно ездил в Ригу на какое-то международное первенство, в армии не служил, жениться пока не собирается. Юдин не спрашивал о семье и Татьяне. Павел понимал это и молчал, но Юдину помимо воли хотелось, чтобы сын обмолвился о жизни матери, может ей тоже в чём-то приходится плохо...
Рябов принёс початую бутылку, разлил по рюмкам на троих:
– Предлагаю выпить за встречу, чтоб этот дом, чтобы вы, Павлик, были здесь, как дома! – Рябов выпил, выдохнул и добавил: – У меня тоже сын, Сашка, четырнадцать лет балбесу, а он все рыбок разводит, на рыбалку – ни-ни! Зато аквариум – восемь вёдер!
– Извините, я на машине, за рулём. – Павел поставил рюмку. Юдин тоже опустил руку, расплёскивая водку на скатерть. – Мать о вас ничего не рассказывала, а я не помню. Знаю, что военный и все, когда вошёл, по орденской планке на пиджаке только и догадался, что вы – это вы, – Павел не к месту рассмеялся.
– Что ты, Павлик, – одёрнул парня Рябов. – В зеркало глянь, ты на отца, как две капли... копия!
Павел оглянулся и увидел в зеркале насупленное лицо отца. Юдину казалось, что улыбки на лице сына появляются не вовремя, не по делу и есть в них что-то обидное, снисходительное. «Видно, умником считает себя», – подумал он. В сердце Юдина вскипела злоба: на себя, что согласился на эту встречу двадцать лет спустя, на Рябова, который всё организовал, на того парня, который ему сын. Как к нему относиться и что чувствовать, Юдин не знал.
Рябов нашёл в шкафу фотографии, документы давно минувших лет:
– Вот, посмотри, тебя ещё в планах не было, – он суетился, рассыпал карточки перед Павлом. – Коля, помоги найти, посмотри, где эта карточка, помнишь, после футбола, я не могут найти?!
– Брось, Леша, не сипити. Этому всё равно. Что родной, что неродной! Что ты, что я! Хоть сдохни! – он вырвал из рук Павла фотографии и, подыскивая какие-то слова, стал лихорадочно укладывать карточки в пакет, но слова на язык не шли, а боль лёгким стоном рвалась наружу.
– Нет! Почему же? Николай Александрович, очень любопытно, разрешите взглянуть?! – Павел взял из рук отца заинтересовавшую его фотографию, показал Рябову. – Вот, посмотрите, у меня дома такая же, только обрезана с другой стороны.
– Да, это снято так, – неуверенно возразил Рябов.
– Ну-ну, конечно, – согласился Павел и крикнул так, чтобы Юдин слышал его в кухне. – Николай Александрович, разрешите, я возьму эту половинку.
– Да, я прапором тогда служил...
– Ясно, от генерала мать бы не ушла!
На кухне Юдин попросил сигарету у Рябова и, прикуривая, пожаловался:
– Почему моя обязанность жалеть кого-то и помогать? Меня не жалели и добром не угощали.
– Глупости, конечно, – согласился Рябов.
– Вот и я так думаю, – вздохнул Юдин.
Павел мёрз на балконе, пытаясь унять возникающую неприязнь к отцу. Щёлкнула дверь, он обернулся и встретился лицом к лицу с отцом, Юдин поторопился, сказал, покривив тёмное лицо усмешкой:
– А я вот умираю.
И услышал в ответ:
– Ну, зачем вы так.
– Как зачем?! Болезнь у меня, рак печени.
– Операцию надо сделать, в больницу лечь, я давно ему говорю, – вмешался Рябов.
– Сейчас против всякой болезни есть средства, если вовремя взяться, – в голосе Павла звучала ласковая убедительность. Он начал рассказывать о каком-то Алексее Петровиче, которого вылечили, о знакомом из Мединститута, который рассказывал, что... «Парень этот глуп! А жаль», – окончательно решил Юдин, налил себе водки. Рябов поддержал Павла и они наперебой принялись рассказывать друг другу редкие случаи чудесного исцеления. Юдин не слушал слова, он налил ещё, и ему вдруг стало так жалко себя, свою одинокую жизнь, что часть этой горькой жалости пролилась и на сына, отец ласково спросил:
– Как мать поживает?
Павел бодро ответил, что она с Григорием отдыхает в Гурзуфе, а он с сестрёнкой Наташей, ей 14 лет, хозяйничает дома, что недавно Григорий Львович поменял машину и новую не рискнул гнать в Крым, и сейчас машина стоит под окном...
Сквозь открытую балконную дверь потянуло холодом, Павел глянул на отца,  прикрыл дверь и почувствовал: «Пора».
– Извините, мне пора, Наташа дома ждёт, – сказал он Рябову и прошёл в прихожую.
– Может, останешься, я чай поставил, сейчас закипит, – попросил Павла Рябов.
Юдин слышал и понимал: «Павел уходит, не может сказать главного, не может и уходит». Павел одел ветровку, взялся за дверь и неожиданно, стрельнув глазами мимо Рябова, спросил:
– Зачем звали?! Может врач ошибается и диагноз не столь безнадёжен?
– Какой к чёрту диагноз, – огрызнулся Юдин.
– Я бы не сказал, что вы похожи на смертельно больного человека.
– На больничную падаль?! – глаза Юдина налились кровью. – Так я ещё живой, видишь! Ещё живой, так матери и передай, могу! – он резко встал, хрустнула под рукой рюмка. Рябов подхватил тяжёлое тело и усадил на стул. Неожиданно для самого себя Юдин заплакал, скупо, тихо. Павел топтался на месте, около двери. Ему хотелось обнять, успокоить его. Он не мог вернуться в комнату, боялся и говорил из прихожей сухо, как гвозди забивал:
– Если вы беспокоитесь, что вас некому будет хоронить, так я приеду, мать приедет. Рябов позвонит и мы, приедем, похороним.
– Да как ты смеешь говорить отцу, – не выдержал Рябов. – Да мы, да я тебя, сучёнок! – Рябов ударил Павла.
 
Звон оплеухи поднял Юдина, он вошёл в прихожую, но Павла там уже не было.
– Ушёл, гадёныш. Я ему по морде закатал, он утёрся и ушёл, – сообщил Рябов трясущимися губами. – Но он придёт, увидишь, честно, придёт! – глаза Рябова светились радостью победы.
– За что? – спросил Юдин.
– За то, что – гад, а не сын, смылся сопляк! Я своего бы по стенке размазал, а этот придёт, придёт жалеть будет!
Юдина качнулся, лицо его скорчилось от болезненного беззвучного хохота.
– А я серьёзно, серьёзно, Коля… Будет продолжение, ему надо… он же взрослый, я ему про квартиру шепнул и прочее, вот увидишь, приползёт! И Татьяну приведёт, слезы будут лить... Она от жадности, из любопытства… прибежит… Она же виноватая? Виноватая…
Юдин замер лицом, отогнал боль, успокоился.
– Чаю завари, а лучше мяты, тошнит чего-то, – попросил он Рябова. – А машину я тебе все одно подарю, хоть на пропой... – Юдин добрался до кровати, прилёг. Голова его ослабла, опустилась на подушку в предчувствии сна. Он повернулся к стене на левый бок и прикрыл глаза. Во мгле угасающего сознания, под сводом тяжёлого черепа билась в агонии, царапалась последняя мысль: «Живу. Зачем?»