Блок. Прошли года, но ты всё та же Прочтение

«Прошли года, но ты – всё та же…»






       * * *   
                Я знал ее еще тогда,
                В те баснословные года.
                Тютчев

                Прошли года, но ты – всё та же:
                Строга, прекрасна и ясна;
                Лишь волосы немного глаже,
                И в них сверкает седина.

                А я – склонен над грудой книжной,
                Высокий, сгорбленный старик, –
                С одною думой непостижной
                Смотрю на твой спокойный лик.

                Да. Нас года не изменили.
                Живем и дышим, как тогда,
                И, вспоминая, сохранили
                Те баснословные года...

                Их светлый пепел – в длинной урне.
                Наш светлый дух – в лазурной мгле.
                И всё чудесней, всё лазурней –
                Дышать прошедшим на земле.
                30 мая 1906


     Эпиграф у Блока – это не выжимка смысла, намек к прочтению, а ссылка на предшествующую сцену. Приглядимся к ней, то есть перечитаем стихотворение  Тютчева полностью:

                «Я знал её ещё тогда,
                В те баснословные года,
                Как перед утренним лучом
                Первоначальных дней звезда
                Уж тонет в небе голубом…

                И всё еще была она
                Той свежей прелести полна,
                Той дорассветной темноты,
                Когда, незрима, неслышна,
                Роса ложится на цветы…
               
                Вся жизнь ее тогда была
                Так совершенна, так цела,
                И так среде земной чужда,
                Что, мнится, и она ушла
                И скрылась в небе, как звезда.»

     Остаётся только поражаться как Тютчев тут совпал с Блоком первого тома. Точнее образ  той девушки Тютчева с  обликом той, в которой Блок пытался воплотить Лучезарную.
     И как  все эти “звезды” перекликаются теперь с его Незнакомкой!
«Театр. Незнакомка»:

  « Звездочет (на мосту):

                Ночь полнозвездная светла.
                У взора – только два крыла.
                Но счет звездам вести нельзя -
                Туманна млечная стезя,
                И бедный взор туманится…

                …Восходит новая звезда.
                Всех ослепительней она.
                Недвижна темная вода,
                И в ней звезда отражена.
                Ах! падает, летит звезда...
                Лети сюда! сюда! сюда!

    По  небу, описывая медленную дугу, скатывается яркая и тяжелая звезда. Через миг  по  мосту  идет  прекрасная  женщина  в  черном,  с  удивленным  взором расширенных глаз. Все становится сказочным -  темный мост и дремлющие голубые корабли.  Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск.  Снег,  вечно  юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя,  ждет.»

     У «старика» из стихотворения – существует  свой сюжет в рамках трёхкнижия Блока.
     Вот он появляется в Первом томе («Двойнику»):

                «…Ты совершил над нею подвиг трудный,

                .. Я ждал тебя. А тень твоя мелькала
                Вдали, в полях, где проходил и я,
                Где и она когда-то отдыхала,
                Где ты вздыхал о тайнах бытия...

                И знал ли ты, что я восторжествую?
                Исчезнешь ты, свершив, но не любя?
                Что я мечту безумно-молодую
                Найду в цветах кровавых без тебя?

                Мне ни тебя, ни дел твоих не надо…
                27 декабря 1901»

     Вот они (поэт и  старик) уже вдвоём:

                «Мы, два старца, бредем одинокие,
                Сырая простерлась мгла.
                Перед нами – окна далекие,
                Голубая даль светла.
                29 декабря 1901»


     Вот второй из двойников – уже только воспоминание («Старик»):

                «Под старость лет, забыв святое,
                Сухим вниманьем я живу.
                Когда-то – там – нас было двое,
                Но то во сне – не наяву.

                Смотрю на бледный цвет осенний…
                29 сентября 1902»

     А вот он уже совсем один:

                «Когда я стал дряхлеть и стынуть,
                Поэт, привыкший к сединам,
                Мне захотелось отодвинуть
                Конец, сужденный старикам.
                И я опять, больной и хилый,
                Ищу счастливую звезду.
                4 июля 1903. Bad Nauheim»

     И вот опять старик – это  «Двойник»:

                Там – голубое окно Коломбины,
                Розовый вечер, уснувший карниз...
                В смертном весельи – мы два Арлекина
                Юный и старый – сплелись, обнялись!

                О, разделите! Вы видите сами:
                Те же глаза, хоть различен наряд!
                Старый – он тупо глумится над вами,
                Юный – он нежно вам преданный брат!
                30 июля 1903. С. Шахматова»

     Далее «старик» стал «старикашкой»:

                «…И ушла в синеватую даль,
                Где дымилась весенняя таль,
                Где кружилась над лесом печаль.

                Там – в березовом дальнем кругу –
                Старикашка сгибал из березы дугу
                И приметил ее на лугу.

                Закричал и запрыгал на пне:
                –Ты, красавица, верно – ко мне!
                Стосковалась в своей тишине!
                24 апреля 1905»

     Или почти мертвецом в таверне на болотах под маревом Ночной Фиалки:

                «…чинно, у бочки пивной,
                Восседают старик и старуха,
                И на них догорают венцы,
                Озаренные узкой полоской
                Отдаленной зари.
                И струятся зеленые кудри,
                Обрамляя морщин глубину,
                И глаза под навесом бровей
                Огоньками болотными дремлют…
                …И Ночная Фиалка цветет.
                1905-1906»

     Нет, в этом сюжете только одного – счастья исполненного долга. Даже в самом благополучном из них:

                «…На балконе, где алеют
                Мхи старинных балюстрад,
                Деды дремлют и лелеют
                Сны французских баррикад.

                Мы внимаем ветхим дедам,
                Будто статуям из ниш:
                Сладко вспомнить за обедом
                Старый пламенный Париж,

                Протянув больную руку,
                Сладко юным погрозить,
                Сладко гладить кудри внуку,
                О минувшем говорить.

                И в алеющем закате
                На балконе подремать,
                В мягком стеганом халате
                Перебраться на кровать
 
                Скажут: "Поздно, мы устали".
                Разойдутся на заре…
                25 февраля 1904»

     …парижские баррикады выглядят анахронизмом, бесполезной суетой сумасшедших дедов: мол, они вдоволь потешились, а потом разошлись по домам обедать…

     А в заглавном стихотворении… Такая  тоска, такая мечта! Мечта о той, которую не надо было бы изменять,  преображать, “воплощать”,  которая просто была бы рядом. И не иконой, а соратницей. С которой бы – спиной к спине против всего мира! Которая была бы верной.
     И без слов и просьб в кабинет с рядами книг  иногда приносила бы кофе.  И, может  быть, изредка,  молча, сзади обнимала за плечи.