Жар загребать моими руками?

 
В магазине под вывеской «Рыба» работала улыбчивая, вежливая, расторопная продавщица Аня. В этом отдаленном районе Одесской области, в котором преимущественно проживают болгары, она, как и я, тоже поселилась недавно. Я заходил к ней в магазин часто, так как она продавала еще и мясной фарш.

Постепенно мы стали здороваться, где бы ни встретились.  А когда она узнала, что я работаю в редакции районной газеты, то сразу обратилась ко мне с просьбой:
- Напишите о том, что мне угрожают, заставляют уволиться. Так и говорят: если не уйдешь из магазина – найдут меня утопленной в Бахмутке!

- Напишу, без проблем! Только скажите фамилии этих людей.

- Этого я не могу. Они же отомстят!

- Тогда и публиковать не буду. Скажут: выдумал, клевещет, такого в районе не было, нет и быть не может!

Несколько раз возвращалась Анна к этому разговору. Но ни фамилии не называла, ни в милицию не обращалась. Я так ей и сказал: разбирайтесь своими силами, если не хотите назвать обидчиков.

При следующей встрече на улице она сказала:

- Все, я уволилась. Побоялась. Струсила.

Я перестал терзаться, что не нашел способа защитить её.  Допустим, опубликовал бы я фельетон с намеками на местную мафию. Да и есть ли она в районе? Это ведь еще семидесятые годы, а не девяностые. Может какой-нибудь болгарин задумал устроить на эту работу жену или родственницу, вот и пугает Анну? И кто мне поверит, кого я приведу в свидетели? Вот то-то же!   

Борцами за правду хотят стать многие, но только так, чтобы им за это ничего не прилетело. Я бы сказал: хотят загребать жар чужими руками.

Инструктор райкома партии Анатолий решил подарить мне хорошую тему для критического материала.  Участковый инспектор милиции, живущий в болгарском селе по соседству с его тещей, завозит на свой приусадебный участок чернозем. Значит, говорит инструктор, он разоряет и обедняет природу где-то в другом месте.

Анатолий еще не знает, наносит ли милиционер вред окружающей среде или нет, но уже уверен,  что тот нарушает какой-нибудь закон и его нужно наказать. Из-за активности милиционера теща упрекает его и говорит, что сосед очень хозяйственный, а вот о ней и ее огороде позаботиться некому, хотя у нее есть и муж, и дети. Инструктору этот деятель, видите ли,  настроение портит. А наивная теща забывает, что болгарские зятья могут только пить вино с приятелями у них в подвале, но помощи от них в домашних делах не дождешься.

Я сразу понял смысл подсказки. Прекратит сосед завозить землю, замолчит и теща. И хорошо бы, чтобы его еще и наказали за это! Тогда разговор о завозе земли вообще отпал бы навсегда! 

То, что земля в этом селе солончаковая, я уже знал. И в добавлении чернозема видел ее улучшение. Также и понимал, что действие участкового инспектора вряд ли преступно, но Анатолию она хуже горькой редьки. Он бы легко разделался с ним, но не хочет ссориться с милицией. Ему же и дальше жить здесь среди родных болгар. Лучше бы это сделал я или кто-то другой. А он посмотрел бы со стороны, что из этого получится, и принял решение, кого поддержать. 

- Тебе же проще узнать, где он берет землю, - возразил я. – А заодно и выяснить: портит ли ландшафт, наносит ли вред природе? Пригласи его в райком партии для беседы, предъяви обвинение.  Райком же всесильный.

А для себя я решил, что не буду вмешиваться в эту мутную историю. И Анатолий, поняв это, оставил меня в покое. Сам тоже ничего узнавать не стал. И землю на участок теще не завез.

И еще много раз обращались ко мне знакомые и незнакомые люди с подобными предложениями, так как видели, что я часто выступаю в газете с критическими, а иногда и разгромными материалами. Но они даже не предполагали, что за каждой такой публикацией стоит многодневная кропотливая работа, а не просто что-то кто-то сказал или намекнул. Как правило, мои материалы не подвергали сомнению.
 
А все дело в стиле работы. Я любил, чтобы меня высадили из редакционной машины на краю села, а дальше я пешочком пройдусь и по производственным участкам, и в магазины загляну, и в школу, и в детский сад. Всюду, где захочу или успею. Вооружен я фотоаппаратом, записной книжкой и большим опытом работы и знанием жизни в сельской местности.

Это у себя бревно в глазу не видишь. А чужие ошибки и недостатки так и голосуют из всех щелей, чтобы их увидели! Замечаю все, что мне нравится и не нравится. А потом иду к председателю сельсовета, парторгу, председателю колхоза, директору совхоза, а иногда собираю всех вместе. Рассказываю, что «нарыл» хорошего и плохого и о чем напишу в газету.

Сначала излагаю, что мне понравилось, что  нашел положительного. Им это как бальзам на душу. Они даже добавляют факты. Дохожу и до отрицательного. Это – результат разговора с рядовыми людьми. Предъявляю претензии, что называется – в глаза! Никогда не называю фамилии тех, кто мне это рассказал. Да руководители и сами догадываются, с кем я встречался. Что-то разъясняется и отсеивается, а что-то очень серьезное опровергнуть не удается.  Тогда я говорю:

- Если я сейчас напишу критическую статью, вы опровергнуть ее уже не сможете, поэтому ее будут обсуждать на бюро райкома партии. И тогда вам может не поздоровиться. Но можно  этого избежать. Давайте поступим так. Я вернусь к этим проблемам, допустим, через квартал или полгода, выбирайте, в какой срок вам удастся улучшить положение. Пройдем вместе по прежним участкам, убедимся, что исправлено, а где, как говорится, и конь не валялся. А если недостатки не устранены, тогда я с чистой совестью напишу свою критическую статью и наваляю вам по полной! 

Со мной всегда охотно соглашались. Такие отложенные встречи для проверки критических замечаний имелись почти во всех двадцати пяти хозяйствах , в узле связи, на почте,  в транспортных предприятиях. Ничего не забывал,  слово держал.  Когда недостатки устранялись, я только радовался, хвалил руководителей, пожимал им руки. Но если ничего не изменялось, а условия для работающих людей оставались прежними, - тут я бывал беспощадным. И обижаться на меня было бессмысленно и нечестно.

А вот бытовой случай. Женщина, работавшая в торговле, предложила мне тему. Дескать, руководитель небольшого предприятия тащит и тащит домой все подряд. У него, говорит, чердак дома уже под завязку заполнен кукурузными початками. Тряхнуть бы его, чтобы хоть постыдился и покраснел. Но фамилию ее называть не надо!

Тут явно просматривалась черная зависть. Может быть, человек заработал эту кукурузу? Или родственники у него хранят? Да мало ли что может оказаться? Не придешь же с вопросом: откуда у тебя столько кукурузы? И на обыск нет причины. Так что и этот сигнал я не использовал.

 А через несколько месяцев этот руководитель уволился, устроился на работу в Молдавии. Тогда это было престижно – переселяться из болгарского района Украины в соседнюю республику, так как та жила богато, не по средствам, получая сверх своего бюджета еще и добавку от СССР. И вывез этот человек из своего дома двадцать три самосвала кукурузных початков! Скупал он, видимо, готовясь к переезду. А я бы пришел к нему с вопросом. Он послал бы меня подальше, вот и все. Опыт подсказал мне, что это не моя тема.

Один только раз пришел ко мне с разборками бригадир строителей жилого комплекса. Это было давно, в Сибири. Я еще только начинал работать журналистом, мой стаж не превышал одного года. Люди ждут квартиры, а строительство дома задерживается из-за монтажа отопления, водопровода и канализации. Когда ни приду на участок, бригады монтажников нет и нет. А сторож стройки смеется: у них сейчас сезон, осенью шабашки много. Монтируют отопление в частных домах, отбою от заказов нет. Там платят больше, вот они и бегут туда. А стройка никуда не денется, подождет.

Это меня разозлило. Я решил, что имею достаточно сведений для критической корреспонденции, и написал все то, что рассказал сторож, не ссылаясь на него. А после выхода в свет газеты бригадир разыскал меня в выходной день дома. Он уверял, что никакими шабашками бригада не занимается, и я ее оклеветал. Я слушал, краснел и бледнел, настаивал, что люди зря не скажут. Но уверенности в моих словах не было, так как не видел я своими глазами бригаду на работе в частных домах. Поэтому, как говорится, крыть мне было нечем. Бригадир требовал опровержения. Дадим, говорю, если принесете в письменном виде. А здесь я поставил ловушку для самого бригадира! 

Сгорая от стыда, я бросился разыскивать сторожа, и тоже пришел к нему домой. Он меня заверил, что, если понадобится, в обиду меня не даст и как на духу расскажет и адреса, и фамилии домовладельцев. Успокоил меня, но сведения попридержал. А может и он ничего не знал, а только что-то где-то слышал? Опровержения, конечно же, не последовало.

Урок этот мне пригодился на всю жизнь: если пишешь критический материал, то опирайся только на проверенные, неоспоримые факты. Имей при этом свидетелей. Да еще, как подсказали опытные журналисты, не все выкладывай, а оставляй два-три примера на всякий случай. К тому времени, когда начнутся разборки, например, на заседании бюро райкома партии или даже в суде, опытные руководители уже все подчистят и сами перейдут в атаку.  Будут две стороны: нападение и защита. Тут и пригодится «заначка», чтобы окончательно уличить недобросовестного человека.
 
Сейчас журналисты работают в других условиях. На предприятия их могут вообще не пустить. Иногда разбивают аппаратуру, наносят побои. Крутые наступили времена! И журналисты должны быть уже другими, у них за спиной нет компартии, только статьи закона. Но работают же журналисты в условиях капитализма и работали! Для меня авторитет – дореволюционный журналист Владимир Гиляровский. Когда на место преступления или происшествия приезжала полиция, репортер уже уезжал в редакцию, чтобы продиктовать материал.

В таких условиях мне работать, слава Богу, не довелось.