Блок. Русь. Прочтение

Русь   




 
                Ты и во сне необычайна.
                Твоей одежды не коснусь.
                Дремлю — и за дремотой тайна,
                И в тайне — ты почиешь, Русь.
 
                Русь, опоясана реками
                И дебрями окружена,
                С болотами и журавлями,
                И с мутным взором колдуна,
 
                Где разноликие народы
                Из края в край, из дола в дол
                Ведут ночные хороводы
                Под заревом горящих сел.
 
                Где ведуны с ворожеями
                Чаруют злаки на полях,
                И ведьмы тешатся с чертями
                В дорожных снеговых столбах.
               
                Где буйно заметает вьюга
                До крыши — утлое жилье,
                И девушка на злого друга
                Под снегом точит лезвее.
               
                Где все пути и все распутья
                Живой клюкой измождены,
                И вихрь, свистящий в голых прутьях,
                Поет преданья старины...
               
                Так — я узнал в моей дремоте
                Страны родимой нищету,
                И в лоскутах ее лохмотий
                Души скрываю наготу.
               
                Тропу печальную, ночную
                Я до погоста протоптал,
                И там, на кладбище ночуя,
                Подолгу песни распевал.
 
                И сам не понял, не измерил,
                Кому я песни посвятил,
                В какого бога страстно верил,
                Какую девушку любил.
 
                Живую душу укачала,
                Русь, на своих просторах, ты,
                И вот — она не запятнала
                Первоначальной чистоты.
 
                Дремлю — и за дремотой тайна,
                И в тайне почивает Русь,
                Она и в снах необычайна.
                Ее одежды не коснусь.
                24 сентября 1906
 
 
 
     В рамках сюжета книги стихотворение продолжает предыдущие. В которых поэт оглядывал внешний – не земной! – мир. Условно говоря, – небо – разгула антитезы русского символизма, где  «…золотой меч погас, лиловые миры хлынули мне в сердце…», где по-царски устроилась «дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе», и, вот, оттуда, сверху, глянул на землю. 
     Раньше она ему была мало интересна: вечно на ней  «…о злате иль о хлебе // Народы шумные кричат. 3 февраля 1901», а порой отвратительно-страшна:

                «В соседнем доме окна жолты.
                По вечерам — по вечерам
                Скрипят задумчивые болты,
                Подходят люди к воротам.
                И глухо заперты ворота,
                А на стене — а на стене
                Недвижный кто-то, черный кто-то
                Людей считает в тишине.
                Я слышу всё с моей вершины:
                Он медным голосом зовет
                Согнуть измученные спины
                Внизу собравшийся народ.
                Они войдут и разбредутся,
                Навалят на спины кули…
                24 ноября 1903»
 
У него, он считал – другая доля, другой судьба:
 
                «…Я шел — и вслед за мной влеклись
                Усталые, задумчивые люди.
                Они забыли ужас роковой.
                Вдыхали тихо аромат ночной
                Их впалые, измученные груди,
                И руки их безжизненно сплелись.
 
                Передо мною шел огнистый столп.
                И я считал шаги несметных толп…
                1 января 1902»
 
…но теперь… Путь пророка он не осилил, и надо как-то устраиваться внизу. И вот он приглядывается, есть ли, что, там помимо дома с “жолтыми окнами”,  есть ли, кто может противостоять тому «недвижному», вросшему в стены?
     Есть… Пейзаж знакомый. Он подробно прописан в главе «Пузыри земли». Это мир ведьминских наваждений. Сравните, здесь:
 
                Русь, опоясана реками
                И дебрями окружена,
                С болотами и журавлями,
                И с мутным взором колдуна,
 
                …Где ведуны с ворожеями
                Чаруют злаки на полях,
                И ведьмы тешатся с чертями
                В дорожных снеговых столбах
 
Там:
 
                «    ...На перекрестке,
                Где даль поставила,
                В печальном весельи встречаю весну.
 
                На земле еще жесткой
                Пробивается первая травка.
                И в кружеве березки –
                Далеко – глубоко –
                Лиловые скаты оврага.
                5 мая 1904»
      
                «… Я, как ты, дитя дубрав,
                Лик мой также стерт.
                Тише вод и ниже трав –
                Захудалый чорт.
 
                На дурацком колпаке
                Бубенец разлук.
                За плечами – вдалеке –
                Сеть речных излук...
                Январь 1905»
 
                «… Утро сонной тропою пустило стрелу,
                Но одна – на руке, опрокинутой в высь,
                Ладонью в стволистую мглу –
                Светляка подняла... Оглянись:
                Где ты скроешь зеленого света ночную иглу?
                19 февраля 1905»
 
                «…Тишина умирающих злаков –
                Это светлая в мире пора:
                Сон, заветных исполненный знаков,
                Что сегодня пройдет, как вчера,
 
                Что полеты времен и желаний -
                Только всплески девических рук -
                На земле, на зеленой поляне,
                Неразлучный и радостный круг.
                1 октября 1905»
 
Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «..."И в тайне – ты почиешь, Русь"  – Мотив спящей царевны, ранее возникавший у Блока в связи с образом лирической героини, здесь предстает как составная часть мифопоэтического образа родины. В этом сказывается воздействие Андрея Белого, который в статье "Луг зеленый" уподоблял Россию "спящей Красавице, которую некогда разбудят ото сна": "Пелена черной Смерти в виде фабричной гари занавешивает просыпающуюся Россию, эту Красавицу, спавшую доселе глубоким сном. ( ... ) Еще недавно Россия спала. ( ... ) Россия уподоблялась символическому образу спящей пани Катерины, душу которой украл страшный колдун ( ... ) В колоссальных образах Катерины и старого колдуна Гоголь бессмертно выразил томление спящей родины, -Красавицы, стоящей на распутье между механической мертвенностью запада и первобытной грубостью" (Весы. 1905. М 8. С. 7-8).»