Успеть жить

Как бы не сойти с ума от одиночества, бесцельной пустоты бытия, безумства этого мира, от судьбы, которая метлой гоняет по углам, закоулкам, тупикам, передавая из рук в руки. И всё же это мир сошел с ума или я? Наверное я, мир продолжает вот так как всегда крутиться, спешить, не задумываясь, как ни в чём не бывало, как всегда, по улицам торопятся люди, снуют машины, которые не останавливают миг — они его проживают. Почему же я в нём остановилась? У кафе — о чем-то оживленно спорят водители такси, куда-то спешит молодая мама с коляской, из магазина модных вещей выходит довольная прехорошенькая девушка со своим спутником. Но что же со мной? Что будет? Зачем?

Бесконечные поиски своего места в этом мире оказались совершенно неудачными, обернулись безуспешным поиском идеальной работы и тщетными попытками устроить личную жизнь. Но всякий раз карьерный путь, как и путь к женскому счастью неуклонно вели её к губительному роковому тупику извилистой запутанной тропой, на которой ей встречались то капризные сумасброды, то деспотичные тираны, то своенравные самовлюбленные лицедеи, вероятно имеющие особый талант и чутье распознавать её одинокую, неустроенную незащищенную натуру. Как-то обратившись в службу психологической поддержки, получила казалось бы простой, но неоднозначный, непонятный совет: “Тупиковых ситуаций не бывает. Не будьте глупы: если зашли в тупик — выйдите там, где входили.”

Но куда выходить, где путь обратно сироте с не самой завидной судьбой?

В голову ударил из-за спины кричащий женский голос “Вы выходите?”.

В напряженной работе изможденной отчаянной мысли на секунду возникла пауза пустоты, безразличия и полной обреченной отрешенности. “Ах да, это же конечная станция”. За спиной у неё повисло тяжелое напряженное нетерпеливое дыхание толпы.

“Пожалуй, да” — ответила она после долгой паузы и вышла из троллейбуса.

Пройдя по указанному в объявлении адресу, она обнаружила высящийся перед собой, выросший до недосягаемых небесных высот исполин, безжалостно врезавшийся стеклом и железом в пространство городской площади.

Скоростной лифт легко вознес её до нужного этажа, секретарь-ресепшионист, одарив милой и холодной улыбкой, пригласил проследовать за забой в переговорную.

Внутри ждала безликая, минималистичная офисная обстановка, отчего-то напоминавшая ей своей откровенной невыразительностью и канцелярской серостью “механизм лестничного прохода многоквартирного дома”, отсекающий всё лишнее, что мешает однообразному механическому движению туда-обратно и так по бесконечному круговороту машинально совершаемых однообразных действий. Что навевало некую меланхолию и, откинувшись в кресле, глядя в окно, она предалась медитативному созерцанию ярких огней транспорта оживленной улицы.

Вдруг дверь резким движением наотмашь открылась и в комнату вошли трое мужчин.

Первый из вошедших атлетического внушительного мощного телосложения на вид тридцать пять — сорок лет с несколько нахмурившимся и озадаченным, каким-то терпеливо-выжидающим видом сел за стол напротив.

— Алёна, верно?  —  спросил он.
— Да. — немного нервничая, ответила она.
— Я назовусь, зовут меня Рольф Вениаминович, я являюсь директором компании, ищу себе ассистента, компаньона. Вы пришли устраиваться на должность помощника руководителя. Верно? — он склонился над бумагами, задумчиво вчитываясь в резюме.

Пользуясь паузой она окинула присутствующих взглядом. Директор выглядел настороженно. Двое других мужчин смотрели с некоторой степенью надменным, отрешенным взглядом, вольготно усевшись в кресла, почти, можно сказать, развалившись в них. Мужчины были по меньшей мере упитанные, то есть если не сказать обладатели выдающейся телесной оболочки, в чёрных водолазках, ярких пиджаках с увесистыми крестами на солидных тяжелых цепях, на руках щедрая роспись вытатуированных картин. Выражение их лиц изображало решительно ничего, кроме, возможно, некоторой скуки и цинизма к происходящему. Но она всё же отогнала прочь ненужные мысли.

— Да, всё верно, на должность помощника руководителя.
— Хмм… хорошо, и что же Вас привело в нашу скромную компанию, ничем не примечательную среди прочих, почему именно мы?
— Я всегда стремилась найти применение своим способностям в известной респектабельной компании, в атмосфере интеллектуальных людей, которые знают как…
— Так-так, всё понятно… — прервал речь Рольф, — это всё не интересно. Расскажите-ка почему Вы ушли с последнего места работы?
— Я работала по срочному трудовому договору на время декретного отпуска сотрудницы…
— Ага-ага. А почему Вы всё-таки не попытались удержаться в компании, ну перейти в какую-нибудь смежную область или Вы особо не контактировали по долгу службы с другими сотрудниками?
— Ну не знаю, не получалось, штатное расписание было полностью заполнено…
— Ну с этим всё понятно, — перебил один из компаньонов директора в фиолетовом пиджаке. — Вы лучше расскажите, Вы же обычный человек с присущими недостатками — каковы Ваши недостатки, какие Ваши минусы?
— Ну, наверное, мой минус в том, что слишком ответственно подхожу к любому делу, любую бумагу могу проверять-перепроверять по нескольку раз, что отнимает порой время, наверное, в этом.
— Ну это не минус, это скорее плюс, а в чём же Ваш минус всё же?
— Наверное есть ещё один момент, я не очень общительна на работе, даже если все общаются, обсуждают какую-то отвлеченную тему, то я…
— Ну понятно всё, — ответил третий. — Уж извините за нескромный вопрос, Вы же девушка и как-то планируете свою семейную жизнь, собираетесь ли Вы замуж, заводить ребенка и когда?
— Нет, пока в планах такого не имею, пока думаю о карьере, лет через пять — не раньше.
Интервьюеры все же продолжали все трое сидеть с неудовлетворенными, озабоченными лицами.
— А какое Ваше самое большое достижение за всю вашу карьеру? — спросил директор.
— Наверное самое сложное, когда в организацию пришли контролирующие органы, а руководитель был заграницей. Мне пришлось улаживать этот вопрос самостоятельно…
— И что получилось?
— Получилось.
— Ну, че, складно говорит, всё по чести, верно, подружка? — спросил тот, что в фиолетовом.
— Верно, — смущаясь, ответила стесненная формулировкой вопроса робкая соискательница.
— Вы в резюме написали, что владеете синхронным переводом, печатаете в слепую со скоростью триста шестьдесят знаков в минуту, полностью отдаетесь работе и поддержке руководителя в любой даже самой сложной ситуации? Что будем делать, если это не так? — с трудно переносимой ответчиком искоркой интереса в глазах спросил директор.
— Ну что-что, — нехотя ворочаясь в кресле, молвил третий — добротных размеров “малиновый пиджак”, — что не так - в стену замуруем, — и криво довольно ухмыльнулся.  — Верно?
— Верно, — ответил “фиолетовый”.
— Ну всё, Вы у нас уже приняты, должность помощника руководителя, зарплата согласно штатному расписанию, — заключил директор.
— Вопросы есть?
— Нет, — отчего-то смущаясь ответила стеснительная Алена.
— Ну и ладушки. Ждём Вас в следующий понедельник. До свиданья.
— До свиданья! — повторила она, сильно сжимая видимо от нервного перенапряжения листок своего резюме в вспотевших руках.

В первый рабочий день она пришла вовремя, одетая с иголочки с прекрасным настроением с интересом рассматривая обстановку офиса и новых коллег.

— Ах, это Вы, ну заходите не стесняйтесь ко мне, всё обсудим, — второпях кинул ей директор, встретив её в коридоре.
Бегло познакомившись с довольно уютным рабочим местом, находившимся в комнате смежной с кабинетом начальника, она решилась постучаться в закрытую дверь.
— Входите! — её встретил холодный замороженный взгляд, глядящий прямо в нее.
Она немного растерялась.
— Я в Вашем распоряжении, что прикажете делать? — выпалила она.
— Что делать? Что делать?.. Хмм… не знаю, что делать, но если хотите, можете разобрать мою почту.
— Угу — покорно кивнула новая ассистентка.

Как оказалось полученный доступ к почте прояснил не самую благополучную ситуацию для выполнения задачи. При первом же взгляде в глаза бросилось почти неисчисляемое количество непрочитанных писем. Алёна, невольно скользя вниз по спинке стула, согнулась, прикрыв глаза руками от бессилия читать бегущие перед ними строки: “За последние полгода он не ответил ни на одно письмо!”, — прозвучал страшный приговор в её голове. “Ни на одно!”

Мысленно преодолевая все мыслимые и немыслимые пределы возможного и невозможного она принялась искать “иголку в стоге сена”, отдавая себя в жертву осознаваемой неблагодарности вынужденной кропотливости едва ли сообразного текущим нуждам компании труда.

К её удивлению наедине с этой “сомнительной” работой она была оставлена на неделю. Благо этому ничего не мешало, в том числе её скудная личная жизнь, кажущаяся сквозь призму уже накопленного неудачного опыта совершенно бесперспективной, поэтому она полностью и без остатка посвятила себя новым обязанностям, изучая подозрительный и загадочный нечитаемый почтовый ящик даже во внеурочное время.

Но вдруг по окончанию рабочей недели её вызывает к себе директор. В кабинете за столом сидит в очень озабоченной позе человек, крайне смутно напоминающий своими чертами директора: серое как грязь осунувшееся несоразмерно обыденным представлениям опухшее лицо смотрит вниз, нос напоминает переваренную картошку в мундире, а под глазом красуется огромных размеров иссиня-красное страшное кровавое пятно, весь образ довершает та самая улика — горделиво повязанный на шее дружеский реликт “С приветом от Динамо”, на столе билеты на матч.

— Что смотришь как мертвеца увидела? Что у тебя там есть, не знаю, пудра, румяна — тащи сюда!
— Вы болеете за Динамо?
— Тащи сюда свои запасы!
Алена, не обращая внимания на резкие выражения в свой адрес, послушно принесла свою сумку с требующим содержимым.
— Вот, тональный крем, пудра, корректор…
— Хорошо, спасибо иди. Сегодня можешь быть свободна.

Рольф удрученно глядел в зеркало косметички и безнадежно пытался “приукрасить” знаки отличия, полученные в честной спортивной борьбе преданного фаната. Так и этак он работал по изможденному лицу дамскими штучками, щедро заливая синеву тональным кремом и рисуя освежающие и немного ободряющие образ нарумяненные щеки. Но, к сожалению, ничего не получалось. Самый настоящий откровенный фингал так и оставался, подлец, красоваться на измученном истерзанном лице.

— Ну что-ж жизнь состоит из совпадений, порой самых нелепых, — заключил Рольф.

Со стола донесся долгожданный звонок телефона: “К Вам мистер Паулс Ян Вильтон”, — доложил секретарь.

Кратко сказав да, Рольф, так долго готовившийся к этой встрече с главой холдинга, никак не мог в себя прийти и всё смотрел на себя в зеркало. Все мысли о бизнесе, отчеты, доклады, цифры, всё, к чему готовился, — всё унеслось, пронеслось куда-то мимо, лишь перед ним в отражении зеркала красовался огромный чудовищно жуткий фингал. “Это всё”, — подло промелькнув на задворках похмельного сознания мысль, вырвалась наружу, подводя безрадостный итог. 

Приняв форму тревожно-задумчивую, ища хоть какую-то опору в привычном кресле, он уставился за неимением иных мыслей в дверь от малейшего шевеления, движения которой, казалось, зависела вся его жизнь.

Дверь открылась и в кабинет кротко вошел сутулый человек пожилого возраста скромного телосложения в более чем непритязательном одеянии - старых потертых джинсах, стоптанных кедах и вытянутом пуловере.

Повисла долгая пауза. Казалось старичок немного потерялся и смотрит в никуда, как вдруг лицо его оживилось, глаза заблестели и он, медленно рассматривая разукрашенное, перештукатуренное лицо, почти по слогам процедил: “Looks beautiful”.

Несмотря на определенные очевидные обстоятельства, совещание прошло-таки успешно.

У Алёны уже близился месяц работы в компании, когда она уже практически разобралась в почте Рольфа. Как неожиданно руководитель позвал её к себе:
— Алёна, близится Новый год, у нас в общем-то нет нашего штатного корпоративного event-менеджера.  Не могли бы вы это взять на себя, организовать как-то предстоящее событие, ну как-то ярко, необычно, по-особенному. Как Вы думаете, сможете?
— Да, конечно, я могу, есть опыт, а какие-то пожелания у Вас есть?
— Да в общем нет, я полностью полагаюсь на Вас, на Ваш талант, на Ваше чувство прекрасного. Думаю, что-то в формате домашней обстановки у нас в офисе, но с чувством стиля и вкуса, так сказать с толком и расстановкой. Понимаете?
— Вот и ладно, проверьте мой план и что срочно сообщите!
— Хорошо.

Работа нередко проходила в не очень штатном режиме, то и дело помимо прямых обязанностей начальник озадачивал Алёну личными поручениями, нередко приходилось задерживаться допоздна. Как выяснилось, к несчастью он имел склонность к чудаковатым взбалмошным эксцентричным поступкам, а также склонность к выпивке, с чем ей тоже, к сожалению, приходилось иметь дело.

Вооружившись всей силой фантазии молодого живого мечтательного разума, Алёна разработала действительно оригинальный незаурядный сценарий предстоящего новогоднего торжества с необычной развлекательной частью — играми, неожиданными розыгрышами, восхитительно мелодичной утонченной инструментальной живой музыкой и прочими интересными моментами с тщательностью и заботливостью спланированной, подготовленной программы.

Казалось, предстоящее тридцать первое декабря станет для неё поистине самым идеальным удавшимся проектом — так много было вложено сил.

В долгожданный день она с томительным предвкушением, замиранием сердца направляла буйное течение проходящего вечера в нужное русло. Старания не прошли даром. Праздничное мероприятие прошло, превосходя все её самые затаенные обнадеживающие ожидания. Она была поистине счастлива. Казалось, наконец-то, за исключением некоторых немногих экстравагантных выходок директора, судьба преподнесла ей работу мечты и хорошего начальника. Она несколько растрогано, с чувством признательности принимала благодарности от довольных свершившейся встречей Нового года коллег и гостей.

Уставшая и счастливая она, наконец, обессилив окончательно, упала в кресло и сидя за рабочим столом начала приводить в порядок бумаги, заканчивать работу, складывать вещи в сумку, собираясь домой.

Как вдруг в дверь напролом ввалился в стельку пьяный Рольф, пролетев два-три метра вперед, он с грохотом навзничь рухнул на пол, организм начальника принял довольно сложную форму сломанной фигуры и не подавал совершенно, абсолютно никаких признаков жизни.

Уже собравшаяся уходить Алёна в растерянности уронила сумку на пол и побежала к распростёршемуся посреди комнаты нелепо и нескладно громоздившемуся массивному телу.

— Рольф! Вам плохо? Рольф, ответьте! — безнадежно взывала она к безжизненно лежащей фигуре.
— Рольф, Вам принести может быть что-то, может быть таблетки или воды? Рольф, Вам не плохо, не больно? — заботливо, осторожно склонилась она.

В ответ раздался мирный беззаботный громозвучный храп. Со всей очевидностью бездвижное тело окончательно покинуло реальность.

— Рольф, может быть скорую вызвать? — предприняла от безысходности она последнюю попытку, заметно нервничая от безнадежности созерцаемой ситуации.

Тело продолжало безразлично лежать на полу и категорически не хотело отвечать ни на какие взывания ассистента и его вопросы.

От кощунственного абсолютного незнания что делать она тихо присела на кресло в полном смятении и растерянности, глядя на безрадостное зрелище. Ей показалось, что время на какой-то момент провалилось, куда-то пропало, как будто замерло в гипнотическом созерцании задачи, не имеющей решения, как вдруг её вернул к жизни звонок телефона.

Алёна облокотилась о ручку стула, чтобы подняться, но от неожиданности тут же отринула назад: в мгновение ока Рольф с решительным лицом и горящими глазами как зверь взвыл, подпрыгнув, вскочил, в доли секунды почти атлетическими прыжками преодолев пространство комнаты, отделяющее его от тумбочки с телефоном, схватил его и направил неудачливому звонящему клиенту или партнеру в трубку многоярусную тираду великого “могучего русского”, в завершении всего послав по заветному адресу из трех букв, с довольным видом выполненного долга всем своим исполинским весом обратно рухнул на прежнее место и захрапел, с концами провалившись в мертвецкий сон.

Она была совершенно ошеломлена. Пока она думала, стоит ли перезвонить и что сказать, раздался второй звонок.

Видимо справедливо решили, что ошиблись номером, и осторожно с оглядкой на Рольфа взяла трубку.

Как вдруг неожиданно сбоку её вырвала решительным движением и крепкой хваткой сильная мужская рука:

— Алло, ага, ага… — пробурчал суровый бас, Алёна посмотрела в лицо босса обнадеженно, с появившейся теплеющейся надеждой, но предыдущее послание тут же вмиг беспощадным яростным извержением потока недвусмысленных “нравоучений” повторилось. Отчаянно требующее совершение поступка тело упало навзничь.

Алёна судорожно соображала, что же делать. Очень хотелось быть сейчас подальше от этих причудливых забот, но оставлять его здесь одного с определенной степенью известности в неизвестном состоянии не представлялось возможным.

Беспокойный ход мыслей прервал надрывистый звон телефона, который сам уже, казалось, дрожал от испытанного непонимания и возмущения.

— Очевидно, действительно думают, что попадают не туда. — логично заключила она и стремительно, спешно, пытаясь предвосхитить ловкое движение босса, схватилась за трубку, как трубка опять оказалась выдернутой из её руки и недвусмысленное сообщение тот же час по новой обрушилось на неизвестного горе-абонента. Бездыханное тело упало на пол.

В общем не оставалось никакого другого выхода кроме как звонить его другу, его ближайшему компаньону и просить о помощи.

Через полчаса подъехало такси и Рольф благополучно был доставлен до дома.

Жизнь в офисе продолжала спокойно течь своим обыденным теченьем, ничем особо не тревожа её мирный ход, и о странной выходке никто и не вспоминал, благо подобное, несмотря на всё же случающиеся некоторые незначительные “причуды” Рольфа, больше не повторялось. Алёна практически приспособилась к экстравагантной манере руководства своего босса и даже стала понемногу находить в этом нечто уже привычное, яркое, интересное, будоражащее и освобождающее от серости порой обыденных рабочих будней. И каким-то даже странным образом она полюбила его за эту черту калейдоскопа эмоциональных вспышек от тиранического самодурства до откровенно детского ребячества. В чем-то скрытном, неведомом где-то в подсознании она принимала это полностью, безраздельно и самозабвенно, чувствуя понятное и близкое.

В спасении его в им же самоорганизованных чудачествах она принимала участие со всей преданной готовностью и даже стала, к собственному удивлению, ловить себя на мысли, что во всём этом выступают на первый план не столько прилив неосознаваемо протекающих эмоциональных переживаний или выполнение обязанностей, сколько она действительно боится за его жизнь.

Невероятно, но этот странный человек стал ей каким-то образом небезразличен, о нём волновалось сердце, само женское инстинктивное нутро, хотелось оберегать, предупреждая всякие и любые маневры его широкой натуры, ограждать, заботиться и помогать как сестра, как живая родная душа, на которую можно положиться. Порой, смущаясь, она думала, что это кто-нибудь подметит, как-нибудь какой-нибудь пытливый взгляд из любопытности разглядит, но никто, даже он, не обращали на эти всё же присутствующие незначительные намеки в её поведении никакого внимания.

К удивлению, опасения вот уже более месяца не оправдывались. Рольф вёл себя почти как образцовый руководитель. Наконец пришло лето и она почувствовала себя впервые за много лет как никогда счастливой — в её жизни появились важный сердцу человек, любимая работа, а в душе, пленяя волшебством предвкушения летнего ликования, отражалось и согревало теплое июньское солнышко.

Свершилось невозможное, ей вдруг показалось, что она нашла свое место в жизни, свой путь, лежащий к некоему неведомому предназначению. С этой мыслью и ещё продолжая думать о Рольфе и его последнем задании, мечтая и лежа в постели, она улыбнулась, чувствуя, как по всему телу разливаются долгожданные волны прилива спокойного умиротворенного счастья и заснула.

Как вдруг раздался звонок телефона.
— Алло? — сонно буркнула Алёна.

По особенному отличительному свойству “пыхтеть” перед началом речи, обдумывая мысли, она сразу поняла, что это Рольф.

— Алёна, мне срочно требуется твоя помощь. И у меня особо нет времени разговаривать — телефон разряжается. Я в милиции и, кажется, дело обстоит худо. Срочно звони моим друзьям, кому дозвонишься, сама разберись, я арестован за оскорбление, домогательства, нелегальную коммерцию и многое что ещё, продолжают рисовать. Вкратце дело заключается в следующем. Я с моими знакомыми клубными фанатами поспорил, что вспомню все голы команды за последние четыре года, я проиграл. По условиям спора как проигравший схватил с трибуны противника одного из фанатов, вынес его за пределы стадиона и настойчиво, чтобы тот обязательно купил (до момента покупки я не имел права его как условились отпускать), ну, в общем начал продавать ему динамо-машину со словами “купи, пригодится для твоего велосипеда, если и не станешь быстрее ездить, то хоть видеть будешь лучше”. Лишился зуба, мелочь в общем-то, да только он сынок, так сказать, “большого человека” и теперь здесь... Вот как-то так в двух словах, объясни всё это. Пусть помогут как-нибудь, а то мне здесь совсем не как дома.   

Алёна выполнила зависящую от неё обязанность, обзвонив всех, кого знала. Потянулось время томительного ожидания решения вопроса. Телефон не отвечал, а в курсе происходящего её никто не держал. С безудержным нетерпением она смотрела на часы и ждала новостей.

В отношении же решения вопроса поступка Рольфа шли затяжные переговоры. Бесконечное множество раз он объяснял одно и то же дознавателям. По итогу двухдневных переговоров было решено составить бумагу из туманных, пространственных носящих исключительно формальный характер объяснений. Рольф покинул камеру и вышел на свободу. Правда постпивной синдром ещё некоторое время его беспокоил, думать о произошедшем, вспоминать подробности случившегося он абсолютно не мог, чувствуя как жуткий пивной вкус удушливо подступает к горлу. И ещё долго на протяжении всего лета на лице его лежала тень каких-то глубинных размышлений и приторного пресыщения азартной, шальной, бесшабашной жизнью, но это было не единственное, что изменилось этим летом в его чертах и поведении. Что-то случилось неясное, непонятное, никак не поддающееся осязанию. Всё чаще начальник выглядел мечтательно-задумчивым, странно спокойным, во всём нём чувствовалась какая-то новая, живая энергия, а в глазах появился необычный, незнакомый до того блеск. Что отозвалось в отзывчивом Алёнином сердце смятением, переживанием.

Рольф не кричал, не спорил, не бегал взвинченный с указаниями по офису как прежде и даже сменил привычный стиль безразличного к условностям и моде обыденного парня на стильный костюм. Увидев его в один из рабочих будней в ослепительно белой “тройке”, Алёна поняла: что-то не так, точно не так.

Глаза его горели безумным блеском. Он больше не ходил солидной тяжеловесной, основательной поступью, как будто заколачивал каждым шагом сваю, — он словно парил, как невесомый эфир, как ветер, как будто за спиной у него появились крылья.

Однако вскоре всё прояснилось. В день проведения корпоратива к арендованному дому отдыха подъехала на мотоцикле молодая рыжеволосая, в красивом чёрном кожаном костюме обладательница длинных ног и необычайно редкой утонченной внешности. Легче ангела с крылышками она словно невесомой изящной походкой преодолела парковку, подошла к Рольфу и они обнялись. По всему было видно и то, что Рольф её любит, и то, что она младше его лет на пятнадцать-двадцать. Как стало известно позднее она была моложе его вдвое, училась в институте и звали её Ингой.

Отчего-то Алёне немного сделалось грустно, её внутренне эгоистичное “я” отчаянно не хотело не то что расставаться, но даже в малейшей степени делить с кем бы то ни было полюбившегося привычного балагура с искрометным темпераментом и крутым, держащим всех в живом и бодром настроении нравом. И всё же ей было радостно, искренне: более всего ей было важно, что он обрел свое истинное счастье. И она осторожно наблюдала за ним издалека, переживая пёструю цветовую палитру разнообразных, противоречивых, не до конца понятных ей самой, чувств.

Тёплое цветущее лето стало яркой сценой для бурно развивающегося романа. Во всём его образе появилось нечто эмоционально-волнительное, возвышенное. Алёна почувствовала окончательный и бесповоротный разрыв с прошлым, когда заметила, что он всё чаще стал говорить “спасибо” и “пожалуйста”, как будто отдаляясь некой незримой дистанцией от окружающих.

“Ну, что ж… — завидуй молча!” — сама себя оборвала Алёна, прекращая не в меру растекающиеся по лабиринтам сознания раздумья, и вернулась к своей обычной работе.

Рольф, сидя за столом, нервно перебирал в руках кредитные карты. Заказав очередной роскошный подарок, он тщетно мучал себя сомнениями, понравится ли он ей или нет. “Что со мной произошло? Что происходит? Есть ли подвох?”, — бесконечно задавал он себе вопросы. Статная, стройная, смелая, до нельзя свободная рыжая бестия на байке свела его с ума, взрослого опытного мужика. “Независимая, молодая, — а любит ли она его?”, — мучительно и беспощадно пытался он отыскать ответ на заветный вопрос. “Только знать бы, любит ли… Да или нет. Она свела меня с ума, спасения нет…” — обреченно подытожил он.

Сегодня он особенно переживал, заказав судьбоносное кольцо в ювелирном магазине, судьбоносное не столько потому, что было с неприличных размеров бриллиантом, стоившим ему изрядную сумму денег, сколько потому что от судьбы этого подарка зависело также согласиться ли она выйти за него замуж или нет.

Он заметно нервничал и не мог ничем другим занять свой ум и тело, судорожно перебирая кредитки в руках. Время предательски замедлилось и он то и дело поглядывал на часы, отсчитывая, сколько оборотов стрелки до назначенной встречи.

“И всё же она меня любит, не могу я так обманываться, невозможно так играть. Да молодая, да свободолюбивая, дерзкая, с характером, но неподдельно живо трепещущая в его объятиях, всё более счастливая с каждой новой встречей и страстная, горячая наедине с ним.”

Рольфа совсем не заботил вопрос, что она замужем, даже не смотря на тот факт, что она оставила мужа в другом городе уже как на два с половиной месяца, ему главное было знать ответ на один единственный вопрос — любит или нет. И в этот момент от этого зависело его счастье и, как ему казалось, вся его судьба.

В этот вечер в красивом наглаженном “с иголочки” атласном костюме он ждал её у входа в ресторан. Она подъехала, паркуя свой красующийся расписанный в адских языках пламени байк на площадке. Слезши со своего рычащего зверя, она подошла к Рольфу, кудрявые золотистые волосы её развивались, глаза горели и в их глубине искрился невыносимый дьявольский огонёк.

В ресторане не было ни души, всё свободное пространство было украшено цветами и лишь посередине, возле рояля был один единственный столик, на котором стояли ведёрко с шампанским и два бокала.

Присаживаясь, он едва мог молвить слово — почти пьяный от её красоты и безумного дурманящего аромата распущенных вьющихся рыжих волос.

Лишь зазвучавшие звуки живой музыки дали ему опомниться, что верно уже слишком долго длится затянувшийся момент любования, почти бесцеремонного восхищенного рассматривания любимых черт дорого лица.

Немного растерявшись, он почувствовал, что вспотел и покраснел. Пытаясь подобрать слова, он прокашлялся и неуверенно, переставляя стакан, начал:
— Я пригласил тебя разделить со мной вечер, так как хочу сказать, что люблю тебя, люблю всем сердцем, безумно. Я хочу, чтобы ты была со мной всегда, везде, была моею. Без тебя не представляю своей жизни, в разлуке не нахожу себе места, теряю сам себя и связь с жизнью. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я не тороплю, быть может тебе требуется подумать. Я знаю, ты всё же замужем, ты молода, возможно слишком молода для такого старого, потрепанного парня как я. Вероятно тебе нужно время поразмыслить. Но я очень надеюсь услышать ответ, о котором мечтаю всё последнее время, из-за мысли о котором потерял сон. Ты выйдешь за меня замуж?

Протирая вспотевший лоб, он протянул ей дрожащей рукой кольцо.

— Думаю да, можно примерить, скорее всего оно мне подойдет — соблазнительно улыбаясь, весело смеясь, ответила Инга.

Показательно демонстрируя волнообразным лёгким движением в воздухе красивую утонченную ручку с огромным бриллиантом, она добавила:
— Да, согласна.
— Но я хотел бы, чтобы ты как можно скорее решила вопрос с Данилой, сказала ему это как можно скорее, — настойчиво сказал Рольф, взяв её за руку, сердце его учащённо билось, что казалось, можно было видеть по вздымающейся груди под полурасстёгнутой рубашкой.

Пауза мучительно затянулась, он, тяжело дыша, искал ответ, смотря ей в свежее, чуть раскрасневшееся то ли от разговора, то ли от шампанское лицо, в её искрящиеся красивые глаза и ниже в уголки хитрых алых губ, чуть вздернутых вверх в едва заметной легкомысленной улыбке. В молчаливой тишине они не могли оторвать взгляда друг от друга, словно пытались насладиться льющимся чарующим магнетизмом сполна, испить его до дна, до грани, у которой находились они, глаза обоих увлажнились, сверкали, блестели в ожидании предвкушения безумства и свободы страстной, поглощающей, почти рискованной, сколь опасной, столь и пленяющей, сковывающей своими цепями по рукам и ногам любви.

— Я люблю тебя, — тихо прошептали они одновременно, и глаза их ликовали счастьем и горели, сжигая всё на своем пути как у безумных.
— Я люблю тебя. — Она, вся дрожа, наклонилась к нему, слезы текли по её лицу. — Я люблю тебя... — повторила она и прильнула к его губам, пропадая вся без остатка в страстном поцелуе, будто не могла надышаться им, будто в первый и последний раз попала в заколдованный, роковой, не отпускающий её мир.

Нечаянно она задела бутылочку с маслом и пролила на руку, отпрянула назад, кольцо соскользнуло у неё с руки и упало на пол.

— Ох… — вырвалось у неё и она поспешила поднять его с пола, но не успела, спешащий официант наступил на кольцо.
— Ничего-ничего… — заметив, сказал Рольф, поднял кольцо и одел снова ей на палец.
— Я не могу без тебя. Я завтра же поеду и всё ему скажу.
— Поедешь в Тверь?
— Да, не так далеко, выеду рано и до обеда, думаю, всё успею, покончу с этим. Он думает я здесь в Москве по работе, я даже на телефон не отвечаю, а он всё равно звонит, думает, я занята. Надо наконец-то всё прекратить, скажу, что подаю на развод. Детей нет, надеюсь этот вопрос решится  быстро.

Они обнялись, поцеловались и, допив шампанское, поехали к нему домой.

***
Утром, надев красивый кожаный костюм, она рванула на своем мотоцикле, вдыхая свежий ветер и опережая городские потоки только что проснувшегося города. Вся дорога перед ней казалась ей свободной и уже ничто не могло её остановить. Она ласково улыбнулась мягкому солнечному свету и, увеличивая скорость, покинула город, который должен был стать новым её домом с любимым окончательно и навечно.

***
Алёна чувствовала радость солнечного яркого лета, думая о том, что это лето — первое в её жизни по-настоящему солнечное и безоблачное во всех смыслах и всё больше предавалась беззаботному, лёгкому любованию ясной погодой и свежей зеленью буйной красоты природы, гуляя в парках. Благо работы было немного в компании в летний период, и Рольф давно не появлялся и не звонил. Правда бессознательно она то и дело тянулась к телефону посмотреть, не звонил, не писал ли он, каждый раз обнаруживая, что вестей нет.

Впервые в жизни она увлеклась модой. Лето с его пёстрыми красками, красивыми прогуливающимися по улицам города молодыми девушками вызвало в ней отчаянное желание быть красивой. Невольно она всё время задавалась вопросом: “если в этом прийти в офис ему понравится?”. И она весело кружилась в красочных платьях перед зеркалом в модных магазинах. “Наверняка ему понравится.”

***
Рольф не находил себе места, уже прошло как два дня, а её не было, телефон не отвечал и он не знал, где её искать. Все возможные реальные и нереальные сценарии крутились у него в голове. “Неужели переменила решение, неужели осталась с мужем?”, — судорожно перебирал он варианты, всё время возвращаясь к этому, самому тяжелому из них, отнимающему у него последние остатки здравого мышления и внутренней силы верить и ждать.

Как вдруг на его очередной звонок ответил незнакомый пожилой мужской голос:
— Да, слушаю.
— Не уверен, что верно набрал номер, мне нужна Инга.
— Кто Вы?

Рольф не знал, как обозначить себя перед незнакомым человеком и не желал вдаваться в объяснения произошедших событий минувшей недели.

— Друг.
— Она болеет, сильно, разговаривать не может и это надолго, больше Вам сказать ничего не могу. Не уверен, но может быть она сможет с Вами поговорить через месяц, не ранее, — сказал мужчина, собираясь положить трубку.
— Простите, подождите, могу я спросить, с кем разговариваю? Извините, я не представился, меня зовут Рольф, мы с Ингой не просто друзья, мы с Ингой собирались пожениться и я очень волнуюсь за нее, скажите, что с ней?
— Я отец ее. Не звоните ей и не ищите, Вас всё равно к ней не пустят, она в реанимации, и это минимум на две-три недели и она не хочет с Вами быть, она замужем, он с ней вместе. Вам всё понятно? Вы ей, как и лишние переживания, сейчас не нужны. Вы понимаете? Надеюсь, Вы всё правильно поняли. Не звоните ей больше никогда. Умоляю, не делайте ещё хуже, она и так слаба и не выдержит никакого эмоционального напряжения. Прощайте… — надрывно прозвучал дрожащий, негодующий, решительный и одновременно просящий, умоляющий старческий голос.
— Что случилось?
— Она разбилась на пути из Москвы в Тверь на мотоцикле, — и подождав он оборвал разговор, —из-за Вас. Всё, прощайте.  Послышались протяжные гудки.

Сердце его упало, сорвалось и слетело, словно булькнуло вниз, на дно какого-то неведомого тёмного каменного охладелого колодца, разбившись на тысячу болезненных, врезавшихся в сознание осколков, невыносимо ноющих, стонущих, безуспешно скребущих краем грань возникнувшего затмения, обремененного жуткой неизвестностью и лихорадочным поиском беспрестанно работающим на износ мозгом путей выхода, путей решения неразрешаемого, недоступного, сколь более имеющих решающее весомое значение, столь более ускользающих из его рук, оставляя за собой лишь опустошённость и тупую боль.

Боль, отчаянье, мольбы отца отозвались в нём скулящей, ревущей, рвущей обреченностью, непоправимостью и безысходностью свершившегося.

Не помня, как оделся, собрался и вышел из дома и дошел до ближайшего паба, он жадно, неистово проглатывал последние глотки восьмой кружки пива, будто пытался найти на дне её искомый ответ.

Все мысли провалились в мрачный омут безызвестности происходящего с ним и всё вокруг замедлилось, притупилось, лишь ещё немного осталась немая боль, не находящая выхода.

Вдруг пришло осознание, что через миг он может полностью потерять связь с действительностью и тело ему более не подвластно, неспособное более двигаться.

Цепляясь за последние отголоски здравого разума, он вытащил телефон и набрал отчего-то пришедший первым ему на ум номер телефона Алёны.

— Алло, Алёна, я здесь… — невнятно произнес он, борясь с непослушным ему более языком.
— Рольф, где Вы?
— Алёна, я здесь, я ее… она… мне плохо, помоги, забери меня отсюда. Забери скорей.
— Где? Вы дома?
— Нет, рядом. Ну как ты не знаешь? Уволить вас всех к чёрту, здесь, рядом говорю, в хорошо известном знающим людям заведении, не таким как вы, неучи, бездельники, всех вас гнать к…”. Телефон его упал на пол и голова рухнула на стойку бара.

Его друзья всё-таки смогли отыскать его обездвиженное, бессознательное тело. Через пару дней он почувствовал себя лучше, однако обнаружил, что телефон его пропал, бесследно исчез.

Он ничего не помнил за последние два дня и что хуже всего он помнил только первые цифры её телефона и вообще не помнил свой, и что было самое плохое, по причине некоторых обстоятельств, телефон был куплен не на его имя. Как он ни старался объяснить ситуацию, оператор сотовой связи никак не мог ему помочь.

Он безрезультатно, безуспешно обивал пороги опостылевшей ему конторы уже четыре недели и, наконец, ему выдали долгожданную информацию. Он бесконечно много раз набирал её номер, но никто не отвечал. Наконец через несколько дней ответил другой мужской голос:
— Кто это?
— Рольф.
— Ингу только что выписали из реанимации, она не может говорить. Всё это время с ней были её родители и я. Вам понятно? Я рядом с ней и не вздумайте к ней приезжать, достаточно того уже, что Вы с ней натворили. Вам ясно?
— Да, — немного опешив, в растерянности ответил Рольф.

После разговора с мужем последующие дни он безустанно продолжал звонить ей, но никто не отвечал.

***
Инга наконец открыла глаза, на её голове лежала тёплая рука мужа, другой он поправлял её одеяло. Не сразу осознав, где находится, она рассматривала чем-то знакомую картину на стене и вдруг ей пришло понимание, что она дома, рядом на небольшом столике бессчётная гора лекарств.

— Ну наконец-то, — сказал муж и поцеловал её в лоб. — Из-за лекарств ты всё время спала и организму, видимо, требовалось время, чтобы восстановиться. Господи, я так рад, наконец-то ты пришла в сознание, — он лёгким, внимательным движением любовно, заботливо убрал волосы с её лица и нежно их потрепал, весь словно просветлел вмиг, радуясь безгранично, его лучистые глаза улыбались искренним открытым бесконечным счастьем, лишь немного где-то в глубине их таился ещё страх повторения пережитого.
— На, выпей, тебе нужно, чтобы окрепнуть, — он протянул стакан с лекарством.

Неделю Данила не отходил от своей жены, предупреждая каждое её желание, давая лекарства и выпаивая её целебными травяными настойками  и сборами.

— Только бы ты поскорее выздоровела, я так тебя люблю, так соскучился по тебе, любимая, — то и дело повторял он, не покидая её даже на пять минут, сидя у изголовья её кровати часами, как может и на что способна делать ради своего дитя лишь родная мать.

Спустя эту неделю, проведенную с мужем, она вдруг услышала знакомый звонок своего телефона, доносившийся из другой комнаты. Данилы рядом не было, и она осторожно встала и неуверенной, ещё слабой поступью пошла на встречу раздающихся звуков. Никого не было, телефон судорожно сотрясался, стуча по железной поверхности маленького столика. Она взяла его в руку и поднесла к уху, вслушиваясь в тяжелое молчаливое дыхание звонившего.

— Алло, Инга, Инга, это ты?
— Дорогой, любимый, — быстро и сбивчиво пролепетала она, пытаясь услышать свой голос сквозь бешеный стук сердца, раздающийся в висках. — Я попала в аварию, но ничего уже стою на ногах.
— Инга, как ты? Я так соскучился, сходил с ума, звонил всё это время, ты не отвечала. Ты где? Что с тобой?
— Сейчас уже всё в порядке, милый. Всё прошло, я дома. Я тоже по тебе дико соскучилась, не могу больше быть в этих стенах. Я еду к тебе. Всё решу самое ближайшее время и я к тебе, ангел мой… — задыхаясь от нахлынувших эмоций быстро словно спеша, бормотала она второпях.

В комнату вошел муж и она выключила телефон, отодвинув его подальше.

— Глупенькая, любовь моя, ты что, тебе нельзя, зачем ты встала? — он заботливо взял её в руки и отнес в постель. — Я лишь на часок с работы посмотреть, что ты в порядке, больше не могу не работать. Как ты? Как себя чувствуешь?

Она отстраненно посмотрела на него потухшим, безынтересным блуждающим взглядом и лишь моргнула и качнула головой в ответ, давая понять, что в порядке и волноваться о ней незачем.

— Хорошо, ты устала, спи. Я приготовлю поесть, поставлю на столик, вернусь вечером.

И он поцеловал её нежно в щеку. Инга закрыла глаза, по её спине пробежался неприятный холодок. Она боялась, что он услышит и поймет, как бешено стучит у неё сердце и вдруг догадается… Но он вышел из комнаты.

Услышав спустя некоторое время стук входных дверей, она быстро собрала вещи, написала записку: “Я с тобой расстаюсь и развожусь. Люблю другого, прости, Инга”, — и вышла из дома.

***
В квартире всё было прибрано, сверкало и блестело, в центре гостиной благоухал необъятный букет из 33 роз в честь третьего марта, когда они познакомились. Рольф строго оценивал каждую деталь внутреннего убранства интерьера, переставляя статуэтки, фотографии и другие мелочи с места на место. Придя домой из магазина с деликатесами, он принялся готовить изысканные блюда, которые знал от известного шеф-повара одного ресторана, его близкого друга.

Он надеялся, что она приедет с часу на час, и нетерпеливо поглядывал на часы, помешивая сочные овощи, томящиеся в облаке невыносимо соблазнительного запаха на большой сковороде.

Часы размеренно отсчитывали свой неспешный ход, время близилось к полуночи, а её всё не было.

Он беспрестанно звонил ей, но никто не отвечал. Красивая атмосфера уютного, подготовленного гнездышка тут же обернулась тягостной пустотой молчаливых стен, будто затаивших какую-то тайну чего-то неведомого и тревожного.

Лишь в четыре часа утра на звонок странный то ли хриплый, то ли осипший голос отца ответил и сообщил, что Инги больше нет, она разбилась насмерть.

— Инги с нами больше нет — всё стучало, клокотало и звучало как приговор, как приведенный в исполнение расстрел в страшных словах отца.

***
Яркая, красно-золотистая осень некстати расцвела по улицам города. Ничто не трогало чувств Рольфа, мир потерял смысл радоваться, искать и находить что-то новое, интерес к жизни пропал, иссяк как пересохший ручей. И в душе его текла река застоявшихся мутных вод не пережитых, уродливых, нездоровых чувств.

Невысказанная боль, носимая внутри месяцами, не дававшая ему дышать, жить, думать о чем-то другом находила выход в неосознанных, яростных вспышках гнева, выплескиваемых на окружающих. Как умирала, готовясь к зиме, вся природа, что-то невозвратно обрывалось, умирало в нем. И от безысходности, не находя сил держать всё в себе и держать себя в руках, он неистово кричал на подчиненных, разносил в пух и прах все собрания, без всякого сожаления увольняя любого попавшего под руку.

Алёна, подобно верному другу, молчала в надежде на скорые перемены и тайно ему глубоко сочувствовала, переживая трагедию как свою собственную, чувствуя невозможность быть безучастной к его горю, его судьбе, и тихо, пытаясь не обращать на себя внимания, как неприметная серая мышка, работала, пытаясь погрузиться как можно глубже в дела. Но яростный гнев начальника не миновал и ее. В один из дней она забыла дома корпоративный телефон и вынуждена была отправиться из офиса обратно, чтобы захватить его.

Ему требовалось сделать копию бумаги и не найдя её на месте он бешено, свирепо расхаживал по кабинету, не находя себе места и пытаясь безуспешно до неё дозвониться. Она не отвечала. Он сел на её кресло в выжидающей позе разъяренного затаившегося хищника и стал ждать. Ему казалось, что она зайдет и он просто накинется на неё и убьет как лютого врага, как главного предателя, как невыносимы образ женщины, причинивший ему столько страдания и боли.

Через час она прибыла.

— А это Вы! — ухмыльнувшись, сказал он, меряя её унизительным пренебрежительным взглядом сверху донизу. Он взял вазу со стола и разбил о стену. Он орал на неё как никогда ни на кого не орал и, казалось, это длилось всю вечность, пока вся боль, всё негодование не вышло из него до последней капли. В завершении чего, не сказав ни слова и сдержав слезу, она выбежала из кабинета с его бумагой делать копию. Руки, ноги её дрожали, к горлу подступило противное, приторное чувство несправедливости, но она его переборола.

Рольф тупо смотрел в закрывшуюся за ней дверь. И вдруг из ниоткуда, из какой-то страшной пропасти в нём стали подниматься неведомые, забитые, позабытые чувства. Он вдруг увидел в ней создание особенное, утонченное, нежное, деликатное, которое хотелось бережно охранять как ребенка, как дочь. На душе растеклось какое-то незнакомое и вместе с тем столь родное счастливое тепло до того не известное, и что-то больно окнуло в груди.

— Вот копия, — смущенно протянула бумаги зашедшая в кабинет Алёна.

Он осторожно взял бумаги и уже уверенно, с полным ощущением осознанности взял её за руку и, с надеждой глядя, молвил:
— Алёна, Вы мне нужны, Вы мне очень нужны, — сделав небольшую остановку, спокойно говоря, продолжил кажущуюся теперь совершенно решеной, логичной, взявшейся из неоткуда, но неизбежной вдруг озарившую его новым счастьем мысль:
— Алёна, Вы мне очень нравитесь, согласитесь со мной поужинать сегодня вечером после работы в ресторане?