Без темы

КАЗАНЬ. Март-апрель 1943 г.  В зале железнодорожного вокзала Казани пустых мест ни на полу, ни на скамьях не было. Вся эта тысячная масса женщин и детей шевелилась, гудела, жила днем дневной жизнью, а ночью затихала. Утром мама давала мне эмалированное ведро и отправляла на эвакопункт, где мне на дно выливали 4стакана жидкого эрзац-кофе и давали кусок черного хлеба размером с полбуханки. Это был паек на семью из 4 человек. Взвешивали хлеб, или нет, я не помню. С этим пропитанием мы жили сутки, ждали следующего утра, и я снова шел с эмалированным ведром на эвакопункт.
Не помню, чтобы кто-нибудь жаловался на то, что хочется есть. Хотя мужчин в зале и не было, я всё же помню такую картину. Возле урны сидит человек, в наше время его назвали бы бомжем, лет пятидесяти или моложе, лицо сильно опустившегося, грязного, не совсем нормального человека. Он перебирает содержимое урны и вдруг вытаскивает оттуда целый скелет обглоданной селедки с наполовину отгрызанной головой. Он долго обсасывает скелет.
Я сейчас подумал, что мы ведь за месяц пребывания на вокзале в бане не были ни разу. О бане речей не было. Масса ждала от кого-то команды или разрешения, или указания на посадку в вагоны. Я знал, что мы должны ехать на мамину родину в Воронежскую область.
В этом зале у меня было такое приключение. По залу часто бегала небольшая группа пацанов моего возраста (лет восемь-девять). А руководила группой бойкая и нахальная девчонка, ростом на полголовы выше всех и старше   всех. Они и по прилегающей территории к вокзалу носились. И всё это с шумом и криками. Мне эта компания даром была не нужна, я с ними не бегал. И вдруг подбегает ко мне их атаманша, показывает мне игрушечный пистолет, «стреляющий» бумажными пистончиками, и говорит: я тебе его дарю, и быстро убегает. Пистолетик до войны такой у меня у самого был. Кладешь пистончик  в пистолет, взводишь пружинный курок, жмешь на спуск и молоточек бьёт по пистону, раздается «выстрел».
Через несколько часов раздается в зале громкий детский мальчишеский плач, и еврейская бабушка начинает громко жаловаться на весь вокзал, что у мальчика украли пистолет. Стенанья бабушки продолжаются, и я начинаю догадываться, что у меня КАК РАЗ этот ворованный пистолет. Я поступил как всегда глупо, но честно. На очередной крик «где же наш пистолет» я поднял вверх руку с пистолетом и прокричал на весь зал: «вот он!». И, естественно, услышал нарекания и осуждение в свой адрес. Я, конечно, говорил о том, как он ко мне попал, но народ отнесся недоверчиво к моему лепету.