Хандра

               


    Он стоял у окна, фиксатор, державший створку, дозировано впускал в комнату сырой, густой и влажный воздух.
    К счастью или нет, - палка всегда о двух концах, - после невыносимой жары пошёл дождь.
    Четвёртые сутки, то затихая, то прекращаясь почти совсем, то снова с устрашающей энергией он начинал лить, переходя в ливень, и тогда все окружающие предметы: и дома, и детские площадка, и деревья и само небо исчезали в плотном, осязаемом взглядом водном потоке. От струй воды на все лады пели дребезжащими голосами отбойники на окнах, да изредка гремел дядюшка-гром, отчего резонировали беспокойно стёкла, подгоняя племянниц-молний, нагих кокеток, ослепляющих своею естественной убийственной красотой.
    Он стоял и пил кофе, который успел остыть, отчего влитый в него коньяк приятной свежестью алкоголя волнами проходил по вкусовым рецепторам.
    Он вдохнул влетевший через щель воздух, это необыкновенное суфле с узнаваемым вкусом исчезающего летнего зноя и едва заметными нотками осенней горчинки и, сразу же сделал глоток кофе, стараясь напитком зафиксировать в памяти этот прекрасный момент.
    «Лепота! – подумал он несколько отстранённо с неким теплом в груди, осматривая проступающий экстерьер двора через слабеющие струи дождя и мысленно повторил: - Лепота!»
    Стоймя стоять ему не очень хотелось, но и валяться на диване с поскрипывающими пружинами с раскрытой на одной и той же странице, будто застывшей в литературном пространстве, надоело. Точно так же надоело ходить, - он подумал: метаться, но это было в корне не верно, - по комнате.
    В помещении темно. Лёгкий сумрак плескался о стены. Зажигать люстру или бра, осветить комнату, было лень. Ему казалось, вполне оправданно, в этом случае исчезнет та изюминка загадочности, возникающая в тонкий миг, когда кажется, что – вот-вот, ещё немного – произойдёт что-то необыкновенно интересное. Хотя он был уверен, что ничего случиться абсолютно чудесного в материальном мире не может.      
    «Нет, определённо – хорошо! – прошептал он еле слышно, - определённо!»
    Быстрым движением руки он опрокинул остатки остывшего напитка в рот, для этого ему пришлось слегка наклонить назад голову. Слизал языком последние капли кофе и частички молотых семян с края чашки.
    С места он так и не двинулся.
    Лицо приятно овевал влажный ветерок, слух гипнотизировал шум дождя.
    «Везёт же!» - продолжал он мысленный монолог, хотя и не сформулировал, кому именно: проехавшему такси или тем, кто едет в салоне быстрого авто? или тем, кто сидит в тепле дома перед камином, укутавшись в плед?
    «Просто – везёт!»
    Где-то на периферии сознания мелькнула искорка зарождающегося желания. С закрытыми глазами легче вспомнить то, что не знал и удачно забыл. Именно так он подумал, не закрывая глаз и не сводя взгляда с детской площадки: под красной крышей жёлтого игрушечного домика прятался бездомный пёс, найдя защиту от дождя. Как ему показалось, животное смотрело в его сторону и на какое-то малое мгновение ему показалось, что их взгляды – человека и животного – встретились. И нечто неопределимо безысходное он успел прочитать в усталых глазах пса, но тот вовремя закрыл морду лапой и внезапная ментальная связь тотчас оборвалась.
    «Вот ещё один страдает от безделья, - то, что животное укрывалось от стихии, ему просто не пришло в голову. Он посмотрел на пустую  чашку. – Сварить? – блеснула молнией мысль и сразу растворилась в безразличии промокшего уличного пространства. – Позже», - решил он и потоптался на месте. Разминая затёкшие мышцы.
    Внезапно его пронзило: чего-то катастрофически не хватает! Повернул влево голову. Взгляд наткнулся на телефон. «Ага!» - обрадовался он. Все четыре дня,
когда зарядил дождь, как из ведра, телефон упрямо молчал, как инсургент под пытками. А уж как болезный разрывался на части и распадался от старания на атомы от звонков в погожие деньки! Родственники, друзья, знакомые приглашали на шашлыки. На совместные прогулки на пленэр. «Поехали! - заманчиво и убедительно сквозило в каждом приглашении, - поехали! Мясца пожарим, поедим вволю, пивком побалуемся, водочкой заполируем, в речке искупаемся! Чего дома-то сидеть! Зимой спячка поперёк горла встанет!»
    Без труда вспомнил, когда два раза согласился и вернулся с так называемого отдыха разбитым, усталым и пьяным. Плюс к этим недугам полностью обгорел на солнце и два дня спал в кресле в сидячем положении, намазавшись густо сметаной.
    Его приглашали настойчиво и, с не меньшей настойчивостью он отказывался, даже когда силком тащили из квартиры в машину.
    «Девочки просто класс! – шептал горячо в ухо друг, спровадивший жену с детьми на море к маме. – Увидишь – обалдеешь!»
    Он увидел и обалдел и онемел и неделю спустя после активного алкогольно-сексуального отдыха на диком пляже с обалденными девочками внимательнейшим образом прислушивался к своему организму, не завелась ли какая инфекция после контактного общения с девочками, которые «просто класс!»
    Бог миловал. Или девочки, в самом деле, оказались «класс!» без скрытых болезней, идущих всегда букетом, названных по чьему-то недоразумению именем одной греческой богини. Как-то на досуге он рассуждал сам с собой на эту тему, неожиданно всплывшую в голове. И пришёл к успокоительному для себя выводу: богиня к болезни её имени отношения не имеет. Люди же в силу своих чудаческих привычек называть что-то конкретно или давать имя чему-то, решили эту пикантную болезнь назвать именно так: если не так, то как иначе! И получилось! И закрепилось! И довольно быстро! А что, звучит звонко, мелодично, красиво. Несмотря на проблематичность. А что же медицина? Она научилась лечить сии недуги с большим успехом и без губительных последствий.         
    Молчанию телефона он был рад. Никому не придёт в голову идея пожарить шашлычок на природе, когда ветер сносит с ног и ливень полощет твоё тело, словно грязную тряпку.
    От этой мысли он даже хохотнул в кружку.
    «Пусть льёт, - развивал он мысль, - пусть льёт неделю, две, даже три! Не жалко! всё равно торчу дома. Отпуск таки так предложили перенести на позднюю осень, когда сады отцветут и снега покроют землю белым покрывалом. Он не упорствовал и неделю спустя, чтобы не вызвать подозрений, ушёл на больничный.
    Три недели безоблачного нахождения в больнице обеспечила ему бывшая школьная любовь, а ныне заведующая терапевтическим отделением пичкала его витаминами в палате «люкс»; как он догадался, сделала она это с дальним прицелом: через день они мило вспоминали школьные годы, нежную привязанность, не переросшую в глубокое сильное чувство, и  предавались обычному блуду с долей фантазии и с эстетически-садистским извращением. По окончании госпитализации она же обеспечила ему дополнительно три недели домашней реабилитации. В день выписки заявила прямо без компромиссов, мол, продолжения амурных баталий не жди, вспомнили прошлое, всплакнули, утёрли друг другу нос и слёзы и продолжаем дальше плыть по реке со скучным названием «жизнь» каждый в своей подводной лодке.    
    Третья неделя, подаренная судьбой, как некая кармическая плата за несправедливость той же судьбы, истекала в будущий понедельник. Чем больше он об этом думал, тем меньше ему хотелось идти на работу к дружному и внимательному коллективу. При последних словах его передёрнуло. За  последние годы когда-то действительно дружный и сплочённый коллектив стал походить на осиное гнездо: одни ушли сами в поисках лучшей доли, других выжили, третьи из-за неуживчивости с новыми начальниками, менявшимися каждое полугодие, а вот четвёртые, в их число входил и он, везунчики, что ли, как-то продолжили существование и удерживались на плаву всеми способами.
    Ему понравилось находиться дома; за эти долгие дни несуществующей болезни он понял англичан, утверждающих, что «мой дом – моя крепость». Да, его дом это его крепость. Никто без его позволения войти и нарушить покой не сможет. А он и сам решил ограничить до минимальнейшего минимума всякие посещения: гость тот, кого позвал лично.
    Ему понравились тишина и покой.
    Ему понравилось его счастливое одиночество.
     Но он не решил, что делать с мыслями, они начали осаждать его вот уже третий день подряд. Даже во сне он продолжал думать. Невольно во сне же восхищаясь своим умением, открывшимся так некстати. Прежде он думал, это невозможно; жизнь показала – нет. И он думал. О чём? Вас разберёт смех – ни о чём. Или так: обо всём сразу и ни о чём конкретно.
    Он снова наткнулся взглядом на сиротливо лежащий и хранящий молчание телефон.
    «Позвонить, что ли, - рассеянно подумал он. – Кому?» – быстренько перебрал в голове всех знакомых и решил: некому, стоит лишь дать о себе знать и перебою от предложений не будет; пусть уж лучше так – тишина и покой!
    Затем он немного на себя рассердился: полезет же всякая чушь в голову, что ни лень…
    «Лень! – обрадовался он. – Лень – вот верное определение состояния. В коем пребываю».
    От этого открытия сразу же стало на душе легче и светлее. Прямиком на кухню варить кофе! В лицо пахнула приятная теплота воздуха – синим пламенем светилась горелка. Забыл выключить. Постоял на пороге и накатила на него обида: нет. чтобы купить домик, как советовали, построил бы там камин или голландку. А ещё лучше русскую печь. Как наступят холода, завалиться на неё и спать в тепле. Пока он думал, домик купили. Небольшая цена породила огромный спрос. Он остался с носом.
    «Так тебе и надо! – зло распирало тело и мозг. – Ну, купили и что, локти кусать? – остывал он так же быстро, как и вскипал. – В следующий раз буду умнее, - он уже себя жалел. – Только будет ли он тот следующий раз?»
    Кофе сварился быстро. Кофейник засвистел. Разбрызгивая капельки воды и пара. Коньяку сейчас он добавил больше, чем обычно – почти полкружки. Плеснул щедро и немного укорил за расточительность. Аромат двух благородных напитков ощутимо защекотал ноздри!
    Не сдержавшись, он сделал большой глоток – напиток ожёг нёбо; на глазах немедленно выступили слёзы; главное. Чего он добивался подспудно, произошло – алкоголь в напитке выстрелил в голову, волна короткого опьянения ударила в макушку, завертелась клубком, голова закружилась, предметы задвоились. Приятная ломота ураганной волной прошлась по телу, некая волшебная нега и расслабленность оккупировали его всего. Вялость наполнила члены. Ноги в коленках подломились, будто кто сзади неожиданно ударил. И он слегка присел…
    Как оказался на диване, умалчивает память, до некоторых пор стойко хранившая верность. Но сейчас изменила и ушла. Томность прибрежной морской волной то накатывала на берег сознания, неся на себе белые гребешки не оформившихся воспоминаний, то отступала.
    Невероятным оказалось следующее: во время очередного приступа неги и истомы он оказался сидящим в кресле возле окна. На круглом трёхногом столике, покрытом салфеткой, дымилась чашка кофе. Чтобы поверить в реальность происходящего – мало ли какие эксперименты проводит с ним сознание или не гипнотический ли это сон того же сознания, ушедшего в отрицание отрицания, – он ущипнул себя за нос. С кресла он не испарился. Кресло стоит на месте, кофе дымится. Атомы пространства не пополнились собратьями неиспарившихся предметов.
    «Удивительное рядом, но оно запрещено», - всплыли строки одной известной песни.
    Двигаться – лень. Почему-то и думать – лень. Лень – к слову, без этого вербального паразита «почему-то» - всё без исключения. Даже лень лежать. Тут ничего не поделаешь. Законы гравитации никто не отменял и просто повиснуть в воздухе в безмятежности весьма проблематично. А как хотелось – представить на миг, чтобы сладость от одной только думки в душе расплылась повидлом яблочно-вишнёвым – взять да повиснуть и повисеть посреди комнаты в своё бездельное удовольствие! Затем двигая руками и ногами, - придавая телу импульс полёта в нужном направлении, - полететь на кухню, в зал, - осмотреться отстранённо-хозяйским взором, как оно смотрится с высоты, - затем вылететь на балкон и повиснуть в метре от балкона рядом с кроной беспокойной рябины обязательно так, чтобы увидели соседи по дому и из близлежащих домов, увидели, и слюни пустили и языки проглотили от зависти!
    «Мечты остаются мечтами, - громко втянув воздух носом. С сожалением подумал он. – Исполняется реально исполнимое. Купить пива и выпить. Чем не исполнимая мечта?! Ещё как исполнимая, принимая во внимание скудость бюджета, можно выделить энную сумму и, как Дэвид Коперфильд, материализовать стеклянные бутылочки с пенистым напитком. Опять-таки, лень. Идти в магазин. Попросить соседа исполнить твою мечту чревато предвиденной развязкой: он обязательно напросится вылакать пива на халяву. Хотя мысли о пиве так, к слову!»
    Кресло не диван, найти в нём удобное положение трудно: то одно мешает, то другое, то третье – пружинка кольнёт в бочок.
    «Выйти прогуляться, - мысль лениво течёт по руслу сознания. – Под дождём. С зонтиком. Обновить. Купил вчера взамен испортившемуся старому».
    Глаза, насыщенные видением, закрылись. Он по-детски почмокал губами. Улыбнулся чему-то; пожал плечами и всхрапнул…
    … его взору открылась прекрасная картина: бесконечно-белые заоблачные луга простирались перед ним, утопая в горизонте и посверкивая в отдалении золотисто-изумрудной канвой.
    Он стоял в нерешительности, полностью не придя в себя и решая, что привело сюда: то, что он всхрапнул или иная причина. Его не беспокоило то, что на вершине белого холма, покрытого жемчужно-белым песком, он стоял босым. Подошвами стоп ощущалось естественное приятное покалывание песчинок и их удивительная теплота.
    «Невероятно!» - захлестнула сознание волна дикого восторга. Он подпрыгнул и крикнул: «Эге-гей!» и звонкое эхо разнесло его возглас вокруг, и он ещё долго раздавался тут и там, постепенно угасая.            
    «Непостижимо! – мысленно по слогам произносит он. – Это сон? Это – сон?! Если так, это самый прекрасный сон!»
    Немного напрягши зрение среди изобилия всех оттенков белого он – как пропустил сразу? – рассмотрел прямо перед ним. Внизу холма белую дорогу с белой пылью. По обочинам рос изумрудно-белый подорожник с крупными, как у лопуха, листьями и высокими стрелками с семенами. Поодаль качались высокие стебли иван-чая с бледно-розовато-белыми цветками. А уж вовсе в подножии холма, если сбежать вниз, то можно упереться в непроходимые болотно-белые заросли – в рост человека – репейника с венчиками фиолетово-белых остролистых цветков.
     Нетореной тропой – кому, как не ему, первопроходцу торить тропы в им открытой стране? – он спустился с холма и вышел на дорогу. Она, как это принято у всех дорог, извилистой лентой текла по равнине, исчезая в туманно-белых низменностях и выскакивая на свет между невысоких глиняно-белых холмов, разбросанных в беспорядочном порядке в видимом пространстве – куда достаёт глаз. Плоские и куполообразные вершины холмов украшали своей открыто-белой наготой высокие коричнево-белые деревья и перепутано-сплетённые бело-карминные пальцы разросшихся кустарников или ветер колыхал верхушки лилово-белой травы. Можно было сослаться на игру воображения или на обман зрения, но ему показалось, вершину одного удалённого холма украшали своей изуродовано-восхитительной устрашающе-белой красотой руины очень древнего здания или группы строений, поросшие карликовыми бело-бирюзовыми растениями. И даже в удалении магнетически ощущалась давящая тяжесть случившейся катастрофы…
    Увиденное им показалось ему настолько новым, настолько наполненным и насыщенным белым, что у него закружилась голова.
    Было ли это очередным фокусом нового места или задумано специально, он немного опешил, когда пыльное полотно грунтово-белой дороги под ним ожило. Пришло в движение. Медленное, постепенно-поступательное. Дорога двигалась некой бесконечно-непрерывной лентой. Это было из области фантастики. Но оно было… 
    Движение дороги-ленты было плавным. Что ему оставалось, как не глазеть по сторонам. Впитывать в себя новые ощущения: восторг, блаженство.
    Вдохновляли новые запахи, их он ассоциировал с привычными для его мира, палитра здешних оказалась в разы многообразней, тоньше, проникновенней. Вдыхая их, он не мог ими ни насытиться, ни надышаться: хотелось вдыхать в себя ещё и ещё!
    Неожиданно его внимание привлекло птичье пение. Он повернулся на звук и увидел летящих чуть выше его роста стайку птиц привычного для здешнего мира белого цвета с тонально-мистическими оттенками. Оперение птиц переливалось от перламутрово-искрящегося до прозрачно-бело-кремового цвета. Эти диковинные птицы летели рядом с ним и сопровождали своим магическим пением.
    Некоторое время поющие птицы летали вокруг него. Кружились в воздухе. Приближались и незаметно, как это бывает, растворились в воздухе.
    Исчезновение одного знаменует присутствие другого. Из высокой травы на дорогу, прямо под ноги, выпрыгнули пять белых зайчат. С невероятной скоростью они забегали вокруг него. Подпрыгивая и кувыркаясь в воздухе. Он попробовал погладить. Хотя бы дотронуться до одного мягкого пушистого комочка. Зверушки не оценили намерений чужака и бросили прочь, поднимая лапками белёсые облачка пыли.   
    Порыв ветра поднял её вверх. В носу зачесалось. Он чихнул…
    … как и час и два тому назад, он стоял возле окна; пил остывший кофе с влажными бисквитами мокрого воздуха, считал капли дождя на стекле и смотрел отвлечённым взглядом на улицу.
    «Лень, - вяло подумал он, – всё лень: двигаться, стоять, пить кофе, думать».
    Смутное очертание некоего мифологического зверя выскользнуло из подсознания и мягко опустилось рядом.
    «Что это было, - мысли текли неохотно, он даже слышал металлический скрежет заржавленных деталей и соединений. – Что это было? Заоблачные луга? Видение? Галлюцинация? Явь? Вымышленная реальность? Игра  воображения?»
    Проморгавшись, в глаз попала соринка, он увидел материализовавшиеся мысли неосознанности, они нежными бабочками выпархивают наружу из его дома, летят за окно и тотчас погибают под разразившимся ледяным ливнем действительности.
    Чувство непередаваемой жалости к этим чувствам-бабочкам сжало ему грудь. Жалость – её можно легко, до безнравственности легко спрогнозировать, смоделировать, облечь в форму эту жалость, льющую по крыше дремлющего сознания и стекающую по жестяным гортаням сточных труб на раскалённое руно асфальта, покрытое язвами спёкшейся пыли. Её так и не смог излечить дождь своими прохладно-лечебными струями…
    От чего-то приятного, пришедшего в голову, он улыбнулся. Пальцы крепче сжали ручку чашки. Всем телом он ощутил вернувшееся вдохновение, проникнувшее в комнату через закрытую дверь, загнанное раскалёнными плетями жары и скованное расплавленными наручниками зноя в дальний-дальний укромный угол…
    Вместе с вдохновением вернулись слова в новой форме звучания: искореженными коростами липкой патоки они прилипали к нёбу и, невысказанные и не изложенные на бумаге показались искрящимися вершинами подножия длинной гряды невыполненных дел. Неисполненных желаний, невостребованных…
    «Хватит! Всё это лень и всё увиденное результат лени: и заоблачные луга и прочая заоблачная чушь! Нет ничего! Есть только лень…»

                МО 13 августа 2021г.