Глазами Женщины. Гнездо и Дом. 2

   Семейный очаг! Первооснова жизни человеческой и, наверное, наше женское счастье. Нет, не государство, не община, не род, не племя, а именно семья – добровольный союз мужчины и женщины – является первоосновой человеческого бытия. Можно хоть сто раз углубляться в дебри марксистско-ленинской философии, в научный труд Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Легче и понятнее от этого не станет. Мы в нашем Питерском институте в 60-е годы прошлого столетия не изучали глубоко основ философии, ограничивая свое внимание на углубленное изучение экономических предпосылок развития человеческого общества – «Капитал» К.Маркса, «Развитие капитализма в России» В.И.Ленина и другую, сугубо научно-экономическую муть, ни в коей мере не пригодившуюся нам в дальнейшем, в  нашей практической  и приземленной производственно-бухгалтерской деятельности в течение более чем 35-летнего служебного пути. В работе, может быть, отчасти – да! Но никак не в обычной, но такой важной и единственно достойной внимания женщины семейной жизни.
Всей своей жизнью, своим богатым и неповторимым жизненным опытом, начиная с детских лет, впитав его с молоком матери, я убедилась в том, что основой простого человеческого счастья является именно семья. Это то, к чему готовят с младенчества и до полной самостоятельности Женщину: от умения штопать носки и до желания жарить невскую или дальневосточную корюшку, не имея в том достаточных практических навыков; от убеждения самой себя поступиться собственным «я» до необходимости раствориться в проблемах твоего благоверного, ибо его благополучие в службе есть, в конечном счете, и благополучие твоей собственной семьи. Это и бессонные ночи в тяжкие дни болезней твоих малолетних детей, когда муж в длительной служебной командировке либо на учебе. Это и умение перебороть  себя в желании остаться на насиженном месте и уметь убедить себя в необходимости быть готовой к переезду на новое место военной службы мужа, какой бы кажущейся «дырой» оно не показалось тебе поначалу, побросав всё таким трудом нажитое. Это и сила убеждения, позволившая тебе уговорить не обделенного служебной карьерой благоверного отказаться от, казалось бы, заманчивого, предложения переехать служить в западные районы страны, когда его родители такими усилиями только что были перевезены на Дальний Восток из объятой войной некогда благословенной Молдовы в начале 90-х годов века 20-го. Это, в конце концов, и гордость за успехи своей семьи, своих детей, своего мужа, никогда не поступившихся своей совестью и честью в выборе жизненных приоритетов, в чем, несомненно, есть и твоя собственная заслуга.
 
                *   *   *

А какой же семейный очаг без своего угла?
Исстари Россия-матушка была землей деревенской, а крестьянин извечно жил на земле своим хозяйством, своим двором, своим домом. И пусть в разные времена и возможности у моих земляков были разные – а в тяжелую для страны и семьи годину обходились порой и бараком, и землянкой, и шалашом (недаром на слуху и поныне присказка «с милым и в шалаше рай!»). И пусть наши деревеньки не больно-то радовали придирчивый чужеземный взгляд своими, порой невзрачными, деревянными избёнками, но русский лес от веку был для россиянина и кормильцем, и поильцем, и строительным материалом, а в лихую годину ещё и защитником. Издревле повелось на Руси всей семье жить под одной крышей, где счастливо уживалось несколько поколений одной фамилии, где всем миром решали насущные семейные проблемы, сносили на погост усопших, справляли свадьбы и принимали роды у молодух, где основной подпорой хозяину была не только его верная помощница-жена, не только престарелые родители, помогавшие, если уж не трудом, то точно мудрым словом и советом, да приглядом за малолетними внучатами. А основная надежда всё же возлагалась на многочисленное и разновозрастное подрастающее потомство.

   А какие в прежние времена были семьи! И совсем не обязательно заглядывать для этого в отечественную художественную и историческую литературу. Достаточно привести примеры из своих собственных родословных.

   «Наша родина – революция…», - еще совсем недавно с неподдельным большевистским воодушевлением пели наши родители, а следом за ними и мы сами, в том, казалось, светлом советском вчера. Но постепенно для нас стали открываться ранее закрытые горизонты, запретные темы. И вдруг оказалось, что круг наших родных и близких оказался намного шире, чем мы знали ранее. Что и среди наших близких оказалось много тех, кто сгинул не только на полях Великой Отечественной, но исчез либо пострадал намного раньше, начиная ещё с Гражданской, либо позже, в мирное довоенное время. Что, оказывается, у наших родителей в семьях, где они сами росли, было намного больше родственников, тех же дядей и тетей, чем это обычно принято было считать. И постепенно стала открываться жутковатая правда о длительной борьбе власти с собственным народом, в результате которой пострадали миллионы ни в чем не повинных людей. И среди этих жертв политических репрессий оказалось много нашей близкой и дальней родни.

   Естественно, настали такие времена, когда у людей возникло стремление узнать собственную родословную, историю своего рода: «откуда есть пошла…»  твоя семья, твоя фамилия, желание заглянуть за далекий горизонт, на несколько поколений назад, намного ранее 1917 года. И это отнюдь не праздное любопытство, не наносной снобизм или желание найти какие-то мифические аристократические корни или наличие голубых кровей. Нет, всё намного глубже и в духовном плане. Это стало нужным и важным не столько ради собственного тщеславия, сколько для собственных потомков, тогда и они будут помнить о нас. Закончилось время «Иванов, не помнящих родства». И, естественно, вдруг вполне современно зазвучали слова великого А.С.Пушкина:

   «Два чувства дивно близки нам –
    В них обретает сердце пищу –
    Любовь к родному пепелищу,
    Любовь к отеческим гробам…»


   Ещё в конце 80-х годов прошлого века в популярном тогда журнале «Наука и жизнь», который выписывал мой муж, советским ученым В.А.Никоновым, сотрудником Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая Академии наук СССР, был опубликован ряд статей об ономастике – малоизвестной науке о фамилиях. В одной из них он писал:

   «…Знать своих предков, гордиться ими и приумножать честь своей семьи, флаг которой, её фамилия – это ли не долг и не обязанность каждого человека. И хотя абсолютному большинству русских фамилий менее 200 лет, в них отложились слова и дела более ранних времен…».

   В эти же годы мой свёкр, человек увлечённый, со своими ближайшими родственниками предпринял попытку создать родословную своей фамилии, берущей начало на юге Казахстана, в Семиречье, в районе большой Алма-Аты. Эта кропотливая, многолетняя работа увенчалась составлением подробного генеалогического древа фамилии Голышевых, восходящего к его прадеду. У него оказалось восемь детей: четверо сыновей и столько же дочерей. При этом разница между старшим и младшим ребенком в семье составила 21 год.

   Эта подвижническая работа свёкра натолкнула на подобное исследование и отца моей свекрови, который в более чем преклонных годах тоже загорелся этой идеей и составил генеалогическое древо своей семьи, восходящей к его собственному прадеду, у которого было десять детей: четверо сыновей и шесть дочерей. Их родовым гнездом была деревенька под Минусинском Красноярского края. А в его собственной семье, где кроме него было два брата и три сестры, разница между ним – самым младшим в семье, и его старшим братом, составляла 24 года.

   Наблюдая в семье мужа такой неподдельный интерес к собственным корням, я тоже стала вспоминать удивительную семью моего деда по отцу, жившего в деревне Новая, Чудовского района, что в Новгородской области. Мои родители возили меня туда, когда я была ещё ребенком. Но меня уже тогда поразила та, незнакомая для меня, жизнь, с её прочными крестьянскими устоями, с беспрекословным авторитетом деда Михаила – очень грозного на вид, высокого, ладно скроенного мужчины с бородой лопатой. С крепким крестьянским хозяйством, в котором держали скот и птицу, имели сад, огород, пасеку, пекли свой хлеб и варили вкусное пиво. Большой двор на два дома. А всего в семье моего деда - обрусевшего поляка, родилось двенадцать детей, четверо из которых умерли в детском возрасте, а остальные, обзаведясь собственными семьями, покинули со временем родительское гнездо.

                *   *   *

   Да, прочные патриархальные устои крестьянского быта медленно, но верно разрушались под воздействием тех трагических событий, которые потрясли основы Российской государственности в первую половину 20-го века. Три революции и четыре войны, открытая борьба Советской власти с крестьянством в 20-30-е годы - нанесли непоправимый урон не только генофонду русского крестьянства, но и подорвали его здоровую психологию хозяина.

   Горечь потерь и неуверенность в завтрашнем дне надолго отбили охоту к крестьянскому труду у мужской части населения, а сельских женщин – рожать от этих мужиков здоровое потомство, способное, а главное - желающее работать на земле. Больно смотреть на то, как власть, вместо того, чтобы создавать экономические стимулы к сельскому труду, развращает остатки сельского населения. Это же надо додуматься до того, чтобы человеку, живущему на селе, имеющему свой приусадебный участок и море пустующей земли вокруг, платить пособие по безработице! Своими руками плодим тунеядцев и алкашей и учим этому молодежь! И тут же льём «крокодиловы» слёзы о демографической яме и вырождении нации. Недавно верховная власть пообещала землю под свой дом тем смелым женщинам, кто отважился родить третьего ребенка. Взамен же на местах их семьям выделяют такие пустоши и неудобья, где нет ни дорог, ни коммуникаций, ни инфраструктуры рядом, как бы заведомо издеваясь над самой этой разумной идеей, а заодно и всеми потугами этих героинь вырастить потомство на своей земле и приучить его к работе на ней.

   В молодости мы с мужем – офицером вдоволь намотались по отдаленным гарнизонам: от берегов Берингова до Японского морей, и от Станового до Сихотэ-алинского хребтов. Это были годы сложных отношений с нашим южным соседом, когда вдоль границы разворачивались крупные воинские соединения, строились современные гарнизоны, военные городки. Было трудно, как трудна сама военная жизнь на колесах, где всё временно, где всё подчинено приказу. Но семья остается семьей, и в этих походных условиях нужно было решать проблемы обустройства своего быта, учебы детей, поиска работы для самой себя. Но всё же главным оставалось жильё. И я должна с удовлетворением сказать: куда бы не переводили по службе мужа, в какой бы из самых отдаленных гарнизонов мы не попадали – везде проблемы жилья решались быстро и оперативно. А насколько это важно, выражаясь военным языком, для укрепления семейного тыла, думаю, поймет и согласится со мной любая женщина, даже самая далекая от военных проблем, даже весьма скептически к ним относящаяся.
И как же больно смотреть на нынешних моих товарок – жён молодого поколения офицеров. Во всех проводимых в нашем государстве бесконечных реформах почему-то всегда преобладает голая целесообразность, которая, по мнению её организаторов и проводников, должна заменить либо оправдать все остальные издержки, сопутствующие проводимым ломкам и вводимым новшествам. Но всегда почему-то отодвигается на второй (третий, четвертый и т.д.) план люди и их семьи – с их проблемами, планами, чаяниями. И остается неучтённой, где-то там, за воротами, та морально-нравственная обстановка больших воинских коллективов, их семей, родственников и просто знакомых, из которой складывается, в том числе, моральный дух самой Армии, а, может быть, и всего общества в целом.

   Мой муж заканчивал армейскую службу в большом штабе и был связан с вопросами финансирования капитального строительства военных объектов, прежде всего жилья. В нашем Дальневосточном регионе существовала мощная сеть военно-строительных органов, которая на момент распада СССР обеспечивала, среди прочих, возведение нескольких десятков жилых домов ежегодно. По мере реформирования армии, которая началась сразу после создания молодой «демократической» России, военно-строительные органы начали сокращаться подобно шагреневой коже, а вместе с ними резко сократилось и строительство жилья для военных. И за какие-нибудь 5-6 лет объемы строительства сократились настолько, что в титульных списках 1997-1998 годов возведение жилья для военных уже вообще не предусматривалось.

   Нынешняя военная реформа, начавшаяся в 2008 году, то есть спустя десять лет после окончательного прекращения строительства жилья и развала собственных строительных организаций, загнала в тупик вопросы обеспечения жильем военнослужащих и, прежде всего, увольняемых в результате резкого сокращения армии, выхода из которого руководство Минобороны не видит. Не снижающаяся в последние три года очередь на квартиры в колоссальных размерах в 70-100 тысяч человек подобна катастрофе. А между тем, даже нам женщинам, далеким от этих проблем видно, что если бы были сохранены собственные строительные органы, со своей инфраструктурой, кадрами, то цена одного квадратного метра жилья не стоила бы тех сумасшедших денег, которые сейчас требуют расплодившиеся и окончательно обнаглевшие строительные фирмы, особенно в Москве. А это позволило бы решить эту проблему с меньшими издержками. Но у нынешнего руководства Минобороны, видимо, иная песня в ходу: «…Мы за ценой не постоим!..». Вот и ждут своего долгожданного жилья растерянные офицеры и их семьи, по нескольку лет стоящие за штатом, но получающие значительно возросшее с нынешнего года денежное довольствие, уволить которых господин А.Сердюков не имеет права, не выделив им предусмотренного федеральными законами жилья. Заколдованный круг! Бедные жены, бедные дети! Кто помнит о вас, кто думает о вас?