Ключи

    Юрий женился при достаточно трагичных обстоятельствах.
    Незадолго до свадьбы, когда была определена не только дата и приглашены гости, но и заказан ресторан с обильным списком меню, его будущий тесть скоропостижно скончался от сердечной недостаточности. Долгие два десятилетия упорного заробитчанства подвели закономерный итог его неуёмного трудолюбия или, если выражать мысль более точно, неуёмных запросов жены и дочери, как конечного вектора этого самого трудолюбия. Столько, сколько этот человек заработал за всё это время без преувеличения пашущим трудом, можно было обеспечить «светлое будущее» не только своей, но и семьи соседей, однако семейный хомут в лице вечно недовольных жены и дочери оказался, мягко скажем, далёким от бережливости. Иногда у Николая Сергеевича даже проскальзывала мысль, что к многочисленным банкнотам с изображением старого доброго старика Франклина его милые родственники относятся как к обычной бумаге, вызывающей самое незамысловатое к себе отношение. По крайней мере, этих самых незамысловатых бумажек, вне зависимости от их количества, им было мало всегда, регулярно и безнадёжно. Вот и приходилось непревзойдённому мастеру-краснодеревщику месяцами напролёт возделывать европейским чужестранцам поражающие совершенством мебельно-квартирные интерьеры, с завидной регулярностью отсылая сумасшедшие для большинства своих соотечественников тысячи в ненасытную Молохову пасть любимых женщин. 
    Как часто это бывает, час его пробил внезапно и, если можно так выразиться, одномоментно. Никогда не жалуясь на здоровье, он после лёгкого завтрака под предлогом «пойду прилягу» пошел в свою комнату, а уже спустя какой-то час с небольшим благоверная Ядвига Матвеевна обнаружила своего буквально умученного мужа лежащим в неестественной позе на изящнейшем диване из красного дерева с витиеватыми резными ножками собственной работы. Попричитав больше для формы, чем из сердечных побуждений, немного над бездыханным трупом, супруга по-быстрому, щадя своё аристократическое обоняние, организовала похороны, на следующий же день предав его земному покрову.
    Любезная доченька, ввиду предстоящей свадьбы, также не пожелала увлажнять густо наклеенные ресницы обильными водами сокрушения, но здравый смысл и вполне разумные моральные доводы родственников пересилили. Свадьбу отменили, отвесив Бахусу весьма скромный поклон в виде не совсем скромного застолья в кругу близкой родни.
    Таким образом, будучи отныне накрепко связанным тесными узами Гименея, Юрий в свете произошедших событий по умолчанию принял на себя роль несостоявшегося тестя, вот только почтенная Дарья Николаевна далеко не сразу дала ему это почувствовать. Тем не менее, первый звоночек прозвучал, когда она заявила, что жить они будут только с мамой, она-де сейчас в глубоком трауре, и без ласкового дочернего плеча обойтись никак не сможет. Почти без возражений проглотив эту горькую пилюлю (ибо уже только одно имя Ядвига наводило на парня меланхоличную грусть), Юрий, таким образом, положил старт безудержному поеданию новейших препаратов семейной фармакологии.
    Поначалу новосозданный элемент новосозданной ячейки общества не придавал значения обращению к себе со стороны тёщи неизменным зятёк и Юрик, краем уха улавливая насмешливые окончания в виде «тупой кулёк» и «дурик», не спешил принимать откровенно пренебрежительное и даже враждебное  отношение, как таковое. Ему было невдомёк, что Ядвига Матвеевна по ночам при регулярных отлучках «за водичкой» абсолютно случайно схватывалась за мнимо больное сердце в аккурат напротив их спальной двери, прислушиваясь, а всё ли там в порядке у молодых супругов. Его подташнивало, когда мама (как, впрочем, он так и не смог себя заставить её называть) рылась в его и Дашиных вещах, выискивая дырявые и заношенные (но только по её узко-непонятным представлениям) свитера, рубашки, колготы, носки и даже то, в чём обычно спешат предстать перед Морфеем. Таким образом «пропадали» – хотя это слово надо бы употребить без кавычек, – его любые футболки, свитера, почти новые носки, а также то, в чём обычно отправляются в ванную за утренними процедурами. Он поначалу не обращал внимания на то, что его не зовут, не ждут и не горят желанием увидеть за столом ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Впрочем, последний он принимал в домашних пенатах крайне редко, потому как ролевая эстафета безотказно-неустанного добытчика никак не позволяла вдоволь насладиться ролью любимого мужа. То, что две эти роли изначально были уравнены ещё в зачатии и без означенного прилагательного, он понял далеко не сразу…
    …Сразу он нарисовал в богатом воображении иллюзию вечной семейной гармонии, полного взаимопонимания, беспримерного уважения, самой что ни на есть крепкой любви, тёплого домашнего уюта и нежных семенящих по гладкому паркету маленьких ножек со временем.
    Первая трещина в этом волшебном фонаре появилась вероятнее всего после того, как тёща без наименьшего намёка на шутку обозвала его уродом, а присутствующая при этом милая Дашуня так же мило захохотала, выражая, видимо, таким нехитрым приёмом восхищение глубокими филологическими познаниями незабвенной маменьки. Когда же к Юрику-дурику и Зятьку-тупому кульку добавилось уже без всякого рифмоплётства Ничтожество и Бестолочь, Юра попытался поставить тёщу на место, вот только делать это надо было значительно раньше, ибо та отборная ругань, которая вылилась на него после этой, ну, как минимум, неудачи, заставила его пресечь все дальнейшие попытки и сосредоточиться на одной-единственной цели, а именно – покупке собственной квартиры.   
    Хорошо разбираясь в машинах и неплохо зарабатывая в этой сфере, Юра, тем не менее, понимал, что при запросах своей новой родни на своё жилище он вряд ли заработает, поэтому пришлось ещё глубже вживаться в роль так глупо ушедшего в вечность тестя, и отправляться «на чужбину». Вопреки ожиданиям, ни Ядвига Матвеевна, ни Даша не удерживали, напротив – всячески поддержали и по-бабьи простимулировали.
    Вначале Польша, затем более высоко оплачиваемая Германия «гостеприимно приютили», в обмен на доллары и евро капля за каплей высасывая то, что за них купить уже невозможно. Переслав деньги и затем приезжая на месяц-другой отдохнуть, молодой заробитчанин вдруг узнавал, что на те «копейки», которые он отправил, «можно разве что повеситься на гнилой груше». Деться некуда, приходилось скрипя сердце вновь, растворив себя в облаке вожделенной мечты, отправляться к генетически нерасположенным немцам.
    В следующий свой приезд Юрику было почти ультимативно сообщено, что супруге через пять месяцев родить, поэтому долго прохлаждаться ему не стоит, и было бы совсем неплохо, если бы он умыкнул тянуть свою лямку на год, а то и больше, только бы «копеечки» исправно присылал, а уж принять роды, купить ребёночку всё необходимое и воспитать, как-то обойдутся и без него.
    Так и случилось. Юрий приехал, когда Даша уже родила, к ребёнку его не подпускали, ибо кто он вообще такой, чтоб своими грязными ручищами лезть к новорожденной крохе. О воспитании не знает ничего, об обращении с дитём не имеет ни малейших понятий, покупать в ванночке тоже нельзя, ибо лучше тёщеньки этого никто сделать не сможет. Погулять с колясочкой и то не разрешали, вдруг захочет развернуть с десяток одеял и открыть маленькой доченьке тайное знание о существовании свежего воздуха. А на руки взять – так это вообще несбыточная, да ещё и фантастика. Ведь это ж бестолочь, возьмёт и уронит, а то и шейку свернёт,  что потом делать?!   
    Последний раз Юрин отъезд был самым длительным, вот только, когда он вернулся, дочь уже уверенно ходила и разговаривала, недоумевая, кто этот странный чужой дядя, а нарисованное на лицах жены и тёщи выражение читалось, как «ну чего ты так рано-то?» Как же ему хотелось поскорее вытащить Дашку из этой дикой тюрьмы, разрубить одним махом это ненормальное со-зависимое существование, отправиться хоть на край Ледовитого океана, чтобы перо мысли надолго, а лучше навсегда вычеркнуло из сознания и тёщино имя, и её лицо.
    Две недели промыкавшись то ли лакеем, то ли квартирантом-нахлебником в далёкой от уюта домашней обстановке, молодой 28-летний мужчина, успевший заработать не только деньги, но и гастрит с ринитом, – придя в тот день после долгого отсутствия домой и никого не застав, только радостно улыбнулся, сел, удобно заложив ногу на ногу, на диван, и стал терпеливо ждать.
    Когда в дверном замке раздался щелчок, Юрий вскочил с дивана и, опершись о коридорную стену со сложенными на груди руками, приготовился ошарашивать дражайшую супружницу.
    – О-о, – злобно протянула незабвенная Ядвига Матвеевна, – только и умеешь, что стоять пнём с этой своей дурацкой ухмылкой. Ох, как же я устала сегодня, – выдохнула она тут же всем своим упитанным тельцем, начав разуваться.
    – Ты где был так долго? – с похожим выражением спросила Даша, раздевая дочку.
    – Счас узнаешь, – продолжал Юра сиять только что отчеканенным пятаком. – Ну чего ты так пугаешь её? На улице даже мороза нет. О, ещё и косынку повязала под шапку. Надо ж думать, Даш, ребёнка надо растить стойким к низки…
    – Послушай, давай ты не будешь падать мне на уши со своими тупыми замечаниями, сам шляешься, непонятно где, а потом ещё рассказываешь мне тут.
    – Так, а где вы были?
    – А ты что – слепой, что ли? – вытаращила тёща на зятя безумные глаза, но тут же и махнула рукой, мол, что с таким тупнем говорить, засеменив в ванную.
    – Что, не видишь, как её обсыпало всю?
    – Так, а я предупреждал, что нельзя ей столько мандарин паковать.
    – Паковать-паковать, это что тебе, коробка, что ли?
    – Вот и я о том же.
    – Ну и где ты был?
    – Врач что сказал?
    – Предположим, то же, что и ты, – не хотела строптивая супруга признавать правоту «лакея».
    – Ну, вот, – довольно улыбнулся Юра.
    – Только давай ты не будешь строить из себя умного, ты же знаешь, я не люблю этого. Пойдём, Анют, помоем ручки.
    Отправив через несколько минут дочку на попечение неладное заподозрившей бабушки, Юра взял Дашу за руку и увёл в спальню, закрыв на замок дверь.
    – Я не поняла, что это значит, и что это за дурацкая ухмылка?
    – Во-первых, не ухмылка, а улыбка, – попытался супруг обнять жену, но она недовольно отстранилась, отойдя к окну, – а, во-вторых, – продолжил он, не замечая этой реакции, – у меня для тебя суперновость.
    – Ты сорвал джекпот! – округлились в Дашиных глазах нули.
    – Нет, ещё круче. Посмотри на столик.
    Даша прошла два шага, резко схватив со стола то, что на нём лежало.
    – Ну, и что это за ключи? – догадалась она, но всё же не веря захотела услышать это от Юры.
    – Ключи от нашей квартиры, – с неприкрытой бравадой отчеканил муж. – От нашей с тобой и Анюткой квартиры, – повторил он, ударяя, будто молотком, по каждому слову.
    – Ха! – бросила Даша эту маленькую связку обратно на столик, вновь отошла к окну и повернулась к мужу спиной.
    – Похвальная реакция, но я понимаю, не каждый день мужья покупают своим женщинам квартиру. Со временем ты привыкнешь, поэтому…
    – Вот именно! – резко развернулась Дарья, перебив мужа. – Ты забыл о моей маме. И в эту квартиру я перееду только с ней.
    – Послушай, Даш, – подошел Юра к жене, но та опять отстранилась.
    – Нет, это ты послушай, – категорично пробарабанила она. – Я буду жить в этой квартире, в той, которую ты купил, не спросив меня, или в любой другой только со своей мамой. И вот эту мысль, пожалуйста, запомни, и прими, как данность.
    – По законам жанра я должен спросить, – обречённо заметил Юра, смотря жене в глаза, – уверена ли ты, но вижу, что это будет лишнее.
    – Ты прав, это лишнее!   

    Спустя месяц в дверь позвонили, однако, вместо Юры на пороге стоял почтальон с протянутым Даше письмом.
    – Вы Дарья Николаевна?
    – Да, – неуверенно проронила женщина.
    – Вам письмо. Распишитесь вот здесь, пожалуйста.
    Механически оставив свой автограф на каком-то казённом бланке, Даша закрыла дверь, быстро прошла на кухню, распечатала конверт и обнаружила в нём бесстрастные черно-белые листы документов на развод.

    22 декабря 2019 года