Против течения

              – Игорь, милый, ну зачем оно тебе надо? Остынь, успокойся, – Катя начала поглаживать волосы супруга. – Это неприятно, да, но…
    – Неприятно? – Игорь осторожно убрал руки любимой. – Ты сказала: «Неприятно?» Ты вот так это называешь?
     – Нет, ну, может, я не так выразилась, – жена присела рядом на кровати. – Мне просто надоела вся эта ситуация, и вообще я считаю, что Илью надо перевести в другую школу.
    Катя ожидала резкой эмоциональной вспышки, но Игорь лишь нервно вздрогнул.
    – И тебе так приятно жить с чувством слабости, поражения? – он внимательно посмотрел на жену.
    – Ты меня не понимаешь, ты просто меня не понимаешь. Ну, при чём тут поражение? Мы не в игры играем, пойми ты, наконец. Всё зашло слишком далеко, и чтобы не зашло ещё дальше, мы должны уступить, – Катя пожалела о последнем слове, но было уже поздно.
    – Ну, нет, этого он от меня не добьётся. Он добивается, все эти месяцы он только этого и добивается.
    – Ну, так уступи, Игорёк, милый, уступи. Ты думаешь сейчас о себе, а ты подумай о нас с Ильёй. Что будет с нами? Да, тебе хочется справедливости, чтобы все вокруг были честными, благородными, но сейчас другое время, и другие люди. Некому сегодня говорить о таких вещах, некому!
    – А я ещё не говорил, только собираюсь.
    – Так, и что на этот раз?
    – Я поеду к нему домой.
    – Замечательно, – произнесла Катерина после короткой паузы, глубоко вздохнув. – И чего ты этим добьёшься?
    – Не знаю. По крайней мере, выскажу ему всё.
    – А ты не думал, что можешь не вернуться, – у Кати заблестели на глазах слёзы, – с этой поездки?
    – Катя, не говори глупостей. Ты знаешь, что я привык в жизни делать то, что считаю нужным, и сейчас не намерен нарушать это правило.
    – А если ты ошибаешься?
    – Тогда я готов признать свою ошибку, но только…
    – …Только этого не произойдёт?!
    – Вот видишь, – Игорь сухо улыбнулся, – как ты ловко научилась читать мои мысли.
    – А я иногда жалею, что так тебя изучила. Жалею до того, что стараюсь убедить себя, что совсем тебя не знаю, но потом понимаю, что это от того, что тот, которого я так хорошо знаю, поступает иногда не так, как бы мне хотелось. Что ж, – Катя поднялась с кровати и подошла к двери, – ты – мужчина, и должен принимать решения сам, но знай, что это первое твоё решение, которое я категорически не поддерживаю. 

    За год до этого разговора.
    – Левой, левой чаще работай. Давай-давай, сильнее, сильнее, ещё сильнее, – сильный наотмашь удар лапой опрокинул парня на пол, но он тут же вскочил на ноги. – Понял, Егор, как надо работать? – обратился Арсен Викторович к стоявшему за канатами другому парню. – Быстро, резко и в постоянном движении. А ты не расслабляйся, Гречаный, а то ещё одну оплеуху поймаешь.
    – А Вы попробуйте, Арсен Викторович, – улыбнулся паренёк, лихо атакуя большие боксёрские лапы.
    – Поговори мне ещё…
    5-классники Илья Гречаный и Егор Пономаренко сдружились со второго класса гимназии. Лучшими друзьями-не разлей вода они стали после того, как Илья вступился за изнемогающего от жестких щелбанов старшеклассников в углу школьного сортира Егора. Обоим тогда досталось, но сама ситуация повлекла за собой два важных решения в их жизни: заниматься боксом и – что ещё важнее, – повязать себя намертво кровными узами дружбы. Крови, по правде сказать, почти и не было, но это уже нюансы.
    Отныне к тому, что папа Егора был крутым (в последние годы людей с достатком выше среднего принято так называть), добавился и факт крепкой дружбы с Ильёй. Если раньше Егора могли каким-то образом «зацепить» (потому как не только он мог похвастать крутым папой), то теперь все знали, что у него есть друг-защитник, готовый ради товарища драться с кем угодно.
    Тут надо заметить, что Илья отнюдь не был драчуном. Отец воспитывал его в строгости, умении постоять за себя и других, но при этом учил ни перед кем не рисоваться и прибегать к дракам только в крайних случаях. Игорю удалось слепить сыну твёрдый характер, в меру сдержанность которого влекла за собой доходчивое наказание в случае нанесённой обиды. Именно последний пункт вскоре испытали на себе особо рьяные драчуны, которые даже если и выходили победителями в школьных баталиях, повторно зализывать раны от Дикого Малыша желанием всё же не горели.
    А когда ребята перешли в третий класс, их вообще трогать перестали. Усиленные занятия боксом и «показательные выступления» сделали своё дело. Они вместе делали уроки, вместе играли, сидели за одной партой, ходили друг к другу в гости, и слыли для некоторых даже за родных братьев.
    Катерина радовалась за сына, и чисто по-женски питала надежды на папу его нового друга, владевшего двумя заправками, и, судя по разговорам, не собиравшегося на этом останавливаться.
    – Не нравится мне этот Егор, – тем не менее, как-то заявил Игорь жене.
    – Почему? – удивилась Катя. – Такой милый ребёнок. Они с Илюшей так хорошо играют.
    – Не так уж и хорошо они играют. Егор постоянно командует сыном, как будто это его слуга, а тот по доброте своей этого не замечает. А в школе…
    – А что в школе?
    – Илья постоянно вытаскивает его из всех передряг. То с фингалом придёт, то с двойкой, то с «поведением неудовлетворительным». Начинаешь расспрашивать – «заступился», «прикрыл», «проспорил», «был должен». И это называется «лучший друг».
    – Игорёк, вечно ты всё приукрашиваешь, – трепала обычно Катя в спорных вопросах волосы мужа.
    – Приукрашиваешь как раз обычно ты. «Ой, какой у него папа», «Интересно, сколько он зарабатывает?», «Ах, как было бы хорошо, если бы мы дружили семьями…»
    – Ой, а ты уже и ревнуешь, – а после подобных фраз трепание волос обычно превращалось в лёгкие ласковые пощёчины и надувание алых губок.
    – Да подумаешь! Можем хоть поменяться.
    – В каком смысле?
    – В прямом.
    – В каком прямом? – теперь эти нежные пальцы коварно замыкались вокруг шеи.
    – Эх, правду говорят: коса длинна, да…
    – Полегче, полегче, – удушающие движения заглушали окончание фразы.
    – В общем, – Игорь аккуратно заламывал руки супруги у неё за спиной, и спокойно произносил: – Ты к нему пойдёшь, а я его жену к себе возьму.
    – Очень смешно, – Катя с трудом освобождалась из мужниных объятий и быстро теряла настроение.
    – А тебя только так и можно привести в трезвое чувство.
    – Да что ты говоришь…
    – Но он ведь такой мужчина, – произносил Игорь это таким тоном, что Катя начинала смеяться. – Так вот! – сказал он уже серьезно. – Не нравится мне эта дружба. Плохой Егор ребёнок, плохой.
    – Игорь, ну нельзя же так о ребёнке.
    – Ладно, время покажет.
    И вскоре время показало, что Игорь был прав.
    Всё началось с тех самых занятий боксом. Хотя Егор с Ильёй занимались одинаковое количество времени, успехи были подчёркнуто несоразмерны. Илья был постоянно на голову впереди друга, а последней каплей в этом невольном состязании стала его победа в спарринге над на два года старшим товарищем по секции, считавшимся чемпионом среди «малолеток».
    Егора всецело охватило чувство, из-за которого предают, ненавидят и не прощают; чувство, которое отравляет жизнь каждому, кто попадает в разрушительный радиус его действия; наконец, чувство, превращающее вчерашнего лучшего друга в заклятого врага. Будь Илья менее доверчивый, объективней, он бы много раньше заметил приближение страшной волны, выросшей сейчас в просто-таки громадное цунами зависти.
    По правде сказать, вначале эта дружба действительно была примерной. Ребята напоминали братьев-близнецов, которые понимают друг друга с полуслова, стоят один за другого горой и тяжело переносят вынужденную разлуку (болезнь, поездка с родителями на море и прочее). Но по прошествии времени Илья всё как-то (если угодно) отказывался замечать высокомерное обращение Егора, больше напоминающее координату отношений владыки и раба, – его неуместные шутки, подколки; то пренебрежение, с которым он отзывался об Илье на секции и в школе.
    Изменения в характере Егора объяснялись довольно тривиально. С пелёнок его «милое вкусное ухо» не слышало слова «нет», но эта капризная избалованность непонятным образом упала в дрёму, а проснулась именно тогда, когда Илья «отказывался замечать», и по времени это удивительнейшим образом совпало с развитием бизнеса крутого папы. Рост количества АЗС математически точно совпадал с буйным созреванием ядовитых зёрен, брошенных в своё время на неудобренную ниву сыновней души. Игрушек у Егора становилось больше, техника (от мобильного телефона до электромобиля) – дороже, еда – изысканней и разнообразней, об одежде и обуви напоминать вообще излишне.
    «Принц и нищий» в миниатюре. Примерно так складывались отношения лучших друзей.
    Игорь сразу уловил изменения, тем более что Егор часто бывал у них дома, и, поскольку с сыном у него были тесные приятельские отношения, по-мужски твёрдо и прямо сказал ему об этом. Но Илья не понял, а Катя не придала большого значения, дескать, характер формируется, перерастёт – да и всё тут. Как-то не угадала она своим знаменитым женским чутьём нависшую над сыном опасность, и очень скоро пожалела о таком легкомыслии, но ситуации, при которых мы допускаем непростительные ошибки, имеют свойство не повторяться.
    Зависть завистью, никого сейчас этой поистине адской страстью не удивишь, и новый континент не откроешь; её густыми мрачными сетями (подобно сетям мобильной связи) опутан весь земной шар. Поэтому дружба даже с таким «Х-неизвестным» могла продолжаться годами, за жизненными примерами далеко ходить не надо, – но не могла она продолжаться после следующего случая.
    Егор начал (выражаясь современным русским языком) быковать. Если раньше задевали его, то теперь от него доставалось другим. Здесь сказывалось приснопоминаемое мало не на каждой линейке (благодарная помощь школе – как же) влияние отца и хорошая физическая подготовка. Илья устал делать другу замечания, которые к тому же игнорировались, да и вездесущей тенью всех «сирых и обездоленных» тоже не мог быть. Но описываемый случай оголил, в конце концов, пропасть, доселе прикрытую плотным мозговым туманом.
    Егор получал неизмеримое удовольствие от ненаказуемых издевательств над сверстниками. А что может последовать за ощущением власти над человеком и безнаказанностью, все мы хорошо знаем от событий 70-летней давности. Масштаб, конечно, не столь огромен, но достаточно красноречив.
    Дальше, как говорится, больше. Егор начал задирать девчонок. И не просто дёргать за косички, а применять хорошо заученные на тренировках удары. Лёгкие (пока лёгкие) джебы отрабатывались со скрупулёзной маниакальностью над испуганными одноклассницами. Ожидание отпора было по факту бессмыслицей (слишком хорошо крутой папа помогал школе), а Илья смотрел на подобные «выступления», как на шалость слегка заигравшегося друга.
    В тот день во время перемены Илья сидел за своей партой и зубрил туго лезущее в голову стихотворение, Егор же забавлялся с очередной жертвой. Илья так глубоко погрузился в атмосферу украинского села середины 19 столетия, что его перегруженная мысль не сразу уловила источник душераздирающих воплей. А когда в голове прояснилось, он увидел сидящую на полу у доски одноклассницу, держащуюся за плохо различаемый за обильным кровоподтёком нос.
    – Эй, Егор, – подскочил Илья к товарищу, – ты нормальный вообще?
    – Да пошел ты, – отмахнулся «гладиатор».
    Этот ответ оказался для Ильи несколько неожиданным, потому в первую секунду он совсем потерял нить адекватной реакции.
    – Ну, чё вылупился? Похвалил бы лучше за удачный прямой. Вставай давай и иди умойся, свинья зарёванная, – толкнул Егор «жертву» ногой.
    – Отойди от неё, придурок, – собрались, наконец, мысли Ильи в одной точке.
    – Что ты там пробухтел? Счас тебе ещё вломлю.
    Но «вломить» не получилось. Отлично отработанный на груше и опробованный на спаррингах левый хук поставил на ещё 2 секунды назад так браво ухмыляющейся физиономии быстро разгорающийся «фонарик», принудив неуёмного товарища застыть в некрасивой позе на пятой точке.
    Естественно, виноватым оказался Илья (в том числе и в избиении одноклассницы), и после этого началась самая настоящая травля. Илья, как «мальчик неблагонадёжный», был пересажен на последнюю парту, оценки ему занижались, его обзывали, с ним почти никто не разговаривал, и, поскольку физически затронуть не решались, морально доставали так, что он начал заикаться, и Катей на семейном совете был поставлен вопрос о немедленном переводе Ильи в другую школу.
    Разговоры с «классной», директором, походы в гороно и даже к мэру сводились к одному: «Простите, ничем не могу Вам помочь»; причём артикулировалось это исключительно вежливо и с каким-то мнимым уважением, за которым хорошо прочитывалось междустрочное: «Ну, Вы же знаете, кто его папа»…
    Игорь тоже через знакомых пытался обезопасить сына.
    Капитан милиции Малютин, несмотря на достаточно солидную должность (старший оперуполномоченный УГРО) и приятельские отношения с Игорем, тем не менее, ничем не мог помочь.
    – Игорь, понимаешь, в чём дело…
    – Давай, Паша, без вступлений.
    Павел закурил, бросил зажигалку на стол, сел напротив Игоря, и посмотрел ему в глаза.
    – В серьёзную ты влип историю.
    – Я пришел не это от тебя услышать.
    – Хорошо, скажу прямо, – Павел сделал глубокую затяжку. – Алексею Николаевичу Пономаренко принадлежит треть заправок в нашем городе. – Капитан посмотрел на лицо приятеля, но, кроме застывшего бесстрастного выражения, ничего на нём не увидел. – Окромя этого, Сергей Михайлович Солонюк, по малоприятному для тебя стечению обстоятельств, является крёстным папочкой Егора Пономаренко.   
    – Солонюк – это кто?
    – О, ну хоть какое-то оживление.
    – Паша, давай без шуток. Мне уже давно не смешно. Илья заикается, тренировки пропускает, в школу ходить не хочет.
    – Ну, так какого ты… – капитан резко вскочил, но тут же овладел собой, медленно опустившись на стул. – Если бы ты сразу меня послушал, всё было б нормально. Говорили тебе: переведи сына в другую школу, пе-ре-ве-ди! Нечего геройствовать, не та ситуация, так нет, упёрся рогом.
    – Кто такой Солонюк?
    – Ну, осёл… – капитан начал ходить по кабинету, качая головой, – какой же ты осёл.
    Игорь никак не реагировал, спокойно ожидая ответа.
    – А странно, Игорёк, что ты не знаешь. А это прокурор. Всего лишь прокурор нашего замечательного города.
    – Дерьмово, – Игорь начал невольно поглаживать лоб. – Что можно сделать?
    – Игорь, ну ты, видимо, не в себе. Переведи Илью в другую школу, и забудь обо всём.
    – Я не хочу, чтобы мой сын привыкал к таким поражениям.
    – Да не путай ты грешное с праведным. Это не бокс, Игорь, это жизнь, а в жизни правила немного другие, – нервно затушил капитан сигарету в пепельнице.
    – Я тут кодекс полистал. Ведь можно же за что-то зацепиться. «Експлуатация детей», например.
    – А ты статью эту внимательно читал?
    Игорь пожал плечами.
    – Ну, я так и понял. Что ты ещё там листал?
    – «Хулиганство» подойдёт?
    – А хулиганов полшколы, да? Ты бы ещё «Угрозу убийством» сюда втюхал, «Побои и истязания», «Пытки». Чего ж мелочиться?
    – Ну, должен же быть выход.
    – Я тебе ещё раз говорю, – упёрся капитан руками об стол, сверля Игоря глазами, – переведи его в другую школу, пусть пацан успокоится. Его же затравят там.
    – Вот для того, чтобы не затравили, я и пришел к тебе.
    – Ну, ничего я не могу сделать, пойми ты. Тебе хочется, чтобы всё выглядело так, будто вся школа – это сборище уродов, а твой сын – их несчастная жертва. Но со стороны оно-то не так смотрится. Со стороны это тяжелый подросток с девиантным поведением, усугубляющаяся конфликтогенность которого вполне определённо ставит вопрос о его отчислении, – и заметь: не переводе, а именно отчислении, – из школы. – Сделав небольшую паузу, Павел продолжил: – Не добьёшься ты правды в этой гнилой стране, уж поверь мне! – не добьёшься!
    – Хорошо, я понял. Значит, помочь ты мне не можешь?
    – Игорёк, дорогой, ну что ты рвёшь меня на части?!
    – Да, или нет? – Игорь поднялся, читая в глазах приятеля уже давно прозвучавший ответ.
    – Извини, – просто развёл Павел руками.   

    Ни Павел, ни Катя, ни родители не поддержали решения Игоря. Но он не хотел сознавать, что не прав. Слишком много огорчений накопила его жизнь. Он устал от постоянно повторяющейся на разных уровнях несправедливости, хамства, подлости. И когда всё это сошлось в точке, именуемой «собственный сын», он не хотел, не мог уступить. Его ум, душа, сердце, весь он жаждал только одного, – но ни мести, наказания, чужой боли – нет! – справедливости, банальной справедливости, которая, учитывая перипетии последнего года, мало соответствовала этому эпитету.

    На часах было начало восьмого, когда Игорь отъехал от дома. Вот уже час, как стемнело, и освещённая светом автомобильных фар дорога было единственным, что он мог сейчас видеть.
    «Что ж Вы за человек, Алексей Николаевич, и откуда Вы такие берётесь, а?» – вслух проговорил Игорь, и включил радио. Удивительно, но та песня, мелодия которой начала разливаться по салону, с филигранной точностью отображала в данный момент его настроение. Он не знал, чем закончится эта встреча, и случится ли она вообще, а если случится, как и что говорить человеку, не привыкшему не только слышать, но и слушать. Как и что?..
    Больно видеть, когда твоя страна (и люди, её составляющие) с каждым годом всё увереннее сползает на самое дно со скоростью не уменьшающейся, и в сферах самых разных; и вдвойне больнее, когда эти смрадные метастазы касаются тебя лично. Но при этом надеяться и мечтать, что вернёшься к лучшему, «пусть даже через 100 веков»…

   
    Январь 2016 года