Первая любовь Глава 3. 2

Глава 3.2

    С Олей стали встречаться каждый день. По часику в день репетировали. С горем пополам мы сыгрались с ней. И не без помощи Олиного преподавателя. У Ольги был очень хороший преподаватель музыки. Она летом нашла время, чтобы написать для Оли скрипичные партии песен, которые мы решили разучить. Мы пришли к ней, и она помогла нам. И дело под руководством Ольгиного преподавателя пошло. Имя её, к моему сожалению, я не помню. За месяц мы освоили «Девушку». Разучили «Нет тебя прекрасней» и «Люди встречаются». Взялись за битловский шлягер «Yesterday» — «Вчера». Уже был русский вариант текста. Партия скрипки была не тупым повторением вокальной партии. Так в моём багаже знаний появилось новое словечко и понятие: «Партитура».

    — Ты, Виталик, молодец! — хвалила меня Олина преподаватель.
    — Это Оля придумала играть вместе, — ответил я, решив, что награда должна достаться, тому, кто её заслужил.
    — Да, Ольга у нас тоже молодчина! Обращайтесь. Здорово придумали, ребята.

     Немало часов потратила преподавательница, пока построила нас. Конечно, мне тогда «досталось» за моё дворовое музобразование.
     — Что ж тебя в музыкальную школу родители не отправили с таким хорошим слухом? — пытала меня Олина преподаватель.
     Ответ я получил от матери через много-много лет. Ответ её был банально туп.
     — А потому, чтобы не спился. И не умер, как твой отец, — ответила тогда мать, считая, что это должно было меня убедить.
     Отец мой играл на баяне. Хотя и был самоучкой, но свободно играл по нотам. Это я знал от мамы и бабушки. Отца я помнить не мог: когда его не стало, мне было всего полгода. Будучи в нетрезвом состоянии, он умер в ночь на 7 ноября, когда вся страна готовилась отметить сорокалетие Великой Октябрьской революции. Поругался с матерью, остался один без присмотра выпившим и утром не проснулся.
     Есть в этом и вина бабушки: ей надо было отправить мою мать к отцу, а не оставлять её ночевать у себя. Бабушка это осознавала, потому всю жизнь старалась скомпенсировать это, всячески балуя меня.


     С Ольгой было хорошо и спокойно. Дружба мальчика и девочки, точнее — её продолжение, прерванная моим переездом. Между нами был магнитик — нас притягивало друг к другу. Сила притяжения сработала сразу, как только нас в первом классе посадили за одну парту Первого сентября 1964 года. Только вот уже со второй четверти нас разлучили. Олю перевели в параллельный класс. Я сильно переживал по этому поводу.  Но это не стало помехой нашей дружбе на многие годы. Даже мой переезд в другой городок не разрушил нашу детскую дружбу.

    Мне было приятно, что со мной рядом красивая девочка. Олю родители одевали нарядно. В это лето Оля привлекательно смотрелась в свободной зелёной блузке, заправленную в чёрную плиссированную юбку. Особую элегантность придавал узкий золотистый поясок с круглой маленькой пряжкой. Короткая юбочка подчёркивала стройность её ножек, а свободная блузочка скрывала её юношескую изящность. Не повернулось сказать — худобу. Это ей не подходило. Красивая, стройная, грациозная. Не налюбуешься. Парни постарше косо посматривали на неё. А я имел счастье просто и непринуждённо гулять с ней.
    С ребятами с нашего двора катались на лодках на пруду, ходили в кино, загорали на пляже. Правда, после солнечного удара, оно меня напрягало. А по вечерам собирались во дворе. И Оля была всегда рядом со мной.

     Всё, вроде бы, хорошо. Но Таня не выходила из головы. Не выходили из головы тот вечер, когда Таня выхаживала меня после солнечного удара, то раннее утро, когда я проснулся от прикосновения её рук. Стоило вспомнить, и начинала гореть щека от прикосновения её губок того неожиданного поцелуя.
     Мы жили на одной территории и сталкивались с ней порой не по разу в день. Но больше не было случая, чтобы быть так близко друг к другу. Я не решался завести разговор с Таней. И она, не то чтобы держала меня на дистанции, но вовлечь меня в беседы тоже не пыталась. Желали по утрам доброго утра, здоровались днём, да случалось вечером пожелать спокойной ночи.
     Но порой она снова, всё также продолжала поглядывать на меня, с той улыбочкой, с какой она смотрела на меня, когда я пел тогда во дворе. Иногда на кухне Таня наблюдала за мной, как я готовил себе незамысловатый завтрак или ужин: жарил яичницу или разогревал что-нибудь из того, что приготовила бабушка. При этом она мечтательно улыбалась. Я старался поскорее освободить для Тани подход к плите и скрыться в своей комнате.

    Времена моего раннего детства не отличались изобилием и разнообразим еды в повседневной пище. Но нас, ребятишек, ходивших в гости друг к другу, наши родители всегда угощали и приглашали к столу пообедать или поужинать. С детства выработалась привычка пригласить за стол дружка или подружку. И родители никогда не отказывали. Я даже не представлял, как можно сесть за стол и уплетать за обе щёки, при этом кто-либо из друзей молча бы созерцали, глотая слюнки, за трапезой. Бабушка моя всегда старалась угостить ребят или блинами или оладушками. Так же и меня не обходили в других семьях. Особенно были щедры бабушки. Порой случалось так, что у Люськи я мог пообедать, а она поужинать у нас.

    И вот теперь, когда Таня стала с любопытством наблюдать за моими поварскими способностями, я решился предложить Тане приготовленную мною глазунью. А Таня, улыбаясь, благодарила, но отказывалась. При этом сама предлагала сделать то же самое. Я из скромности тоже благодарил и отказывался.
    А вот с бабушкой они часто устраивали чайные посиделки с бабусиной выпечкой и с Таниным вареньем или лимоном.
    Стесняясь Тани, порой оставлял на плите закипающий чайник. Таня, стукнув в дверь, предупреждала:
    — Виталик, чайник твой вскипел, я выключила плиту.
    При этом она иногда дожидалась, когда я выйду из своей комнаты. Перед дверью она стояла всегда так, что преграждала мне дорогу. Взгляды наши встречались. На её милом личике сияла очаровательная улыбка. Ей, похоже, доставляло удовольствие, когда я просил её разрешения пройти в кухню.
    — Разрешите пройти, — опустив глаза в пол, говорил я, не называя её по имени.

    Я опять был в поле, окучивал картошку. Подкопал несколько кустиков и привёз домой. Я разогревал на сковороде варёный картофель и решил раскрыть баночку с грибами. Осмелился, и на Танино предложение помочь мне, предложил угоститься ей солёными грибами с молодой картошечкой и сметаной. Бабушка отменно солила грузди.
    — Татьяна Васильевна, а давайте я вас свежей картошкой и бабусиными грибами угощу, — я покраснел.
    Таня согласилась. Почему-то тоже покраснела, а я испугался её согласия. Танюшка ловко орудовала со сковородкой, я принёс сметану, грибочки и нарезал хлеб. Ели молча. А Таня с улыбкой поглядывала на меня.
    — Виталик, спасибо тебе за шикарный обед. А я тебя вечером угощу, — с улыбкой заявила Таня, — только допоздна не загуливайся.

    Вечером бабушка ушла на свою «службу». Вскоре стук в дверь.
    — Виталь, пойдём ужинать. Я блинчиков приготовила. И не вздумай отказываться. Тебе с маслом, со сметаной или со сгущёнкой? Выбирай сам.
    Я предложил поужинать в нашей комнате, сославшись, что на кухне тесно. Таня согласилась. И опять почти молча проходил ужин. Только Таня посматривала на меня взглядом, полным тоски. Будто что-то её мучило, что хочет сказать о чём-то, но не может. Взгляд её был печален, глазки начинали блестеть от набежавших слёзок. Я перехватывал её взгляд, когда сам решался незаметно посмотреть на неё, но наши взгляды встречались. И опять я, смущаясь, опускал глаза. Я поблагодарил за вкусные блины. Правда — вкусные!
   
    В тот вечер у меня не хватило смелости признаться в любви. Вместо этого прозвучало только пожелание спокойной ночи, когда Таня уходила к себе. И показалось мне, что будто прочёл тогда в её вопросительном взгляде:
    — Малыш! Ну, когда же ты решишься сказать мне, что любишь меня?
Фантазии мои зашкаливали! Но во мне поселилась догадка:
    — Может, называя меня малышом, Таня подсказывает мне, даёт понять, что она неравнодушна ко мне.
    Я, отвергал эту дерзкую догадку, то вдруг снова верил в неё. И готовил себя к признанию.

    Однажды утром я услышал, как Таня стукнула в дверь, предупредила про чайник. Я не успел дойти до двери, как раздался мужской голос:
    — Иди давай, что под дверью опять торчишь?
Это был голос Саши. В те дни его долго не было, видимо появился ночью. Я вышел, только и услышал, как закрылась Танина дверь.
    Пока я ходил на кухню, до меня доносилось монотонное, но громкое ворчание Саши. Слов я не разобрал. Да и не собирался подслушивать.
    И после этого случая, когда Саша бывал дома, Таня продолжала предупреждать, что выключила плиту, но меня у дверей больше не встречала.
     В какой-то момент я заметил, что Саша почти перестал бывать дома. Не возможно же работать всё время. Спросил у бабушки.
     - А он как отвёз Лёшеньку к матери в деревню, чё-то редко стал появляться. Заскочит на пол-дня и опять на работу. Таня-то вот теперь часто туда ездит.
Я тоже замечал, что Таня уходила из дома с большой сумкой. Именно часто это бывало после появления Саши. 


     Таня знала, что Оля бывает у меня дома. Знала и о наших репетициях. Как-то у Тани был выходной посередине недели. С Ольгой уже играли слаженно. В одну из наших репетиций в дверь постучала Таня и попросилась поприсутствовать. Она зашла, села на диван и увидела на подоконнике знакомый ей горшок со столетником и засмеялась. Ольга в очередной раз прикололась: принесла-таки цветок мне.
    — Я, вижу, награда нашла своего героя, — улыбаясь, сказала Таня, — Оленька, ты остроумная и весёлая девочка. У вас, я успела услышать, уже очень хорошо получатся. Сыграйте для меня. А я вас чаем напою с пирожным.
    Конечно, мы сыграли. Я путался, сбивался с темпа. Боялся даже взглянуть на Таню. Я дал себе зарок, не смотреть ей в глаза. И вообще, ощущал себя будто в кандалах. Был обещанный чай и пироженки. Таня и Оля быстро нашли общие интересы. Они сидели напротив меня. Две девушки-красавицы щебетали, как птички. Только Оля и я были ещё детьми.

    Я лёг спать. Из головы не выходил вопрос: «Почему Таня решилась зайти ко мне в комнату именно тогда, когда пришла Оля?» Но вразумительного ответа, кроме того, что Таня хотела послушать и посмотреть на нашу игру, не нашёл.

 
    На следующий день вечерком с Олей сидели на скамейке у дома. Обсуждали качество нашей игры. Олина преподаватель уехала в отпуск, и мы теперь варились в собственном соку. Оля в лоб спросила меня:
    — Виталь, а ты не влюбился, случаем, в соседку? Ты скованный при ней стаёшь. Ты всегда смотришь ей в след, когда она по двору проходит. У тебя настроение меняется, когда видишь её. А вчера при игре? Ты что так разволновался?
    — Ты с чего это взяла? У неё муж есть!
В ответ Ольга выдала известную тираду о бедном муже, который много съел груш.
    — А ещё вижу, и она тебя всё время сверлит глазками. Всё смотрит и смотрит, — толи в шутку, толь всерьёз сказала Оля, — ты что, слепой, не замечаешь? Дурачок ты, Виталька, она, похоже, тоже не ровно дышит на тебя! Очень красивая у тебя соседка. И часто она к тебе заходит?
    — Оля, помнишь, ты спросила меня: не про тебя ли песенка «Нет тебя прекраснее»?
Оля глянула на меня с улыбочкой. Я опять смутился. Но решился:
    — Оля, девочка — ты мне нравишься! Не веришь?! — выпалил я, как из ружья дуплетом, — я скучал и думал о тебе после минувших зимних каникул.
    Я быстро осмотрелся: нет ли кого вокруг. Прижал Олю к себе, и прилип к её губкам, и, не получив сопротивления, не отрывался от неё. Приятно было ощущать её хрупкое тельце. Я чувствовал, как в унисон, застучали наши юные сердца — всё чаще и чаще. А целоваться-то я не умел абсолютно.

    Сколько мы были в объятьях друг друга? Вдруг сзади раздались шаги приближающегося человека: «Цок-цок, Цок-цок…», — вторили чьи-то каблучки. Мы отпрянули друг от друга. Шла Таня. Она улыбалась своей доброй улыбкой, также слегка склонив свою головку.
     — Виталик, вот и нашлась твоя любовь! — будто продолжила Таня тот разговор во дворе, когда я спел битловскую «Девушку». И уже, поравнявшись с нами, сказала:
     — Счастья вам, ребятки!
     Не оглядываясь, Таня зашла в подъезд. А я ощутил себя предателем. Стало совестно самому себе. Обнимая и целуя Олю, я будто предал её из-за внезапно родившихся чувств к Тане.
     Стал искать в своей памяти, что-то такое, что могло бы оправдать самого себя. Но, увы! Память была на стороне моей совести. Вспомнились ранние школьные годы. Тогда я предложил носить Ольгин портфель. Какой-то прибабахнутый парнишка из соседнего двора, похоже, специально поджидая нас, всегда кричал нам в след про тесто и жениха с невестой. Я напомнил Оле об этом. И она, хихикая, прижалась ко мне, обвила мою шею своими хрупкими ручками и прижалась своими нежными губками к моим. Целоваться Оля тоже не умела.
     Были ещё тёплые ночи. Мы вернулись домой, когда под утро начала выпадать роса и трава в парке стала мокрой. Да ещё в обнимку долго стояли в подъезде и молчали.
    Утром вспомнил, что Оля заподозрила меня, что я влюбился в Таню. Может Оля права, что Таня не равнодушна ко мне. И мои фантазии о том, что Таня, называя меня малышом, даёт понять, что я для неё не пустое место. Что творилось тогда в моей душе! Казалось, я начал сходить с ума.

   А лето неуклонно бежало на встречу к осени. Сильно этого не хотелось.
   После того случая Таня некоторое время, как показалось, избегала меня. Но потом опять начались перехваты взглядов. И я не мог оставаться верным своему решению: не смотреть Тане в глаза. Мне её присутствия не хватало как воздуха. И Таня всё время ведёт себя так, будто, как выразилась Оля, не ровно дышит на меня. Порой я сомневался в искренности её пожеланий счастья в наш с Олей адрес. Но так и не решался войти в контакт с Таней. Хотя совместный ужин случался довольно часто. Не умел я с женщинами.

продолжение: http://proza.ru/2021/08/18/456