Глухая боль

    Всё начиналось, как в анекдоте. Не анекдотичным оказалось продолжение.

    Стас приехал из командировки раньше срока. С букетом тёмно-красных роз он вышел из машины, нажал кнопку сигналки, и весь сияющий направился к дому. Автомобиль поставил чуть поодаль, чтобы неожиданным появлением сделать приятный сюрприз своему маленькому Медвежонку.

    Такое ласковое прозвище Алина получила из-за любви к сладостям. С помощью даже одного батончика «Nuts» муж мог добиться от неё очень многого. Он это знал, и она это знала, только пользовался этим Стас довольно редко, снисходя к её невинной слабости.

    Работал Станислав бизнес-тренером в крупной престижной компании, часто вояжируя по разным «городам и весям», обучая сотрудников множества филиалов навыкам успешных продаж, проведению презентаций, управлению кадрами, техникам и технологиям общения с людьми.

    Алине же с «домашней» профессией парикмахера работа мужа была не по душе. Ей не хватало его всегда хорошего настроения, редких – но всегда изысканно красивых, – комплиментов, ласковых слов наравне с жестким категоричным характером и стойким самообладанием. Вывести Стаса из себя было практически невозможно. По крайней мере, такой ситуации Алина припомнить не могла за вот уже почти шесть лет их совместной жизни. В целом их можно было назвать – как и говорят в таких случаях – людьми, созданными друг для друга. Внешне это действительно выглядело так, да и внутренне тоже.

    Удачно спланированный график проведения семинаров позволил Стасу сократить командировку на один день. И сейчас, осторожно открывая дверь, он представлял, как обрадуется этому обстоятельству любимая жена.

    Стас заметил на втором этаже их двухэтажного дома слабое мерцание огонька. «Не спится моей маленькой. Журналы листает», – подумал, улыбнувшись, муж.   

    Едва зайдя в дом, Стас уловил родной запах уюта, тепла и… домашней выпечки. Алина всегда была отменной хозяйкой. Каждое приготовленное ею блюдо просто-таки дышало приятным ароматом и образцовыми вкусовыми качествами. Вот и сейчас основательно проголодавшийся муж уловил нежный аромат запеченной в духовке домашней колбасы и сладких ватрушек. Не включая свет, он прокрался на кухню, убедился в безошибочной точности своего обоняния, но всё-таки сдержался, заряженный одним лишь предвкушением от эффекта неожиданного появления.

    Еле сдерживая поток радости от долгого расставания с любимой, и крепко сжав в руке цветы, Стас начал сторожко подниматься на второй этаж.

    С каждой новой ступенькой его слух улавливал какой-то непонятный звук, похожий на шорох. «Что за ерунда?» – выплыл в его сознании недоуменный вопрос. Через секунду этот звук стал слышен более явственно, облёкшись в иную форму. Теперь это был уже не шорох. Это был шелест…

    ...шелест постели…

    Подходя к чуть приоткрытым дверям спальни, Стас услышал тихий шепот, который только и может быть между…

    «Нет, нет, нет, – отказывался верить Стас, – этого не может быть, не мо…»

    В открытый просвет двери была видна только половина кровати, но и этого было достаточно, чтобы лишить себя надежды на обратное.

    – Милый мой, хороший, любимый…

    «Любимый…»

    До самого глубокого дна своей вмиг постаревшей души, внутренне истерзанный и потрясенный, Стас стоял, прислонившись к стене, не в силах стоять без опоры.

    Он хотел что-то сказать – и не мог.

    Он хотел рвануться к этому дрянному кобелю – и не мог. Стаса как будто сразила молния, лишив возможности думать, говорить и действовать, оставив лишь право смотреть.

    В этой всесторонне эрудированной, умнейшей голове мысли перестали совершать свой обычный ход, внезапно остановившись, будто зависнув в мыслительной невесомости. Глаза потускнели, руки опустились, с миллисекундной скоростью разжимая ставший теперь такой ненужный, неуместный букет ТЁМНО-КРАСНЫХ роз.

    Стас смотрел на эти грязные сцены любовных объятий, слушал гадкий звук поцелуев, мерзких признаний, и всё это было будто далёким видением, не имеющим к нему никакого отношения. Душа его превратилась в какую-то неосознанную субстанцию, до отвала заполненную невыносимой глухой болью.   

    Любовники с трусливой растерянностью резко повернули к Стасу головы только в тот момент, когда его руки были уже не в силах удержать свою непосильную ношу.

    Приглушенное касание бархатистых бутонов пушистой мягкости белоснежного ковра заставило их мгновенно вздрогнуть, и посмотреть в сторону двери.

    В следующий миг Алина издала короткий крик, опасливо натягивая на себя одеяло. «Милый» растерялся ещё больше, водя испуганными глазами по условной линии от Стаса к Алине.

    К Стасу вернулось, наконец, его многими годами воспитанное в себе самообладание, поэтому он не сделал и шагу, насквозь протыкая взглядом ненавистную парочку.

    – Что же ты прячешься, ЛЮБИМАЯ? – тон последнего слова заставил Алину вздрогнуть. – Стыдно вдруг стало?

    – Стас, послушай… – тяжело сглатывая слюну, с безысходным замешательством начала Алина.

    «Ну-ну, давай, что же ты мне скажешь?» – подумал муж. Ещё никогда в жизни ему не было так тяжело держать себя в руках.

    – Только не сердись… Я сейчас всё объясню…

    Стасу не нужны были никакие объяснения, но его сердце, так горячо любящее эту красивую изменщицу, пыталось ещё за что-то уцепиться, хотя своим метким умом он и понимал, что сделает себе только больнее.

    – Я просто очень за тобой скучала. Мне было плохо, понимаешь? – Алина начала плакать, – очень плохо… – она сделала паузу, чтобы вытереть слёзы. Тушь растеклась, оставив на голубом атласном одеяле влажные тёмные пятна. – А Артур мой постоянный клиент…

    При звуке своего имени неудачливый любовник стал искать глазами свою одежду, но, поняв, что она слишком далеко, удержался от сильнейшего желания поскорее одеться, и раствориться в воздухе.

    – Увидев моё состояние, – продолжала давить на жалость «благоверная», – он хотел меня поддержать… Мы… – Алина всё никак не могла подобрать нужные слова, – просто пили чай, а потом… потом…

    Новые всхлипывания вызвали у Стаса даже не неверие.

    Он до дикой боли не хотел сейчас вспоминать, что это мерзко-отвратительное создание напротив он когда-то называл «маленьким медвежонком», целовал, признавался в любви, ласкал, обнимал… Он смотрел – и не верил, что ещё какие-то секунды назад столь желанная и любимая, ныне эта женщина не вызывала у него ничего, кроме омерзения.

    – Я виновата перед тобой, Стас, очень виновата. Ну… прости, прости меня, любимый…

    Это слово заставило Стаса до боли сжать кулаки, став своеобразным напоминанием закончить побыстрее это паршивое представление.

    – Даже так? – Стас подошел к кровати, заставив жену задрожать.

    – Стас, давай я тебе всё объясню, – видимо, почувствовал свой черёд страстный кавалер.

    – Пошел вон! – не глядя в его сторону, твердо промолвил муж.

    – Ну… я… – слова оправдания всё никак не лезли в голову.

     – Дважды повторять не буду! – острые клинки глаз дали понять любовнику, что надо поскорее убраться. 

    В этот момент в Стасовой голове внезапной вспышкой возник один эпизод из  рассказа Куприна о том, как муж застал жену в своей спальне с приказчиком. Любовника он не тронул. А вот жену сначала свалил с ног кулаками, затем избил коваными сапогами, потом вместе с кучером поочередно стегал кнутом, превратив её тело в сплошной кусок кровавого мяса…   

    Стас не заметил, как любовник исчез, не слышал, как он торопливо оделся, покинул спальню; как легонько скрипнула входная дверь. Он напряженно всматривался в одну ему известную точку на измятой подушке, на которой столько ночей лежала его голова; смотрел, не веря, и не желая верить в случившееся.

    Алина молчала.

    Она боялась, и не представляла, что можно сказать в подобной ситуации. Сейчас она готова была отдать полжизни, чтобы вернуть всё назад. Она ясно сознавала, что любит, но почему это произошло – и не один раз, – на это ответить она была не в силах. Возможно, слишком любила мужское внимание и комплименты, и совершенно не желала сдерживать свою сексуальную энергию.

    Запрокинув голову назад, Алина упёрлась в спинку кровати, закрыла глаза, и беззвучно заплакала, понимая, что ничего вернуть уже нельзя. Ей оставалось только с тревогой ожидать, в какой форме Стас даст ей это понять.

    Переведя потрясенный взгляд с примятой подушки на жену, Стас спросил:

    – Зачем?.. – и, не дождавшись ответа, медленно сел в кресло, закрыл лицо руками, и тяжело вздохнул. Он даже не мог себе представить, какую невыносимую боль это вызвало в неверной супруге. – Зачем, Алина? – повторил Стас, не отрывая рук от лица. – Зачем?.. – поднял он, наконец, на изменницу глаза.

    Этот горестный взгляд мужа Алина выдержать не могла.

    Растрёпанные волосы, потёкшая по щекам тушь, тупая отрешенность и какая-то внешняя изношенность вызвали у Стаса безжалостную брезгливость.

    Чтобы не смотреть мужу в глаза, Алина отвернулась. А Стас, не услышав ответа, никак не мог понять, как можно было так жестоко предать. «Она же меня просто убила. Нагло, жестоко убила. И наверняка думает, что я её прощу. А со временем вообще всё забудется, – Стас ухмыльнулся. – Как же она могла? Так предать… – муж немилосердно протыкал «маленького медвежонка» взглядом. – Страшно сознавать, насколько она мне сейчас противна…»

    – Ты вправе бросить меня, вышвырнуть вон, – с отчаянной решимостью произнесла Алина, – вправе мне не верить, но… – по тому, с каким трудом она выговаривала каждое слово, как тяжело дышала, можно было судить о её искренности. Только для Стаса это не имело уже никакого значения, – …я всё равно тебя люблю, – неверная супруга набралась решимости посмотреть мужу в глаза.

    Каждый из них пытался увидеть в другом то, что ещё могло их сблизить, заново сроднить. Только Алина не находила в муже сочувствия (да и, наверно, не имела на это право), а Стас хоть и понимал, что – ему не хотелось теперь представлять её в такой роли, – жена говорит правду, простить её не то, что не хотел, – не мог…

    Встретившись глазами с взглядом Стаса, Алина поняла, что это конец.

    ИХ уже нет. Есть только ДО… и ПОСЛЕ, ВСЁ… и НИЧЕГО!

    Стас направился к двери.

    Посмотрев на свадебную фотографию, он крепко сжал зубы, переступил через теперь такие некрасивые цветы, и в самом дверном проёме, не оборачиваясь, произнёс:

    – Я сейчас уйду… А когда вернусь – тебя здесь уже не будет.

    Он молча вышел, тихо закрыл за собой дверь, и ушёл.

***
    Усеянное ярким серебром ночное небо блестящим ковром рассыпалось над Стасовой головой. Сколько чарующей тайны, величия, романтики было в каждой звезде; сколько прекрасных чувств и переживаний рождается в душах влюблённых при взгляде на это небесное торжество.

    Стас смотрел на небо, на бледное сияние месячного серпа, и чувствовал, что что-то внутри оборвалось, окончательно и безнадёжно. Он понимал, что никого не будет так любить, как Алину, и уже НИКОМУ не сможет верить так, как ей.

    Всё закончилось. И даже эти сочувственно мерцающие звёзды не могли его утешить.

    Сколько часов Стас бродил по пустынному ночному городу, он не знал, и лишь с рассветом вернулся домой.

    Дверь была закрыта, но не заперта. По-прежнему пахло домашней колбасой и ватрушками, по-прежнему воздух дома был наполнен безукоризненной чистотой. Только вместо уюта в нём поселилось то, к чему Стас не привык, и к чему привыкнуть ему ещё предстояло.

    Глухой болью сейчас была наполнена не только его душа, но и весь этот большой ПУСТОЙ дом…


    Март 2014 года