Молитвы, приходящие с дождем

(рассказ)

   Я жил в городе, вдали от родного села. Мама же оставалась в деревне, в нашем старом доме. Служебные дела, семейные заботы не позволяли часто наведываться к ней. В лучшем случае мне удавалось выбраться в деревню раз в месяц. Мама была уже совсем старая. Каждый раз при встрече она интересовалась моей жизнью в городе, работой, спрашивала, как у ребенка, как питаюсь, тепло ли одеваюсь в холода и строго-настрого наказывала жене хорошенько заботиться обо мне.
      Жена со смехом отвечала:
        - Мама. А мы что же – не родные тебе? Что ты всё о сыне беспокоишься, мы тебя не интересуем?
         Мама же со вздохом отвечала:
         - Что ты, доченька?! Конечно, я вас всех люблю, вы – моя кровиночка. Но он же – наш кормилец. Если он здоров, то я спокойна и за всех вас.
        Мама любила меня больше всех своих детей. Я был самый старший и с детства на мою долю выпало много трудностей. Так получилось, что отец рано ушел из жизни – и всё бремя забот о семье, о матери и пятерых младших сестрах легло на мои плечи. С малых лет я был привык к тяжелому труду, работал, не покладая рук, с утра до вечера. Недосыпал, недоедал… Днём зарабатывал как мог на кусок хлеба, ночами – делал уроки, читал книжки. В те годы я мечтал – интересно, наступит такое время, когда я смогу отоспаться вволю за все прежние бессонные ночи?! Прошли годы… И хоть было нелегко, но я выучился, получил хорошую должность, купил квартиру в городе, обзавелся семьей.
          Я был старше всех в семье, но дал себе слово, что не женюсь, пока не устрою судьбу сестер. Мать не соглашалась с этим решением:
        - У каждого своя судьба, сынок, - говорила она. – Ты строй свою жизнь.
      Когда я, наконец, женился, мне было 32 года.
       После женитьбы я хотел перевезти мать к себе в город. Но она никак не соглашалась, ссылаясь на то, что не сможет жить в «государственном доме».
         Когда я поинтересовался причиной, она заявила: «Да буду я твоей жертвой, сынок! Разве может быть достаток в доме, где кухня находится рядом с отхожим местом?! Не принуждая меня, не по мне это городское житьё!»
        В редкие её визиты к нам, я чувствовал, что ей не по себе в нашей городской квартире. За весь день она могла съесть только кусочек хлеба и выпить полстакана чая.
       В такие дни я обнимал её за шею, целовал в седой пучок на голове и спрашивал:
     - Мама-мамочка, что же ты не хочешь есть сыновний хлеб?
Она же пыталась возразить:
     - Что ты, да буду я твоей жертвой, я и дома больше не съедаю.
      Но я знал, что она привыкла к деревенским условиям, и городской быт ей не по душе. Мать была набожной женщиной, молилась, как положено, и ей претила близость «нечистого» места, то бишь туалета.
Именно по этой причине её визиты никогда не длились больше двух дней. Затем она торопилась обратно в деревню. Прощаясь, всегда просила:
     - Сынок, Аллахом заклинаю, переезжай ты из этой голубятни. Купи себе участок земли, построй дом. Детям – только польза будет. Пусть ходят по земле, дышат чистым воздухом. Ну что ты потерял в этой коробке?
      Я обещал ей, что обязательно куплю участок, как только поднакоплю денег, и построю дом. От этих обещаний лицо её расплывалось в довольной улыбке. И она говорила: «Вот будет у тебя собственный дом и свой двор, буду гостить у тебя неделями»…
     Последние дни жизни матери были очень тяжелые. Болезнь всё больше подтачивала её. Она уже не могла вставать с постели. Младшая сестра с семьёй переселились к ней, чтобы ухаживать за тяжелобольной. Так было спокойнее и мне, так как я знал, что она под присмотром.
      У меня было много дел в городе, служебные обязанности не давали возможности часто выезжать. Иногда я приезжал в деревню ночью и этой же ночью ехал обратно. Когда я отсутствовал дольше обычного, сестры передавали, что мать сильно беспокоится обо мне. Она наивно говорила им: «Честное слово, мне не надо, чтобы он приезжал меня повидать. Пусть приезжает, чтобы я его повидала».
       В тот последний свой визит в деревню я задержался там на два дня. Мама совсем ослабла. В валившихся глазах постепенно угасал интерес к жизни. При каждом взмахе ресниц, на их кончиках появлялись слезинки. Посиневшие вены на руках так вздулись, что при каждом биении пульса можно было увидеть, как дрожит иссохшая кожа. И даже в таком состоянии бедняжка беспокоилась обо мне:
       - Сыночек, ну стоило ли бросать все дела и ехать в такую даль? Ты же недавно только навещал меня. Дороги опасные, не надо тебе так часто приезжать. Я хорошо себя чувствую, честное слово. Нигде ничего не болит, аппетит хороший. Вот видишь – не стоило тебе беспокоиться, - отчитывала она меня, как ребенка.
        Но я знал, что мама просто не хочет расстраивать меня. Не хочет, чтобы я видел, как ей плохо.
Чуть ли не силой я отвез её к врачу. Она не хотела идти.
       - Сынок, я старая женщина. Сегодня болею, завтра уже на ногах буду. Зачем так волноваться по пустякам?
      Чтобы подбодрить её, я поддакивал «да, знаю, это пустячная болезнь. Скоро ты поправишься. Но провериться всё же не мешает – так, на всякий случай».
       Внимательно осмотрев мать, врач отвел меня в сторонку и осторожно сообщил, что больной осталось жить несколько месяцев, а может, и дней. У неё рак. Не надо мучать женщину.
      Приговор врача потряс меня. Я подумал о том, что бедная моя мама так и не успела повидать в своей жизни ничего хорошего. Всю жизнь работала в поте лица, недоедала, недосыпала, растила нас, кормила, отрывая от себя последний кусок. Дышала нами, жила только нашими заботами… А сейчас. Когда мы уже выросли, встали на ноги и вполне можем позаботиться о ней, обеспечить её старость, болезнь отнимает её у нас? Мамочка, даже корчась от невыносимых  болей, ты думала о нас, пыталась не показать, как тебе плохо, не огорчать нас.
       Удивительное это явление – материнская любовь, - думал я. – Моя мама, не задумываясь, отдала бы жизнь за нас. Будучи тяжелобольной, она не переставала заботиться о нас, умоляла не обращать внимания на её боли, заниматься своей семьёй.
      В связи с загруженностью на работе я некоторое время не мог навещать мать. Но каждый день звонил, интересовался ее состоянием. Сестры сообщали мне, что ей по-прежнему плохо, но она умоляет не говорить мне о болях, которые её мучают, не беспокоить меня…
      Но я, конечно же, беспокоился. Каждый раз, когда ночью вдруг раздавался телефонный звонок, я вздрагивал. Сердце сжималась от страха - вдруг сестра звонит сообщить дурную новость. Так проходили дни - в волнении, страхе, беспокойстве.
        И вот однажды позвонила старшая сестра. Она сообщила, что состояние мамы ухудшилось, она уже не может говорить, два дня ничего не ест.       
         Посоветовала приехать хоть ненадолго, повидаться с матерью. «Глазами она всё время словно ищет тебя», - со вздохом сказала она.
       В тот же день утром я выехал в деревню. На дворе стояла осень, моросил мелкий дождь, из-за которого кругом стояла слякоть. Хмурая осенняя погода еще больше усилила гнетущую тяжесть на душе. Всю дорогу я гнал машину,
вспоминая детские годы, согретые материнской лаской. Господи, как я буду жить без неё? Я сожалел о годах, прожитых вдали от матери. С раскаянием думал – «надо было во что бы то ни стало заставить её переехать к нам, в город».
        Остановив машину во дворе, направился в дом. Дождь лил, не переставая. Пока я доставал из машины гостинцы, приготовленные для мамы, успел немного намокнуть.
       Во дворе никого не было. Из-за дождя все сидели дома. Замедлив шаг, я осмотрелся по сторонам. Везде словно отпечатались следы её заботливых мозолистых рук - на тендире, где мать пекла ароматный вкусный хлеб, рукояти вил, которыми мешала золу в печи. А вот и маленький сарай возле тендира… Большую часть дня мать проводила здесь – ведь именно в сарае хранились запасы муки, зерна, продуктов. Каждый уголок в этом дворе словно вобрал в себя её запах.
     Я поднялся на террасу. Прошел в мамину комнату. Она лежала на кровати с закрытыми глазами. Сестры сидели возле неё. Завидев меня, они встали и со слезами на глазах поздоровались со мной.
     Я подошел к маминой постели, присел на краешек кровати. Мать сильно изменилась. От прежней энергичной женщины не осталось и следа. Она тяжело дышала. Слезы навернулись мне на глаза. Я приложил руку ко лбу матери, ощутив его ледяной холод. То ли почувствовав тепло моих рук, то ли по какой-то одной ей ведомой причине она с трудом открыла глаза и хриплым голосом спросила:
     - Эльбрус, сынок. Это ты?
     Нагнувшись, я нежно провел рукой по седым волосам, поцеловал холодный лоб:
     - Да, мама. Я приехал к тебе.
В этот миг сестры громко разрыдались – ведь мама уже больше недели не могла говорить.
     Мама протянула мне руку. Я обхватил её ладонью и поцеловал. От её руки пахло горячим хлебом, только что вынутом из тендира. Она протянула руку к моим волосам. Этот родной до боли жест всколыхнул мне сердце - мама всегда гладила мои волосы при встрече. Я понял, что она хочет вновь прикоснуться к ним.
      Я пригнул голову, чтобы ей было удобнее. Дрожащие руки мамы запутались в моих волосах. Затем соскользнули мне на плечо, потеребили ворот пиджака. Потом она вдруг спросила:
     - Эльбрус... сынок… дождь идёт?
    - Да, мама. Идёт. Мелкий, приятный дождик…
     Мать с усилием помахала рукой.
    - Эх… ну почему идёт дождь, - простонала она.
      - Мам, дождь - к добру, к достатку. Пусть себе накрапывает, - ответил я.
    Мать еле слышным голосом возразила:
    - Сынок, не о себе я беспокоюсь, мне всё равно умирать… А вам трудно будет… Намучаетесь под дождём меня хоронить…
    Проговорив это, она снова закрыла глаза… Слёзы душили меня…
    Даже в предсмертных муках мама всё ещё беспокоилась о нас.
… Когда мы несли на плечах гроб, провожая маму в последний путь, моросил мелкий осенний дождь. Он напомнил мне слёзы матери, которые она украдкой от нас проливала в трудные минуты жизни. Мне показалось, что мама и после смерти плачет с небес, переживая за нас… Моя бедная мама…

Перевод Лейлы Кадырзаде