Хозяин безлунной Москвы. Глава 31

                Глава 31.
- Значит, выясняли отношения, бранились, почём зря, громили мебель и, таким манером, заглушили всю сцену преступления, - подытожил обер-полицмейстер, щурясь в благожелательной улыбке, складное повествование дружно замолчавших супругов о недолгом, но шумном пребывании в Кокоревском подворье, в который раз застыв поражённым взором на красивой белокурой жене негласного коллеги, игриво подкрутив кончики размашистых холёных угольных усов. – Ну, голубки! – протянул он, незлобно хмыкнув. - За это вам низкий поклон от всего полицейского управления. Не было, как говорится, печали, да рассорившиеся молодожёны подкачали.
     Оля, несколько смущённая, но довольная тем, что принята с почётом в кабинете самого генерала, и тем, что огромная ладонь супруга с нежностью, без всякого смущения прикрывает её тонкую кисть, покоющуюся на столе, часто захлопала длинными ресницами, опустив огромные очи долу.
- Так сложились обстоятельства, - равнодушно вздохнул Александр Сергеевич. -Надеюсь, вы не находите в них нашей вины? К чему нам было покушаться на жизнь несчастной Морданшиной и её незнакомого гостя, да ещё пользуясь неким таинственным оружием?
- Нет, я вас ни в коей мере не обвиняю, - горячо выпалил Козлов. – Ваша чудесная пара вне всяких подозрений. Но, честное слово, не могли поругаться в ином месте? Как хорошо, что я не женат, - расплылся он в умиротворённой улыбке, - никаких разбирательств! Пришёл домой, а там хреновуха с селёдочкой и тишина!
- И Маргарита Оттовна под боком, - ехидно продолжил, пробормотав под ястребиный нос Орлов, вынудив свою обожаемую русалку негромко хихихнуть (страшный секрет Полишинеля о «тайной» связи полицмейстера со вдовствующей аппетитной особой, живущей по соседству, купчихой Мамонтовой, народившей ему двоих дочерей, знал весь город).
- Что? Простите, не расслышал, - величавые усы воинственно взмыли вверх.
– Я говорю, может мы пойдём, коли неподсудны? – повысил нарочито голос допрошенный без пристрастия богатырь. - Домой жутко хочется, подальше от чужих проблем, - он заелозил на стуле, крепче сжав узкую ароматную руку в предвкушении романтического вечера и ночи, полной пикантных ласк, перешедших всякие границы приличия после семейного скандала относительно принадлежащего ему Дома терпимости.
- Стыдно, друг мой, стыдно! – скорбно изрёк начальник полиции, качнув с упрёком сверкающей гладкой лысиной головой. – Женились, значит, осчастливились и ринулись прочь от новых загадок, выдвинутых перед нами любимым городом! Тоже мне, а ещё Хозяин безлунной Москвы!
- Ну право, что за беспочвенные упрёки? – великан нехотя уселся плотнее. – Дело, явно частное, касающееся странных интрижек Пульхерии Власьевны и ревнивого мужа. Мне-то какой резон сюда вмешиваться? Вот монгол – да, этот странный желтоглазый персонаж меня отчего-то волнует, но так ваши подчинённые его не нашли. Жаль. Ох, неспроста он снова объявился!
- Монгола пока не обнаружили, - согласно кивнул генерал, - но только пока: найдём, разыщем, не сомневайтесь! А насчёт частного дела Морданшиной могу поспорить, не всё так просто, да и на интрижки не похоже, судя по исповеди свидетелей. Не желаете выслушать? Я тут пригласил парочку симпатичных девиц, опрошенных намедни.
- Сашенька, - упрямо сверкнула Оля изумрудным взглядом в выдающийся смуглый профиль, - давай останемся, мне любопытно. Сердцем чувствую, что преступление каким-то образом касается нас.
    Бросив пепельный ласковый взгляд на светлую макушку, Орлов, приподняв уголки чувственных губ, приготовился тактично сыронизировать по поводу излишнего  любопытства юной жены, но вспомнив о её внимании к деталям произошедшего, несмотря на помутнение ума: перстню с новым камнем, мужчине азиатской внешности и её странном, вероятно художественном, предвидении относительно скорбной судьбы завистливой сплетницы, выраженном в покрасневшей родинке и отвалившемся пальце, спрятал улыбку от греха подальше и, обернувшись к оберу, обречённо произнёс:
- Хорошо, приглашайте ваших девиц.
- Якушкин, разлюбезный, - обратился по-отечески генерал, удовлетворённо потирая руки, к вытянувшемуся подобострастно возле двери молодому тщедушному адъютанту, - приведи-ка сюда горничную нашей безвременно усопшей. 
       В просторный кабинет неловко вошла миловидная круглолицая девушка в белоснежном фартуке, туго затянутом поверх чёрного сурового платья с застиранными манжетами на рукавах, уперев отчаянный взор в мыски потёртых ботинок.
- Напомни, как тебя величают, дитя моё, - Козлов деловито подался вперёд, отодвинув от себя кипу сваленных на столе бумаг, - и расскажи кратко, руководствуясь исключительно важными пунктами, выведенными нами вчера на допросе, о невероятно насыщенной жизни покойной госпожи.
- Стеша я, Степанида Крапивина, - послушно ответила горничная, судорожно всхлипнув, теребя оборки передника. – Служу, то есть служила у мадам два года. Это я повинна в её гибели, поскольку накануне призналась барину, куда она направляется. Сил моих больше не было выносить её жестокость и грубость! Я бы, может, и терпела, но постоянные требования шляться в ночи в заводские кварталы измотали меня. Там страшно! Там мужчины пьяные за тело хватают и норовят в подворотню затащить! – служанка нервно заикала. – А когда она меня ударила и повелела в очередной раз в ад ступать, я, вернувшись в особняк, не сдержавшись, поведала всё Казимиру Мироновичу о её постоянных сходках в Кокоревском и очередной запланированной встрече, не ожидая столь болезненной его реакции и визите в гостиницу с револьвером.
- Давай-ка поподробней о запланированной встрече, - повелел генерал, указав тёплым взглядом Якушкину на графин с водой, моментально наполнившему стакан, подавшему его Стеше и заботливо усадившему её на стул.
- Да готовилась она встретиться с тем пожарным, нагрянувшим в собрание Мимоз на прошлой неделе, - изрекла девушка, жадно глотнув воды.
- В собрание кого? – подал голос Орлов, интуинтивно почувствовав запах жареного.
- Мимоз, - покосилась испуганно девица на великана и его красивую спутницу, взирающую на неё с пристальным вниманием. – Сейчас вспомню расшифровку. Ах, да: мстим искусно мерзавцам, овладевшим в замужестве. У них, дам сего тайного общества, вступивших в брак по повелению родителей, существует правило: любым способом раздобыть документы у ненавистных супругов, занимающих высокие посты, продать их первому встречному, лишь бы навредить в отместку за загубленную жизнь. Они и собирались каждую неделю в Кокоревском подворье: молодые барыни и скупщики секретных бумаг. Говорят, на месте гостиницы в древние времена языческое требище находилось, особо сильное, посвящённое повелителю магии и оборотню, богу удачи и торговли  Велесу, - она невольно перешла на шёпот, встревоженно оглянувшись по сторонам.
- Всё верно, - важно закивал обер-полицмейстер, обернувшись к смуглому богатырю, - распорядитель гостиницы подтвердил, что номер «211» каждую неделю набивался до отказа кашей из известных в Москве сударынь, скромно приправленной специей в виде невзрачного мужичка, приобретающего, как оказалось, за копейки важные государственные сведения. Вещай о пожарном, - потребовал он, миролюбиво уставившись на горничную.
- Пару недель назад, - послушно залепетала Стеша, - у нас в пристройке случилось возгорание. Приехала команда, всё быстро потушили, благо ветра не было, и шёл проливной дождь. Только после этого случая принялся преследовать барыню один из участников тушения, достаточно молодой, рослый, привлекательный синеглазый мужчина. Я сначала подумала, влюбился. Ан-нет, он постоянно размахивал перед ней связкой каких-то конвертов, видно обнаруженных при устранении огня, и самое интересное, говорил исключительно по–французски, поэтому я ничего не понимала. Потом он нагрянул в общество Мимоз, но с какой целью, не знаю, поскольку всегда ожидала госпожу внизу, на первом этаже (меня выше категорически не пускали). Затем, за день до ужасного происшествия, Пульхерия Власьевна, сунув мне в руки письмо, саданув по моей физиономии, потребовала отнести его в общежитие Прохоровской Трёхгорной мануфактуры, положить в тайник за помеченный шутовской рожей кирпич и разбудить получателя ударом камня в определённое окно. Я, выполнив поручение, вернувшись, дрожа от страха в особняк, нажаловалась господину Морданшину на неподобающее поведение его супруги. Остальное вы знаете.
- Не заметила ли ты, уважаемая Степанида, нечто особенное в короткой жизни барыни в последнее время? – вежливо поинтересовался Александр Сергеевич. – Может, какие-то встречи, разговоры необычные на улицах случались?
- Да она трепалась со всеми и всегда, по поводу и без! – воскликнула девушка, брезгливо поморщившись. – Унижая, оскорбляя, досаждая, хвастаясь. К примеру, Казимир Миронович ей недавно кольцо подарил с новым самоцветом, тем самым, который по утверждению господина генерала пропал, так всем его выставляла напоказ, гордо повторяя, как её любит и балует супруг.
- А встречались ли вам такие, кто заинтересовался подарком сим особенно, остро на него отреагировав? – неожиданно тихим, но уверенным голоском встряла в допрос Оля.
     Круглолицая прислуга подняла взор на красивую барыню, всмотрелась во внимательные изумрудные глаза, вздёрнула короткий курносый нос к потолку, вспоминая.
- Среди дам, пожалуй, нет, - тряхнула она решительно круглым накрахмаленным чепцом. – Все они – женщины небедные, сами драгоценностями усыпаны. Правда, одна повела себя довольно странно, когда при встрече на базаре Морданшина поведала ей историю камня, который по весне пытались украсть, напав на купеческий караван, разбойники, а какие-то московские стражи предотвратили грабёж.
- Орловские, видимо, - подсказал Козлов, покосившись на величавого гостя.
- Точно, Орловские, - слабо улыбнулась горничная. – Но та дама огорчилась не из-за этого, а по той причине, что Пульхерия Власьевна далее ей сообщила о женитьбе Орлова на юной красавице. Как только она услышала новость, моментально вскипела, развернулась и ушла.
 Супруги взволнованно переглянулись.
- Как выглядела та барыня? – поинтересовалась новоиспечённая следовательница, обернувшись к свидетельнице.
- Мне категорически запрещалось глазеть на собеседниц госпожи, - тяжело выдохнула девушка, - я обычно стояла поодаль и не смела поднять на них взор.
- Как же ты драгоценности замечала? – иронично прозвучал хриплый бас.
- Да я руки разглядывала, - истерично всхлипнула Степанида, - выше ни-ни! У той дамы они были затянуты в чёрные бархатные перчатки и украшены сверкающими кольцами, два вот с такими кроваво-красными камнями, усыпанными по краям бриллиантами, - большой и безымянный пальцы сомкнулись во внушительный кружок, - настолько огромными, что в них вполне можно было пару донесений припрятать. Остальных не помню, поскольку отвлёк меня от них сопровождающий её азиат, игриво строя мне жёлтые глазки.
- Кто? – одновременно выпалили генерал и его представительные гости.
- Что же ты мне вчера о нём ничего не сказала? – обиженно насупился Козлов.
- Так вы не спрашивали об особенном интересе окружающих к подарку, - строптиво буркнула девушка, бросив уважительный взгляд на красивую и смышлёную зеленоглазую барыню, и продолжила, докладывая исключительно ей: - Когда Морданшина начала вещать о камне, он замер, словно растеряв соображение, и уставился на кольцо с такой жадностью, будто оно являлось его семейной, жестоко похищенной реликвией, и уже не отрывался до самого расставания собеседниц. А потом, когда дама развернулась и резко двинулась прочь, за ней последовала девица в платке, но её я тоже не рассмотрела, а он остался стоять, как вкопанный, надолго ли, не знаю: мы с госпожой удалились в противоположную сторону.
- Как он выглядел, сей азиат? Он улыбался? Зубы были целы? Косичка смоляная имелась? – обрушился Орлов с каскадом вопросов, беспокойно теребя руку жены.
- Да как все татаро-монголы! – Стеша снова лихорадочно вцепилась в оборки передника. – Невысокий, раскосый, молодой, правда, странно-желтоглазый, с в меру приплюснутым носом, широкими скулами, поросшими реденькой бородёнкой. Улыбался, ещё как, относительно ровными зубами, - коротко хихикнула она. -  Косичку не заметила. Одет по-русски: серый зипун и картуз, глубоко надвинутый на лоб.
- Да-да, точно он! – согласно захлопали длинные ресницы, обрамляющие пытливые изумрудные глаза. - А как обращалась твоя барыня к той самой раздосадованной визави? – не унималась Оля.
     Обер-полицмейстер лихорадочно оттянул душный ворот мундира, воззрившись с беспокойством из-под сведённых к переносице вороных бровей на громоздкого безлунного Хозяина, с минуты на минуту ожидая его взрыва по поводу неподобающего поведения весьма нескромной юной жены, нагло игнорирующей правила тактичного молчания в присутствии представителей сильного пола. Но тот, похоже, категорически не собирался сердиться, с умилением уставившись в немного оттопыренное ушко, украшенное изящной жемчужной серёжкой.
- Точно не припомню, но памятую, что обращение меня невероятно рассмешило, - девушка расплылась в задумчивой улыбке, - толи Ку-ку, то ли Ту-ту, то ли что-то в этом роде.
- Ну, по таким скудным сведениям мы точно её не найдём, - Орлов ободряюще сжал руку дотошной супруги и обернулся к маститому генералу. - Значит, в тот злополучный вечер Пульхерия встречалась в Кокоревском с неким пожарным, именуемым Вениамином Ватрушкиным, и вовсе не по делам любовным? – изрёк задумчиво он. – А для чего тогда?
- А на этот вопрос у нас имеется ответ, - гордо выпалил Козлов, пригладив размашистые усы, - очень даже опредёлённый. Ты ступай, милая, ступай, барин, чай, заждался, - ласково повелел он горничной, - благодарим за содействие. Казимира Мироновича на нервной почве удар хватил, - пояснил он присутствующим, провожая взглядом удаляющуюся фигурку, - отныне наша Стеша на должности сиделки при господине, находящимся под домашним арестом. Так вот, - уверенные жилистые руки потянулись к новенькой папке, венчающей стопку бумаг, - дело в том, что убийца, стянув кольцо с Морданшиной, не поинтересовался нисколько причиной встречи своих жертв, не удосужившись их обыскать. А мои люди выудили из ридикюля погибшей вот это, - он, распахнув обложку, сунул под ястребиный нос белоснежный лист, некогда сложенный вчетверо, но тщательно расправленный, усыпанный гербовыми печатями, - и из кармана жертвы вот это, - к улике добавился изрядно помятый обрезок писчей бумаги.
- Ага, - Александр Сергеевич с интересом углубился в чтение первого документа, выставив на расстоянии вытянутой руки таким образом, чтобы и супруге было удобно читать. – «Слив в Москву-реку химикатов Прохоровской Трёхгорной мануфактурой», «загрязнение окружающей среды», «фабрика под угрозой закрытия». Ничего себе, я подобного не ведал! – выдал он, внимательно изучив филиппику, вероятно состряпанную против создателей завода. – Моё дело – только охранять, тем не менее, не могу поверить, что нынешние владельцы мануфактуры, милейшие Николай и Сергей Ивановичи, нечисты на руку. Ну, да ладно, посмотрим далее, - богатырь распахнул помятый листок, пробежал по нему пасмурным взглядом, замер и побелел. – Оля, я правильно понимаю, что здесь изображена схема нашего поместья? – спросил он после недолгой паузы.
- Верно, - взолнованно кивнула белокурая головка после внимательного изучения плана, помеченного жирными кляксами отчего-то не около сейфа, находящегося в кабинете мужа, а подле супружеского ложа и зеркала напротив.
- И что всё сие означает? – встревоженно обратился Орлов к генералу.
- Вот так, клюква! – пробормотал обер, в замешательстве почесав мигом вспотевшую лысину. – Я и не знал, поскольку сроду не посещал ваши края... Впрочем, - ободрился он после минутного замешательства, - у меня имеется ещё одна интереснейшая особа, задержанная при попытке улизнуть из города, готовая, надеюсь, нынче ответить на интересующие вас вопросы. Якушкин, - призвал генерал преданного адъютанта, - пригласи-ка сюда мадемуазель, доставленную из общежития Трёхгорной мануфактуры.
    В обширный кабинет вплыла молодая смазливая девица с кучерявыми светлыми волосами, небрежно заплетёнными в две растрёпанные косы и сверкающими странным праведным блеском глазами навыкат.
- Представься, дорогая моя, и поведай как можно короче, руководствуясь вчерашним допросом, о твоей невинной роли в данном преступлении, - предложил устало Козлов.
- Меня зовут Генриетта,- бойко выпалила девушка, громко высморкавшись в замусоленный носовой платок, с очевидным усилием выпустив из выпученного глаза скупую слезу, - Генриетта Гефсиманская. – Я прибыла в Москву из Бердичева в середине июля в поисках работы, устроилась на фабрику Прохорова художницей по тканям, познакомилась вскоре на гулянке с весёлым общительным пожарным с каланчи, что по соседству, Веней Ватрушкиным, стали сожительствовать, собирались обвенчаться. – Очередной солёный ручеёк заскользил по упругой щеке. – Я говорила ему, - затараторила она, произнося «г» на украинский манер, отчего слышалось «на гхулянке» и «гховорила», - не надо лезть в грязные дела Белокаменной, ничего не выйдет, но он, словно с ума сошёл.
- Якушкин, усади свидетельницу и подай воды, - снова приказал обер, упрямо закрутив вверх стремящиеся сникнуть и упасть от перенапряжения роскошные усы. – Итак, докладывай о событии на Трёхгорной, заставившем хахаля твоего пойти на нечистую сделку, - повелел генерал после того, как девица пригубила из стакана и отёрла платком увлажнённые ланиты.
- Недавно, в один из сентябрьских дней, мне случилось, в поисках идей для нового рисунка, забрести в кабинет управляющего, отсутствующего на тот момент, дабы взять образец ткани, и невзначай обнаружить на его столе документ, неукоснительно свидетельствующий о планах по проведению на фабрике, в химической и уксусной лабораториях, труб для слива в Москву-реку. Пока я его изучала, неожиданно вернулся начальник, заверещал во всё горло и вызвал охрану, – Генриетта в театральном отчаянии грозно потрясла розовым кулачком, возопив: - О, как жестоко человечество, тем более мужчины! Трое огромных верзил влетели в комнату, скрутили мне руки, утащили на склад и грязно надругались. Вернувшись домой, измаранная, несчастная, я всё честно рассказала Вене, а он...
- Мои люди надругались? – нервно хмыкнув, перебил Орлов, взметнув удивлённо вверх агатовые брови. – Сроду не поверю! Полная околесица! Откуда у тебя такая замечательная грамотность и страсть рыскать по чужим столам? – спросил он сурово после непродолжительной паузы.
- Ваши люди? – девица испуганно воззрилась на незнакомого богатыря и поспешно отвела взор к обитой синим шёлком стене. – Мой папенька – директор Бердичевской гимназии, - поспешно пояснила она отчего-то неожиданно скованными безотчётным беспокойством губами. – У меня привычка читать почти с пелёнок. Так воспитана. Как увижу буквы, оторваться не имею сил.
- Действительно, директор. Отправляли телеграмму с запросом, - подтвердил генерал, машинально распахнув и захлопнув с шумом сверкающую золотом и бриллиантами табакерку с изображением Его Императорского величества – любимую награду, полученную за идеальный порядок, наведённый им (ну и некоторыми находящимися рядом лицами) в Первопрестольной во время коронации Александра третьего. – Вещай, что случилось дальше.
- А Веня сорвался, рассердился очень, - пытаясь игнорировать не отпускающую тревогу, нарочито громче залепетала Генриетта, - заявив, что за подобные проступки виновные обязаны заплатить, и он найдёт способ призвать преступников к ответственности. А тут, как нельзя кстати, пожар в Мерзляковском переулке и он там что-то важное обнаружил, прибежал ко мне и говорит: «скоро мы им отомстим, у меня теперь жена крупного чиновника под колпаком, она мне досье на фабрику, я ей – план местности одного известного нувориша». Я просила, умоляла его не начинать войну, но он, словно умом тронулся. Направился на свидание с этой госпожой Морданшиной и больше не вернулся, - девица громко демонстративно завыла.
- Она лжёт, - внезапно полуобернувшись к мужу, шепнула Оля. – Смотри, как нелепо и безуспешно старается изобразить горе и тревожно отводит глаза, опасаясь смотреть на нас.
- Насчёт чего конкретно? – пробормотал он с искренним любопытством, не меняя строгой презентабельной позы.
- Да всего: случайного знакомства, невинного обнаружения документов, насилия, пожара, а может даже имени. К тому же, у неё напрочь отсутствует способность рисовать – пальцы скованные, - прошелестели еле слышно плотные розовые губы. Quelles langues etrangeres as-tu etudie dans le gymnase? (Какие иностранные языки вы изучали в гимназии?) – обратилась она к допрашиваемой, но та промолчала, нервно облизав пересохшие губы, очевидно, не поняв ни слова.
      Александр Сергеевич, с неохотой отпустив тонкую кисть, вальяжно поднялся, потянулся к личному столу Козлова, отрешённо сомкнувшего глаза, схватив без спроса карандаш и бумажный лист, подошёл к скорбно опустившей голову девице, поставил рядом свободный стул, присел, уложил перед ней канцелярские принадлежности и повелел нарочито мягко, по-кошачьи, словно объевшийся досыта хищник:
- Набросай-ка мне, дорогуша, один из эскизов, созданных для фабрики Прохорова.
      Генриетта неуверенно подняла карандаш, занесла его над бумагой, страшась смотреть в сторону неожиданно возникшего визави, раздался треск деревянной оболочки, разлетелись по полу мелкие кусочки грифеля, заставив Якушкина дёрнуться за веником, но вернуться на пост под окрик очнувшегося и залюбопытствующего начальника.
- Я не могу так! – вскричала истошно девушка, взмахнув платком. – Мне вдохновение необходимо! А тут, на допросе, рисовать категорически не получится. Я – художник, а не сапожник. Ой, - осеклась она, когда кусок пропитанной праведными слезами пожелтевшей ткани оказался в крепких руках громадного следователя.
- М-м-м, какой дивный аромат лука, - протянул он насмешливо, вдохнув брезгливо в тонкие для его фактуры ноздри слезоточивый запах. – Вот откуда столь трогательная сентиментальность! Я бы сам нынче горестно разрыдался, если бы плакать умел. Итак, - приподнявшись на мгновение, отбросив на пол зловонный платок, он развернул стул с вжавшейся в него девицей к себе, всмотрелся в лупоглазое лицо, дождавшись, когда встревоженный взгляд ответит послушно взаимностью, сощурил свинцовые глаза в узкие опасные щёлочки так жутко, что даже Козлову стало не по себе, не говоря о бедном Якушкине, застывшем с подкосившимися коленками возле охраняемой двери, одну лишь Олю вынудив невольно улыбнуться приятным воспоминаниям о страшном периоде ухаживаний за ней «жутким» супругом, и прошипел по-змеиному: -Докладывай, Генриетта Гефсиманская, как всё обстояло на самом деле, - раздался звучный щелчок крепких пальцев.
    Она некоторое время молчала, уперевшись осоловело в испепеляющий взгляд, потом странно передёрнулась, попыталась сглотнуть, но не смогла, задёргав короткой шеей, замерла и заговорила ровно и отчётливо, немного нараспев, чужим колючим голосом:
- Меня зовут Жанетта, Жанетта Жаборенко. Отец мой – известный в Бердичеве сутенёр и шулер. По окончании школы, не желая зависеть от сумасшедшего и властного папаши, я устроилась работать на местный сахарный завод, да и влюбилась ненароком в мастера цеха Тараса Кожемяку. Случился у нас с ним большой и бурный роман. Мне замуж хотелось, семью создать, детишек наплодить, а он бредил революцией, марксизмом не на шутку увлекался, всё оттягивая помолвку, сурово бормоча, что сначала стоит изменить мир к лучшему, а потом заниматься делами личными, то бишь мелочными. Однажды, когда я в сладкой истоме пригрелась на  груди Тарасика, повелел он мне, коли желаю провести с ним остаток дней своих, немедленно отправляться в Первопрестольную для внесения смуты в умы рабочих, а дальше приказал такое, что кровь застыла в жилах, но я не отказалась, поскольку безумно его любила и люблю. В поезде, направляющемся в Москву, Кожемяка заботливо усадил меня рядом с той наивной выпускницей гимназии Генриеттой Гефсиманской, следующей в Белокаменную с целью проявить свои художественные таланты, сунув в саквояж компот с синильной кислотой. До места назначения она живой не добралась, испив смертельного напитка, любезно предложенного мной, скончавшись якобы от сердечного приступа. Пока юная особа билась в конвульсиях, я сунула в красивый ридикюль свой паспорт, вытащив и присвоив себе её документ, умыкнула шикарные художественные эскизы и, заботливо прикрыв распахнутые глаза убиенной, выскочила на перрон с одним запасным платьем и множеством марксистких прокламаций, напечатанных в местной подпольной типографии, в чемодане. В Москве я устроилась одновременно художником в Товарищество Трёхгорной мануфактуры на Пресне и Ткацкую фабрику Клода Жиро в Хамовнической части, предъявив управляющим оригинальные эскизы усопшей Генриетты, получив разрешение прибывать на службу исключительно по собственному почину, лишь бы новинки регулярно создавала. Поскольку рисовать я не умела, то воровала с Трёхгорной чужие творения и относила к Жиро, а отттуда в свою очередь доставляла на Пресню труды хамовнических художниц, заодно распространяя между работницами обоих предприятий листовки с призывом к восстанию. Однажды, на вечеринке мне повезло повстречаться с красивым, но абсолютно безмозглым пожарным по имени Вениамин, глупым, апатичным, поэтому легко внушаемым – идеальным идиотом для продолжения священного дела свержения существующего строя. Я предложила ему жить вместе, наобещала большой дружной семьи и детишек, коли поучаствует в благородных наших намерениях. А он и не возражал, переехал ко мне в общежитие, стал послушно доставлять прокламации в пожарную часть, бередя умы своих сотрудников. А тут какая-то дотошная рисовальщица Прохоровки заметила, как я её наброски ворую, проследила, куда несу, да и доложила обо всём начальству. Началось разбирательство, меня с позором выгнали, предложив покинуть место жительства в течение недели. По пути домой я вспомнила, что обнаружила намедни брошенную мимо урны смятый документ, в котором говорилось о планировании слива отходов мануфактуры в реку, подписанный снизу категорическим «отказ» за подписью некого руководителя департамента Финансов Морданшиным. Это был серьёзный козырь! Правда, временный, очевидно, вскоре не претендующий побить даже самую мелкую карту. Мне пришлось зарыдать, переступив порог комнаты, и броситься на шею Вени с криком: «Я обесчещена, посрамлена, жестоко изнасилована, поскольку случайно открыла правду о грязных делишках гадкой фабрики!» Пока мнимый суженый жестоко страдал по поводу гнусного со мной обращения, я искала варианты разложения престижной фабрики изнутри и выход на того самого Морданшина. Вскоре душа великого Карла Маркса привела меня к особняку в Мерзляковском, как раз в тот момент, когда грудастая супруга начальника департамента брела с какими-то бумагами в сторону сарая. В ту же ночь я его подожгла, закинув через забор разожжённую паклю, памятуя, что нынче на посту в каланче мой туповатый дружочек, который прибудет с командой тушения на место и, находясь в приступе праведного гнева, авось чего интересное раздобудет. А Веня оказался не таким уж и дураком, или просто повезло, - равнодушно ухмыльнулась девица, покорно взирая в свинцовый пристальный взгляд. – Там, под обвалившимися досками, обнаружил он письма, адресованные Пульхерии Власьевне от неизвестных товарищей с предложениями скомпрометировать ту или иную фабрику. С тех пор принялся он её преследовать, размахивая перед острым носом обличающими посланиями с требованием раздобыть документ, порочащий Прохоровскую мануфактуру. Но я не видела, как сие происходило, не следила за ними, боясь навести барыню на мысль об искусственно созданном скандале. Однажды Веня вернулся в общежитие, потирая руки, радостно причитая, что сделка с Морданшиной оказалась необременительной, поскольку раздобыть план расположения усадьбы одного, особо почитаемого в городе господина для него не составляет абсолютно никакого труда, как раз плюнуть. Не имею понятия, о ком и о чём шла речь, - безуспешно попыталась сглотнуть Жанетта, - не подумала поинтересоваться. Честно говоря, мне было всё равно, лишь бы смуту внести в размеренную московскую жизнь и поскорее вернуться в Бердичев к любимому. А потом – полиция, обыск, весть о гибели Морданшиной, предсмертном состоянии Вени, и вот, я здесь.
   Александр Сергеевич помолчал с минуту, звучно щёлкнул перед лупоглазым лицом пальцами, приказав:
- Отомри, - и обернулся обескураженно к наблюдающим за сеансом гипноза Козлову и Оле. – Сан Саныч, - обратился он к генералу, тревожно нахмурив смуглый лоб, - в Первопрестольной, похоже, очередная заваруха намечается. Ты не допусти! Не приведи Господь! Не хватало нам повторения скорбной столичной истории с народовольцами, гибелью Царя-батюшки и возрождения этой глупейшей организации «Земля и воля». Маркс, чтоб он сгорел в аду, Герцен, Чернышевский, Засулич, Натансон, Аксельрод, революция, - великан вскочил и нервно забродил по просторному кабинету, - это не для наших, покрытых мудрым инеем суровых морозов мозгов. Не для русских! – воспалённо хмыкнули чувственные губы. – Полная утопия! Бред сумасшедшего! И, вообще, почему они в России буйствуют? Интересно! Отчего Маркс писал там, далече, а его идеи пытаются воплотить в жизнь именно здесь в далёкой и чужой для него стране тупые фанаты? Бедные могут стать богатыми без всяких листовок, коли в голове извилины имеются. Я, простите, яркий тому пример. Арестовывайте сию невменяемую, - он остановился, вальяжно заложив руки в карманы супротив пучеглазой преступницы, отрешённо вертящей разрывающейся от боли головой, пока не осознающей, какие грандиозные перемены произошли за полчаса, те, в которые она ровно ничего не помнила. – Письма, раздобытые Ватрушкиным у вас? – взволнованное лицо обернулось к оберу.
- У нас! Изучаются в особом отделе, - покладисто кивнул Козлов. – Судя по первым выводам, проверкам, Пульхерия Власьевна дурила клиентов, поскольку Морданшин приносил в дом исключительно документы, которые не подтверждали финансовых преступлений, пустышки то бишь.
- Вот и замечательно, - удовлетворённо пригладил смоляные волосы Орлов. – Однако, пусть берут всех, обратившихся к ней за помощью, очевидно пламенных революционеров. И отправьте телеграмму в Бердичев, дабы арестовали зачинщика смуты Кожемяку, всех причастных и подпольную типографию. Проверьте также, что там случилось в поезде с несчастной Генриеттой, куда отправили тело и почему старший Гефсиманский до сих пор не подал в розыск.
- Якушкин! – едва успел окликнуть генерал исчезнувшего за дверью адъютанта, как в кабинет внеслись двое рослых детин в полицейской форме и, подхватив под локти обездвиженную Жаборенко, утащили её в недра коридора.
- Благодарю, дорогой мой Александр Сергеевич, - обер вскочил и ринулся в объятия богатыря, ткнувшись роскошными усами в крепкие рёбра, покоящиеся под добротным сюртуком, - как всегда выручаешь своим фирменным гипнозом. Ведь наврала намедни с три короба, зараза.
- Полно, Сан Саныч, - Орлов ласково и шутливо пошлёпал по лысой голове. – Одним делом занимаемся, наш любимый город бережём. Да и не меня стоит восхвалять, а мудрую не по годам супругу, которая заметила ложь в поведении сей мерзкой Жанетты, - он бросил признательный, полный обожания взгляд на удивлённо распахнувшую изумрудные очи Олю. – Ты вот что, - попросил он, выбравшись из генеральских объятий, - предоставь-ка нам доступ в двести одиннадцатый номер Кокоревского, где случилось преступление. Хочу его тщательно осмотреть и внимательной жене показать.
- Якушкин,  - зычно крикнул Козлов, осекшись, заметив верного адъютанта у двери, словно вовсе не уходил, - предоставь господам ключ и пропуск в скорбные апартаменты. Ольга Николаевна, - оборотился он к юной супруге негласного коллеги, - низкий вам поклон и благодарность от всего полицейского управления Первопрестольной, - крепкие плечи покаянно накренились в сторону молодой смутившейся белокурой особы. – Кажется у нас родилась ныне Хозяйка безлунной Москвы, - довольно хмыкнули тонкие губы под вздыбившимися угольными усами, не вызвав в Александре Сергеевиче и тени злости.
                ***
       Подсадив супругу в экипаж, Орлов задумчиво замер у козел.
- Платон Нилыч, - разбудил он осторожно сомлевшего казака, - скажи мне, дорогой мой, не являлся ли в наше поместье кто чужой, пока мы с женой по заграницам шастали?
- Да что вы, барин, спрашиваете такое чудное? – погасшая бриаровая трубка выскользнула из оживших пурпурных губ, приземлившись в крепкую руку. – Да разве бы я такое допустил? А если допустил, разве смог сокрыть? Никого не было, голову даю на отсечение, - остывшая люлька шлёпнула с размаху по внушительной папахе.
- Я и не сомневался, - задумчиво кивнул Александр Сергеевич и взлетел в экипаж, ласково вцепившись в тонкую руку любимой жены. – Трогай в Кокоревское, - повелел он кучеру, - осмотрим место преступления.
- Интересно, и долго мне придётся ещё тебя узнавать, - обиженно дёрнулись хрупкие плечи.
- Что ты имеешь в виду, мой ангел? – пепельный взор уставился на соблазнительно вздёрнутый кончик аристократического носика.
- Гипноз! Я не подозревала, что ты им владеешь! – она громко фыркнула и демонстративно отвернулась.
- Ложь! Я понятия не имел, что ты так легко её можешь определить, - раздался шёпот в оттопыренное ушко. – Квиты или ссора? – мягкая мочка, украшенная жемчужной серёжкой, подверглась нападению крупных белоснежных зубов.
- Ой, больно, - хихикнула Оля, обернувшись к мужу и тесно прижавшись к нему. – Значит, ты мог спокойно, не утруждая себя, соблазнить меня одним взглядом? Совратить в первую брачную ночь?
- Мог, конечно, - кивнула согласно черноволосая голова. – Только я жаждал не смирения, не покорности, а искренней ответной любви. Ты знаешь теперь, родная, её никаким гипнозом и прочим волшебством не добьёшься. Её надо заслужить. Я заслужил?
- Безусловно, - нежная припухлая щёчка опустилась доверчиво на исполинское плечо.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...