Наша соседка сверху

В квартире над нами живёт пожилая пара, старше нас с женой лет на десять. Оба статные красавцы, оба в прошлом какие-то артисты. Кажется, она - бывшая балерина, он - бывший певец. Мы с женой большие буки, с соседями общаемся мало. Улыбнуться, поздороваться - самое большее, на что нас хватает. Они, напротив, люди  общительные, умеющие найти подход к любому. Даже со страшной Трандычихой, владелицей нескольких квартир в нашем доме - она сдаёт их парочкам на одну ночь - находят точки соприкосновения. На цветах сошлись, устроили вместе из лужайки перед подъездом цветочную оранжерею.

Однако, как всякий сосед снизу, я знаю о наших соседях сверху больше, чем все остальные жильцы дома или даже весь мир. Знаю я это поневоле. Когда они вывешивают бельё на  балконе, оно загораживает свет в нашей гостиной. В течение года весь их гардероб проходит перед нашими глазами - и парадная, и интимная часть. Все вещи красивы и выбраны со вкусом, но особенно оригинально постельное бельё. В него вложена большая продуманность. На простынях и пододеяльниках африканские пейзажи, гигантские цветы, фантастические орнаменты, даже кадры из кино. Материи, мне кажется, хватило бы  на декорации к опере “Князь Игорь”. Предпочтение отдаётся оранжевым и красным тонам, причём предельно ярким, в духе тропического пожара. В постель, застеленную таким бельём, должно быть, ложишься, как в пылающий костёр. К огненно-красному тяготеет и женское бельё - пеньюары с кружевами, комбинации, огненные прозрачные неглиже. Ничего вульгарного, сплошной Кристиан Диор.

Некоторое время назад, когда дочь их была в подростковом возрасте, часть их семейной вывески составляли стильные вещи юной особы. Девочки нашего подъезда обычно проходят вот какой цикл. В детстве все они красивые, приветливые и милые. Подрастая, они расцветают ещё больше, но вместе с тем портятся в характере. На пике расцвета они ходят, задрав нос и даже перестают здороваться. Однако красота их внезапно пропадает в один день. Они начинают краситься и одеваться, и из красавицы превращаются сначала в манекен - вроде и красиво, но не живо. Затем манекен начинает менять причёски и постепенно превращается в крашеную ведьму с истрёпанными экспериментированием волосами. В один прекрасный день ведьма появляется навеселе с кабальеро сомнительного вида. Потом идёт период исчезновения, когда ты вообще её не видишь. Потом она возвращается в виде, снова приближенном к естественному, как будто ведьмой никогда и не была, и рядом с ней уже не кабальеро, а парень приличного вида.  Она снова начинает здороваться, причём подчёркнуто приветливо. Дальше - детишки, а ещё через несколько лет она становится миловидной женщиной с общительным характером. Некоторые вместо приличного парня просто обзаводятся  ребёнком. Не все девочки таковы; одна необычная девочка в нашем подъезде сразу перешла от стадии расцвета к  стадии миловидной женщины с детьми, миновав  промежуточные стадии. Дочь наших соседей сверху тоже прошла цикл не полностью. Дойдя до стадии манекена, она пропала и я слышал, что она  вышла замуж за какого-то состоятельного человека. Лет через пять к соседям сверху стали приезжать на лето внуки.  Дочь тоже иногда наезжала; характерно, что даже став мамой двоих детей ей удалось остаться всё тем же красивым манекеном.

Два года назад характер бельевой развески наших верхних соседей изменился. Пропали пеньюары и цветастые комплекты, простыни стали однообразно сероватыми. Зачастили одеяла, подстилки, иногда сушился матрас. Всё это закрывало солнце  невыносимым образом, но сердиться на наших верхних соседей нам даже в голову не приходило. Мы знали, что у мужа случился инсульт. Преданная жена сражалась за его жизнь, спала с лица, состарилась за год на пять лет, но всё же выходила супруга. Год назад, очень прилично восстановившись, он вышел на скамеечку перед подъездом.  Хотя и с палочкой, но всё такой же статный, величавый, всё с тем же отсветом рампы на лице он стал порой сиживать на скамеечке, наслаждаясь простором и воздухом.

Постепенно жизнь наверху снова повеселела, стала раздаваться музыка, снова,  как в прежние времена, к ним стали наведываться гости. Супруга тоже выправилась, к ней вернулся цвет лица, тщательность макияжа, лёгкая походка.  Мы знали, однако, что ей по-прежнему приходится довольно нелегко - об этом можно было судить по их бельевой развеске, в которой доля простыней и подстилок хотя и упала, но всё же не свелась к нулю. Мне кажется, что прежняя ловкость всё же не до конца вернулась к верхней соседке, потому что развеска теперь была не такой ровной. И, конечно, ослаб этот особый шарм существа удачливого, красивого и здорового до неукротимости. Впрочем, это, наверное, только казалось, что пропал, потому что месяц назад я внезапно убедился, насколько он по прежнему реален.

Ветер сорвал с их бельевых верёвок какой-то предмет, кажется, халат, и свалил на наш балкон. Этим летом жара в июле стояла невыносимая, бельё сохло за час: когда я заметил и поднял халат, он был уже совершенно  сухим. Я свернул его с возможной аккуратностью тем манером, каким складывает рубашки моя жена, положил сверху пару упавших вместе с ним прищепок и отправился оказывать соседскую любезность. Я поднялся на два пролёта лестницы и позвонил в дверь.

Простые деревянные двери в нашем подъезде только в одной квартире, а именно в нашей собственной. Во всех остальных квартирах двери металлические, двойные, звонок за ними не слышен. Я пару раз нажал на кнопку и принялся ждать. Спустя время раздалось какое-то шевеление, видимо,  отворилась внутренняя дверь, и меня спросили недовольным голосом:
—  Кто там?..
—  Сосед снизу. —  сказал я. —  У вас вещь с балкона упала.
—  Какой ещё сосед? —  сказал недовольный голос.
Тем не менее, человек изнутри защёлкал металлическими затворами внешней двери и отворил дверь. Зрелище, которое я увидел, было совершенно неожиданным. Передо мной стояла, прикрывая рукой грудь, обнаженная девушка. У девушки были сильные, стройные ноги балерины.

Смутившись, я протянул обнаженной девушке халат с лежащими сверху прищепками, попутно разбираясь, что это всё же не обнаженная девушка, а наша многострадальная престарелая верхняя соседка, и к тому же не обнажённая, а в белых трусиках и коротенькой молодёжной маечке, не достающей до пупа. Не знаю, зачем ей было прикрывать рукой грудь, потому что топик защищал её всё же несколько больше, чем практически не существующие трусики. Но это, видимо, какие-то тайны женской стыдливости, непостижимые для мужского ума.

— Ой! — сказала она потеплевшим голосом. — Вы принесли халат!
Она отняла руку от груди и приняла подношение.
— Спасибо! — сказала она сердечно. Я заметил по её глазам, что ей понравилось впечатление, которое она на меня произвела.
— Не за что. — сказал я, стараясь говорить голосом как можно более обыкновенным, чтобы показать, что видеть соседок в трусах для меня дело вполне привычное.
— Ой, вы и прищепки принесли! — заметила она.
— Да. — сказал я.
— Стасик! — закричала вдруг она вглубь квартиры, — Стасик, представляешь, тут сосед снизу принёс нам халат упавший!..
Мужской голос из недр квартиры что-то прогудел  ей.
Мы улыбнулись друг другу.
— Всего доброго! — сказал я и стал разворачиваться.
— Всего доброго, спасибо, спасибо, спасибо! — ещё раз поблагодарила она и стала затворять дверь.

Я спускался по лестнице, размышляя, насколько всё-же лучше сохраняется у нас, людей, тело, скрытое одеждой, нежели лицо,  подставляемое всем ветрам и к тому же терзаемое превратностями жизни, судьбы и характера. Я вспомнил, что с моим отцом в том же возрасте однажды произошёл похожий случай. Впрочем, нет, отец тогда был значительно моложе, ему было лет сорок пять или около того, и случай, пожалуй был покруче. В двенадцать часов ночи, когда отец уже лёг, а мама чистила зубы, в дверь раздался звонок. Дверь открыла задержавшаяся на чистку зубов мама. Перед ней стояла соседка с площадки напротив в прозрачной комбинации.
— А ваш муж дома? — спросила соседка.
— Дома. — сказала мама, не вполне понимая, зачем отец может понадобиться посторонней женщине, разгуливающей в полночь в полуголом виде.
— У меня лампочка перегорела. — объяснила соседка и указала широким жестом в сторону своей распахнутой двери, за которой была темнота.
— Хорошо, минутку. — сказала мама и пошла звать  отца.

Две недели спустя после случая с упавшим халатом, одним дождливым утром в дверь нашей квартиры позвонили. Я открыл; передо мной стоял незнакомый высокий молодой человек в сине-оранжевой форме.
— У вас нет дома крепкого мужчины? — озабоченно спросил он, с надеждой заглядывая мимо меня в коридор. — Нужна помощь.
— Крепкого нет. — сказал я, предчувствуя недоброе. — Но могу попробовать я.
— Давайте. — упавшим голосом сказал он.
— А что случилось? — спросил я.
— С женщиной с верхнего этажа стало плохо. — сказал он. — Нужно помочь вынести её на носилках в машину.

Дверь в квартиру наверху была распахнута. Я двадцать лет прожил рядом с этими людьми, но в квартиру их я вступал в первый раз. Квартира оказалась красивая, просто и аристократично обставленная и отделанная. Никакого роскошного будуара, который я ожидал в ней увидеть, в ней не было. В квартире толпилось много людей. Кто это был, не знаю, я был встревожен и плохо различал лица. Более других  была заметна суетившаяся дочь и члены медицинской команды.
— Здравствуйте. —  сразу же сказала мне дочь с чувством. — Спасибо большое. — Я сделал вывод, что крепкого мужчину удалось найти не сразу.
Мы прошли в гостиную. Соседки там не было. На диване сидел муж. Он был красиво одет, причёсан, чисто выбрит, и сидел со своей обычной безупречной осанкой. Правда сидел он совершенно неподвижно, в той же позе, в какой сиживал с палочкой перед домом. Смотрел он прямо перед собой и выражение лица его было глуповато.
— Метеорология. — объяснял он кому-то своим хорошо поставленным, артистическим голосом, когда я проходил мимо в комнату больной. — Колебания погоды. — Может быть, ему ничего не сказали, может быть, от потрясения он плоховато соображал, а может быть, таким образом просто утешал себя. Ни он, ни его жена были не из тех, кто под ударами судьбы быстро сдаётся — уже сама его осанка говорила об этом.
Соседка лежала в следующей комнате на кровати. Она была неподвижна, глаза её были открыты, но ничего не выражали. Вокруг стояли ребята в сине-оранжевой форме и врачиха скорой с чемоданчиком. На полу уже были постелены эластичные носилки с тряпичными ручками.
— О, отлично. — сказала врачиха. — Ну, приступайте.
Два парня подняли соседку вместе с покрывалом, на котором она лежала и стали осторожно перекладывать на носилки, постеленные на полу. Полы домашнего халата соседки при этом немного разошлись и я  увидел знакомое мне бельё. Мы с другим парнем принялись вытаскивать халат из под тела, чтобы восстановить пристойность, но халат по каким-то причинам не поддавался. Парень, как я видел, был, подобно мне,  смущён.
— Да это неважно. — с досадой сказала нам врачиха. — Сейчас тепло, несите так. Шевелить не надо, опасно.
 Дочь бросила нам большое белое полотенце. Вдвоём с парнем мы укутали соседку этим полотенцем, как одеялом. Она по-прежнему не шевелилась.
Нести оказалось неожиданно трудно. Ребята были посильнее меня, но я видел, что трудно и им. Те, что покрепче, отвечали за туловище, мы с более слабым парнем — за ноги. Спуск по лестнице дался мне с огромным трудом, и когда мы наконец вывалились на улицу, я дышал очень тяжело.
— Помедленнее, ребята, не успеваю. — попытался сказать я, но меня не услышали. Возможно, голос мой осип от задыхания, возможно, ребята сами устали и спешили, но к реанимационной машине мы, как мне показалось, бежали бегом. Реанимационная машина показалась мне громадной. Из неё уже были выдвинуты нам навстречу механические носилки новейшей конструкции. Почему-то внутри машины было темно. Мы плюхнули больную на хорошие носилки и принялись отдышиваться. Затем на ватных ногах я поплёлся  домой. В подъезде на лестнице мне встретилась бегом спускавшаяся к реанимационной машине дочь. Как ни мало было у неё времени, но на долю секунды она затормозила.
— Спасибо. - сказала она — Спасибо, спасибо, спасибо.

==