Памяти Михаила Шестакова

С концертмейстером БСО я познакомилась случайно, в гостях у нашего общего знакомого Влада Никольского. Я тогда ещё не знала, что человек передо мной играет первую скрипку в знаменитом оркестре. Ну Миша и Миша. Старый друг мастера Владика.
...Никольский заканчивал работу над каким-то своим заказом, кажется, это была реставрация детской скрипки-"половинки". А может, совсем другой был заказ, не стану врать. Да и не так уж это важно, на самом-то деле. Я приехала со своей скрипкой чуть раньше, чем мы договаривались, и мастер, будучи занят и не имея возможности отвлечься, скомандовал нечто вроде: "Миша, займи чем-нибудь барышню". И мы, два совершенно незнакомых человека из разных поколений, побрели на кухню пить остывший чай из огромных кружек, похожих на бульонницы. В кружках плавали размокшие листья размером с яблоневые. Михаил и я таращились друг на друга в растерянности и даже испуге, не очень понимая, как и о чём начать разговор. Так мы просидели долго. А потом пришёл Владислав и со своей обычной насмешливой интонацией представил нас друг другу.
Мы общались до самого вечера: мужчины вспоминали молодость, учёбу, службу в военном оркестре, где они когда-то познакомились. Я слушала, запоминала. Иногда что-то своё рассказывала. Было весело. Это было —дату я хорошо запомнила — 24 октября 2015 года.
После этого я ещё несколько раз встречала Михаила в зеленоградской квартире мастера. Не так уж и много раз, едва ли больше четырёх. Но, когда слушаешь разговоры давних друзей о жизни, слушаешь долго и даже как будто сама становишься участницей их воспоминаний, — кажется, что знаешь всех этих людей гораздо, гораздо дольше. И коллегу-мастера Игоря Кузьменко, носившего дымчатые очки а-ля Штирлиц и рассказывавшем истории, от которых дух захватывало; и виолончелистку Марину Тарасову, женщину с решительным, не допускающим возражений голосом и запредельным мастерством игры на инструменте (мне даже подарили компакт-диск с её записью концертов Давыдова!), и ещё многих других...
Так как друзья общались между собой по именам, я не знала отчеств ни одного из гостей Влада. Если нужно было, тоже обращалась по именам, и мне прощали, несмотря на приличную разницу в возрасте и опыте. Это уже позже я узнала, что отчество Михаила было Юрьевич, как у Лермонтова. Значительно позже. А тогда он был для меня, как и для всех в комнате, Мишей. У него были длинные вислые усы, которые забавно шевелились, когда он упрашивал меня и папу взять у него котёночка. В голосе звучала жалобная грусть: "котёночков", кошек и котов самого разного возраста было у Миши не менее 25 особей. Он их показывал на фото: на широкой застеленной кровати лежат меховые клубочки с острыми треугольными ушками. Много-много клубочков, штук пятнадцать, и на стульях тоже, и на полу... Котёночка мы взять не могли из-за опасности аллергии у членов моей семьи, пусть и хотелось.
Ещё он не любил мыть посуду. Особенно в гостях. А кто ж такое полюбит?
И штрихи на скрипке у него получались лучше всех. Он показывал мне, как заниматься сложным видом рикошета, с которым я ранее не могла справиться, потому что мне _Никто_И_Никогда_Не_Объяснял_. И у меня стало получаться тоже. Не сразу, позже, но стало; главное, принцип я поняла. Миша был солистом — всегда. Пусть работал в оркестре, но он играл на уровне солиста. Это слышно в каждой записи. Он был для меня примером: в наше время сделать сольную карьеру сложно и не всегда стоит тратить на эту борьбу все силы, главное — достичь уровня, того уровня, когда ты звучишь достойно, и твоя скрипка разговаривает с душами людей: тебя, твоих родных и близких, слушателей в зале или тех людей, кто включит твою запись, например, Свиридова:

Фа#-си-до# ля#
Фа#-до#-ре си
Фа#-ре-ми ре-ми до#
Ля-ми-фа# ми ре
Фа#-фа#-соль ми
Ми-ми-фа# ми ре
Си-си-до# ре-си-фа#
До-до-ре си
(отрывок из "Метели")

...Михаил читал мои черновики. Черновики книги, которую я начала писать в тот день, 24 октября, после встречи со всеми этими музыкантами, товарищами Влада. Книга ему не нравилась, слишком сумбурно всё выходило. Михаил пытался объяснить это как можно вежливее, я старалась исправить и не обижаться. И упорно запихивала распечатанные листки бумаги ему в футляр. Наверное, эти черновики где-то так и лежат у него дома среди нот. Распечатки я уничтожила, начала повесть заново. И, закончив, постеснялась показать Михаилу, а Влад не стал её читать.
Потом мы с мамой вместе ходили на концерт БСО. Конечно, о том, чтобы лезть в артистическую, не было и речи. Фотоаппарата у меня с собой тоже не было.
...А потом Михаил умер.
Нежданно и пугающе быстро. Так же, как моя тётка Татьяна Пантелеевна. И смерть людей, которые не были тебе так близки, как хотелось бы, всегда переживаешь больнее. Потому что как же? Сидели с тёткой за обеденным столом, шутили, балагурили, фотографировались (всё-таки приезд в папин родной город — дело серьёзное, надо запечатлеть). А потом раз, и ты узнаёшь, что тётки больше нет. Как это — нет? Куда? Разве может быть — в никуда? Скажите мне, разве это может быть?! И остаётся фотография, семейная фотография, дурашливая, нелепая, с пельменем на вилке. И вот этот человек, с которым тебе было так весело, ушёл насовсем?..
А с Михаилом у меня никогда не было ни одной фотографии. Не успели.

Фа#-си-до# ля#
Фа#-до#-ре си...