Из тумана. Быль

     Не обязательно быть волхвом, чтобы управлять явлениями и силами Родной Природы. Облака разогнать либо дождь вызвать сможет любой отрок. А вот сладить с туманом, найти из него направленный, желаемый выход и смочь возвратиться – дано и волхву-то не каждому. Пытались иные, да пропадали неведомо куда, исчезали с голком. Где они ныне – лишь боги и ведают. А кто и вернулся, то отнюдь не своей волей и с очами пустыми, бездумными.
 
     *     *     *
     Туман, марево, дымка, мгла, муть; туманность, туманный, затуманился… Неясность, неопределённость, неизведанность…
     Мало того, сказки, легенды, а ныне чапманы, прокопенки и прочие придают туману какое-то особое, эзотерическое значение, в том числе, с уходом в туман и выходом из него в других мирах или измерениях. Конечно, скажут, что дыма без огня не бывает, но все сказки и легенды имеют под собой исходные положения. Ведь сказок, утверждают исследователи, нет. А есть правда жизни. Да и в детской считалке, кто помнит, тоже хорошего мало:

     Вышел Месяц из тумана,
     Вынул ножик из кармана:
     Буду резать, буду бить,
     Всё равно тебе водить!

     = = = 1 = = =

     На празднике Радоницы возжигали ритуальные костры, пели гимны Великому Роду, воздавали требы и приносили жертвы. Но не кровавые, о чём взахлёб вопят нынешние невегласы: то ли по неведению, то ли по глупости, наслушавшись разного пошиба вражин. Славяно-арийские боги – природные силы, космические сущности – кровавых жертв не приемлют. На праздниках славят Хорса – зимнее Солнце, Ярилу – Солнца весеннего, Купалу – летнего и Даждьбога – осеннего.
     После завершения ритуалов обитатели веси разошлись для празднования Радоницы по родам. И за столами у Иванги тоже собрались родовичи. Столешницы ломились от яств, в кувшинах пенились сбитень и медовуха, детям полагалась медовая сыта. Жёны и девы сновали среди гостей, выставляя новые и новые кушанья. Перед трапезой призванный к гостям волхв Велезар возгласил славу богам и наставление жителям:
     – Во славу единаго и неделимаго Бога Отца, Трисветлаго Великаго Рода нашего! Благословен будь, Пращур-Род, Род Небесный! Благодарим Тя за помощь духовну да во вси деяния наша! Благодарим всех светлых богов наша за защиту родов наша и процветание земель наша! Тако бысть, тако еси, тако буди!
     Заповедовал Великий Род: соблюдайте, люди, Законы Родовые, будьте мудрыми и совершенными; не идите за тьмой, а идите за Светом, ибо идущие за Тьмой сгинут безвременно; не внимайте тем, кто призывает к Кривде, а внимайте тем, кто призывает к правде; да не возъимеете других жен, да в любое время, кроме лихой годины, когда род мужской гибнет во защиту дома своего, во защиту Земли своей и веры своей; сохраняйте память обо всех предках рода своего, и обрящете благосклонность богов и предков ваших; не живите по законам, что создали люди, дабы лишить вас свободы, а живите по Законам Бога Единого; воздавайте уважение богам вашим и Творцу Единому, и обрящете мир и покой в жизни вашей, и да будут открыты Врата Междумирья для вас. И пусть во всех деяниях ваших Совесть и Законы Рода будут мерилом всего! Тако бысть, тако еси, тако буди!
    

     = = = 2 = = =

     Едва угомонились к ночи. Иванго, как подобает хозяину, вышел провожать гостей за ворота, а в покой Светы, жены Иванги, заглянул Богур, друг его верный, приехавший из соседней веси. Достойный муж, умелый воин. Света как раз прилегла на ложе, задремала, утомившись от гостей и домашних хлопот. Наклонился, поцеловал жену друга в лоб, затем в уста. Без худых мыслей – по братской любви.
     В дрёме Света крупно вздрогнула, часто задышала, откинула лёгкое покрывало, раздвинула ноги, и у Богура от явившейся взору красы перехватило дыхание. Через мгновение, плохо соображая, что делает, вошёл в Свету и стал упоённо её еть. Света, застонав от страсти, всё же открыла глаза – и её дикий крик пронёсся по покоям и вырвался во двор.
     Иванго и гости метнулись обратно и в спаленке Светы застали столь жуткое непотребство, что на время остолбенели и онемели от увиденного: Света выла и тряслась в углу спальни, а посредине покоя стоял мертвенно-бледный Богур с вываленной из штанов крайней плотью.

     = = = 3 = = =

     Иванго и Богур люди не последнего достоинства. Суд волхвов был скор и жёсток: смерть. Да не возносить преступника на погребальный костёр, дабы не гневить богов, а закопать на отшибе, как собаку. Иванго сунул Богуру нож под пятое ребро и, не вынимая его из тела бывшего друга, двинулся к ближнему озеру, в котором той же ночью, недолго повыв, утопилась Света.
     Наступила ночь. Луна не светила, стена соснового бора усугубляла мрак. Ночные жители шебуршали в траве, в ближних камышах щебетали водяницы, обсуждая недавний случай у человеков, вдали подвывали волки, в темени – родной стихии – ухал филин. У дальнего берега над водой поднимался туман.
     Иванго, бездумно глядя перед собой, ночных звуков не воспринимал. Великое горе охватило его, и зналось, что отпустит оно не скоро. Подошедший Велезар выглядел беспокойным. Присел рядышком.
     – Идём-ка отсюда, Иванго.
     – Побуду здесь…
     – Вишь, туман ползёт в нашу сторону?
     – Мне всё равно…
     – Это горе твоё говорит. О детях подумай, о родичах. А туман утянет, утратишь потом суть свою, разум утеряешь.
     – Всё равно мне. Любил я Свету пуще жизни своей. 
      
     = = = 4 = = =

     Туман надвигался, ширился и, дойдя уже до середины озера, засверкал бликами от воды. Цвет его менялся, из белого превращался в сизый, затем в тёмно-синий и, клоками, в чёрный. Волхв явно беспокоился.
     – Ну, смотри. Моей волей удержать тебя не смогу. Спрошу напоследок: многими ли силами-чувствами владеешь? Сколько умений у тебя?
     – Два десятка есть.
     – Попробую добавить, – волхв наложил руки на голову Иванги, затем на родничок – солнечное сплетение, торопливо забормотал что-то про себя, потом стал втолковывать, – всего-то тридцать три чувства-умения у нас, ты знаешь, да редкий волхв все использует: не по силам. То божьи дела. А так будешь опасности предвидеть, сможешь, несмотря на то, куда попадёшь, с людом тамошним общаться, зло либо добро им деять, смотря по заслугам. Дам тебе умение здоровье править, годы снимать. Да узришь сам после. Разве что ещё раз скажу: куда попадёшь – мне не ведомо.
     Туман подступил и стал обволакивать берег. Всё вокруг замерло, живность умолкла, и в звенящей тишине будто бы стало ещё темнее. Велезар, с отчаянием махнув рукой, поспешил удалиться.

     = = = 5 = = =

     Сергей Олегович Варравин, доцент кафедры нитратов НИИ Химических Удобрений и Ядохимикатов, сидел за столом, подперев уши руками и упятив глаза в столешницу. К шестидесяти семи годам он всё острее ощущал никчемность нынешнего бытия, жизни своей, во многом потраченной на бирюльки с фитюльками в виде нескончаемой череды «научных» (ставил он кавычки) исследований, вечной мышиной возни в околонаучной (ах, замечательное словцо!) среде, прочие каждодневные шорохи, ворохи и дрязги.
     Вот и сейчас, поглядев на не нужную никому монографию «Современные аспекты применения нитратов», смахнул листы с писаниной со стола, и они разлетелись в вальсе, устлав собою пол, как отжившая листва падает на стылую землю осеннего парка. И глядя на них, острее ощутил Сергей Олегович приближение и своего заката.
     Добавляло расстройств растущее в последние годы пузо, и доходило до того, что было уже трудно шнурки на обуви завязывать. И в виде борьбы с растущим «комком нервов», как в шутку называли большой живот в народе, повадился Сергей Олегович осуществлять велосипедные путешествия на большие расстояния. В мае ли, в июне отправлялся в поездку по одной из северных областей: Костромской, Вологодской, Архангельской. Через неделю начинали спадать штаны, но Сергей Олегович их не выбрасывал: к концу зимы живот неизбежно отрастал, и они опять становились впору. В кабинетах и на кафедре протухал Сергей Олегович, как рыба на берегу.
      Дома особенно ничего не держало: дети давно живут сами по себе, жена всклень занята работой: заслуженный работник народного образования, имея два диплома, герценовский и университетский, заведует детским садом, разве что научных работ не пишет. Разговоров дома мало, ибо до химии ей дела нет, как равно и Сергею Олеговичу до дошкольного воспитания.
     Что до пуза, то в ранешние годы он, видимо, не оценил пользы от замодневшего тогда бега трусцой. Трусцу с юношеским пылом принялись осваивать маститые профессора и академики, экстренно побежавшие от возможного инфаркта, убеждённые, в маститости своей, в неколебимости и верности как своих научных догм, так и деяний. И посмеивался, глядя, как вокруг академиков роились перспективные и не очень студенты и аспиранты. Впрочем, Сергею Олеговичу вся эта мышиная беготня была поперёк горла: он никогда не пресмыкался и не стремился «идти в ногу» с какой бы то ни было модой, за что в своё время получил прозвище Белой Вороны, которым втайне гордился.

     В этот раз Сергей Олегович собирался в путь более основательно. Приобрёл новый велосипед, простой дорожник с длинным багажником, на котором укрепил короб из титана миллиметровой толщины. В короб, понятное дело, уложил всякие нужности: топорик выпуска середины прошлого века, с язычком, литой, из хорошей стали; ножовку, да не ахти какую, а изготовленную из двуручной пилы, с зубьями, нарезанными вручную дедом-умельцем; подборку инструментов для ремонта велосипеда; снасти для ловли рыбы; аптечки; небольшой запас продуктов; другие нужности. Поверх короба укрепил лёгкую палатку, два полиэтиленовых мешка с одеялом и одеждой. Вещи на багажнике громоздились высоко, поэтому во время езды рюкзак, что за плечами, вставал на них и не оттягивал плечи.
     На куртку пришил внутренние карманы, да и на камуфляжных штанах они были, потому что с дальним умыслом взял Сергей Олегович подкожные пятьсот тысяч рублей, и надо было их куда-то устроивать, тем более что с крупными купюрами связываться не стал, и объём вышел солидный.
     После отъезда на жену как нападало: принималась звонить чуть ли не каждый день. Вот уж воистину по-бабьи: есть муж – убила бы, нет мужа – любила бы. Впрочем, бабы до конца ещё не изучены.

     = = = 6 = = =

     – Доброму соседу на беседу! – поприветствовал Сергей Олегович человека в стародавнем брезентовом плаще, болотных сапогах, со связкой удилищ на плече. – Как звать прикажете?
     – Зовут Иваном, а кличут Годинычем. Только не надо выкать: не по-русски это. Чай, знаешь, что на Руси и богам, и князьям говорили «ты»? Так я, вишь, не бог и не царь, а только божий, обшит кожей, – проговорил Годиныч, усмехаясь. – Что ж, надолго к нам?
     – Да как выйдет. Дом вот прикупил, старенький, но как будто ещё крепкий. А вы… а ты?
     – Да тоже прикупил вот. От суеты подалее. Поживу – увижу.
     – Добро. Да только годами-то ты вроде не стар ещё.
     – Не в годах дело.
     – Что ж, бывает. Навидался, никак?
     – Да уж навидался.
     – А занимаешься чем? Телевизор смотришь? Тут, слышно, как начали по телевизору голых баб показывать да секс напрямую, что поднялось! Деды пялятся на гольё, бабий вой стоит по деревне, скалками лупят их по затылкам, да разве оторвёшься от голых да молоденьких! Что они в жизни видали? Какой ещё секс? Ну да после, бабы мне рассказывали, как несколько мужиков умерло, так и решили, что из-за секса этого виртуального. Теперь в других местах смотрят.
     – Телевизор есть, но на баб голых не смотрю. А умерли от того, что жизнь вели неправедную, похабную: водка дрянная, самогон, табачище, драки, бл*дство, воровство… Ну и прочее. Будешь жить во зле, зло в ответ и получишь.
     – Так говоришь, будто рад этому. Или сам к тому причастен, – вдруг прищурился Сергей Олегович.
     – Думай что хочешь. Разберёшься после. А жить здесь будешь, коли человек добрый.
  «Вот и поговорили, – подумал Сергей Олегович, – а ведь что-то тут не так. Что же?».

     = = = 7 = = =

     Осталось у баб два мужика на деревне: Сергей Олегович да Иван Годиныч. Домов-то всего девять, а у этих домишки аккурат с краёв, а бабы все посерёдке. У баб, как водится, огороды да козы, у мужиков – рыбалка, заготовка дров на всю деревню да те же огороды. Женихаться не женихались, но время, бывало, проводили вместе. По праздникам или так, на посиделках с чаем да плюшками. Обычно у Годиныча: тот к своей избушке прирубил пристройку, считай, такой же величины, соорудил печь с лежанкой, оббил стены вагонкой – и хоромина засияла. Как-то радостно было в ней, умиротворённо. Отчего так, соседи не понимали, хотя частенько судачили об этом. В конце концов, сошлись на запахе свежего дерева и на том, что пристройка делалась от доброй души. Иван Годиныч помалкивал, с хитрецой взглядывал: станешь объяснять да рассказывать – испугаются, не поймут, и останешься один на прижитом уже месте.
     Разговорились как-то бабы, больше с горьким смешком, что жизнь, почитай, прошла, надеяться не на кого, а что по тому же телевизору в рекламах показывают девок, пользующихся молодильными кремами, так это врут, как обычно. Ты старуху покажи, шумела разбитная Верка, да как она помолодеет на глазах наших. Ну, как Верка – шестьдесят пять уже. Все они тут, для себя, Верки да Нюрки.
     Иван Годиныч усмехнулся, уставил локти на стол, ладони ребром ко лбу приложил да на Верку из-под «козырька» пристально стал смотреть. Та как раз о чём-то заспорила с Анисьей, на крик даже перешла: что-то ей не по мысли пришлось. Бабы вообще часто препираются, но больше ни о чём, лишь бы языки не застаивались. Бабий язык иногда и смирно лежит, а уж когда пойдёт вертеться, как придёт ему пора, – так что твои три топора: и рубит, и колет, и лыки дерёт.
     – Ох! – вскрикнула вдруг Верка, распахнула глаза и запечатала рот ладонью. – Анисья, ты что это сде…
     Подхватилась с табурета, волчком крутанулась на середину горенки и стала осматривать и ощупывать себя со всех сторон. Бабы дружно ахнули, потому что увидели такое!..
     Похудела Верка вдвое, выпрямилась, куда и сутулость девалась, кофта на ней обвисла, юбку она придерживала руками. Но руки – руки-то! – стали чистыми, без морщин, пигментных пятен и грубых мозолей. Вот только лицо – лицо осталось прежним, разве что чуток разгладилась кожа, да убралась горькая складка с губ.
     – А ну раздевайся! – заорала Анисья, тоже выскочив на середину.
     – Как раздевайся, – опешила Верка, – а мужики-то…
     – Какие мужики! Свои они, мужики эти!
     Анисья содрала с Верки кофту, спустила на пол юбку, и всем явилось молодое тело на вид не более тридцати лет. Из бюзика рвались тугие румяные сиси, и даже синие трусы-рейтузы советского образца не смогли испортить стройных ног. Анисья обалдело оглянулась по сторонам.
     – Как же ты это сделала, Анисья? – спросил Иван Годинович. – Теперь, поди, все подружки омолодиться возжелают.
     – А… это не я, – сглотнула Анисья.
     – Как же не ты? Вон – и спорили с Веркой, и за руки цеплялись.
     – Так что же, что цеплялись! – заблажила Анисья, но бабы уже окружили её, хватая, толкая и крича: и меня, и меня!! Меня омолоди, мне скинь годы проклятущие, мне сил дай, Анисья-а-а!!!

     = = = 8 = = =

     – Ну, я-то не дурак и не Анисья, чай, – говорил Ивану Сергей Олегович.
     Сидели они на бережке, снасти заброшены в воду, но за серьёзным разговором было им не до рыбы. Иванго неторопливо рассказал Сергею Олеговичу свою историю, но предупредил: станешь, мол, болтать – худо будет, а не то – пошутил – в лягушку превращу. Какая, мол, лягушка, отшутился Сергей Олегович, давай думать, что с твоими умениями делать будем? А что, мол, делать? Жить будем. И хорошо жить. На том пока и порешили: хорошо жить.

     = = = 9 = = =

     От Анисьи бабки, наконец, отвязались, когда Нюрка – бывшая учительница Анна Степановна – на прополке гряд вдруг выпрямилась, замахала руками, запрыгала, закружилась, заблажила молодым, хорошо поставленным педагогическим голосом. Лицом же, как и Верка ранее, почти не омолодела. Сбежавшиеся на крик бабы никакой Анисьи рядом с Нюркой не узрели: той и вовсе в этот день в деревне не было, утекла от бабьих приставаний.
     О бабьем языке много в народе пословиц да поговорок сложено: жизнь, будем говорить, вынудила. Правда жизни, если уж точнее. Бабий кадык не заткнёшь ни пирогом, ни рукавицей. Бабий язык дырявый. Бабий язык и волосьев длиннее. Бабий язык, куда ни завались, достанет. Бабий язык напустит вестей – и царским указом не остановишь. Бабий язык никакая зараза не возьмёт. Бабий язык – поддержи, подскажи, подмажь машину, подсыпь зерна – жернова молоть не перестанут и целые годы не перетираются. Бабий язык – чёртово помело. Бабий язык что ветер. Бабий язык, что мельница ветряная: пустил в ход – и пойдёт писать; всё метёт, крушит и кружит. Бабий язык, что осиновый лист – во всякую погоду треплется.

     = = = 10 = = =

     Потому и прибыл в деревню Федька Заморыш, глава сельской администрации, бывший когда-то учеником Анны Степановны. Так-то он Фёдор Ильич Морышев. По документам в его ведении несколько заброшенных деревень, в которых он ранее ни под каким видом не появлялся. Проживут, говорил, чего там: наш народ крепкий, считай, бессмертный.
     Собрал жителей – население, электорат – и давай разглядывать каждого чуть ли не в упор. А чего их разглядывать-то: люди как люди, старики да старухи. Ничего не углядел: под юбки же не полезешь. А ведь знал что-то! Самому захотелось то ли помолодеть, то ли поумнеть, то ли высшему начальству доложить, чтобы повыше подняться. Но электорат-то не дурак, знает, что Заморыш вор, пьянь и бабник, хотя ведомо, что и кутак-то у него никудышный. Электорат – он тошнее всякого ЦРУ: всё знает!
     – Ну, хоть вы-то, Анна Степановна, знаете, что тут у вас творится?
     Вышла Анна Степановна, согнутая, по наущенью старух, чуть ли не пополам, с клюкой в руке:
     – Ты, Федя, и в школе был дураком, а на должности и вовсе отупел: где, скажи, ты видел или слышал, чтобы из стариков в одночасье добрых молодцев сотворяли, а из старух – красных девиц? Не было тебя здесь пять лет, и хорошо бы, чтобы ты ещё десять лет не появлялся. Я понимаю, что учеников в школе не выбирают, но даже я не смогла из тебя что-то путное воспитать. Как был отбайло, таковым и остался. А еще начальник! Эх!..

     = = = 11 = = =

     Слухом земля полнится. Примчался, как муха на мёд, начальник повыше, уже районный. Да не стал с «глупыми бабами» разговаривать, а двинулся прямо к Сергею Олеговичу: учёный, как-никак, человек. Тот, ещё не «обработанный» Ивангой, уважил гостя, пригласил в домишко, угостил чайком.
     – Слухи идут, Сергей Олегович, что жители местные как-то… м-м-м… оздоровели, что ли… Федька-то Заморыш хоть и дурак, а молодой голос бывшей учительницы вмиг узнал.
     – А что ж в этом плохого, когда народ здоровеет? Природа, воздух, вода родниковая, труд огородный, себе в пользу… Вот только с дровишками у старушек беда, на всю зиму не хватает.
     – Привезём дровишек, Сергей Олегович, всем привезём!
     – Автолавку бы ещё.
     – Будет и автолавка!
     – Дороги нет до трассы. Старушки каждый раз маются, когда за пенсией надо ехать… А всего-то пять километров. Ведь мелочь для района.
     – Мелочь, Сергей Олегович, мелочь!
     – А если мелочь, – резко поднялся Сергей Олегович, – сделайте, а после того милости просим. А сейчас не обессудьте: дел много.

     = = = 12 = = =

     – И что он тебе наговорил?
     – Наобещал кучу всего. Сделает – нет ли? Слух-то пошёл.
     – Это хорошо, что слух пошёл. Мы ведь грозились сами себе, что жить станем хорошо. Каков он из себя-то: старый, молодой, толстый, тощий? Чем его ублажить, коли обещания свои выполнит?
     – Толстый, под шестьдесят.
     – Вот и добро. Скинем ему годков десять да килограммов двадцать, и доволен останется. Да мозги вправим ему: чтобы не хамил, не врал, не крал. Намекнём, что если будет и далее помогать, и мы в долгу не останемся.
     – Ну и вылетит из «структур» через тридцать две секунды. Другого хама поставят.
     – И добро! Малая победа – тоже победа. Из малых большие складываются. Так бабки наши всё на Анисью думают, что это она годы снимает? Или, может, на воду родниковую? Смеху подобно! Рановато нам открываться, опасно. Пусть начальство покрупнее заявится. Да и не каждого «обработать» могу: самые гнилые не поддаются, «программа» моя не позволяет. Они ведь лгут постоянно – и народу, и себе заодно. Как таким добро делать? То, о чём я тебе поведал, о моих временах, у вас ни сном, ни духом не знают. Поглядел я телевизор ваш. Мрак! Талдычат и талдычат, что Руси нашей тысяча лет, идеологией признано пришлое христианство, напрочь чуждое русскому духу. Но главное – народ стал гнилой. Ты посмотри, кто в начальстве ходит! Установка что ли такая: назначать во власть не достойных, а обязательно дураков, ущербных и телом, и духом? А тьма инородцев во власти в России! Прямая оккупация. И ничего, вроде бы живут люди! Только живёте-то вы в тумане, а думаете, что дом родной.
     – Всё хочу спросить: а ты из какого времени. Сколько лет назад жил… живёшь?
     – Бери поболее тридцати тысяч лет, не ошибёшься.
     Сергей Олегович ахнул, сошёл с лица, отодвинулся от Годиныча:
     – Не в силах постичь… Волшебство какое-то…
     – Какое волшебство… Я же рассказывал тебе про туман. То ли ещё может случиться.
     – Есть же и у нас эзотерики, парапсихологи…
     – Это просто мошенники с пятью, как у всех людей, чувствами-знаниями, очень редко с шестью. Шестое чувство вы называете интуицией. Я его даже атавизмом назвать постыжусь.

     = = = 13 = = =

     – Наши древние – даже для моего времени древние – предания, называемые «Тайными Ведами», рассказывают о нескольких произошедших на Земле Великих войнах. Поведаю об одной из них.
     Около двадцати пяти миллионов лет назад на Землю из созвездий Ориона и Сириуса почти одновременно прибыли две космические расы с разным уровнем цивилизации. У пришельцев с центральной звезды созвездия Ориона цивилизация строилась не на материальной базе, как у сириусиан, людей светло-коричневой расы, а на психофизическом, и, в отличие от соседей, люди белой расы не использовали энергетические запасы Земли, так как считали любую планету живой космической системой, и её недра должны принадлежать ей самой, а не тем, кто, подобно бактериям, на ней паразитирует.
     Потому со временем стал назревать конфликт. Сириусиане не поняли, что эволюционный путь ориан был много длиннее их эволюционного пути, и вместо того чтобы принять и постичь опыт своих соседей, они стали готовиться к войне. Возможно, это была первая в истории человечества глобальная война.
     Первыми удар нанесли светло-коричневые, но белые свободно читали информацию в поле и знали заранее все тайные приготовления своих противников. Сириусиане полагались на свою мощную, не знающую изъяна технику, ориане, используя технику, полагались ещё и на сильное волновое оружие и, в конце концов, победили, несмотря на пришедшую к светло-коричневым людей чёрной расы из миров, принадлежащих двойной звезде Сириус. Африканская колония светло-коричневых перестала существовать, а часть чёрных вынужденно осталась на Земле. Во время той войны огромные территории Земли превратились в пустыню. Эфиопское нагорье, Кения и часть Танзании до сих пор содержат высокий уровень радиации. Оплавленные скалы Шпицбергена и Новой Земли, стеклоподобные массы каменных холмов в Шотландии…
     – Сказать, что я обалдел, значит, не сказать ничего. Ты оперируешь такими годами!..
     – Тайные и другие веды писались и хранились всегда! Более чем уверен, что и ныне на Земле живут волхвы-хранители, сберегающие не только исторические, но и технические данные, начиная с незапамятных времён. Только вот в ваших телепрограммах я их не видел. Прячут нашу величайшую историю! А кто прячет? То-то!
     – Нет, я читал, что последняя цивилизация на Земле возникла около пятисот тысяч лет назад. И тоже космического происхождения. Вроде бы с созвездий Большой и Малой Медведиц, ещё откуда-то и с того же Ориона. Но не десятки же миллионов лет!
     – Ну, про этих я знаю. По сути, почти все из них наши прямые предки. А вот что-нибудь ближе к вашему времени.
     – Помнится, читал ещё, что тринадцать-четырнадцать тысяч лет назад, во время очередной войны, на Землю упали осколки одной из лун. Потоп был великий. Но есть у нас такое жуткое «формирование», называемое «официальной наукой», или «академической», так они подобные сведения отвергают. Причём, бездоказательно: не признаём – и всё тут, мол, быть того не может. Такая нынче «наука». Была ещё битва с народом, проживавшим на территории нынешнего Китая, семь с половиной тысяч лет назад. За территории. Победили их, конечно. Известно, что китайцам их «древнюю» историю написали, но память о той войне у них сохранилась, в связи с чем претензии на наши земли они не оставили. По сию пору кое-кто у них печатает карты, на которых Китай простирается аж до Урала. А с Китаем, несмотря на эфемерную «дружбу народов», нам ещё придётся воевать, и очень жестоко! Та же победа была столь важна, что даже отсчёт лет от неё повели: от сотворения мира в земном храме. А именно: у нас сейчас не 2021 год, а 7529. Но лютые враги наши считают годы от рождества Христова, хотя и эта дата не точна: плавающая.
     – Со временем вообще шутить опасно. Отольются им эти шутки. Как аукнутся, так и откликнутся.

     = = = 14 = = =

     Нагнали технику, дорогу худо-бедно сделали. Но не сам районный начальник, а вкупе с областным боссом, в прошлом матёрым партийцем. Этот сразу взял быка за рога и одну бабку, срамник, попытался даже раздеть, но заработал оплеуху. Прощупать её всё же успел: старуха как старуха.
   За неделю до приезда начальства Иванго – знал! – настропалил Сергея Олеговича на разговор с Анисьей с обещанием скинуть ей лет сорок и превратить в красотку. Пока-то старухи только любовались, в той же бане, на Верку да Нюрку, отчаянно завидовали им и уже не надеялись на чудесные изменения в своих организмах. Подозреваю, мол, Анисья, что есть маленький секрет, о котором только догадываюсь, но попробовать можно. Попытка, мол, не пытка, а там будь что будет. Но все разговоры с начальством будешь вести ты. От имени населения, как депутат. От разговора Анисье помстилось, будто она и впрямь помолодела. Ощупала себя, попрыгала, но изменений не ощутила. Будет, всё будет, пообещал ей Сергей Олегович. Вот и вышла она на беседу с начальниками.
     – Говорить с вами, начальники, буду я, – задиристо заговорила она. – Человек я простой, уж скажу, как смогу. Да, есть у нас свои секреты в виде воздуха, воды, леса и ещё кое-чего. Божий дар, можно сказать. И готовить человека к этому, как его, преображению надо исподволь. Али ты о богах не ведаешь?
     – Ведаю, бабка, ведаю!
     – Какая я тебе бабка, охальник!
     – Ну, прости, стар… ой, простите, д-добрая женщина!
     – То-то. Дорогу построил. Паршивая, правда, но для начала сойдёт. После сам дотумкаешь, что переделать её надо: асфальт там, прочие благоустройства. А то глотай теперь пыль. Грунтовка – она и есть грунтовка. Далее. Вон там, на взгорке, построишь дом, постояльцев размещать. После покажу бумажки, каким дом тот быть должен. И не забывай про старое: дрова, автолавка. Оздороветь да помолодеть ведь хочется?
     – Уж очень хочется, добрая женщина!
     – Вот Нюр… Анна Степановна дом тот нарисовала. А сейчас ступай, не мельтеши перед взором!
     Уехали страшидлы. А Анисья схватилась за ляжки, за бока, за набухшие сиськи… ну, дальше понятно.

     = = = 15 = = =

     Во вновь построенном здании, в просторной комнате за большим столом восседала Анисья. Напротив неё жался на табурете областной босс.
     – Воруешь?
     – В-ворую… – слова лезли из босса против его воли, а глаза всё пялились на Анисьины руки: старуха, а руки девичьи, да и грудь вон выпирает, как у молодки.
     – И как же воруешь, расскажи?
     – Ну, как… Подряд придёт, часть денег себе, что-то не сделал, а «потратил» – тоже себе. Много способов. Долго рассказывать.
     – Ничего, я не тороплюсь.
     – Командировки заграничные за государственный счёт, компенсации пострадавшим от природных и других катастроф – это вообще «золотое дно», жена с детьми да внуками с курортов не вылезают. Домина в Крыму. Валюта, то, сё…
     – Не вылезают, значит… И как же ты без жены? Молодых, небось, пользуешь?
     – П-пользую… – и испуганно закрыл ладонью рот: что же я мелю-то, силы небесные!
     – Ладно, – смилостивилась, наконец, Анисья, – пойдёшь во-он той тропинкой, слева высматривай рябину покляпую, видно её. Подойди, обними её да попроси здравия себе, да не вслух, а в мыслях, чтобы кто худой не подслушал. Вернёшься, ещё потолкуем.
     Что такое покляпая, покляпыя, босс помнил из бабушкиных сказок и сейчас был ей за это благодарен. Скоренько нашёл рябинку, прижался к ней, обнял, а что говорить, о чём просить молчком, не знает. Кое-как сообразил испросить здоровья, молодости, о мужской силе, стервец, не забыл, а вот благополучия испросить не вышло. Почему – за немалым волнением не сообразил.
     Метрах в пятидесяти от «рябины покляпыя» сидели на брёвнышке Иван Годинович да Сергей Олегович. Один впился взглядом в спину «паломника», другой с интересом наблюдал.
     – Он теперь так и будет к ней ходить, за ствол обнимать да желания загадывать?
     – А пусть его ходит. Привыкли с детства к халяве: по щучьему велению, по моему хотению…
     Отпихнулся босс от рябинки, сделал два-три шага – и возликовал! Пуза нет как нет, в голове посветлело, а что годы не те, понял, когда вошёл в новый корпус да заглянул в зеркало. Кинулся было к Анисье с благодарностью, но та осадила:
     – Что запрыгал, как козёл молодой? Не весь разговор ещё.
     Озадачила многим: говорила и о деревне, и о новом строительстве, и об открытии дома для пожилых людей, и о детском доме у озера, и всё за счёт областного и твоего личного бюджета, понял ли? Поскольку босс Анисью шибко зауважал, то на всё соглашался. Под конец предупредила о последствиях невыполнения им обещаний: скоренько, мол, тело вернётся в прежнее состояние и здоровья напрочь не станет. Ещё хуже будет.
     – Десяток лет, – сказала, – тебе сбросили, заслужишь – сбросим ещё. Всё ли понял?
     – Понять-то понял, – ответил, уже озабоченный, – но это уже не мой уровень. Выше надо идти.
     – Вот и иди. Кто не даёт?
     На том и порешили.

     = = = 16 = = =

     Какие-то подонки создали срамное «шоу»: показывать по телевизору больных детей и выпрашивать деньги на их лечение у народа, у населения, у электората. Позорище – дальше некуда! А паче того унижение, уже не счесть, которое по счёту, начиная, например, со стотысячных зарплат вместо ста-ста пятидесяти рублей в месяц. Поэтому к деньгам, к отечественной валюте уважения также не стало.
     И поскольку в унижение загоняли народ сотню лет, то выбираться из дерьма придётся втрое дольше. Наступить во что-то недолго, а вот отмываться…
     – Нужен классный хирург, и не один, – озадачивал Иванго Сергея Олеговича, – поройся-ка в своих знакомцах, предложи провести время в деревне. Думается, после городского смрада мало кто откажется. А когда покажем им наши возможности, и сами уезжать не захотят.
     – На кой тебе хирург?
     – А вот смотри, – погладил развалившегося на солнышке кота, взял его на руки, почесал за ушком, и Сергей Олегович ахнул: всё нутро кошачье явилось воочию, будто бы и шкуры на животе у того не было. – Видишь? И так же можно разглядеть нутро человечье, а уж хирург решит, что делать: резать ли, зашивать, шунтировать… Мало того, даже вскрывать не надо, всё и так открыто: устранил болячку – и все дела. Без крови, без боли. Такие в моём времени технологии. А вы всё в каменном веке прозябаете. В космос они, видите ли, летают. Да вы космоса в глаза не видели! Мобильная связь у них, видите ли. Про телепатию слышал? А на дальних-предальних расстояниях? То-то же. Засрали весь эфир, теперь ни к вам не пробиться, ни вам на связь не выйти. К тому же существует глобальный высокочастотный экран, излучение которого изолировало Землю от информационного поля Вселенной. Этакий генератор тотальной лжи.
     – Об этом я где-то читал, правда, в другом аспекте, но тоже важном. Концентрация громадного количества электроэнергии, теле и радиосигналы, сотовые станции в современных мегаполисах создают над ними мощный электромагнитный купол, подобие энергетического щита. Такой щит не только разрушает клетки живых организмов, которые находятся под ним, но и деформирует приходящие в мегаполис души новых поколений: ведь им надо преодолеть мощный электромагнитный щит города. Дети, зачатые в мегаполисах, психически не дотягивают до своих сверстников, зачатых на природе в деревне.
     – Вот они, «достижения» вашей цивилизации.

     = = = 17 = = =

     – Поговорим о важном, Сергей Олегович. О нашей безопасности. Необходимо создать впечатление, что изменения в организмах людей происходят именно здесь и именно из-за условий небольшого участка местности. Место силы, так сказать. Пусть этим занимаются ваши псевдоучёные, пишут научные статьи, защищают диссертации. Для них эта пустая деятельность в обычае. У вас девяносто процентов таких учёных и академиков. Вот уж где синекура! А мне, чтобы изменить природу человека, достаточно подержать его в поле зрения несколько секунд.
     – Ты прав. Но ведь наедут специалисты другого рода, которым до всего есть дело. У них ведь целые институты занимаются паранормальщиной. Вешают потом народу лапшу на уши.
     – Ну, с этими я разберусь. Ещё я хочу сказать о породе.
     – Это при чём?
     – При том. Вы ведь различаете людей по расам, генам, крови, другим особенностям. Хоть это считается – кем считается, силы небесные?! – нетолерантным. Фу, смысл нормального медицинского термина превратили в мерзость! Да и не выговоришь сходу. А люди Земли различаются по гаплогруппам. В моё время ничего подобного быть не могло: гаплогруппа эта самая почти везде была одна. Позже некоторые племена по тем или иным причинам начали смешиваться, и на Земле возникло множество гибридных рас, и гаплогруппы у них разные. Но это большая отдельная тема.
     – Так и что?
     – Так и то! Я могу «пользовать» только людей своей гаплогруппы, то есть своих далёких потомков.
     – Не должно бы помешать нашей безопасности. Ты же сам говорил: место лечит.
     – Вот-вот. И эту мысль мимоходом в первую очередь надо внушать приезжим. Кроме того, что тоже важно, намекать, что имея в прошлом за душой скверные поступки, нечего надеяться на положительные изменения, а буде всё же решатся на «процедуры», это обойдётся непредсказуемыми последствиями. До летального исхода. Поверь, больше половины «кандидатов» исчезнут из нашего поля зрения.

     = = = 18 = = =

     – Всё у вас, Пётр Игнатьевич? – президент, откинувшись на спинку кресла, пристально посмотрел в глаза известного нам областного босса. – Сколько мы с вами не виделись?
     – Три месяца, Георгий Алексеевич.
     – И вы ничего не хотите добавить к докладу? Вы стали стройны, как кипарис, помолодели лет на десять. Тренажёрами увлеклись? Или любовница молодая заездила? Ну-ну, не краснейте так.
     – Оставлял информацию напоследок, – сглотнул босс. – Обнаружилась аномалия… в положительном смысле, – поспешил добавить. – Некоторые особи… люди… молодеют на глазах, деревья там какие-то… м-м… волшебные, что ли. Или само место. Есть ведь какие-то места силы, как учёные наши утверждают.
     – Учёные утверждают… – задумчиво повторил президент. – А вы-то каким боком туда угодили?
     – Так слухи же. Поехал проверить. По должности, так сказать.
     – И так вот прямо попали в место силы?
     – Побеседовал с местной старухой. Да какая старуха, – вскинулся босс, – лицо, конечно, не молодое, а вот руки, грудь… и всё другое, надо полагать.
     – Главное, конечно, грудь. Неужто проверили и «другое»?
     – Да нет, как можно!
     – Ну и…
     – Дорогу туда построил, просёлочную пока, два-три здания соорудил. В рамках программы по освоению, – добавил поспешно. – Хотя по их требованию.
     – Ничего, ничего, продолжайте.
     – А что продолжать? Всё сказал.
     – А продолжать вот что: дорогу заасфальтируйте, пустите общественный транспорт, стройте всё, что «требуют». Деньги выделим. Когда закончите, известите, наведаюсь. Что они ещё требуют?
     – Коттеджи для пожилых людей, корпуса детского медицинского центра…
     – Нехило. Ну, что ж, предоставьте смету на расходы и действуйте.

     = = = 19 = = =

     – Алексей Сергеевич, я буду называть тебя Алёшей, – Анна Степановна взялась ввести в курс дела молодого хирурга, так как Ивану Годиновичу, по известной причине, пока не стоило проявляться на общем фоне жителей нового посёлка. – Для начала хорошенько усвой, что у нас все без исключения обращаются друг к другу на «ты». Меня называй Анной Степановной – и, конечно, тоже на «ты». Может быть, ты знаешь или слышал когда-нибудь, почему такое обращение к человеку является правильным?
     – Я слышал, Анна Степановна, что обращение на «вы» к русскому человеку являлось когда-то едва ли не оскорблением. Правда, не уяснил подоплёки.
     – Подоплёка следующая. Есть в русском языке два противоположных слова-понятия: ура и увы. У-Ра означает у Солнца, у Света, а у-вы – у Тьмы. И когда русские князья перед походом на ворога говорили «иду на вы», это отнюдь не означало уважения к врагу, как нам «вешают» невегласы, а значило «иду на тьму». Поэтому обращаясь на «вы», ты называешь человека тёмным, чёрным. Впрочем, если ты знаешь или чувствуешь, что перед тобой человек порочный, обязательно говори ему «вы».
     – Понял, Анна Степановна.
     – Теперь о деле. Тебя рекомендовал Сергей Олегович. Говорить об этом никому не следует, потом поймёшь – почему. Ты, как хирург, будешь обследовать детей и при необходимости проводить операции. Конечно, ты обратил внимание, что по телевидению часто, считай, несколько раз на дню просят людей присылать деньги на проведение дорогостоящих – два, три, пять, восемь миллионов рублей – операций за границей.
     – Да, и это, не побоюсь сильного слога, рвёт мне сердце.
     – Побереги своё сердце, Алёша. Теперь такие операции будешь делать ты. Но… не за миллионы.
     – А за миллиарды? – засмеялся Алексей Сергеевич – Да согласен я и бесплатно!
     – Ну, в этом нет нужды, – рассмеялась и Анна Степановна. – Заработок у тебя всё же будет достойный. Завтра и приступим. Осмотришь одного малыша, примешь решение. Аппаратура у нас совершенная, – хитро улыбнулась Анна Степановна. – Так что будем помогать, но не всем больным огульно, не какому-то сомнительному фонду, а конкретному человеку, действительно нуждающемуся в помощи.

     = = = 20 = = =

     На диванчике в приёмной сидели молодая мать с сыном лет пяти, прижавшимся щекой к её боку. Она поглаживала его по голове и что-то нашёптывала на ухо. Вошедший Алексей Сергеевич пригласил их в просторный кабинет с двумя внутренними дверьми. Поговорив с матерью, попросил её уложить сына на высокий топчан, покрытый белой тканью.
     – А теперь, – сказал мальчишке, – пусть мама выйдет, а мы поговорим с тобой, как мужчины. Согласен? Ты боишься чего-то?
     – Согласен, – прошептал тот, – и не боюсь. – Он был бледен, но на щеках ярко проступал нездоровый румянец. Руки и ноги слегка опухшие.
     – Сейчас придёт ещё один доктор, и мы тебя обследуем. Это не больно.
     – Я знаю…
     Из ближней двери вышел не знакомый Алексею человек в белом халате и в маске, скрывавшей лицо.
     – Меня зовут Иваном, – обратился он к Алексею Сергеевичу, – а ты, я знаю, Алексей. Необходимо поставить диагноз, так? Как ты собираешься это делать? По внешним данным?
     – Пока да, – не очень удивился Алексей Сергеевич. – Судя по беседам с матерью и внешнему осмотру, у мальчика порок сердца. Симптомы на то указывают. Но пока я не уверен.
     – А если ты вдруг, как на картинке, увидишь его сердце, сможешь определить, что с ребёнком?
     – Пожалуй, да.
     – Тогда смотри, но не пугайся и не удивляйся.
     Оказалось, мальчишка уже спал. Человек в халате расстегнул на нём пижамку, и Алексей Сергеевич ахнул: глазам открылась внутренность мальчика, даже без рёбер. Органы функционировали, сердечко качало кровь. Но…
     – Митральный порок сердца, – медленно, почти по слогам, прошептал Алексей Сергеевич. – Я, конечно, подозревал порок, – обратился он к «коллеге», – но теперь сомнений не осталось.
     – Вот и прекрасно. Готовься оперировать.
     – Да, конечно, но у меня почти ничего нет. Нужны импланты и многое другое.
    – Об этом не беспокойся: всё будет. Завтра выедешь в область, прямо к губернатору. Сопровождать тебя будет Анисья Егоровна, она всё устроит. Составь список необходимого. И не стесняйся там, требуй всё, в том числе на перспективу.
     – А-а вы… ты кто?
     – Работать будем вместе. Поторопись со списком.

     = = = 21 = = =

     Шло экстренное совещание по вопросу создания инфраструктуры в отдельно взятом поселении.
     – Значительные средства из федерального бюджета выделены, план постройки представлен местными жителями, и надо бы этот невиданный доселе случай никоим образом не проигнорировать. Ну, может быть, что-то в нём подкорректировать. Задержка исполнения строительных работ исключается. Строительство, будем так говорить, комплекса на контроле у президента. Мутков, что у это у тебя глаза заблестели?
     – Что вы, Пётр Игнатьевич, – запустил соловья заместитель по строительству, – ни сном, ни духом… Разве что из расчёта экономии средств…
     – В твой карман, разумеется?
     Мутков, тёртый ворюга, ошалело посмотрел на босса: подобное он услышал от него впервые. Обычно строительные проекты давали немалые побочные доходы, а уж куда деть деньги, Мутков и губернатор не особо затруднялись: дыр даже у высоких чинов хватает. Правда, несоизмеримых с дырами простых смертных. Влетевшая в кабинет секретарь понудила рот Муткова захлопнуться.
     – Пётр Игнатьевич, там какая-то Анисья ломится. Срочно, говорит, губернатор нужен.
     – Все вон! – заорал босс. – Совещание закончено! – вошедшую Анисью и незнакомого молодого человека встретил в дверях, проводил до кресел, изображая предельную приветливость и внимание.
     – Игнатьич, прибыла я к тебе с доктором, список всего, что нам нужно, он составил. Давай-ка, поехали вместе на склад, чтобы не было препон никаких, да всё, на что доктор наш укажет, заберём. Медикаменты там, аппаратуру какую. Да транспорт дай, чтобы всё вывезти.
     – Не вопрос, Анисья Егоровна! А может, доктору ещё что-нибудь требуется? Имею в виду: кроме лекарств и оборудования.
     И Алексей Сергеевич, слегка обалдевший от невиданного в высоких кабинетах приёма, не оплошал:
     – Два-три работника среднего медицинского персонала, желательно из лучших студентов мединститута четвёртого-пятого курсов. Хирургов, терапевтов…
     – И это не вопрос… э-э…
     – Алексей Сергеевич.
     – Не извольте беспокоиться, Алексей Сергеевич: всё будет исполнено по вашему желанию! – заюлил босс, явно заподозривший и молодого доктора причастным к чудесам оздоровления. –  Позвольте только позвонить ректору, пусть тоже прибудет на склад.
     – Как здоровье-то, Игнатьич?
     – И очень даже не жалуюсь, Анисья Егоровна! Надеюсь, – произнёс со значением, – и далее не стану жаловаться.

     = = = 22 = = =

     Одна за другой пошли безболезненные, бескровные, не оставляющие шрамов на теле операции. На третий-четвёртый день без меры благодарные люди покидали новое поселение, возвращались по домам, счастливые избавлением от коварных недугов. Разумеется, состоятельные из них не жалели денежных и другого рода вкладов: материалы, электронную аппаратуру, посильное строительство, книги, одежду, да мало ли что ещё необходимо «такому полезнейшему предприятию».    
     Студенты-медики, сперва ошалевшие от фантастической «анестезии», попривыкли и перестали делать большие глаза. Но вот будущий гинеколог, в шутку называвший своё «ремесло» гинеколог-спелеолог, явился к Алексею Сергеевичу как раз с такими глазами.
     – Алексей Сергеевич, – замялся, – казус у нас…
     – Не тяни, что за мода!
     – Да какая мода! Вера Андреевна забеременела, – брякнул студент.
     – А ты, случаем, не забеременел? Ей ведь к семидесяти уже!
     – А тело её ты видел? Я осмотрел, в том числе спелеологически: тридцатилетняя!
     – А-а, – догадался Алексей Сергеевич, – всё нормально, не пугайся. После расскажу. Пусть рожает.
     Были и ещё казусы. Так, Мутков, рьяно принявшийся за исполнение своих прямых обязанностей, прикидывая опытным оком, что бы и на чём бы можно урвать, неожиданно занедужил. Да как-то странно, знаете, с большими, надо сказать, неудобствами, напрочь не позволявшими ему исполнять эти самые обязанности с прикидками на чаемую личную выгоду: в самых неподходящих местах и в самое неподходящее время стал обильно гадить себе в штаны. Отмывшись напоследок, прибыл к боссу, но обосрался прямо у того в кабинете. Босс разорался и выгнал засранца, приказав добровольно подавать в отставку, не то…

     = = = 23 = = =

     – Вот и стали мы «жить хорошо», как ты и предсказывал.
     – Да что я? Пособил немного, в меру сил.
     – Зато каких сил!
     – Ну, ты же знаешь: у нас это норма. Это вы тут всё растеряли. Теперь всё у вас пойдёт как надо.
     Беседники сидели на крылечке дома Годиныча. Тёплый сентябрьский день уходил, над сенокосным полем у ближнего леска поднимался туман, помалу сгущаясь и накрывая копны сена.
     – Что-то ты не в себе сегодня. Или мне показалось.
     – Чую кое-что, одна из чуек зудит: подсказывает.
     – И что же она подсказывает?
     – А вон, смотри.
     Из тумана как бы выплыла фигура в странной, как показалось Сергею Олеговичу, долгополой одежде и с посохом. Сергей Олегович покосился на Ивана Годиновича: тот неотрывно глядел на приближающегося человека.
     – Мир дому, – подойдя, поклонился, – здрав буди, Иванго! Здравия и тебе, добрый человек!
     – Благодарю тебе, Велезар! Как же ты нашёл-то меня?
     – Покумекали с волхвами. Не могло того быть, чтобы люди исчезали бесследно. Ну и нашли способ управлять туманами, как находить поглощённых ими людей. После поведаю, – покосился на Сергея Олеговича. – Многих уже нашли, и почти все живы и здоровы. Но возвращаться не все хотят. А ты не желаешь вернуться?
     – Надо подумать, – тоже покосился на Сергея Олеговича. –  А скажи, в каком они времени?
     – Да все, почитай, в этом. Пользу людям здешним несут. И ты, думается, не зря здесь очутился.
     – Потомки как-никак. И надо сказать, край им вот-вот придёт. Испакостился народ, спасать надобно.
     – Доброе дело! На том всегда стояла и будет стоять Земля наша! Тако бысть, тако еси, тако буди!

     = = = Примечание = = =

     Разумеется, все имена вымышлены. Автор скрыл также географическое расположение поселения. А то попрёт народ валом – и что тамошние умельцы станут делать? Обнадёжу только, что таких поселений скоро станет много, и тогда всем страждущим места хватит. Президент уже этим занимается.

     = = = = = = = = = = = = = = = =
     Даже мудрецы втихаря надеются на бессмертие.
     Что же о дураках-то говорить.