САК

          

          Мыс далеко вдавался в озеро, густо поросшее тростником. А с третьей стороны в несколько рядов росло «держидерево» – тарн. Ствол ко стволу, так, что и ребенок не пролезет. Но в одном месте был проход – не широкий, так, чтобы мог пройти человек, пара овец или коз. Над озером разносились крики камышовок, кряканье уток и писки лысух, дикий гогот чаек. Иногда доносились голоса гусей или лебедей. Посередине мыса, ближе к деревьям, шагах в ста от пресной части озера, высился небольшой курган со множеством каменных стел, стоящих в произвольной форме. Валялись плоские куски известняка и ракушечника, разбитые лепные сосуды, какие-то куски обработанного дерева, отдаленно напоминающие животных и людей.
          В самом конце мыса песчано-гравийная коса, идущая в сторону заката, разделяла озеро на два. То, что слева – солено-горькое, а справа – пресное. Берега мыса обрывистые, красно-рыжие от глины. На косе, у соленого озера было расположено несколько глиняных площадок, огражденных валиками из глины. В них выпаривалась соленая вода. Ее кожаными ведрами таскали несколько человек. Готовую соль выкладывали горками, где она лежала несколько лет, а чтобы зимние дожди ее не смыли, над ними сооружались навесы из тростника и веток.
       На берегу пресного озера несколько мостков, к которым была привязана пара лодок, изготовленных из сучьев и веток и обтянутых козьими шкурами. Рядом под навесами сушилась рыба. В основном, карпы и караси. На кольях висели сети, небольшие, сплетенные из волокон крапивы – она густо разрослась во многих овражках, в которых струились ручейки – даны. Самый чистый – это Ра-дан, родовой источник, из него брали воду для всего рода. Был Ил-дан, там выходил мощный пласт красной глины. В стороне, где всходило солнце, в самом глубоком овражке журчал Яр-дан, ручей воинов. И в каждом дане таился дух – Вадан. Когда хотелось напиться или зачерпнуть воды, нужно было попросить Вадана быть милостивым. А то он разгневается и заберет к себе в озеро.
        Рядом с курганом полукругом в два ряда расположились несколько примитивных жилищ, сложенных из плоских кусков известняка, ракушечника и глины. Маленький дворик с калиткой, из него дверь в загон для овец и свиней, и второй вход – в жилое помещение размером шага три на четыре. Напротив входа – волоковое отверстие для дыма, под ним очаг из камней. А рядом небольшое возвышение из глины, укрытое травой и шкурами – общее ложе. Крыша была односкатная, из жердей, сучьев и тростниковых вязанок, обмазанных глиной. Под крышей висели куски мяса, вяленая рыба, козьи и овечьи сыры в сетках из крапивных волокон.
Хозяин жилища, несколько его жен и дети проводили холодное время в этом сооружении. А с приходом тепла жизнь проходила под навесом, рядом с очагом и ямой для отбросов. На плоском камне пекли улиток, которые в изобилии плодились в окрестностях. На трех камнях в самом центре очага всегда кипел большой глиняный горшок, в котором хозяйка – старшая жена – что-то варила. То кусок мяса с кореньями, то зерна ячменя или проса, выменянные на соль или шкуры животных у соседей. Часто варили и рыбу, но не озерную, которую вялили впрок, а морскую, привозимую от соседнего рода, жившего за соленым озером на берегу моря. Рядом с большим горшком стояло несколько поменьше. В них тоже что то варилось.
        В тени десятка шелковиц, на отшибе от основных, стояло жилище шамана Сак-Бхага и его трех учеников. Оно отличалось от тех, где жил род. Круглая яма в пол человеческого роста была накрыта конусом из жердей, так же переплетенных камышом и обмазанных глиной.  Рядом две таких же полуземлянки, где в земле, в ямах хранилось зерно ячменя и пшеницы, выменянное у соседей на соль. А в одном из них в кожаных бурдюках бродили ягоды шелковицы.
Во второй половине лета мальчишки залезали на деревья, трясли сучья, а падающие ягоды собирали на разостланные шкуры. Часть из них сушили и складывали в яму, обмазанную глиной, а остальные ссыпали в бурдюки, где они начинали бродить, и в день, когда солнце окончательно проигрывало наступающим холодам, весь род приходил к шаману, и глава рода Сак-Папу каждому давал по малому горшку напитка. От него кружилась голова, и люди начинали кричать и прыгать…Потом все ложились на землю и засыпали. В этот день весь скот и собак загоняли на мыс, вход заваливали колючими ветками, и прощались с теплом и ласковыми лучами Солнца.
Несколько лет назад Сак-Бхага приказал очистить поле шагов двести на триста, взрыхлить его мотыгами, и засеял зерном, полученным от соседей. Теперь каждый год в середине лета весь род собирался и срезал кремневыми ножами зрелые колосья. Зерна теперь хватало и на лепешки, и на кашу. На плоском камне другим плоским, но маленьким камнем женщины перетирали зерно в муку, ее собирали в глиняные лепные горшки, заливали водой, кидали сушеные ягоды шелковицы – и через полдня пекли на плоском камне лепешки. Это была вкусная и здоровая пища, но ее все же не хватало. Пили козье и овечье молоко, ели сыры, пекли улиток, Сак-Бхага приносил коренья, которые бросали в воду при варке мяса. Ели вяленую рыбу и иногда озерных птиц, но не часто. Их мясо было невкусным, и употребляли его в самых крайних случаях.
               
***
          В этот день случилось непредвиденное. Лопнул самый большой горшок. Хорошо, что в нем была только вода. Она пригасила огонь, а вот сам горшок развалился на три части. Старшая жена Сак-Папу, Джани-Храд, не долго думала, жестом руки подозвала мальчика – Бала, показала на черепки и кивнула головой в сторону кургана.
  – Отнеси и положи. А потом сходи на Ил-дан, принеси глины.
Дала ему плетенку из прутьев держидерева и махнула рукой.
  Бала подхватил корзинку, черепки и помчался к кургану. Там он аккуратно разложил осколки, так, чтобы в них собиралась дождевая вода. Потом, покрутившись на пятке, помчался к ручью. Берег был обрывистым, но к роднику вела тропка. Мальчик, придерживаясь за кусты и пучки травы, быстро спустился в низ. Обрыв был красным от глины, но у самой воды была большая гравийная осыпь. Там встречались очень красивые камешки: одни цвета солнца на закате, другие как небо в жаркий день, с мутными прожилками, похожими на облака. Встречались и черные, блестящие, были и кроваво–красные. Но очень редко. Жрец Сак-Бхага умел делать в них дырочки. Он вдавливал камешки в пласт размятой глины, высушивал, а потом при помощи палочки, в которую вставлял птичью косточку, лука и песка начинал свое дело. Палочку опоясывал тетивой лука, насыпал песок в то место, где хотел просверлить отверстие, и начинал двигать лук вперед и назад. Палочка вертелась, и в камешке образовывалось отверстие. За такие украшения жрец выменял себе волшебный нож. Он не ломался, не крошился, блестел желтым цветом, и если по нему стукнуть палочкой, то звенел. Такое чудо мало кто видел. Разве что Сак-Папу.
Вот и сейчас Бала решил поискать красивые камешки. Взял в руки сухой сучок и начал копать галечник, и вдруг увидел что-то непонятное. Из осыпи торчал олений рог, но не маленький, а огромный. Мальчик долго отгребал гальку руками – и откопал череп оленя с раскидистыми рогами. Такого Бала не видел никогда. Они были раза в два больше тех, что лежали на кургане. Бросив плетенку, мальчик быстро выкарабкался из оврага и помчался к жрецу.
       Сак-Бхага сидел в тени шелковицы и своим волшебным ножом вырезал из дерева фигурку оленя.
  – Пойдем со мной! Там большой олень. Там много костей. Это великое чудо!
  – Где?
  – Там, где Ил-Дан. Где красивые камешки.
  – Веди!
  Жрец окликнул своих учеников, и они направились за мальчиком.
  Спустились в овраг, и когда увидели череп с рогами, упали на колени!
  – Вот он, наш прародитель! Вот он, великий Сак!
Жрец долго откапывал находку, потом совместными усилиями ее отмывали в ручье, и с большими предосторожностями принесли в стойбище. На самой вершине кургана положили большой плоский камень, подперли его малыми камешками, и на него водрузили находку. Вокруг собрался весь род, мужчины стояли молча, а женщины иногда тихонько охали…
И вдруг налетел порыв ветра, закапал дождик, и над курганом засияла Дуга Ра!
  Все упали ниц, а Сак-Бхага, подняв руки к небу, пустился в пляс, славя и великого Ра и прародителя Сака…
               
          ***
     Спустя семь тысяч лет на мысу шло строительство. По решению Партии и Правительства Советского Союза, для обеспечения рабочих жильем, возводился первый дом. Прораб, Сергей Петрович, увидел, как из-под ножа бульдозера что-то вывалилось.   
  Ого! Какие огромные рога!
  – А-ну, стой! Шабаш!
Бульдозерист заглушил трактор и закурил.
  – Петрович, и что это такое?
  – Пока не знаю, но нужно доложить в райком Партии.
  – Ну, докладывай! Только как с нарядом-то быть?
  – Не умничай! Вон с той стороны равняй! С востока и котлован рыть станем.
       На следующий день к девяти утра на стройплощадке появился Председатель горисполкома, а спустя несколько минут подъехали Первый и Третий секретари райкома Компартии.
  – Ну, что тут у вас? – Первый секретарь подошел к месту, где сутки назад работал бульдозер. – Что за черепки?
  – Пока не знаем, – прораб откинул кусок толя и показал на огромный олений череп с ветвистыми рогами. – Вот это вчера нашли.
  – Да, интересная штука! Алексей, ты созвонись с Евпаторийским музеем, пусть пришлют специалиста. А ты, – Первый обратился к прорабу, – организуй охрану и перенеси работу туда, на восточный край. Думаю, дня за три разберемся.
       Третий секретарь, высокий, стройный красавец с густыми вьющимися волосами, улыбнулся.
  – Виктор Васильевич, еще вчера созвонился, ждем специалиста с минуты на минуту.
  – Молодец, Алексей Геннадьевич, молодец. Умеешь работать.
    К стройплощадке подкатил ГАЗик, из него вышел молодой юноша лет двадцати, коротко стриженный, в красной клетчатой ковбойке и черных техасах.
  – Вот меня из евпаторийского музея направили.
  – Ну, наука, давай смотри, выводы делай!
       Через два дня Третий секретарь зашел к Первому.
  – Знаете, Виктор Васильевич, это уникальная находка! Как говорит молодой ученый, ей не менее семи тысяч лет! Святилище Оленя, а олень на древнем языке назывался «САК»! Наверное, с той поры сохранилось название нашего города!
  – Да! Интересно! Но как со стройкой? Нам-то ее не остановить и не переместить.
  – А вы в Обком позвоните.
  – Чтобы нарваться? Ты же знаешь, как там на такое не смотрят! Иван Кондратович цацкаться не станет. Сперва по шее надает, потом разбираться станет. Ну, да ладно, позвоню.
       Через час Первый вызвал к себе Третьего.
  – Ну, и знаешь, что мне Кондратович сказал? – и, горько хмыкнув, продолжил. – Я ему говорю: с этого места начался наш город! Находке семь тысяч лет, это же наша история! А он мне: «Ваш город начался с пятьдесят четвертого, когда Крым вернули Украине! А история – с тысяча девятьсот семнадцатого! Будешь самовольничать – партбилет положишь на стол! А сорвешь строительство – мы с тобой как с «врагом народа»!» Леня, ты же знаешь его, он сделает…
  – Да! – и, махнув рукой, Третий вышел из кабинета.
       На следующий день бульдозер уже сровнял курган, раздавил и каменные стелы, и остатки керамики. Правда, ушлый прораб утащил череп с рогами к себе домой, думая разместить в беседке, но через несколько месяцев и череп, и рога рассыпались в труху…



07.09.2021
С.Матвеев.