Павлоград-1960

Павлоград-1960

После того, как я… стал аспирантом, то летом мне надо было поехать куда-то. Моя тема была «Формы районирования». Значит, надо мне было лучше всего поехать в экспедицию, где составлялись какие-то тематические карты. Чтобы я участвовал в этом деле в поле,  в практике, а не только, как теоретик рассуждал, потому что я в своей работе рассуждал, рассматривая уже готовые карты, как произведения. Я никогда не участвовал в их составлении, никогда. И всё это… собственно говоря, мои работы — они описывают только поздние стадии, операции, с тематическими географическими картами, относящиеся, может быть, даже к сфере их редактирования. Но первичное получение этих карт, съёмки в поле, это была не моя тема, мне надо было тоже к этому примкнуть. И вот, значит, меня отправили… я отправился в Днепропетровскую экспедицию географического факультета МГУ.
Ю.С.: Ну, вот это всё-таки за счёт академии?
Б.Р.: За счет университета.
Ю.С.: Понятно.
Б.Р.: Но меня же туда зачислили на работу.
Ю.С.: А, понятно.
Б.Р.: Да, получал полевые, всё, как положено. А от Института географии я получал стипендию. И вот меня на вокзале провожают в город Павлоград на Украине. Там была комплексная Днепропетровская экспедиция МГУ. И мой покойный друг Олейников написал поэму о моём пребывании в этой экспедиции по моим письмам. Я ему писал письма, и он по этим письмам успел написать поэму за тот месяц, пока я был в экспедиции. Эту поэму успели распространить уже по экспедиции, её  даже читали и пели, вот, на какой-то мотив. Ну, а начиналось это так: «Практики с теорией союза / Служит доказательством тот факт, / Что на разведенье кукурузы / Бросил свои силы геофак». Ну, это была кукурузная эпоха… Хрущёв со своей кукурузой… И вот мы туда поехали в 61-м году.
Ю.С.: Это была большая экспедиция?
Б.Р.: Да… большая, как всегда, большая… и всех отрядов не видишь и не знаешь. Она была полностью аналогична Прикаспийской экспедиции МГУ и завхоз был тот же…
Ю.С.: О!
Б.Р.:  Храмов… и такие же бабы, опять, значит, мать и дочь, с которыми Храмов жил…
Ю.С.: Да здравствует Храмов…
Б.Р.: Обе были его любовницы, да. Был снят какой-то дом, правда, это дом был не совсем частный, это была какая-то школа, но хозяйка и её дочь были там налицо, видимо, они рядом тоже жили, а он арендовал несколько помещений рядом с этой семьёй, мать и дочь, по его схеме. Я не разбирался во всех этих тонкостях. Город Павлоград меня поразил тем, что там по его главной улице проходил железнодорожный путь, прямо он проходил по улице по асфальту. Казалось, что тут ходит трамвай, но это не трамвай, а временами здесь шёл товарный поезд на мельницу. Ну, в старое время до революции всё было возможно, так он и сохранялся, этот путь.  А потом, он вдруг сворачивает с этого проспекта и упирается в какую-то мельницу или элеватор… ну, подъездной путь вот так проходил. При мне там поезда не ходили.
Потом на окраине города мы разместились в палатках. Это были большие палатки, армейского типа, в них стояли кровати-раскладушки, и всё как обычно, в экспедиции. А потом мы поехали под руководством моего друга Алика Осетрова, с которым я познакомился в Хибинах, заниматься почвенной съёмкой в село Водяное, по-русски – Водяное…
Ю.С.: Почвенная съемка?
Б.Р.: Всего лишь почвенная.
Ю.С.:  Но, вы же ни бум-бум…
Б.Р.: Конечно, Юра, конечно, ну что мне толку от почвенной съемки, ничего особенного… конечно, а что ж ещё. Ну, вот, собственно говоря, так оно и было, и, в конечном счете…
Ю.С.: Нет, а что вы делали на почвенной съёмке?
Б.Р.: Юра, это хороший вопрос. Вот сейчас я и собираюсь рассказать, что я делал, это смешно, конечно. Ну, вот, значит,  приехали мы в село, которое называлось Водяное, по-русски, по-украински, Водянэ, а там иначе его произносили, как В;динэ. Вот, это овраг, гигантский овраг, вдоль него хаты стоят, село огромное, неизвестно, где его конец и никогда я везде там и не был… ну, вот. И живут там настоящие крестьяне во всей своем дикости и убожестве. Я тебе скажу, что более дикого, более далёкого от моей Москвы, от моей жизни, от цивилизации, от людей, с которым я общаюсь, в жизни моей не было места, чем это село! Не было ни на Камчатке, ни на Карпатах, ни в Мурманске, ни в Заполярье, ни где-нибудь, там, в Салехарде, я не встречал людей более далёких, более диких, более, мне непонятных, чем в этом селе.
Ю.С.: Ну, вот объясните…
Б.Р.: Настоящие крестьяне…
Ю.С.: Как… откуда это… что является основой вашего впечатления?
Б.Р.: Помню… это были люди, как с другой планеты, вот в чём дело. То есть, это была какая-то крестьянская…
Ю.С.: Не так одевались как-то?
Б.Р.: И одевались они не так, и разговаривать с ними было не о чем, и потом я расскажу некие дикие истории, чем это всё завершилось… Это был год 60-й, вот… 60-й год. Ты в каком году родился?
Ю.С.: В 51-м.
Б.Р.: Ага. Ну, вот, значит, 60-й год. Вот здесь настоящие хаты... Первое, что шокирует – в хате все окна заклеены газетой, сплошь, на всё лето. Туда совершенно не проникает дневной свет.
Ю.С.: Пол земляной? Деревянный?
Б.Р.: Да… пол земляной, вот, значит, всё… куры…
Ю.С.: А хата из чего?
Б.Р.: Ну, хата классическая, мазаная, какой-то каркас ещё есть, чего-то обмазанная из глины, да… всё это, крыша соломенная.  «Всё окно заклеено газетой», как писал в своей поэме Олейников. Вот там темно и страшно, и компот нам подают из вишневых веточек… вот, компот, не из косточек, а веточек.
Ю.С.: А это я не знаю, что такое — компот из вишневых веточек?
Б.Р.: А веточки от вишни, и почему-то из них компот готовят, «и куры наглые в тарелки гадят нам». Ну, понимаешь, мы отказались, вообще, жить в хате, мы жили под открытым небом, спали, только в хату мы приходили во время дождя… редко было. Мы, конечно, очень хорошо улеглись, но, может быть, с риском дождя, дождь был редко…
Ю.С.: Все-таки, компот не из ягод, а из…
Б.Р.: Ну, чего ты, из вишневых веточек там компот, я не знаю, почему… что-то такое… у меня [в письмах] так записано [и] в этой поэме.
Ю.С.: Понятно.
Б.Р.: Мы лежим там, спим, под открытым небом, постелив солому. Ну, там, в поэме такие слова: «Утром Осетралик говорит мне: / Хватит спать, мол, Боренька встаём,  / Нам будильник малогабаритный / Уж давно скомандовал подъём». Малогабаритный будильник — он у меня вот стоит на верхней полке, мне подарила одна девушка Невена Шеломанова болгарского происхождения, которая, видимо, хотела за меня выйти замуж. И тогда это тоже было значительным подарком, такой вот будильник, и он у меня работал до 2003-го года. Сейчас я его не могу выбросить, конечно…
Ю.С.: Понятно.
Б.Р.: Она меня тоже туда провожала. И вот я с этим будильником… вот,  и моя работа была такая: нам надо было без конца рыть почвенные ямы. Ну, ты знаешь, что это такое?
Ю.С.: Нет.
Б.Р.: Как?
Ю.С.: Никогда не был на почвенной съемке.
Б.Р.: Значит, почва состоит из разных горизонтов, чтобы эти горизонты найти, надо вырыть почвенную яму, очень серьёзную, она не меньше человеческой могилы.
Ю.С.: Ну, это — шурф.
Б.Р.: Нет, у нас не шурф, называлась у нас почвенная яма, она не меньше человеческой могилы, то есть, она, конечно, не такого объема, как могила. Там, где находится разрез, она должна быть глубиной большой, не меньше метра, вот, может быть, и глубже. Но с той стороны, куда она заходит, ступенька остается, чтобы в неё войти… ну это шурф у вас называется?
Ю.С.: В геологии — шурф.
Б.Р.: Ну, хорошо. Нам давали беременных баб, чтобы они нам эти ямы рыли, потому что других работников в колхозе не было, колхозу нужно выполнять план. Для колхоза тоже это было мученье, ему приказывают, ему спускают. Всё в советское время делалось командно…
Ю.С.: То есть бабы рыли, а вы описывали.
Б.Р.: Да, бабы рыли, а я описывал, да, именно, беременные бабы мне рыли ямы, а я описываю. А после этого они должны были её зарыть, не оставлять же так, туда же и трактор упадет…
Ю.С.: Ну, да.
Б.Р.: Вот, ради того, чтобы я описал. И что же у меня получалось?
Ю.С.: Ну, вы описывали? Или зарисовывали?
Б.Р.: Да, я не зарисовывал, я только описывал, и чем больше я это делал, тем отвратительнее мне эта работа казалась. Всё это мне быстро, сразу…
Ю.С.: Но вы умели описывать? Ведь это же…
Б.Р.: Я сомневаюсь, что я умел. Ну, тут у меня Алик Осетров  был, он-то всё умел. И, короче говоря, когда я описывал, вот я, конечно, преувеличиваю, я, конечно, шучу, но, всё-таки, значит, примерно у меня было так. Чернозём средний, средне-суглинистый, средне-смытый, средне-выщелоченный.  И, по-моему, так я везде и писал, ну, как ни странно, карта была составлена потом по этим материалам, но уже без меня, вот как интересно. Значит, там я целый месяц просидел в этой деревне, я там оброс бородой, гораздо больше, чем сейчас, была, я обрёл довольно дикий вид. И вот однажды меня для разнообразия, что ли, поставили измерять… а, брать пробы воды из колодцев. А на мне была надета штормовка зелёная, очень грубого вида, примитивного. Ну, ты помнишь какие были штормовки? Выцветшие, скорее всего…
Ю.С.: Да, да.   
Б.Р.: Я не уверен, что она лично мне принадлежала, скорее, она была казенная…
Ю.С.: Ну, да.
Б.Р.: А уж как выглядели казённые штормовки, Юра, ты, наверно, помнишь?
Ю.С.: Помню.
Б.Р.: Вот, они, вообще, были выцветшие, иногда, белые даже. И вот, надев такую штормовку, обросший бородой, я пошёл с полевой сумкой и с какими-то пузырьками обходить село. Село было большое, хаты очень удалённые, меня там не знали местные жители, потому что мы жили достаточно изолированно, не все знали. И постепенно вокруг меня стала собираться толпа, и  дальше они [бабы] стали кричать: «Не дадим травить колодцы! У нас мужики ушли, мы не знаем, кто вы такой, давайте»… в общем, меня там чуть не растерзали. Ещё ходили какие-то слухи, а в это время, как раз, летёл  летчик Пауэрс, его сбили. Знаешь эту историю?
Ю.С.: Да.
Б.Р.: Вот, и чего-то у них в голове смешалось, кто-то обо мне пустил слух, что моя фамилия Пауэрс и ещё чего-то такое. И в диких головах туземцев всё это смешалось. В общем, это был какой-то кошмар, я еле оттуда ноги унес.
Ю.С.: Ну, хорошо, а вот жизнь в селе — она была… ну, грубо говоря, есть-то было чего?
Б.Р.: Нет, у них всё свое было, всё, что они выращивали, то они и ели.
Ю.С.: Ну вот вы, когда жили в экспедиции — голодали?
Б.Р.: Да, очень мы изголодались, я похудел. Мы питались чёрт знает чем, я не помню, что мы там ели. Ну, были ещё такие пикантные моменты. К нам приехала девушка Элла Кирик, интеллигентная... сейчас ее Одессер фамилия, она живёт в Гамбурге [умерла в 2016 г.]. Ну, вот, она меня тоже, конечно, любит, не в смысле, что она в меня была влюблена, но она ко мне очень тепло относится. Она была влюблена во внука Баранского — Колю, и приехала к нам  со своей скрипкой. Боже ты мой, а тут у нас нужник грязный, понимаешь, мыться нам негде. Ну, как мылись? Поливались из кружечки тёплой… Потом, мы там ели вишни в огромном количестве, а я стал замечать, что у меня в кишечнике что-то не то. Оказывается — часть косточек я проглатывал и огромное количество их в моем кишечнике скопилось. И я решил проделать эксперимент, подсчитать, сколько ягод я съел и сколько косточек я выплюнул. Оказалось, что десятая часть косточек проглочена. Потом, как я избавлялся от этих косточек, как я их оттуда выковыривал пальцами, как потом я эти пальцы мыл! В общем, это всё кошмар сплошной. Ну,  а несчастная Элла сейчас же заболела и её отправили в больницу. То ли у нее с кишечником что-то было, то ли чего-то… ее отправили в больницу, мы её там навещали. Это была настоящая сельская больница. И там в этой больнице какой-то дед  умирал, он лег умирать, он лежит — ждёт, а смерть все не приходит, а ему надо идти в туалет. Он встаёт, идет на своих ногах в туалет.  Потом возвращается, опять ложится в кровать, опять ждет смерти, а смёрть все ещё  не приходит. Но умер, конечно, в конце концов. А тут ещё приехал этот Коля Баранский, в которого была влюблена эта Элла Кирик. Коля Баранский приехал, вообще, какой-то очень странный человек. Он был шалопай сплошной. В общем, так все это было дико для меня, а потом я сидел среди кукурузы и обдумывал заглавие для своей кандидатской диссертации, как мне кажется, я 105 вариантов перебрал, прежде чем я остановился на этом заглавии, но оно, всё равно,  было достаточно громоздкое. Вот так я причудливо там проводил время, я потерял интерес, вообще, по-видимому, за меня Осетров всё делал. В общем, толку от меня никакого не было, так месяц я там проболтался, а потом приехали в город Павлоград. И тут мне нужно было брить бороду, а тогда борода была большой редкостью. Если молодой человек был с бородой, это было очень в те годы странно, за это могли и в милицию забрать. И тут все решили, что я семинарист, я учусь на попа. Толпы вокруг меня собирались, когда я в парикмахерской брился, народ толпился местный, у дверей парикмахерской. Потом, мы без конца купались в реке Волчья, это был для нас такой оазис, там протекала река Волчья, река тёплая, хорошая…
Ю.С.: Это в вашем селе?
Б.Р.: Это уже в городе Павлограде, мы вернулись на базу в   Павлограде. И тут у нас были две девушки, вот, эта Элла Кирик, интеллигентная, и простая девушка Вера Абрашина из подмосковного города Лосинки, в общем, Лосиноостровский.
Ю.С.: Лосинопетровский.
Б.Р.: Город Бабушкин, не Лосинопетровский, город Бабушкин, станция Лосиноостровская, тогда город Бабушкин был только что присоединен к Москве.
Ю.С.: Понятно.
Б.Р.: Вот, и она оттуда была родом и, значит, эти две девушки… вот они купались, а у нас там был Володя Червяков, бывший фронтовик, бывший сержант, человек бравый, настоящий мужчина, конечно, по своим навыкам. Ну, он один только заметил, что эти две девушки тонут, никто больше не заметил. Я сидел, как дурак на берегу, а он их спас, вытащил из воды быстро и Вера Абрашина уже к зиме стала его женой. То есть жену он выловил из воды. До того я сам клеился к этой Вере. Но к кому я только не клеился, я уже это в подробностях рассказывать не буду. Короче говоря, с этого момента кровать, на которой лежала Вера,  переместилась в другую часть палатки, и моей соседкой стала другая. Червяков тоже стал заметным учёным, потом, мы с ним кое-где пересекались. У меня нет сведений о том, что он ещё жив. Когда  началось составление этих [почвенных] карт, я в нём совершенно не участвовал. Вот я не могу этого объяснить, понимаешь, меня уже никто ни к чему не привлекал. Я тогда сказал своим ребятам, что я поехал в Крым… мне тут надоело. И я без всяких вещей сел в поезд, у меня была только зубная щетка в кармане и, конечно, паспорт. и поехал в Крым в одной рубашке… без всякого рюкзака, безо всего. Ну, деньги в кармане были, паспорт. Сел в поезд, утром  приехал в Симферополь. К середине дня я прибыл в район Алушты, потом [на следующий день] я явился в тот дом отдыха, где отдыхала девушка Невена, которая подарила мне этот будильник, вот в том же году. Я её оттуда извлек и мы с ней поднялись на Чатырдаг. Когда мы спустились с Чатырдага, распрощались, я её проводил в лагерь, а в лагере я [накануне] переночевал очень просто. Я пришёл к студентам в спортлагерь Львовского университета, они меня к себе пустили, кто-то там, подвинулся, кто-то дал кровать, так всё это было просто. Ну, переночевал в спортлагере, а не у Невены, я же не мог у неё ночевать, я с ней погулял вечером, а утром я с ней поднялся на Чатырдаг, к вечеру… во второй половине дня с ней расстался, сказал ей, что я еду обратно. Ну,  это была неправда, я пошёл в гостиницу [у перевала], там переночевал. На следующее утро я с пересадкой поехал на автобусе в Коктебель, где была другая девушка, в которую я был влюблён. Невена за меня собиралась замуж, а  там [в Коктебеле] была другая девушка Лёка.  Я попал в какой-то странный дом без стёкол в окнах, ветры там дули во все стороны и всё там мне было непонятно. Я не помню, где меня положили ночевать, но я понял, что я там лишний человек и сбежал, ехал на какой-то попутной машине, сел в поезд и ночью  приехал в Павлоград, чуть не остановил поезд стоп-краном. И ночью я прокрался в свой лагерь и лёг в свой спальный мешок и утром проснулся, как ни в чём не бывало, как работник этой экспедиции… И начальству, то есть, Кириллу Вячеславовичу Зворыкину,  [моё отсутствие, скорее всего, осталось незамеченным. Вот так моё пребывание в этой экспедиции] закончилось бестолково.

Из бесед для «Устной истории» (2013 г.), проект Библиотеки МГУ им. М.В. Ломоносова. Интервьюер Юрий Вадимович Самодуров, правозащитник, инициатор создания общества «Мемориал», бывший директор Музея им. А. Сахарова. Первые пять бесед (видеофильмы) опубликованы в Интернете, но эта беседа, девятая, ещё не обработана.

Подготовлено для Юрия Одессера (мужа и вдовца Эллы) 10 февраля 2017 г.  Для «Проза.ру» 26 сентября 2021 г.
– Борис Родоман