Рубеж 31- Друзья после разлуки

30. Тревожные ожидания http://proza.ru/2021/09/27/224

Предостережения кормчего не сбылись.  Флотилия Годамира стремительно неслась вперед и добралась до Велигарда еще до заката солнца. После очередного поворота реки Гоннар, обернувшись, увидел знакомую гору. В ее внешнем облике не произошло никаких перемен. Но, когда корабль обогнул выступавший в реку мыс, и перед ними открылась панорама гавани, юный воранг был поражен видом великого множества укрывшихся в ней судов. Можно было подумать, что за время его отсутствия население столицы увеличилось в три или четыре раза.  Корабли у причалов стояли в несколько рядов, плотно прижавшись друг к другу бортами. Но все равно найти место на Подоле удалось далеко не всем. Остальным пришлось обживать низкий восточный берег реки. Вытащенные на сушу ладьи лежали там в два, а местами и в три ряда.
Огромный заливной луг напротив Велигарда до самого леса был покрыт шатрами и палатками. Горело множество костров. Дым от них застилал половину неба.

Поскольку для всей флотилии Годамира места в гавани не доставало, конунг велел тысяцкому вести корабли вниз по течению по направлению к Вышеграду и, отыскав свободное место на берегу, обустраивать там лагерь. Сам он с шестью или семью ладьями, на которых размещалась его лучшая дружина, решил попытать счастья в столице. После коротких переговоров с портовым тиуном все вновь пришедшие ладьи были крепко привязаны к бортам уже пришвартованных кораблей. Захватив вещевые мешки, дружинники выбрались на причал. Здесь их дожидался ярл Ингельд в окружении нескольких старших дружинников. В их числе, к удивлению Гоннара, оказался и его старый приятель Улеб. До Куябанда и прежде доходили слухи, что ловкий айст много выиграл от смены верховного правителя. Гоннар в них не очень верил, но теперь убедился, что людская молва нисколько не преувеличивала. На Улебе был дорогой темно-фиолетовый суконный кафтан с серебряными пуговицами, такая же фиолетовая шапка с собольим верхом, меч висел на дорогой перевязи, украшенной серебряным шитьем.

Ингельд был очень рад приезду конунга и даже не старался этого скрывать. Всегда сдержанный и серьезный, он приветствовал его с радостной улыбкой.

- Мы вас заждались, государь, - сказал он, обнимая Годамира. – Надеюсь, хотя бы теперь дела пойдут иначе. Будет кому в совете возражать прихлебателям Сарычана.
- Не преувеличивай моего влияния, Ингельд, - покачал головой Годамир. – Не думаю, что хакан будет сильно прислушиваться к моим советам. Особенно сейчас, когда ему удалось собрать такое огромное воинство. Я даже не припомню, что бы мой отец когда-нибудь имел под своей рукой подобные силы.

— Это меня и тревожит больше всего, - возразил ярл, - сил у нас предостаточно. Это точно. Найти бы теперь трезвую голову, которая сможет ими толково распорядиться.

- Надеюсь, что в толковых военачальниках недостатка не будет, - дипломатично произнес Годамир, поглядывая на Улеба и других старших дружинников хакана. – Осломысл, да хранит его Геревит, всегда отличался здравомыслием. Но отложим дела до завтрашнего совета. Скажи лучше, куда мне направить своих людей?

- Хакан приглашает тебя сегодня на пир с пятью десятками дружинников. Думаю, он позаботится об их ночлеге. А остальным придется устраиваться самостоятельно, хотя сейчас в городе это непросто сделать. Лучше сразу отправиться к посадским. Если хорошо поискать, у них еще можно найти место для постоя.

Годамир тотчас обратился к своим людям, отобрал из их числа пять десятков самых старых и достойных (Ивор оказался в их числе). Остальных отпустил до завтрашнего утра, наказав явиться после завтрака на теремной двор за текущими распоряжениями.
Когда дружинники конунга стали расходиться, Улеб подошел к Гоннару и радостно его поприветствовал. Приятели обнялись.

- Пойдем ко мне, - сказал Улеб. – Лучшего места для ночлега тебе не найти. Ярл говорит правду – сейчас в городе столько народа, что позанимали все сараи и бани.
- Пойдем, - согласился Гоннар. – заодно расскажешь мне что здесь и как, а то до Куябанда все новости доходят с опозданием на месяц.

- Да ничего особенного не происходит, - отвечал Улеб. – Ярлы и хересериры все больше пируют, а на пирах хвалятся, как они побьют кунов, когда дойдет до настоящего дела. Только дел пока не видно, так что побеждаем мы только на словах.
- Ясно, - сказал Гоннар. – Теперь, когда Годамир прибыл, все может поменяться.
- Мы тоже на это рассчитывает, - согласился Улеб. – Ярл правду говорит. – его голоса в совете явно не доставало.

- Ну, а ты как? – спросил воранг. – Вижу большим человеком стал. Как тебе это удалось?
- Не таким уж и большим, - отвечал Улеб, - так, подвинулся чуток. Просто сложилось все удачно.

Однако Гоннар заметил промелькнувшую на его лице самодовольную усмешку.
- Когда вы все с Годамиром уплыли, - продолжал айст, - хакан объявил, что желает собрать дружину вдвое большую против прежней.
- С чего бы?

- Из-за кунов, конечно, ну и просто для престижа. Тогда и стали верстать в дружинники без разбора всех, кто под руку попадется. По мне так и совсем негодные набирались, но за этим никто особенно не смотрел. А из прежних многих тогда определяли в десятники и сотники. Меня вот тоже поставили. Вспомнили, что я на границе служил, да и Славята в письмах к Ингельду где-то меня пару раз добрым словом помянул. Если бы ты в столице остался, и тебя бы продвинули.

- Пустяки, - отмахнулся Гоннар. – Я о своем решении не жалею. Годамир мне больше по сердцу. Он для своих дружинников ни доброго слова, ни серебра не жалеет.
— Это правда, - согласился Улеб. – Осломысл он совсем из другого теста. – Любит денежки считать. С ним особо не пошикуешь. Вот и сейчас, людей в дружину набрал, а жалование отпускает с пребольшим скрипом. Не больше, а меньше против прежнего. Всё плачется из-за больших расходов, да из-за того, что дани плохо поступают.
Хотя, возможно, что не врет. Сколько войска в столице все лето держим! Никто не работает. Только пьют и гуляют. Даже тот, кто был при деньгах, давно на мели. Все вокруг задолжали: и корчмарям, и мечникам, и девицам. Одним лишь ростовщикам прибыль, да и то, если сумеют долги собрать.

Гоннар скользнул взглядом по щеголеватому костюму товарища и подумал: «Но ты-то уж точно не бедствуешь!»
Проницательный Улеб догадался о его мыслях и усмехнулся:

- Ты на мой кафтан не смотри, мне хотя и платят, но не сильно много против прежнего. Это меня Домна заставила обновиться. Ты ведь не знаешь о моей главной новости, брат! Я теперь женатый человек!

- Ты! Женат? – закричал Гоннар. – Вот уже действительно удивил, друг! Честное слово, не ожидал. До нас такие важные новости пока не доходили.
- Не успели еще, - улыбаясь отвечал Улеб. – Этой новости и всего-то десять дней. На меня самого порой словно просветление нисходит: вспоминаю вдруг, что я муж, и даже оторопь легкая берет от удивления.

- А как твоя жена?
- Что тебе сказать? Ты же ее знаешь! Это мы с тобой все больше по лагерям, да конюшням. А она с юных лет в высоких сферах. И сумела извлечь из этого немалую пользу. Особенно теперь, когда госпожа хаканеса сделал ее первой камеристкой.
«Эге! – сказал себе Гоннар. – С этого и надо было начинать. Теперь ясно, как ты вдруг угоди в пятидесятники».

Оживленно переговариваясь, друзья вошли в город, миновали капище и свернули от него на запад на тихую улицу, всю застроенную добротными купеческими домами. Улеб указал на один из них и сообщил не без гордости:

— Вот сюда мы переехали после свадьбы. Сняли половину верхнего этажа. Времени обустроиться пока не было. Все хлопоты, да дела. Так что ты не удивляйся, что у нас кавардак. Но как выдастся неделя-другая, Домна все переменит. Она это умеет.
То, что Улеб нисколько не преувеличивает, Гоннар убедился короткое время спустя. Комнаты молодоженов имели отдельный вход. Поднявшись на крыльцо, Улеб открыл дверь своим ключом. В сенях снял со стены масляный фонарь. Освещая им дорогу, они поднялись на второй этаж. Здесь Улеб не стал отпирать, а громко постучался. Против ожидания, дверь отворила не Домна, а служанка. («Ого!» - отметил про себя Гоннар). Из маленькой прихожей, большую часть которой занимали два огромных сундука, они прошли в просторную – на четыре окна – светелку с высокими потолками. Пол ее был покрыт сильно потертым, но все-таки настоящим трумским ковром. Печь в углу была облицована разноцветными изразцами. У окна – большой стол и на нем бронзовый подсвечник, у стены напротив двери – высокая резная этажерка фрязской работы, приспособленная под посуду (тарелки, миски и кружки, большей частью были глиняные, расписные, однако среди них Гоннар заметил два серебряных кубка хорошей старинной работы и несколько разномастных серебряных ложек, сложенных в простенькую серебряную чашу). Довершали обстановку несколько больших сундуков, расставленных вдоль стен. Помимо светлицы были еще три маленькие комнаты. Одна светелка служила спальней (почти всю ее занимала широкая двуспальная кровать, застеленная разноцветными одеялами и с горкой подушек), другая, заставленная сундуками, – помещением для служанки, а третья представляла что-то вроде кабинета. Здесь они и нашли Домну. На ней было длинное розовое платье с вышитым воротником (как видно, пожалованное госпожой из своего старого гардероба, решил Гоннар) голову по склавскому обычаю покрывал платок. Жена Улеба сидела возле окна за маленьким столиком с целым ворохом расписок и накладных (большой частью это были куски бересты, но между ними встречались небольшие отрезки пергамента, на которых, как было известно Гоннару, любили писать свои расписки купцы). Домна при помощи маленького трумского абака сводила какие-то статьи расходов и делала это, как мог убедиться воранг, с большим искусством. Деревянные костяшки   так и летали под ее ловкими пальцами. Проведя расчет, Домна брала перо и делала пометки на большом куске пергамента. Дело было, как видно, срочное и важное. И Домна сразу дала им это понять. Поздоровавшись с Гоннаром и быстро поцеловав мужа в щеку, она сказала:

- Госпожа ждет моего отчета. Я иду сейчас в терем, а вы ужинайте без меня.
И тотчас вернулась к своему занятию. Улеб тихонечко прикрыл дверь, многозначительно посмотрел на Гоннара и сказала:
— Вот такая она, моя женушка.

В голосе его звучали нотки гордости, и Гоннар должен был про себя признать, что основания для нее у его друга, несомненно есть. Сам он в свое время учился чтению, письму и счету, но случай поупражняться в этих искусствах выпадал ему не часто. Поэтому молодой воранг владел пером не в пример хуже, чем своим мечом. Но он искренне уважал тех, кому удалось преуспеть в этой премудрости.

Друзья уселись за стол. Служанка подала им разогретую курицу с гречневой кашей, а к ней маленький кувшинчник с трумским вином. Вино было хорошее. Такое не подавали на стол простым дружинникам. Улеб подтвердил, что это остатки со стола хаканесы, которыми госпожа иногда одаривает своих камеристок, если бывает ими довольна.
За ужином разговор зашел о порубежных делах. Дела эти, как стало ясно Гоннару, находились далеко не в блестящем положении. Тюпрак еще месяц назад начал биться за Тумашский брод. Схватки и стычки происходили чуть не каждый день. Лучники стрелялись через реку. Кунов у границы скопилось такое множество, что они могли грозить сразу в нескольких местах. Ярлы хакана с трудом отражали их нападения и постоянно слали в столицу просьбы о помощи. Однако помощь эта оказывалась им скупо и явно в недостаточных размерах.

- Почему же так происходит? – удивился Гоннар. – Ведь очевидно, что отражать кунов от берегов Пучайя гораздо проще, чем изгонять их потом с берегов Непры или из-под стен Велигарда. Надо помочь ярлам и как можно скорее.

- Если бы этот вопрос решали мы с тобой или Ингельд, то так бы оно и было, - заметил Улеб. – Но сейчас на хакана большое влияние имеют склавские хересиры и прежде других Сарычан. Они поют совсем другую песню. – Что надо собрать все силы в кулак и ни в коем случае их не дробить. А потом решить все дело в одном сражении.

- Может быть, они и правы, - подумав, согласился Гоннар. – Хотя у хакана столько воинов, что он без особого напряжения мог бы мог укрепить ими приграничные крепости.

- Завтра на пиру будет большой совет, - сказал Улеб. – Все надеются, что там примут, наконец, хоть какое-то решение, а то все уже устали от ожиданий.
- Да-а, - вздохнул Гоннар, — вот как все повернулось. – А ведь вместе собирались на трумлян идти. Дело совсем уже сладилось.
- Смерть хакана все переменила.

- А как насчет убийства? – встрепенулся Гоннар. – Что-нибудь определилось?
- Где там? – махнул рукой Улеб. – Еще больше все запуталось. Когда Бахмету немного полегчал и он стал больше походить на живого человека, чем на покойника, к нему, понятно, подступили с допросами. Но только он ни в чем не признался. Нет в этом его вины, и все. Да и не мог он сам отравить, потому что до чаши не касался.

- И это правда, - помолчав, сказал Гоннар. – Сам не мог. Если только в сговоре.
-  Останься в городе его сестра-хаканеса, можно было бы сличить их показания, но ты сам знаешь, как с ней дело кончилось.
- Надо Хопотопаса в оборот взять пожестче, - заметил Гоннар. – Тогда больше толку будет.

- А с проповедником, брат, совсем странная история получилась, - сказал Улеб. - Недели три тому назад явилось в Велигард посольство от императора. Послы проплыли прямо сквозь Тюпракову орду. Куны их даже пальцем не тронули. С хаканом три дня договаривались келейно. Только самые ближние хересиры на этих встречах присутствовали.  Решили все старые обиды забыть, так что ни о какой войне с Трумом теперь и речи нет.

- Надо думать! – усмехнулся Гоннар.
- А когда обо всем договорились, - продолжал Улеб, - вспомнили и про Хопотопаса. Дескать, держите в яме подданного империи. Государь желает знать, в чем его вина. Коли виноват, так судите. А если прямых доказательств его преступления нет, то самое время отпустить. Осломысл сначала колебался, но Сарычан сумел его как-то уговорить.

- Неужели отпустили? – воскликнул пораженный Гоннар.
- В тот же день. Приговорили к изгнанию из страны.
— Вот ведь бестия, Кошма его возьми! Скользкий, как угорь, прямо из рук ушел! Теперь его не достанешь.

- Если только по глупости назад в Склавию не вернется. Тогда приказано казнить его без всякого суда.
- Глупостей от него не дождешься. Плывет теперь в свой Трум и радуется, как всех простаков вокруг пальца обвел. Да только, я думаю, не простота здесь, а предательство.

Мысль о предательстве и вероломстве новых правителей, как полагал Гоннар, напрашивалась сама собой. Однако Улеб ее не поддержал.
— Это ты не подумав сказал, - заметил он. – Никаких поводов подозревать хакана нет.  Если сам Годамир по горячим следам не смог Хопотопаса разоблачить, то с него какой спрос? А с Трумом нам теперь лучше в мире жить, чем давать повод для ссоры. Тут тебе, брат, большая политика.

- Вижу я, какая здесь политика, - проворчал Гоннар, но углублять эту тему не стал.

Покончив с ужином, друзья улеглись спать. Улеб – в спальной светелке, а Гоннар – на медвежьей шкуре в светлице. Что до Домны, то она убежала со своими счетами в терем и обратно не вернулась. Наверно, ночевала подле хаканесы.

Проснувшись утром, воранг увидел Улеба, который с озабоченным лицом умывался над тазиком в спальне. Служанка лила ему воду на руки и шею.

- Что за спешка? – зевая спросил Гоннар. – Разве хакан просыпается так рано.
- Боюсь, что сегодня ему не до сна, - отвечал Улеб. – Ярл Ингельд прислал мне недавно вестового. Плохие новости с границы, брат. Поэтому собирайся и ты. День сегодня ожидается хлопотливый.

Гоннар вскочил на ноги и стал быстро одеваться.
- А что случилось? – спросил он. – Известно что-то определенное?
- Определеннее некуда. Не устерегли Тюпрака. Куны уже за стеной и грабят вежи по берегам Сери. Вонглары отступают к Непре.

- А как же Тумаш?
- Тумаш осажден. Волкарев осажден. Старград – осажден. Куны подводят к стенам пороки. Ну, пошла потеха! Теперь мало не покажется…

32. Хвастливые речи http://proza.ru/2021/09/29/459
 
«Заповедные рубежи»  http://www.proza.ru/2013/07/08/294