15. Луниным трудно быть во все времена

— Ну, ты даёшь, дед! — восторженно воскликнул Дима, глядя, как родственник осторожно помешивает ложечкой в чашке. — Почему об этом никогда не рассказывал?
— К слову не приходилось, — пожал плечами тот, пробуя чай на вкус. — Пододвинь-ка сахарницу.
— Какая сахарница, дед?! Столько интересного сегодня  услыхал, а ты чаёк спокойно попиваешь. Как будто «Три поросёнка» перед сном рассказал, и теперь мне баиньки пора. Тебе бы об этой фантастической истории книжку написать. А ты всё детские рассказики в журналах публикуешь.
— Чем тебе мои рассказики не угодили? — насмешливо спросил дед, добавляя в чай ложечку сахара. — Как-никак, семью нашу много лет содержали. Тебя помогли вырастить.
— Когда это было. Сам бабушке жалуешься, что, не в пример прошлому, за это сейчас копейки платят, а то и вовсе ни фига.
— А вот это не твоего ума дело.
— Не сердись, дед, — виновато улыбнулся внук. — Печатай их на здоровье. Я же спросил, почему бы тебе на основе того, что с тобой случилось, о декабристском восстании роман или повесть не сочинить.
Дед Матвей хотел что-то ответить, но передумал и только махнул рукой.
— Маши-маши, — подзадорил его Дима. — Я знаю, заранее знаю, что ты хочешь сказать. «Я не Станислав Федотов, мне с такой темой не совладать. Вот он исторические романы печёт, не оторваться. Сочинять романы не моя стезя. Заводил я их куда успешнее. С документами работать не умею. Театральный институт закончил и то заочно…
— Ах, шельмец, — рассмеялся дед. — Уел-таки старика. Перо тебе в руки, вороши архивы, создавай нетленку. Только кому сегодня всё это надо.
— Мне надо, — с неожиданным серьёзом произнёс внук. — Ещё как надо. Я, может быть, впервые, как ты предлагаешь, задумался. А с ролью Лунина ты больше не соприкасался?
— Соприкасался, — коротко ответил дед Матвей.
— Расскажи, пожалуйста.
— Рассказывать особо нечего, — вздохнул дед. — Из театра я уволился. Тошно стало после всего случившегося. Ушёл, что называется, на вольные хлеба. «Детские рассказики», как ты говоришь, статейки для газет неожиданно для себя начал сочинять. К моему удивлению, их публиковали. Тем и кормился. С Режиссёром связи не терял. Переписывались. Однажды пришла телеграмма. «Срочно приезжай, ты мне нужен». Я ничего не понял. С чего это я поеду куда-то с бухты-барахты. Даже грешным делом подумал, что он переборщил с дозой C2H5OH.
— Ты что, — ехидно спросил внук, —
 пятёрочником по химии был? Это же формула спирта.
— Я был пятёрочником по другим предметам, — невозмутимо ответил дед. — И не встревай без толку.
— Умолк.
— Он сам позвонил. Объяснил, дал поручение секретарю отправить телеграмму, тот потерял текст и наляпал отсебятину. Надо сказать, что к тому времени Режиссёр уже несколько лет служил в театре драмы города Бийска. А пригласил к себе потому, что постановку о Лунине решил возобновить. Я всё бросил и примчался к нему. Не буду утомлять долгим рассказом. Там всё повторилось, как под копирку. Только спектакль прикрыли ещё на выходе. Даже премьеру сыграть не дали.
— Прямо рок какой-то, — поёжился Дима. — Жалко мне тебя, дед.
— А чего меня жалеть? Всё, что ни делается — делается к лучшему. Позже в московском театре надумали этот спектакль ставить. К нему однокашник, с которым они в институте режиссуре учились, за помощью обратился. Дескать, пришли мне, пожалуйста, наработки по Лунину. Спектакль твой, знаю, уже дважды зарубили, но по театрам звон прошёл. Режиссёр согласился, но с условием. Бумаги вышлет вместе с дважды Луниным Советского Союза. Попросил устроить мне показ перед художественным советом. Понравлюсь я — ему же лучше. Мороки меньше будет. Не понравлюсь, так на нет и суда нет.
Я приехал в Москву.
— Ты в Москве играл Лунина?! — поразился внук.
— Экий ты, чертяка, бестолковый. Если бы меня взяли в московский театр, да сыграл бы я полковника Лунина, ставшего почти родным для меня человеком, я бы по сей день и не в таких ролях звенел. Худсовету я понравился. Меня даже помариновали недельку. Вроде утрясали вопрос о моём приёме на работу. А потом безо всяких объяснений отказали.
— Так тебе надо было к даме, которая экстрасенс - телепат, обратиться. Она бы «эники - беники ели вареники»…
И ты играешь премьеру  в Москве.
— К тому времени на моём горизонте другие перспективы замаячили. Роман у нас с твоей бабушкой закрутился. Я в один популярный подростковый журнал рассказик принёс, — подмигнул внуку дед Матвей.
— Будет напоминать, — покраснел внук. — Ляпнул, не подумав. Обещаю думать, прежде чем горячку пороть.
— Бабушка в журнале корректором работала. Прочла моё творение, в ужас пришла. В моём рассказике, — хихикнул дед, — ошибка на ошибке сидела и ошибкой погоняла. Девушке захотелось в глаза глянуть великовозрастному «грамотею». Посмеяться решила, что ли. Редактор предоставил ей такую возможность. Мы глянули в глаза друг другу, обомлели и подали заявление в ЗАГС. А в день, на который нам регистрацию назначили, из редакции нехилый гонорар прислали. Так что хватило приличный свадебный стол накрыть для друзей. А у меня их порядочно завелось к тому времени. Я же целыми днями по редакциям таскался. Рассказики свои пристраивал. По три штуки  в день строгал. Вот так я стал москвичом.
— А с колдуньей, которая тебе помогала, так и не встретился?
— Что же ты такой неугомонный? — всплеснул руками дед. — Познакомились мы с ней как-то в одной честной компании. Я сразу с благодарностью сунулся. Она искоса глянула на меня и бросила через губу, дескать, впервые об этом слышу. Мне бы, дураку провинциальному, отвалить по-тихому. А я разгорячился, давай про Чёрного человека рассказывать, про бом… бом… бом…
Она посмотрела на меня, как на идиота, бровью повела…
Телохранители меня под белы ручки и выставили на улицу. Слава богу, не взашей. Знающие люди потом сказали, что я легко отделался. Вот такая фантасмагория в моей жизни приключилась. Нечего было лезть туда, куда не надо.
Дима понял, что дед не на шутку расстроился, но всё же решился.
— Утомил я тебя сегодня, прости. Но разреши, последний вопрос задать?
— Задавай.
— Если бы декабристы убили царя, пришли к власти, что было бы со страной, как думаешь?
— Вопрос, как говорится, интересный. Позволь я тебе на него вопросом отвечу?
Внук кивнул.
— У тебя какие отношения с исторической наукой?
— Это-то причём? — насторожился Дима. — Ты ещё про урок пения спроси.
— Надо будет, спрошу. А пока освежу тебе память. Во время Французской революции власть захватили так называемые «друзья народа». Во имя свободы и демократии они для начала отрубили голову Людовику шестнадцатому. Потом королеве. Потом изобрели гильотину. И принялись рубить головы своим и чужим. Их предводитель, Робеспьер, рассуждал так: «Всякий благоразумный человек должен признать, что страх — единственное основание его поведения; избегающий взоров граждан — виновен».
Сам он осторожненько по сторонам поглядывал. Но проглядел. Пришёл и его черёд.
Таких аналогий, Дима, можно привести сколько угодно. А теперь извини. Устал я что-то. В многообразии жизненных проблем придётся тебе разбираться самому. Чужим умом не проживёшь. Так что, думай, мой друг, думай. Так говаривал Режиссёр после каждой репетиции. Я старался. Что из этого вышло — не мне судить.
— Нелегко тебе досталась эта роль, — задумчиво произнёс Дима. —  Дед, скажи, сложно быть таким, как Лунин? Особенно в те лихие времена?
— Таким, как Лунин, дружок, трудно быть во все времена. И в прошлом, и нынче, и в грядущем.