Вор - имя существительное

                ЛАГЕРНЫЕ ХРОНИКИ         

                (Из записей Марка Неснова)


Господи! Если бы кто – нибудь только знал, как я не люблю Москву.
Эту суету, толчею, спешку и равнодушие, которые даже соображать мешают.
Если бы не дела, никогда бы сюда не приезжал.

Но больше, чем Москву, я не люблю москвичей.
Это ещё из лагеря.

За все мои двенадцать лет я дружил только с двумя москвичами.

С другими же москвичами в лагере мне всегда было сложно, потому, что все они  считали, что знают обо всём на свете.
А это не только скучно, но и опасно, потому что они вечно попадали в какую – нибудь *халэпу*, как говорят на Украине о неприятных приключениях.

Потом, на свободе, я встречал много достойных и интересных москвичей,
но внутри навсегда осталось лагерное представление о них.
               
Но больше, чем Москву и москвичей я не люблю вечерние рестораны.
И когда мой приятель Аркадий, вместо картошки с селёдочкой под пиво и хорошую беседу дома, предложил поехать в крутой ресторан на его новой Волге, восторга я не выразил.
Это – не моё.
               
               Ресторан оказался действительно неплохим, и кормили вкусно, но то, что происходило на эстраде, повергало меня в уныние.
                Четверо девиц в купальниках делали разные телодвижения, а долговязый парень в канотье сопровождал этот странный танец  приблатнёнными песнями.
Я эти песни и в лагере не слушал, а слушать их на воле совсем уже лишнее.
Самым неприятным было то, что их музыка и пение заглушали наши разговоры.

                За моей спиной сидели две семейные пары, по виду учёные или крупные начальники.
                Наконец музыка затихла, и  сидящий за мной человек, подозвав официанта, сказал:
-Землячок, будь добр, передай этому Карузо четвертак, пусть прекратит петь эту лабуду.
Текс, интонация и порядок слов выдавали коллегу по несчастью.
Да и голос показался мне знакомым. Я оглянулся.
Это был Саша Дубина. Он тоже узнал меня.
Мы обнялись и вышли в фойе поговорить.

Аркадию и его жене я представил Сашу как учёного - физика из Дубны.

Саша сказал, что его четвертак закончился уже давно, и он с тех пор живёт в Москве, имеет цех ширпотреба при психбольнице. Чахотку подлечил, женился. Так что всё терпимо. Вспомнили *молодость*…

 …Туберкулёзный барак стоял в углу жилой зоны и был огорожен колючей проволокой. Несмотря на открытую калитку, движение через неё было небольшим, потому что остальные сидельцы, да и надзор с охраной, ходить сюда опасались, боясь заразы.
                Уважающие же себя парни ходили без всякого, потому что такие мелочи как заразные болезни не входили в перечень их забот и опасений.
                К тому же пренебрегать *хорошими* людьми из-за их  опасных заболеваний для путёвого хлопца немыслимо.
В кругу чифиристов мог сидеть и *тубик* с кровохарканьем, и сифилитик с язвой на губе. Банка с чифиром шла по круги без всяких задержек.

Причисляя  себя к определённому кругу, я тоже придерживался присущих этому кругу правил и  норм, а потому пропадал у *тубиков* довольно много,
потому что уже обзавёлся там и друзьями, и приятелями.

               Жил барак весело и сытно. Крутились большие деньги,  водка и анаша.
Дым стоял коромыслом, но только настоящий дым и мешал мне,  потому что за всю мою жизнь курить я так и не научился.
               
Почти каждый день кто-нибудь умирал, но это никого не отвлекало от главных дел, коими каждый был занят. Повсеместно шла игра в карты и нарды, рекой лилась водка и ходили по кругу полулитровые банки с чифиром.
Весело…   


Саша Дубина держался особняком. Не то, чтобы он отделялся от компании.
Это было невозможно. Он просто внутренне был закрыт.
Не смеялся, а улыбался. Не кричал, а тихо и неторопливо говорил.
Выглядел он очень представительно. Был высок, красив и прекрасно сложен.
Уже потом, много позже, я понял, что он похож на актёра Михайлова из фильма *Мужики*

Рассказывали о нем легенды.
В прошлом ВОР, один из самых авторитетных, в стране.
До сих пор не написал отказа. Скрывается за болезнью и не лезет в *калашный* ряд.
Считает себя обычным мужиком.
Говорили еще, что на нём немереное число трупов( то ли сорок, то ли пятьдесят) после *сучьей войны*, поэтому ему не приводят срок в соответствии с указом от 1961 года, когда всем( на усмотрение админинистрации) четвертаки снизили до пятнадцати.

А ещё рассказывали, что Саша Дубина разоблачил и подвёл под нож  авторитетнейшего вора по кличке Дипломат, которого боялся весь Север.

Сам Саша  о себе ничего не рассказывал, но о нём  постоянно шептались и жулики и администрация.
На момент нашего знакомства сидеть ему из двадцати пяти  оставалось лет пять-шесть.

Подружились мы по-настоящему на больничке, куда я попал с язвой,
а Саша периодически подлечивал лёгкие.

Гуляли  мы часами по дорожке, обсуждая житейские дела и вселенские проблемы.
Однажды я предложил ему написать в Москву пару кляуз, чтобы попытаться сократить хотя бы пару лет из его срока.
-Ты не представляешь, что у меня там понаписано. В Москве в обморок упадут. Хоть бы по концу срока отпустили.
-На тебе действительно висит гора трупов?
-Вагон и маленькая тележка. Как - нибудь расскажу.

Но рассказать не получилось.
Сначала не было настроения, а потом забыли.
Уважающие себя люди не очень любят копаться в чужом прошлом.
И без этого понятно с кем имеешь дело.
А любопытство не самое почитаемое в лагере человеческое качество.

…Теперь же мы сидели в вестибюле московского ресторана и нас уже не связывали никакие лагерные порядки и нравственные установки.
Мы были два уважаемых, неплохо обеспеченных, гражданина, обременённые обычными житейскими и семейными заботами.
Я уже начал делать свои записи в тетрадях, а потому деликатно напомнил Саше его  давнее обещание  рассказать о своих приключениях в
 эпоху *сучьих войн* в послевоенное время.

И Саша начал свой рассказ:
-За всю свою жизнь я не только никого не зарезал, но и не украл ничего.
Я работал учеником токаря на заводе после школы и, как все городские пацаны, шкодничал по  Москве.
Однажды, после очередной  драки, мой дружок стянул с пьяного часы и забрал бумажник.  Мужик оказался полковником авиации.
Нас четверых повязали и дали от  десяти до двадцати пяти.
Мне одному из всех уже было восемнадцать, поэтому и дали больше всех, хотя ни часов, ни денег я и не видел.

Ещё в тюрьме я прилепился к ворам.
Во - первых к кому-то нужно было примкнуть, чтобы уцелеть, а во-вторых это были москвичи из нашего района. За них и держался. Приняли меня уважительно, потому что держаться достойно я умел.

На зоне тоже был с ворами.
Когда на Микуньской пересылке менты стравили воров с суками, и сук перерезали, воры отправили меня и ещё одного парня, тоже с четвертаком на вахту, чтобы менты могли закрыть дело.
А то могли выдернуть любого.
А нам терять нечего. Просто добавят снова до двадцати пяти.
У самих воров статьи, обычно, были лёгкие и срока небольшие.

-Идёшь на этап вором - сказали мне на сходке.
И хотя я ни по каким данным и понятиям  на вора не тянул, к этому времени воров уже так потрепали, что было не до особого выбора. Я был уважаемым в воровской среде парнем, хвостов у меня не было, и был, что называется, крепким мужиком.
Так я стал *вором в законе*.

В те времена у ментов была практика, долго на одной зоне людей не держать, поэтому я кочевал по  зонам, везде имея  хороший воровской авторитет.
Однажды я попал на воровскую зону, где было человек двадцать воров.
В основном молодняк. Из  старых воров были только двое: парализованный
 дед, по кличке Старик и сорокалетний москвич по кличке Дипломат.
Старик лежал в санчасти в отдельной палате, а Дипломат вершил на зоне все дела.

Был он не по-делу и беспричинно жестоким.
Любая сходка кончалась чьей-то смертью. Он так мог убеждать,
переворачивать разговор и загонять в угол несогласных, что ему почти всегда уступали, чтобы самим не попасть под нож.

Старик, у которого в палате обычно и собирались, бросал свою палку от злости и возмущения, но ничего не мог противопоставить искусству и жестокости  Дипломата, который, почти всегда, требовал чьей-то смерти.

Я тоже старался не высовываться, потому что красноречием никогда не отличался, а боялся Дипломата, как и все остальные.

Но однажды произошло событие, которое и мою жизнь поставило на грань.

Дело в том, что у Дипломата был свой личный *петушок* москвич Славик,
которого пользовал только он сам.
Никто прикоснуться или обидеть Славика не посмел бы. Обычно Дипломат водил его в баню, где они и запирались вдвоём.

Как-то вечером меня подловил пацан, по имени Дима и сказал, что ему надо со мной поговорить один на один.
От того, что он мне рассказал, я чуть не упал в обморок.
Оказывается Славик, с которым Дима дружил ещё в Москве, рассказал ему,
что это не Дипломат его имеет в бане, а он Дипломата, который под страхом смерти  держит при себе Славика в качестве тайного активного любовника.
Говорить об это Славик боится, так как пока дойдёт до  выяснений, его просто зарежут.
И он просил Диму рассказать это мне, потому что остальных боится.
Дима сам в панике, от того что узнал эту тайну.

Я тоже чуть не потерял сознание с перепугу.

Что делать?
            Рассказать?
            А вдруг это провокация самого  Дипломата.
Промолчать?
Тоже спросят. На вора льют чернуху, а я промолчал и не спросил с клеветника.
Куда ни кинь, везде нож маячит.
Что делать?
Иду к Старику. Рассказал.
-А я-то смотрю, что у него не воровская жестокость. Точно, педераст!
Теперь тебе, Дубина, надо всё так обстряпать, чтобы нам всем под нож не подставиться, а то эта сука и с чужого хрена себе прибыль выкрутит.


Короче, собрал я пять человек, кому мог довериться. И договорился со Славиком, что он втихаря откроет задвижку в бане.
Славик сам трясётся. Ему и под нож не хочется и петухом оставаться в глазах всей зоны невозможно.

В общем, тихонько босиком входим в баню и включаем свет.
А Славик как был в позе, сзади Дипломата, так, не вынимая, обхватил его руками и держит.
Тот вырывается, извивается, а сорваться не может.
Тогда он поворачивается в нашу сторону и заявляет:
-Вам эти сучьи провокации не пройдут, педерасты!

От такой наглости все растерялись, а Славик разжал руки.
Эта тварь хватает кусок стекла и прёт на нас размахивая.
И тут уж я не растерялся, схватил трап с пола и врезал ему по башке.

Принесли Старика из санчасти и тут же, на сходке, постановили -  Дипломата резать.
А он очухался и нам заявляет:
-Какие же вы после этого воры, если педераста на сходке обсуждаете, да ещё и резать постановляете.
С  вас же за это потом воры и спросят.

Мы аж ахнули.
И тут, сука, вывернулся. Ну, Дипломат, одним словом.
Что делать?
Старик и говорит:
Пусть фраера ему по вене какую-нибудь гадость запустят.

Все воры ушли, а пацаны ему керосин со слюной по вене запустили, он и издох.
Вся зона вздохнула с облегчением, а я стал героем лагерных легенд,
потому что Дипломата знали и боялись по всему Северу.

Вот такие скорбные дела, Марик - закончил Саша свой рассказ.
Мы ещё немного поговорили, выпили на прощанье, обнялись и больше никогда, в этой жизни, не встречались.