Я буду ждать на темной стороне... Книга 1. Глава 1

КНИГА ПЕРВАЯ

"СТРАСТЬ С ПРИВКУСОМ ЯДА"

АННОТАЦИЯ:

После переезда с отцом из провинциального города в мегаполис, Евангелина поступает в новый вуз, стремясь поскорее наладить отношения с новым коллективом. Отчасти, ей это удается, если бы не конфликты с одногруппником, чье влияние на её жизнь заходит слишком далеко...


#ненависть с первого взгляда
#черный юмор
#великолепный мерзавец
#дерзкая, но нежная героиня
#нецензурная лексика +18
#диалоги фривольного характера


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


ГЛАВА 1

Эти два дня в новом высшем учебном заведении пролетели для Евангелины Литковской как одно мгновение. И давно свыкнувшись с изменениями в собственной жизни, за это время она успела освоиться в новом коллективе. Того прошлого колледжа для неё уже как будто не существовало. Да и помнила она его довольно смутно.

Переступая порог университета, она ожидала худшего, но все обошлось. В коллективе её приняли. Более-менее.

Первой с ней заговорила заместитель старосты. Рамахеева Марцела.

Доброжелательно настроенная по отношению ко всем блондинка быстро прониклась миловидной внешностью новенькой. И начав ей симпатизировать, даже не догадывалась, что та привыкла общаться, в основном, с парнями. По той простой причине, что там, где ранее они жили с отцом, девушки практически отсутствовали.

Чуть позже к ней начали проявлять интерес и другие одногруппники, включая строгую перфекционистку — брюнетку Зою Гольдштейн.

В дальнейшем именно с ней Евангелина стала общаться больше, чем с Рамахеевой. И испытывая необходимость вечно кого-то поучать и кому-то покровительствовать, Зоя была на седьмом небе от счастья, отыскав, наконец, подругу, которая не стала особо возмущаться её попыткам задавать тон во время общения, навязывая всем собственную волю. Во всяком случае поначалу Литковская и вправду не имела ничего против её менторского тона. Другие переносили его намного хуже. Тем не менее нрав Гольдштейн ей очень импонировал, а дружба с ней дисциплинировала её, приучая к порядку.

В первый день пребывания в данном учебном заведении Евангелине было многое незнакомо. В частности, месторасположение аудиторий, где должны были проходить лекции и практические занятия. И чтобы окончательно не потеряться в многоэтажном здании, именуемом универом, ей приходилось периодически  обращаться за помощью к одногруппникам, расспрашивая их о месторасположении той или иной аудитории, если по какой-то причине она не могла отыскать их самостоятельно. Правда стоило ей однажды попросить немного медлительного Харитона Балануцу и застенчивого Кирилла Драгомарецкого провести её в буфет, вместо того, чтобы показать ей маршрут, смущенные парни ушли в библиотеку, оставив её в коридоре одну. А когда об этом узнала их куратор Елизавета Котофеевна, то обоим задала хорошую трепку, буквально стерев парней в порошок своим замечанием:

«М-да, «хорошие» из вас получатся кавалеры, Драгомарецкий и Балануца! Бросили свою одногруппницу в коридоре, даже не удосужившись объяснить ей дорогу в буфет, а ведь могли бы её сами туда провести!»

Со стороны эта ситуация выглядела комично, но напуганному тогда до чертиков Кирюше было явно не до смеха.

Для многих оставалось загадкой, почему их новенькая, являясь кузиной их одногруппника Дмитрия Терехова, носила другую фамилию, хотя их отцы, включая мужа самой Елизаветы Котофеевны, являлась родными братьями. На деле же все выглядело намного прозаичнее.

Вся недвижимость, доставшаяся родителям Евангелины после свадьбы, принадлежала её матери, и чтобы не устраивать лишнюю волокиту с документами, её отец взял фамилию жены, присвоив её на всякий случай и собственной дочери. И продав после смерти супруги часть имущества, распределил деньги так, что большая их часть ушла на оплату обучения Евангелины в высшем учебном заведении. Однако переехав вскоре после продажи квартиры в другой город, мужчина постарался как можно скорее сплавить свое чадо к бывшей подруге, а самому в срочном порядке заняться устройством собственной жизни и бытом.

После первого дня в университете в её личном дневнике, который тайно вела сама Евангелина, фиксируя те или иные события своей жизни, появилась надпись следующего содержания:

«На занятиях я теперь сижу, в основном, с Сильвестром. Никогда бы не могла подумать, что такое со мной вообще когда-нибудь случиться. А ещё у меня отличные соседи — Зонтинов Евгений, с которым я также хорошо общаюсь, включая Зою и Марцелу, с которыми договорилась сходить на выходных в ТЦ, посмотреть обновки. А ведь помимо этого мне надо ещё столько всего успеть сделать! Посетить косметологический салон, сделать губы и обновить реснички.

Единственное, что я хочу, чтобы к нам перестала цепляться Галочка Мельчуцкая, — очкастая, с избыточным весом хабалка-деревенщина. Мне неуютно в её обществе… И ещё, мне кажется, что она мне просто завидует. Галочка ничего не знает и во время практических занятий все списывает либо у Зонтинова, либо у Гольдштейн. Хорошо, что мне повезло с соседями. Теперь во время написания тестов я просто отдыхаю, потому что Сильвестр с Зонтиновым мне всегда подскажут правильный ответ, принципиально отказывая всем остальным. А Зонтинов, порой настолько все досконально объясняет, что иногда я ловлю себя на мысли, что у него это получается, пожалуй, даже лучше, чем у преподавателей этого университета..."

И все эти её наивные размышления об одногруппниках были не такими уж далекими от правды.

Зонтинов Евгений был всегда аккуратно одет. Подобранная со вкусом одежда всегда отлично сидела на нем. К остальным вещам у него было точно такое же отношение: в его конспектах всегда царил порядок, и всегда готовый почерпнуть новую информацию из любого источника, он записывал на полях тетрадей каждое слово преподавателей, а если чего-то не понимал с первого раза, то вынуждал их повторять свое объяснение до тех пор, пока озвученная ими мысль не переносилась в его тетрадь. А если он и после повторного объяснения не успевал ничего записать в свой конспект, то до такой степени расстраивался, что со стороны складывалось впечатление, будто жизнь потеряла для него всякий смысл.

На занятия Евгений всегда ходил с многофункциональным рюкзаком, в чьих карманах хранились различные канцелярские принадлежности. По этой причине, в отличие от рассеянного Новаковского, он никогда ничего не терял. Наоборот, у него всегда имелись в запасе лишние ручки, карандаши и ластики, которые он то и дело одалживал своим одногруппникам, а те, ссылаясь на чрезмерную занятость, частенько забывали вернуть их ему обратно. И воспитываясь в семье военного, он дивным образом ухитрился сохранить доброжелательное отношение к окружающим, искренне сочувствуя каждому, чего нельзя было сказать, к примеру, о других его одногруппниках. К примеру, Артеме Лисове, чье поведение с каждым днем становилось все более невыносимым.

— Я давно заметила, что когда на практических занятиях к доске выходит отвечать Драгомарецкий, Анфиса Нестеровна всегда на него кричит, — отметила Рамахеева, пытаясь разрядить немного обстановку в аудитории перед началом лекции.

— А с Харитошей она, значит, не кричит? — развивая эту тему дальше, отозвался ухмыляющийся Лисов, подразумевая, конечно же, что-то совсем другое, и преимущественно эротического характера.

Он до сих пор не мог простить преподавательнице того, что она соизволила выгнать его с лекции, стоило ему однажды заявиться в аудиторию накуренным и начать нести всякий бред, критикуя её внешность. И глядя на него сейчас, сиявшего от собственной находчивости в плане нелестных высказываний в адрес ненавистного преподавателя, Евангелина поняла, что это было лишь началом его мести Анфисе Нестеровне, не подозревавшей о скандальном нраве нерадивого студента.

Этот парень был не просто привлекательным внешне, а словно сошедшим с обложки журнала о жизни счастливых и успешных людей. Вот только сам он едва ли это осознавал, привыкнув каждый день любоваться собственным отражением в зеркале, поражаясь «некрасивости» окружающих. Его волосы были высветлены на один тон, переходивший в естественный на висках и слегка ниспадающей на лоб челке, придававшей его стрижке что-то «лисье». А со вкусом подобранная одежда была сделана из качественной и дорогой материи. Но будучи знакома с ним относительно недавно, у Евангелины успело сложиться о нем мнение как о непредсказуемой личности, привыкшей бросать вызов  всем жизненным обстоятельствам и несогласным с его мнением людям. Как будто в его поведенческой линии изначально была нарушена внутренняя целостность, из-за чего он вечно тяготел к беспорядку, внося хаос повсюду, куда бы не закинула его судьба.

Присутствовавший в аудитории Егор Новаковский также посмеялся с его шутки, но слишком поздно заявившись в прошлый раз на занятия, при виде новой преподавательницы не сразу понял, куда попал. И решив, что снова перепутал аудиторию, он уже хотел было развернуться и покинуть помещение, но был остановлен вовремя окликнувшей его Марцелой. Так что столкновение в тот момент с Сосниной Анфисой Нестеровной и, в частности, выяснение истинной причины его опоздания на лекцию стало истинной проверкой на прочность его нервной системы.

С подозрением покосившись тогда на сумрачный прикид студента, акцентировав свое внимание на его черной водолазке с надписью «Deasy» посередине, она все-таки пустила его в аудиторию, предупреждая, что это был единственный и последний раз, когда она разрешает ему присутствовать на своих занятия в «кладбищенском» наряде, даже не догадываясь, что это был его повседневный стиль, точнее стиль его альтер-эго — Канцлера Ада, скрывавшем истинную суть его натуры. И искренне недолюбливая эконометрию со статистикой оставались, он предпочитал на них не ходить, скрываясь в недоступных педагогическому глазу Анфисы Нестеровны местах.

Впрочем, обладая ещё той удачей, Егор умудрялся сталкиваться с ней, где попало, несмотря на все принятые накануне меры. И натыкаясь на преподавательницу в момент, когда ему надо было срочно отбыть для решения отцовских вопросов, он пришел к выводу, что судьба специально делала всё возможное, чтобы именно он как раз больше всех и попадался ей на глаза. Но даже будучи застукан ею на горячем, Егор, на удивление, никогда не терялся. И с невинным видом придумывая различные версии своего отсутствия на занятиях, продолжал лгать, для большей правдоподобности приплетая даже выдуманные заболевания своих ближайших родственников.

Особенно пользовалась популярностью версия о тяжелобольном «дедушке под капельницей», которого, по собственному признанию Егора, нужно было регулярно посещать, пропуская при этом почему-то именно лекции по статистики и эконометрии. И если бы не проведенное накануне расследование самой Анфисой Нестеровной, загоревшейся желанием лично провентилировать вопрос, посвященный состоянию здоровья его родственников, окончательно попутав берега, Новаковский «уложил» бы под капельницу почти всех своих родных.

Однокурсников его «версии» с прогулами их очень развлекали. И поражаясь уровню актёрского мастерства этого парня, они просто ждали, что он придумает ещё, когда версия с больными родственниками изживет себя и начнет вызывать подозрения не только у декана, но и у ректора вуза. Но продолжая мечтать поставить напротив фамилии Новаковского другую отметку, кроме буквы «н», заявившись в тот день аудиторию для чтения собственной лекции, Анфиса Нестеровна была несколько удивлена, так и не обнаружив его на месте. Впрочем, сегодня в аудитории её ожидал другой «сюрприз», никоим образом не связанный с отсутствием на лекции вечно опаздывающего студента.

Достав невесть откуда длинную иглу, Артем Лисов в два счета зафиксировал её на сидении преподавательского стула, чтобы Анфиса Нестеровна могла  запросто на неё сесть, не разглядев в лучах скупого мартовского солнца блеска стали. Однако стоило ему покончить с данной процедурой, как не на шутку испугавшись последствий этого розыгрыша, Зоя с Рамахеевой принялись отговаривать его от этой затеи, на что сам Лисов, удивляясь переменчивости их настроя, в открытую заявил, что ничего страшного с ней не произойдет. И даже если она соизволит сесть на этот стул, то все равно ничего не почувствует.

— Я уже столько раз подбрасывал эти иглы своим бывшим преподавателям в колледже и лицее... На удивление, никто из них не пострадал. И все остались живы… — отозвался он,  возвращаясь на место.

Пожав плечами, Марцела лишь удрученно вздохнула в ответ. Спорить с упрямым одногруппником ей не хотелось, но то, что он затеял, решив разыграть преподавательницу, несло серьёзную угрозу её здоровью, а им добавляло проблем. Тем не менее убирать иглу с сидения никто не спешил. И едва на горизонте показалась Анфиса Нестеровна собственной персоной, затаив дыхание, окружающие стали ждать дальнейшего поворота событий, надеясь, что она все же успеет обнаружить иглу на сидении до того, как рискнет водрузить на него свой широкоформатный зад.

Подойдя к столу, пожилая женщина слегка сдвинула в сторону расположенный рядом стул, как вдруг её лицо исказила гримаса ужаса. Обнаружив там иглу, она рывком вытащила её из обшивки сидения, и, с демонстративным видом вытянув вперед свою руку, показала эту находку аудитории, как будто это могло на что-то повлиять.

— А это ещё что такое?! — не на шутку вспылив, осведомилась она, сверля яростным взглядом студентов. — Кто додумался подсунуть мне иглу?

Оцепенев от ужаса, те пристально следили за ней, боясь лишний раз пошевелиться. Все знали, чьих рук это дело, но сдавать одногруппника никто не спешил, делая вид, будто их это не касается. Занятая рассматриванием фотографий в своем аккаунте, Евангелина не сразу поняла, что происходит, и почему Анфиса Нестеровна, брызжа слюной, ругается так, что казалось, еще немного, и из окон вылетят все стекла. Подперев свой подбородок ладонью, она просто ждала окончания этого спектакля, уверенная, что без вмешательства Лисова здесь не обошлось.

Придав своему лицу отстраненное выражение, он следил за ней вместе с остальными, ничем не выдавая своей причастности к инциденту. Так что если кого и можно было заподозрить в совершении данного поступка, то уж точно не его.

Первыми попали под раздачу Харитон с Новаковским. И как эти двое не пытались убедить её в обратном, вспомнив, что отец одного из них работает врачом в детской поликлинике, а значит, имел доступ к шприцам и иголкам, не став даже слушать заверений Егора в обратном, женщина выгнала его и Харитона из аудитории, не желая их видеть на практическом занятии.

— Фашисты!!! Изверги!!! — вопила Анфиса Нестеровна как ненормальная, тщетно пытаясь выбить правду из безмолвных студентов. — Решили меня разыграть?! Чего молчите? Ни стыда, ни совести… После этого мне уже страшно проводить у вас лекции!!!

Повернувшись, Евангелина перевела свой взгляд на Лисова. Ни один нерв не дрогнул на симпатичной мордашке этого парня. Словно не отдавая себе отчет в исходе ситуации, он вел себя так, будто присутствовал на спектакле какой-то трагикомедии. В качестве зрителя. И вместе с остальными осуждая оступившегося «негодяя», смеялся над недалекостью пожилой преподавательницы, которая носясь по аудитории подобно огромной пчеле, никак не могла найти виноватого, чтобы как следует его наказать.

Дабы не показаться слишком назойливой, Евангелина отвела в сторону свой взгляд. И не переставая поражаться способности этого парня хранить самообладание, когда того требовали обстоятельства, о многом задумалась, не подозревая, с кем имеет дело, и чего ей будет стоить общение с этим типом в дальнейшем.


Книга 1. Глава 2

http://proza.ru/2021/10/11/1843